Я хочу рассмотреть отдельно эволюцию социальности и интеллекта от ранних гоминид до homo, а также их связь в динамике, если она вообще есть.

Потому что в сложности организации какие-нибудь колонии муравьев не так уж много (если вообще) уступают нашим обществам интеллектуалов. Поэтому для меня связь социальности и интеллекта не очевидна.

Мне интересно понять как вели в данном контексте себя ближайшие человеку ныне живущие виды. И что менялось эволюционно? Кто становился вожаком - самый умный и сильный? Что это ему давало? Чего его это лишало? Мог ли самый умный и сильный не стать вожаком?

Экзистенциальный ужас от того, что суть человека не эволюционирует вслед за его разумом - так ли это? Человек как будто остается той же обезьяной в стае с единственной целью выжить и размножиться.

Эволюция социальности ранних гоминин

Ранняя социализация. Уже самые древние (саһелантроп, оррорин) вряд ли были одинокими: как и другие приматы, они жили группами. Считается, что «базовая гоминидная социализация» появилась на очень ранней стадии (ещё до появления Homo) и унаследована от пра-предков приматовsocialsci.libretexts.org.
Размер и состав групп. По аналогии с современными саванными шимпанзе и бабуинами предполагают, что H. habilis жил большими сообществами – десятки особей. По оценкам Айелло и Данбара (1993), группы H. habilis могли насчитывать примерно 70–85 человекen.wikipedia.org. Большие группы обеспечивали защиту от хищников и обмен информацией (по «гипотезе социального мозга», размер группы кореллирует с объёмом мозга)socialsci.libretexts.org.
Половые отношения и размерности. Уровень полового диморфизма (разница размеров самцов и самок) у австралопитеков был высоким – близким к гориллам. Например, Australopithecus robustus демонстрирует «горилло-подобный» диморфизм, что подсказывает полигинные (гаремные) групповые структуры с доминирующим самцомscielo.org.za. Однако это не однозначно: анализы показывают, что большая разница в размерах «не исключает» и моногамии, но в целом бытует мнение о множественных самках на одного самца и о сильной конкуренции между самцами.
Групповая структура Homo erectus. Умение охотиться на крупную добычу и разделять задачи между полами («мужчины–охотники, женщины–собиратели») – важный признак социальной организации. Так, в Илерете (Кения) обнаружен следовой след H. erectus из группы примерно из 20 мужчин, вероятно участвовавших в совместной охоте или патрулировании границ территорииen.wikipedia.org. Эти находки подтверждают, что H. erectus уже действовал организованно и коллектвно.

Развитие интеллекта и «пробуждение разума»

Орудия труда. Уже около 3,3 млн лет назад найдены каменные орудия (Ломекви) старше любых представителей Homosmithsonianmag.com. Вероятно, их создавали более древние австралопитеки. Homo habilis (ок. 2,6–1,5 млн л.н.) производил олдувайские рубящие орудияsmithsonianmag.com. Homo erectus создал следующий технологический скачок – раннепалеолитическую (ашельскую) индустрию с симметричными двусторонними топорами (руками).
Когнитивные признаки заботы. Уход за больными и ранеными свидетельствует об эмпатии и социальной поддержке. У H. erectus найден образец (Dmanisi, 1,77 млн л.н.), где особь потеряла почти все зубы, но выжила несколько лет благодаря помощи группыen.wikipedia.org. Это самая ранняя вероятная находка коллективного ухода за ослабленным членом стада. По аналогии с современными приматами предполагают также использование «лекарственных» растений и общее внимание к излечению больныхen.wikipedia.org.
Орудия, огонь, язык. Хоминины постепенно осваивали новые технологии: к большему мозгу H. erectus добавил умение разводить и контролировать огонь (первые надёжные следы — около 1 млн–800 тыс. лет назадen.wikipedia.org). Огонь, как и разделение труда по полу и совместная охотаen.wikipedia.org, указывают на более высокий интеллект и планирование. Языковые способности H. erectus пока дискуссионны, но его социальные навыки явно превосходили более ранних австралопитеков.

Связь социальности и интеллекта

Гипотеза социального мозга. У приматов установлена положительная корреляция между размером группы и объёмом мозгаsocialsci.libretexts.org. Это означает, что более сложные социальные отношения стимулировали эволюцию интеллекта (современные авторы говорят, что трудности общения и поддержания отношений требовали больших когнитивных ресурсовsocialsci.libretexts.org).
Кооперация и культура. Исследования показывают: сообщества наших плейстоценовых предков были похожи на общества других приматов, но затем человеческая психика изменилась, чтобы поддерживать гораздо более крупные и кооперативные сообществаpmc.ncbi.nlm.nih.gov. Упорядоченная культура, язык и мораль (системы норм с поощрениями и наказаниями) развились для эффективного совместного выживанияpmc.ncbi.nlm.nih.gov pmc.ncbi.nlm.nih.gov. Так, в ходе эволюции сформировались новые просоциальные мотивы (сострадание, стыд) для поддержания сотрудничестваpmc.ncbi.nlm.nih.gov.

Лидерство в группах наших предков

Кто становится вожаком. В группах приматов «вожаком» обычно оказывается индивидуум с наибольшим влиянием – это не всегда самый физически сильный. Например, в обществе шимпанзе альфа-самец часто не самый крупный или сильный, а самый «хитрый» и «политичный», умеющий формировать коалиции и управлять конфликтамиinsidekibaleforestnationalpark.com. У горилл роль лидера выполняет доминирующий сереброрылый самец (серебряная спина), охраняющий стадо самок. В людских же предках, вероятно, тоже сильный самец (по аналогии с гориллами) или самый влиятельный член группы занимал верхушку иерархииscielo.org.za insidekibaleforestnationalpark.com.
Наличие выбора и бремя власти. Лидерство не выбирается «на голосовании» – это результат борьбы за статус. Вождь не может просто отказаться, не потеряв привилегий. В приматах смена вожака часто происходит через столкновения или интриги: доминирующий самец удерживает власть силой и поддержкой самок или союзников, иначе его может свергнуть другой. Например, у шимпанзе доминирующие самки иногда «сгоняют» неудобного альфа-самца и поддерживают другого кандидатаinsidekibaleforestnationalpark.com. И власть даёт и нагрузку: у павианов альфа-самцы демонстрируют повышенный уровень стресса (кортизола) по сравнению с другими самцамиpmc.ncbi.nlm.nih.gov. Это говорит, что заботы о защите стада и конкуренция за статус могут физически «тяготить» лидера.

Эволюция – целевая ли она?

С научной точки зрения у эволюции нет заранее заданной цели или смысла. Жизнь не «стремится» к чему-то; любая черта (социальность, интеллект и т.п.) сохраняется и развивается лишь если она даёт преимущество в выживании и размножении в данной среде. Как пишет Д. МакШи: «Общепринятое мнение состоит в том, что эволюция не целенаправленна, что телеологические соображения не играют роли в понимании эволюционных тенденций»pmc.ncbi.nlm.nih.gov. Иными словами, мы не обязаны к чему-то «постоянно приближаться» – изменения происходят под давлением отбора и случайностей, а не по заранее заданному плану.

Сравнение человека и других приматов

Наследие приматов. В основе своего социального поведения человек – типичный примат: мы стремимся к защите себя и потомства, налаживаем связи по принципу «родство = доверие», иерархию, часто соперничаем за статус. Но за последние миллионы лет вырос масштаб: люди стали жить в намного более крупных сообществах и строго соблюдать культурные нормы. Исследования показывают: общества наших плейстоценовых предков были очень похожи на приматов, и лишь позже психика человека адаптировалась к жизни в больших кооперативных группахpmc.ncbi.nlm.nih.gov.
Кооперация с незнакомцами. В отличие от прочих приматов, люди могут регулярно сотрудничать с неродственными чужаками. У «дикарей» (охотников-собирателей) нередко наблюдается обширная сеть кооперации и обмена даже между незнакомцами и разными племенами. Как отмечено, «сильный забирает у слабого» – образ Хоббса более применим к животным, – а у людей широко развиты социальные механизмы сдерживания такой агрессииpmc.ncbi.nlm.nih.gov.
Новые социальные качества. У человека появились высокоразвитые мораль и эмпатия – чувства, не свойственные другим приматам. В процессе эволюции сформировались просоциальные эмоции (например, стыд за нарушение норм) и нравственные принципы, которыми подкрепляется сотрудничествоpmc.ncbi.nlm.nih.gov. Таким образом, хотя корневые мотивы (выживание, размножение, защита группы) остались теми же, мы эволюционно приобрели уникальную культурную надстройку: язык, технологии, искусство и мораль. Эти нововведения расширили наши социальные связи до невиданных раньше масштабов, но человеческий мозг и предпочтения по-прежнему несут отпечаток наших приматических предковpmc.ncbi.nlm.nih.gov pmc.ncbi.nlm.nih.gov.

Так почему же мы так легко убиваем друг друга в определенных обстоятельствах? Причем жестокость в этих взрывах оказывается как минимум не меньше, чем раньше. "у людей широко развиты социальные механизмы сдерживания такой агрессии" При этом мы знаем историю людей как историю войн, захватов, разорений, уничтожений одних другими

Социальные механизмы сдерживания агрессии действительно существуют — сострадание, моральные нормы, страх наказания, юридические санкции — но при определённых условиях они дают сбой или оказываются подавлены более мощными драйверами. Ниже — основные причины, почему люди так “легко” убивают друг друга в экстремальных ситуациях, и почему жестокость не стала меньше со времён австралопитеков и ранних Homo.

1. Эволюционная готовность к враждебности к «чужым»

Парохиальный альтруизм («in‑group love + out‑group hate»). Кооперация внутри группы и враждебность к наружным группам могли эволюционировать совместно: сплочённые, жертвующие друг за друга группы побеждали в межгрупповых конфликтах, оставляя потомство — это усиливало как внутри‑групповой альтруизм, так и враждебность к «чужакам» Wikipedia.
Групповой отбор. Хотя классический Дарвин отрицал «цельность» эволюции, моделирование показывает, что группы, готовые к войне, имели преимущество перед менее организованными. Это создавало непрямой отбор на агрессию к другим группам PNAS.

2. Конкуренция за ресурсы

Войны и массовые убийства часто возникают там, где ресурсы (земля, вода, пища, «эго‑ресурсы» вроде статуса) дефицитны. Борьба за выживание закладывала в нас склонность к межгрупповым столкновениям не менее эффективно, чем желание заботиться о сородичах.
Археологические данные указывают: ещё Homo erectus кооперировался в охоте, но и воевал за территорию (например, Кения, 1,8 млн л. н.) peabody.harvard.edu.

3. Психология «толпы» и дехуманизация

Дехуманизация — представление врага не как человека, а как «врага‑тварь». Это облегчает моральное оправдание убийства.
Деиндивидуация — когда человек чувствует анонимность (в толпе, под маской, в Интернете), снижается самоконтроль и страх социальных санкций. В таких состояниях даже мирные люди совершают жестокие акты Encyclopedia Britannica.

4. Моральное “отключение” (Bandura)

Albert Bandura описал механизмы, через которые люди оправдывают жестокость:

Моральное обоснование («мы защищаем родину»),
Эвфемистическое переименование («эти женщины не люди, а…”),
Снятие ответственности («я только выполнял приказ»),
Сравнительная выгодность («это всё равно меньше, чем они сделали…») и др. Wikipedia.
Эти приёмы позволяют солдатам, палачам или участникам междоусобицы не испытывать личного морального стыда.

5. Авторитет и группы

Послушание власти. Многочисленные эксперименты (Милгрэм) показывают: люди готовы причинять боль, если «приказал авторитет» (генерал, вожак, идеология).
Групповая поляризация. В сплочённой группе экстремальные решения усиливаются: риск и жестокость воспринимаются как проявление лояльности.

6. Технологии и масштаб

Каменное рубило ≠ ядерная бомба. Технический прогресс усилил нашу способность к насилию. Социальные нормы отстают от возможностей: что в племени каралось изгнанием, сегодня происходит нажатием кнопки.

7. Крах сдерживающих норм

В критические моменты (война, революция, геноцид) прежние нормы заменяются новым «кодексом чести» или идеологией, оправдывающей массовую жестокость.
Психологические защиты (моральное отключение, деиндивидуация) активнее всего работают именно тогда, когда «свои» дают добро на насилие.

Вывод

Человек унаследовал от приматов и ранних гоминин двойственный набор механизмов:

Просоциальные внутри своей группы (защита, помощь, сотрудничество),
Антисоциальные по отношению к чужим (агрессия, враждебность).

В обычной жизни срабатывают сдержки — эмпатия, закон, репутация. Но в условиях острой межгрупповой конфронтации эти сдержки подавляются — и «природное» противоположное оружие нашего социального мозга (агрессия к чужакам) включается в полный газ. Именно поэтому, несмотря на высокую интеллигентность и развитые нормы, мы по-прежнему способны на войны и массовые убийства.