Подводные камни культуры героизма. Почему россиянам сложно быть счастливыми. Колонка Ксении Кирилловой
Уходящий 2024 год оставляет после себя неутешительные итоги. Мы уже отмечали, что в последнее время социологи сходятся к мысли: большинство людей поддерживает войну «по необходимости», без какого-либо идеологического фундамента. Привыкая к войне, многие воспринимают ее как данность, словно природное явление. Однако даже при таком пассивном отношении в России немало тех, кто готов идти на смерть, чтобы позволить себе быть счастливыми. О феномене запрета на простое счастье в колонке для «Вот Так» рассказывает Ксения Кириллова, аналитик, изучающий российское общество и пропаганду.
Зачем россияне идут на войну?
Конечно, многие подписывают контракт ради денег или, в случае с заключенными, ради обретения свободы. Однако сводить всю мотивацию контрактников к желанию заработать на убийствах было бы некоторым упрощением. В этой связи интересны наблюдения независимых журналистов, сделанные в пункте отбора на службу по контракту в Москве. Журналисты отмечают, что наряду со «стариками» на фронт продолжают отправляться и молодые люди до 35 лет. Чаще всего их мотивация — это не только деньги, но и желание добиться какого-то успеха и статуса в обществе, пройти войну для них — одна из немногих целей в жизни, которую реально достичь. Проще говоря, эти люди убеждены, что именно война может позволить им «стать мужчиной» и начать затем «нормальную жизнь».
Еще одним мотивом становится ложно-патриотическое желание «защитить Россию» независимо от того, кто виноват в развязывании войны, многократно усиленное пропагандистскими страхами о том, что страна в случае поражения будет уничтожена. Нельзя сбрасывать со счетов и воспитанную у многих поколений россиян некритичную покорность государству. Психологи, работающие с людьми, попавшими под мобилизацию, отмечают, что на войну идут даже те, кто не хотел этого, поскольку на каждом этапе мобилизованным просто сложно ослушаться приказа авторитетных лиц и общественного мнения.
О феномене выученной беспомощности, возникшем вследствие абсолютной незащищенности от государственного произвола, говорили уже многие. Однако зачастую такая покорность властям обусловлена не только внешним авторитетом. Мне самой приходилось общаться с людьми, которые даже не пытались оправдать войну, но утверждали при этом, что они пойдут воевать, поскольку это «их долг». Похоже, именно это понятие долга глубоко зашито в нашем культурном коде и сейчас активно эксплуатируется государством.
Счастье под условием
Действительно, если присмотреться, внушаемые многим поколениям советские установки оказались на удивление живучими и смогли перерасти идеологию, осев в бессознательном в виде того, что психологи обычно называют «запретом на счастье». На протяжении десятилетий в людях взращивались неосознанные запреты на удовольствие, радость и прочие естественные проявления человеческой жизни. Этот запрет, конечно, не был абсолютным, однако простые человеческие радости всегда ставились в зависимость от более «высоких» категорий: героизма, самопожертвования, альтруизма, преданности идее и так далее. Именно они провозглашались как основной смысл человеческой жизни, и в отрыве от этих «великих идей» обычное счастье клеймилось «мещанством», «буржуазными пережитками» и прочими нелестными эпитетами. Соответственно, человек не чувствовал себя вправе радоваться без «уважительной причины».
Рожденные для мирной жизни. Что представляет из себя поколение россиян, чья молодость пришлась на войну
Поскольку потребность быть счастливым свойственна каждому человеку, запрет на «легкое счастье» породил концепцию сложного, при котором человек все же мог позволить себе быть счастливым, только предварительно выполнив ряд условий: совершив подвиг, выполнив «стахановскую» норму труда или просто делая что-то не для себя, а для другого. Эти установки можно описать формулой: «Я совершил подвиг, и вот теперь имею моральное право расслабиться» или «Я же делаю это не для себя».
Даже сегодня мы ловим себя на том, что для того, чтобы, к примеру, позволить себе отдохнуть, нам нужен повод: приезд друга или родственника, поскольку просто так нам сложно позволить себе отдыхать. Иными словами, людям, у которых сохранились подобные установки, важно чувствовать, что они заслужили моральное право быть счастливыми, поскольку они не могут представить себе счастье просто так, невыстраданное и незаслуженное.
Только человек, условно говоря, совершивший подвиг, наконец, чувствовал, что теперь имеет право быть счастливым и даже просить помощи у своих соратников. Соратники, в свою очередь, чувствовали, что морально обязаны помочь ему, поскольку не только делали этим добро своему товарищу, но и вносили посильный вклад в общее дело. В результате человек становился предельно зависимым как от других людей, так и от необходимости «выполнить долг», потому что это оказывалось единственной возможностью позволить себе быть счастливым.
Почему «культура не спасла»
Великая русская культура, в свою очередь, не только не помогала бороться с этой зависимостью, а только усугубляла ее. Проблема здесь заключается не в пресловутом «имперском наследии», а в той же глубинной травмированности, из которой она выросла. В русской культуре действительно выше, чем на Западе, ценится самопожертвование и экстремальные виды взаимопомощи: с особой преданностью, с повышенным значением дружбы, с сакрализованными порой социальными связями («свои», «братья», «соратники»). Англичанка Джейн Эйр, героиня одноименного романа, скромно мечтает о личном счастье, в то время, как набожная Соня Мармеладова из «Преступления и наказания» решается заняться проституцией, чтобы спасти голодающих детей, и, возвратившись от очередного клиента, вдохновенно читает библейскую сцену воскресения Лазаря.
Вопрос заключается в том, способен ли (и должен ли) обычный человек выполнять столь высокую планку? Мы часто забываем, что главные создатели нашей культуры, творцы самых сильных литературных образов и смыслов, были в свое время гонимыми людьми, прошедшими кто каторгу и ссылки, а кто, уже в XX веке, нечеловеческие условия пыток и лагерей. Люди, прошедшие через ад и не сломавшиеся в нем, вынесли из своего опыта образец подвига, который невозможно повторить обычному человеку.
Романтичные воспеватели подвигов забывают, что героизм — это крайнее, экстремальное состояние личности, не проходящее для человека бесследно. Существует спорная, но в чем-то весьма точная фраза: «Герои нужны в минуту опасности, в остальное время герои опасны». Перефразируя ее, можно сказать: «Герои нужны в минуты несчастий, в остальное время герои несчастны».
Подвиг — это всегда надрыв, и часто это компенсация чьей-то подлости и зла. Россияне любят упрекать Запад в «изнеженности», приводя в качестве аргументов примеры героизма русских людей. Но ни капли не оспаривая эти примеры, пролитую кровь и огромный труд наших предков, хочется напомнить современным людям, что хвастаться тут, собственно, нечем. Нормальное общество не должно порождать героев.
Героизм рождается в адских условиях травли, репрессий, предательств и всеобщей трусости, он закаляется в гонениях, кристаллизуется в пытках, он научается любить и сражаться не благодаря чему-то, а вопреки. Экстремальные подвиги людей — это показатель нездорового общества, страшных условий, существующих в нем, экстремально высокого уровня зла. И потому личный пример, который задает герой — это чаще всего пример боли и лишений, жертвенность, являющаяся уделом немногих.
В этом и заключается трагедия российской культуры. Нравственные планки и образцы поведения в ней создавали гонимые люди, достигшие в моральной области вершин, чуждых обывателю. В результате их подвиг оказались способны повторить лишь единицы. При этом российская культура крайне мало уделяла внимание эталонам поведения обычного человека. В нашем менталитете так и не сложилось понятия нормы. В нем прекрасно проработано понятие святости — особого удела меньшинства, которое повторяет проложенный путь с завидной преемственностью поколений. Но никогда, ни в одном обществе, ни в одной стране святость не может стать нормой для большинства — такое попросту противоречит человеческой природе.
В результате российская культура оказалась неспособной предложить внятную модель поведения для обывателей, и потому 90% общества, не способные на героизм или святость, оказались в духовном вакууме, без понятных образцов поведения, даже без элементарных ограничителей. Может быть, отчасти поэтому почти каждое без исключения поколение россиян сталкивается с этой дилеммой: выбором между подлостью и подвигом?
Конечно, наивно надеяться, что наше поколение каким-то образом способно разорвать этот порочный круг. Однако мы можем начать с малого — позволить себе быть свободными и счастливыми в приближающиеся праздники. Мы можем напомнить себе, что каждый, кто не соучаствует во зле, имеет право быть счастливым, потому что люди созданы не для подвигов, а для счастья — как птица для полета.