Они далёкое сделали близким
30 мая Кинешемский драматический театр в рамках «Больших гастролей» показал в самом необычном театральном пространстве Москвы – Школе драматического искусства – историческую хронику «Козьма Захарьич Минин, Сухорук» Александра Николаевича Островского, имя которого ему носить впору. Ведь почвенный русский драматург в купеческой Кинешме бывал, и двенадцать лет исполнял здесь обязанности почётного мирового судьи. И было бы странно, если местная культурная общественность не задумалась о создании театра, когда рядом, в Щелыково Кинешемского уезда, жил великий человековедец.
Конечно, ставить исторические хроники - всегда риск. И риск этот создаёт зритель. Думаю, публика помнит, что Минин повел в Москву нижегородское ополчение и вместе с Пожарским собственно этим изгнанием польских интервентов завершил смуту. А вот попробуй таким высоким духом (Братья, Русь святая гибнет! Поможем родине святой! Разве в нас сердца окаменели?!) заразить нас, комфортно-сегодняшних, с вполне "окаменелыми сердцами" – заразить этими словами?!
Но режиссер Евгений Ланцов и театр все же подключили нашу душу. Театр втянул нас в историю.
Осевая историческая тема спектакля, как я её прочитала – это пробуждение Мининым в народе единомыслия. Это ведь реально самое трудное. Ну нам ли, жившим десятилетия в смуте, этого не знать! Из сложного человеческого построения – богатых купцов, мещан, разношерстного торгового народа, благочестивых русских женщин и голосистых жен своих мужей– из всей этой человеческой пестроты выстроить то самое народное ополчение, которое пойдет, обустроив должным (то есть согласным) образом своё сердце и ум – пойдёт, самоорганизуясь, к бедствующей Москве-матушке.
Сразу скажу, что сценография проста и хороша - наверху, этаким историческим "кокошником" сморится экран, напоминающий самодвижущееся историческое полотно (видео - Александр Фарсайт). Неспешной "своей чередой" идут и идут русские люди. Идут и несут в себе историю, несут к нам, в день сегодняшний. И это в конце концов пробирает сочувствием: и к тем, что в лаптях по осени месят землю - идущим пешком в Москву ополченцам... И нашим, нынешним в финале хроники спектакля, – ополченцам в окопах СВО... Река истории - над нами и с нами.
Тут, на земле, сценограф Сергей Александров выстроит два уровня сплошных дощатых заборов, широких ворот в них, входа-арки, да еще вынесут не раз большие столы в мизансценах народных сходов. Нижегородцы (как, впрочем, и кинешемцы в ту пору) кружатся и куражатся в ярмарочном празднике. Азартно торгуют. Выскакивают в зачине спектакля друг за другом на авансцену торговки и наперебой бойко выпевают, выкрикивают частушки-зазывалочки – товар свой «рекламируют».
Нижегородская торговая жизнь кипит, тут еще много сытости и радости. А в Москве-то, говорят, уже и голодно! Но Москва им всем еще кажется ужасно далекой. И никакие её беды никем здесь пока не чувствуются.
Весь люд нижегородский разного сословия разодет художником в исторического кроя наряды, и в целом цветовая палитра спектакля хорошо гармонизирована. Нижегородская жизнь пока переживается почти всеми во всей своей неизменной достаточности.
Но вот в этой народной среде есть только два человека – два человека чутких к тому трагическому холоду, что несут из Москвы слухи и грамотки. Это Козьма Минин (Константин Комаров) и юродивый Гриша (Андрей Кудряшов). Минин первым понял, что нужны нынче особые усилия – усилия превышения обыденного!
Роль выстроена очень чисто и хорошо сработана актером: готовое и привычное нижегородское существование именно он начинает первым менять. Именно он, Минин, пустится в разговоры о спасении Москвы с богатыми торговыми людьми - Лыткиным да Аксеновым, с боярами да с благочестивой вдовой Марфой Борисовной и прочим людом. Медленно, очень медленно осознается нижегородцами беда Москвы как своя собственная. А сам Козьма в чине выборного уже не просто деньги собирает, - он меняет сознание горожан. Пожалуй, кульминацией этих перемен станет большая, трехчастная история как народ наконец-то правильно увидел в ком будет опора делу (трижды Минин, по традиции, отказывается возглавить ополчение - и каждый отказ играется актером и артистами-народом со все большей внутренней силой. Нарастающего желания, укрепляющей уверенности друг в друге. Однако прежде, чем собрать народ в едино-думающего, Минину долго придется преодолевать человеческую жадность (чем богаче – чем труднее расстаются с деньгами и нажитым).
И как же тут хорош юродивый Гриша. Какой пластичный артист! Откуда в современном артисте эта убедительность? Да, ему удалось предъявить (как-то даже слово сыграть писать не хочется) нам тот самый полюс христианской высоты, с которой так хорошо видно подлинное и мнимое, слышны внутренние голоса жизни.
Позиция мужества - её занимает Минин. Позиция святости - юродивый Гриша. Но и святость требует мужества. Как и вот такое прямое на это указание со стороны современного театра.
Вокруг Минина и Гриши расположены все остальные - независимо от общественного статуса. Именно с ними связано все народное вдохновение, осмысленные дела и готовность к подвигу. Я даже не могу сказать, что тут центр и нерв - героизм. Он вполне качественно эстетизирован, наполнен живым приятным лиризмом и драматизмом (в спектакле значительна певческая история - например, о пути - дороге, женские причитания, лейтмотив народа повторяется в частушках-зазывалках и пр.. Композитор – Евгений Габов).
Медленно и точно раскрывается мир нижегородцев - от себя в сторону Москвы - центра силы и православной веры. И для каждого в народе это был довольно непростой, и даже мучительный путь.
Я же после спектакля всё думала, как важен замысел. Ведь ошибка замысла (хоть жизненного, хоть художественного) не преодолевает машинно-театрального (непрожитого) существования. Тогда и история становится чужой. И наоборот, вовлеченность всего театра в нижегородскую мининскую историю как в свою кинешемскую, дарит особенную радость связи с тем, чему предназначено быть вместе. Теплое и пронзительное чувствование истории дарит кинешемский "Козьма Минин". И так хочется снова повторить родные слова: «… ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог её дал».