Правдивые истории из жизни коммуналок. И их научное осмысление
Петербургские социологи Татьяна Протасенко и Олег Божков выпустили книгу «Моя жилищная история». В ней собраны автобиографии людей разных поколений, они рассказывают, как им жилось в разных квартирах – по большей части коммунальных, но не только. Что можно узнать из автобиографий, рассказывает научный сотрудник Социологического института РАН Олег Божков.
– Собирая воспоминания о бытовой стороне жизни, вы что хотели узнать?
– Лет 30 лет назад социолог Валерий Голофаст предложил создать Биографический фонд. Чтобы восстановить настоящую историю – а это были советские времена, про многое не говорилось и не писалось. И заодно понять, как происходят социальные изменения. Мы собрали много биографий. Уже после того как Голофаста не стало, мы с Татьяной Протасенко стали проводить биографические конкурсы – предлагать людям написать воспоминания по разным темам. Последняя тема сначала называлась «Моя коммунальная квартира», потом мы решили, что это узко, и назвали – «Моя жилищная история». Сверхзадачей было создание истории решения жилищной проблемы в СССР и в постсоветское время.
– К сожалению, нет. Нам не хватает историй из жизни в общежитиях, и нет современных историй – про покупку квартир в ипотеку. Но мы продолжаем это дело.
– Люди, которые писали воспоминания, приукрашивали действительность?
– Это неизбежно. Те, кто ностальгировал, – приукрашивали в одну сторону; те, кто проклинал, – в другую. Я вот один материал не включил в книгу – в нем автор брызгал ненавистью и к коммуналкам, и ко всему, что в СССР было. Но, может, я и не прав, что не оставил его. Все равно, что бы и в какую сторону ни приукрашивали, эти воспоминания демонстрируют эпоху.
– Что-то в мемуарах вас поразило?
– То, что люди и ротличается в зависимости от их жилищных условий?
– Дети военных более коммуникабельны, более мобильны – за счет постоянных переездов. Есть общее у людей, побывавших в заключении… – аньше и теперь ж
уткоЧто для вас в этих воспоминаниях самое ценное? – Главное – неграмотны
в жилищных вопв них сохранены детали повседневного быта, которые ушли из нашей жизни. Ушли чердаки. Ушли придомовые прачечные. Ушли дворы. Это разрушило коммуникации между людьми. Я, например, знал всех одногодков не только из своего дома, но со всей улицы. Детей в те времена никто не пас, как сейчас. Сегодня детей берегут от любого труда – а в наше время за детьми были закреплены обязанности: скажем, только дети кололи дрова и приносили их домой. Отопление было печное, осенью дрова покупались на каждую семью. Когда появилось центральное отопление, эти заботы у детей закончились. Но появились другие. – И при соросах: что можно, чего нельзя, что положено, чего не положено. Мы совершенно дикие в отношении
– Мало кто жил в отдельных квартирах. Но дети статусных родителей никак не выделялись из общей массы – они были такие же разгильдяи, как и жившие в коммуналках. Сын профессора учился с сыном дворника. – своих прав.ветской власти одни жили в ко
ммунРазрыв коммуникаций произошел с перестройкой – в конце 1980-х?
– Раньше. Когда появились школы обычные и школы специализированные. И когда стали строить кооперативные дома – это началось с конца 1950-х.
– То есть 1950-е были временем еще коллективным, а 1970-е – уже индивидуальным.
– Конечно. Поэтому книга и разделена на разделы по поколениям. Последний раздел – авторы, родившиеся после 1963 года. Это уже совсем другое поколение.
– Публиковать материалы фонда. Сейчас в нем больше тысячи единиц. До сих пор проблема возвращения из эвакуации в Ленинград после войны не очень раскрыта. Нельзя же было просто так взять и приехать. Нужно было иметь вызов от предприятия. Не всем его давали…алках, други
Но с воспоминаниями тех и даже более недавних лет большая сложность – чем дальше, тем труднее их собирать. Все меньше остается тех, кто сам был участником. Поэтому я молодежи говорю: спрашивайте бабушек, спрашивайте родителей и записывайте за ними!
Стирать дома и сушить вещи в комнате не разрешалось
В коммунальной квартире следовало соблюдать порядок и придерживаться определенных правил. Был назначен так называемый ответственный съемщик, который следил за соблюдением порядка в квартире. В его обязанности входило составлять расписание уборки в общем пользовании. Дежурили: за одного человека – одну неделю, за двух человек – две недели и т.д.
Каждый день следовало подметать всю квартиру, один раз в неделю – влажная уборка, а когда сдаешь уборку другой семье, надо вымыть пол, намазать мастикой и щеткой натереть паркетный пол. Раз в неделю полагалось мыть раковину, плиту, ванну, унитаз. На газовой плите было четыре конфорки. За каждым была закреплена одна конфорка, и одна была запасная, которой мог по мере надобности воспользоваться каждый.
Было время, когда для сельского хозяйства в домах собирали пищевые отходы. Выносить эти ведра тоже входило в обязанности дежурного.
В обязанности ответственного съемщика входило снимать показания счетчиков и рассчитать сумму к оплате. Деньги сдавали (за общее пользование) тому, кто дежурил на этот момент.
Если в квартире возникали споры, можно было вызвать «комиссию содействия» из жилконторы. Это были общественники, члены партии. Домой приходили три-четыре человека и помогали решить спорную проблему.
У нас в квартире, несмотря на то что была ванная комната, стирать было нельзя. Нужно было идти в прачечную (во дворе существовало подсобное помещение). Топишь там дровяную плиту, в которой вмонтирован бак с водой. Затем горячую воду наливаешь в деревянный чан и в нем стираешь и полощешь белье. Белье сушить носили на чердак. Такая стирка целесообразна для постельного, большого белья, но в семье много мелких постирушек (платки, носки, трусы, передники). Их тоже стирать дома было нельзя. Сушить вещи в комнате не разрешалось, так как якобы могла появиться сырость.
Приходилось делать это тайно, пока соседи уходили в магазин. Большое белье позже можно было сдавать в общественную стирку с сушкой и глажением. На каждой вещи был пришит твой индивидуальный номер. Номер для белья заказывали и получали при предъявлении паспорта.
Телефон в квартире находился в коридоре, долго разговаривать не рекомендовалось, могли сделать замечание или сказать, что ожидают звонка.
На кухне готовили три семьи, стояло три стола. Соседи свой стол закрывали на висячий замок, – очевидно, там было что-то ценное. У нас надобности в этом не было. е в отде
Скандалы стали вспыхивать, когда появился газ ных квартира
х.Все соседки, кроме моей мамы и Жанны Суховой, не работали и все время днем проводили на кухне. Сначала там были примусы и керосинки, потом появились керогазы. За керосином ходили с бидонами и бутылями в лавку на Литейный пр., д. 60, где в подвале керосин черпали из квадратного бака мерными жестяными черпаками на длинных ручках. На кухне у каждой семьи был свой крохотный стол вдоль стены, и все как-то более-менее мирно сосуществовали.
Скандалы стали вспыхивать позднее, когда появился газ и места на плите стало не хватать, а на стене повис огромный круглый счетчик и появилась причина выяснять, кому сколько платить. Потом начались споры из-за платежей за электричество, и квартира обросла гирляндами проводов и индивидуальными электросчетчиками.
Входную дверь украсила россыпь кнопок звонков, заведенных в комнаты. В бывшей ванной развесили ожерелье деревянных стульчаков (сидений на унитаз) – для каждой комнаты свой. Олег Это воспринималось
Общественных туалетов не было, поэтому под WC часто использовали парадные
Электропроводка была наружная – толстый витой провод на изоляторах. Все выключатели и розетки тоже наружные.
Часто были ширмы у кроватей и диванов: несколько поколений в одной комнате.
Общественных туалетов на улицах и в парках тогда еще не было – появились позже, в 1960-е гг., и все бесплатные – поэтому под WC часто использовали парадные, лестницы и т.п. Запах мочи сопровождал вас по всей лестнице, то ослабевая, то хватая за горло. А что делать? Бежать на вокзал, где ямы в ряд и все всё видят? Перегородки появились потом, но двери еще не ставили: удобно, к тому же видно, занято или нет и какое выражение лица у срущих товарищей. Но видно было плохо, так как глаза слезились от гор хлорки в толчках.
Бумаги нет, приноси с собой или при входе под жестким взглядом надзирательницы-уборщицы можешь оторвать небольшой кусочек чего-то жесткого, напоминающего, скорее, бумагу для чеков.
Я всегда завидовал мужикам, которые, сидя над бездной толчка (я боялся туда свалиться), громко переговаривались через головы других сидящих о смысле жизни: где еще можно найти пивной ларек, работница которого не очень-то разбавляет пиво; какая баня дешевле; о политике; о космосе; о том, кто хуже – еврей или татарин, и т.д. Иногда мне казалось, что эти товарищи и бумагой-то не пользовались, а может, и вообще не снимали штанов, – настолько органично они вписывались в эту атмосферу и чувствовали себя здесь легко, свободно, естественно…
Была мания менять старинные вещи на новые
На лестнице, всегда полутемной, в углублении у нашей двери был старинный бронзовый звонок в виде шляпки гриба. Ее нужно было потянуть на себя, и в прихожей раздавалось звяканье колокольчика.
Позднее звонок заменили банальной электрической кнопкой.
Тогда вообще была мания менять старинные вещи на новые, совершенно безликие (наверное, этому тоже есть какое-то психологическое объяснение).
Так, мой папа собственноручно вынес на помойку бронзовый чернильный прибор, от которого осталась только подставка для карандашей; пару мягких кресел (на пружинах и набитых волосом), обитых потертой кожей темно-вишневого цвета, которая крепилась маленькими гвоздиками с фестончатыми латунными шляпками; дубовый письменный стол, покрытый зеленым сукном…