"ЧЕЛОВЕК ТЕАТРА" и ВОКРУГ ЖИВУЩИЕ
Жизнь и смерть - они рядом. Мы только-только завершили фестиваль "Человек театра" в Челябинске во славу жизни, а прилетев в Москву, узнали о смерти Римаса Туминаса.
В свою пору творческой зрелости он создавал свои спектакли именно на русской вахтанговской сцене. Роскошное пятнадцатилетие. Когда многие в драме и на сцене занимались разложением гуманного в человеке, видели Россию сквозь призму мерзкой NETовщины, - Римас воспевал красоту. Поэт театра, рыцарь русской классики он и умер в стране Италия, в Милане, где и ручка на дверях в театре бесконечно красива.
«Умирает несовершенное, но совершенная действительность не умирает». Павел Бакунин, русский философ, собственно сказал нам о том, что именно смерть разделяет то, что достойно вечности, от того, что недостойно её. Римас Туминас остается живым в нашей культуре русской вечности в отличие от тех, кто и при жизни мёртв.
Его война и мир завершились.
Наши, напротив, требуют от нас мужества понимания и проживания.
Театральный фестиваль "ЧЕЛОВЕК ТЕАТРА" я выделяю и в своей творческой жизни. Так много мыслей и чувств он вызвал! ВСЕ люди НХТ - завлит Майя Брандесова, директор Антон Токарев, артисты, художественный руководитель Евгений Гельфонд и все службы театра так щедро тратили свои души, что не могло не получиться это чисто-поставленное театральное дело.
Они собрали прекрасную Афишу, которая свидетельствует о художественном разнообразии стилей современного театра. Без провокаций. Без истеризма. Без политической "фиги в кармане". Без модной нигилистической иронии. Продолжая свою линию "светлого Островского" Е.Гельфонд показал с артистами НХТ "Сердце не камень", дерзнув предъявить нам идеал женщины Веры Филипповны в роскошно-искреннем исполнении Ксении Бойко. Сергей Старостин и Татьяна Бондаренко с их сказами-действами (сейчас это были "Деушки, жонки да баушки") - настоящее "ожерелье" фестиваля, наше театральное счастье. Они дарят нам самих себя - научают помнить себя в своём лучшем, в том "старом", что пророщено ими в современности. Эстетическая дерзость свойственна петербургскому режиссеру Искандеру Сакаеву. "Царя Эдипа" Софокла (в адаптации Анны Колчиной) привез театр "Левендаль" на фестиваль. Умная визуальная роскошь, точная рельефная и рефлекторная игра артистов (трагедия не выносит психологизма, она мыслит иными категориями - предельными) всё же прорвали плен современности с её перформативными травмами и вывели нас к существенным началам в мире. Трагедия знания (так говорит театр о своём спектакле) - это хвала человеку и высокая трагедийная печаль, уходящая в Небо, к Богу. А вот Евгений Думнов с точностью до наоборот по отношению к высокой трагедии сыграл своего красноармейца, бесконечно влюблённого в театр какой-то наивно-детской и простой любовью незнания - сыграл как высокую комедию. Родное его село Огрызово (рассказ Вяч. Шишкова "Спектакль в селе Огрызове", режиссер - Яков Рубин, Вологодский Камерный театр) от попадьи до уполномоченного из города, от родного дяди до местных красавиц так или иначе было полностью вовлечено в это странное действо, совмещающее несовместимое.
Друзья, наш театр жив. Фестиваль предложил нам очень важный срез современной театральной жизни. Он от неё - жизни - не отгородился.
«ЧЕЛОВЕК ТЕАТРА» поселился в мою «критическую» душу и не отпускает. Мне почему-то кажется, что сказать то, что буду говорить дальше, будет всем, живущим вокруг фестиваля, чуточку важно.
Вот прямо сейчас хочу пропеть славу актрисе Театральной мастерской «Страна Туки-Луки» (Пермь) Олесе Касьяновой. Помните, у Толстого описан танец Наташи Ростовой? Вот и я, смотрела на эту хрупкую, изящную и молодую актрису, играющую без грима все возрасты своей героини и думала: «Где, как, когда всосала в себя из того русского духа, которым дышала, эта трогательная актриса из детского театра ту мощь крестьянки, что присуща всем, что выращивали хлеб, и сами, как поле, рожали колосья-сыновей?". Откуда она взяла эти приёмы исповедальности? Как она оставалась весь спектакль на отчаянной высоте искренности, создавая образ женщины (Толгонай) в «Материнском поле» киргиза Ч.Айтматова?! Режиссер Ярослав Колчанов поставил спектакль не размашистый, а, напротив, сдержанный и камерный. Весь актерский ансамбль, работающий внятно и честно, подчинился главной героине Олеси Касьяновой. Скупая сценография, однако, не лишала спектакль требуемой красоты, связанной с первоначалами жизни – хлебом, водой, обмолотом зерна, первой любовью, первым трактором-машиной на селе, первым ребенком и первой жатвой. Никакого мученичества от идей - ни от тяжелой жизни, ни от судьбы не пряталась. Вырастила троих сыновей и всех их война съела. Играя Толгонай, она играла, конечно, русскую женщину (но всякая женщина-крестьянка узнала бы в ней себя). Как городская актриса из Перми передала её дух? «Но дух и приёмы были те самые, неподражаемые, неизучаемые, русские», которых и ждали от неё зрители! Как только она вышла на сцену, посмотрела - просто и торжественно, улыбнулась своим воспоминаниям, так мы сразу ей и поверили. И страх, что эта тоненькая и грациозная актриса-женщина не потянет такую судьбу, быстро прошел и у меня, критика, знающего этот мало театральный текст Ч. Айтматова.
Мы созерцали эту судьбу, мы соучаствовали в той истории сердца матери, которое своей силой сейчас делилось с нами. И в зале рыдали не от сентиментальности, а от нашего нынешнего контекста. Режиссер и театр вернули нам затрепанное в буднях чувство, что все мы сейчас живём в истории. И жить в истории трудно. И так хочется встать в нейтральную интеллигентски-мещанскую позу «вне политики», а значит – вне истории. Но выйти из истории вон ещё никому не удавалось. Она настигала.
+++++
Новосибирский городской драматический театр под руководством Сергея Афанасьева, то есть Театр Афанасьева (если по существу) отличает совершенно особый актерский тип. Я бы назвала его «смирным» (вслед за Ап. Григорьевым, противопоставившим его «хищному»). Смирность отнюдь не лишает их актерского темперамента, разнообразия индивидуальностей, дерзновения и отменно-точного актерского регистра в ролях. И всё же на всех, закончивших актерскую школу Афанасьева, налагается (как печать на лица) нежная акварельность (она светится даже изнутри актерского «буйства»). Есть, есть тут глубокая тишина внутри актера-человека.
Сравнить актеров Сергея Афанасьева и Сергея Федотова на этом фестивале – всегда особенное эстетическое удовольствие. Коренные федотовцы - Владимир Ильин, Александр Шаманов, Василий Скиданов - сложены из «тяжелых эмоций», из глыб и мощной актерской тяги – той физической «хищности», что свойственна героям, например, русских передвижников, даже если они стоят перед нами в образе нищих и бродяг. Отменно они сыграли на фестивале Д.Синга «Ирландский герой – гордость Запада». Чувственная наивность и даже примитивность всех героев спектакля тут была сыграна силой жестокою, вполне зверскою, грубо-наивной, но при этом совсем не извращенной (несмотря на воображаемое всеми героическое событие – убийство отца лопатой, и противополагание ему идеи вечной неубиваемости отца). И эту «силу» федотовцы удержали буквально все, сохраняя некоторое русское здоровье и тогда, когда спускались в мрачную ирландскую долину чёрного абсурда.
Афанасьевцы привезли пьесу В. Розова «Затейник», где режиссером выступил ученик Сергея Николаевича - Пётр Владимиров (сыграв при этом и роль отца). Режиссер сознательно «ужал» «Затейника», убрав тему поколений, и оставив только внутренний сюжет – сюжет любви. Собственно, афанасьевские актеры всегда цепко ухватывали человеческую вязь отношений. И критики им многое сказали об удачах и трудных местах такого подхода в данном спектакле. А я сидела и думала вот о чем: даже лучшие советские пьесы, становящиеся на путь размышлений о человеке, приводили к тупику. Советский материализм этаким тяжёлым «потолком» нависал над человеком, гнул душу к земле, и эта, как и всякие другие истории любви и предательства, была автором сильно посажена на социальную мысль. В данной пьесе, отец–прокурор вынуждает красавицу Галину, любящую Сергея, выйти за своего сына и друга Сергея – Валентина. Выйти под предлогом того, что сынок «покончит жизнь свою самоубийством». Но определяющим тут остается другой мотив – шантаж властью, то есть возможности прокурора сломать жизнь и Галины, и любимого ей Сергея. Судьбы, конечно, все сломаются, что, собственно только и интересно играть актерам. Красавица актриса Анастасия Костецкая, отмечу, в «Затейнике» создает образ с отменным психологическим объёмом. Строго говоря, советские драматурги не умели «хвалить день за красоту» и хвалить Бога за богатства жизни. Вот эту нехватку сложности, мне кажется, режиссеры-художники (как это делает сам Сергей Афанасьев, или Евгений Гельфонд, например, в «Метели» Л. Леонова) чувствуют и компенсирует уже собственной воспитанностью в духе классической метафизики.
Есть еще одна тема, конечно. И нынешнего культурного котла, в котором «советское» будто берет реванш за прежнее унижение «совка»; и этники, с которой одной всё чаще связываются «традиционные ценности» (при этом в высокой профессиональной культуре «ценности» не меняются и это как-то ловко не замечается, потому как тут нужен навык понимания и качественный культурный прицел); и камуфлирующего патриотизма, и новой документальности как искренней и быстрой формы реагирования на жгучую реальность. В общем, возможно, что и об этом напишу. Но это уже не столько спектакли фестиваля «Человек театра», сколько более широкий разговор.