Своё дело
Белая Тойота Королла вылетела с улицы Муравьева-Амурского на Комсомольскую площадь и, подпрыгивая на низких бордюрах, устремилась к набережной.
Справа, со стороны водителя, Собор. Слева — памятник героям войны. А впереди, за частоколом припаркованных автомобилей, смотровая площадка с видом на Амур.
Перед дверью Собора низенькая пожилая женщина поднесла руку ко лбу для годами отточенного движения. Пока руки крестили бабку, тело ее поворачивалось. Она смотрела вслед проносящейся по площади машине, выводя в воздухе мелкие кресты. Третий раз, четвертый, пятый, шестой...
Когда Славников садился в такси, он даже не взглянул на регулярно зевающего водителя. Смачные поцокивания не смогли отвлечь Ярослава от размышлений. А такое невнимание к ближнему необычно для Славникова. Он приветлив и с искренним интересом болтает чуть ли не со всеми встречными. С женщиной в окошке роспечати, с девушками, торгующими мороженным Камелия на городских прудах, с длинноногим старшеклассником (соседом снизу), и даже с алкашом (соседом сверху), который каждое утро выгуливает седую таксу попивая «ДВ крепкое».
Проезжая по центру города, Славников задавался вопросом, который его, как патриота малой родины, не красит, но на самом деле, по-честному, и не стыдит вовсе. Каждый молодой, амбициозный хабаровчанин хоть раз, хоть тихонько, но спрашивал:
А не переехать ли мне в Москву?
А потом съезд. Бордюр. Прыжок. Снова бордюр. Своим криком Славников разбудил таксиста и визги разбегающихся прохожих смешались с запахом жженой резины. Но тормозить было поздно.
Комсомольскую площадь и набережную Амура разделяет легендарная огромная лестница. Площадь выше, набережная ниже. Между ними 221 ступенька или 23 пролета.
Три первых пролета Королла преодолела по воздуху. Потом коснулась крылом ступеней и, переворачиваясь, то одним боком, то другим, покатилась к Амуру.
Амур ранней весной, только сбросивший лед, под набирающим жар солнцем, подчеркнутый широкой набережной действительно красив. Не потому что так учат говорить со школьных лет на краеведении, а по-настоящему. Но после прошлогоднего наводнения набережную закрыли на реконструкцию и Славников провел последние минуты жизни в менее живописном окружении. Среди кучек песка, стопок плитки и метров красно-белой ленты.
Ярослав при жизни: высокий голубоглазый широкоплечий блондин. Недостаточно высокий чтобы только этим поражать женщин, недостаточно широкоплечий чтобы только этим пугать мужчин, но достаточно голубоглазый и достаточно блондин, чтобы иметь уверенность в себе. Чтобы осознавать силу своей приятной внешности.
Ярослав при смерти: просто окровавленный. Человек в крови не имеет роста, веса и цвета глаз. Это просто человек в крови. Другие характеристики ярко-красному пятну дать сложно.
Если смерть — это плата за жизнь, то содрали со Славникова три шкуры. Его короткая молодость мучительно долго заканчивалась в искореженной машине.
Окровавленный, с глубокими порезами, переломанными руками и надорванной чуть ниже колена правой ногой, Славников представлял как по местным новостям разлетается новость об этой ужасной аварии. О трагедии, в которой успешного бизнес-тренера изжевало и разорвало на куски.
А еще, краешком ума, понимая всю абсурдность таких мыслей, он судорожно вспоминал: все ли его лекции хорошо упакованы? Точно ли работает автоматическая отправка ссылки на скачивание записей тренингов?
Он все понимал. Но в голове абсолютно сумасшедше, и в той же степени радостно, стучало:
Несколько лет назад Славников тоскливо оканчивал «Пиар и связи с общественностью». Диплом писал на автопилоте, как и множество курсовых за четыре года обучения. Дальнейшую жизнь и всю дальнейшую смерть Славникова определил случай.
У Ярослава был одногруппник, у того — девушка. Девушка работала в учебном центре, организующем тренинг какого-то московского бизнес-коуча. Билеты плохо продались, на дорогущего выпендрежника мало кто захотел идти, и сотрудники учебного центра позвали своих друзей чтобы (из вежливости к приглашенному гостю, видимо) хотя бы наполовину заполнить зал.
Так Славников оказался перед лысым мужчиной в сером костюме и восемь часов, с двумя кофе брейками и обедом, слушал о том что для достижения своей цели нужно начать двигаться в направлении этой цели, а потом к цели прийти.
Он нашел свою тропинку к делу мечты. До конца мая он одной рукой дописывал диплом, а второй листал селф-хелп литературу. Быстро разобрался со стереотипами, страхами и заложенными с детства установками, мешающими человеку стать успешным. И вообще-то на этом мог остановиться. Но московский бизнес-тренер был для него примером. Плохим примером. Поэтому Славников начал изучать конкретные инструменты: самые актуальные формы ведения бизнеса, маркетинг, SMM, тонкости онлайн-продаж. И все время тренировался на друге-одногруппнике.
В июне у Славникова было высшее образование и первый доведенный до собственного бизнеса клиент с инстаграм-магазином премиальных блокнотов и скетчбуков (плюс немного другой канцелярии). С ТаоБао уже ехала очередная партия товара, который оставалось только перемаркировать, переупаковать и красиво сфотографировать.
Второй клиент был лучше. Знакомая знакомых увлеклась мыловарением и за пять тысяч рублей Славников написал ей подробный план. Она открыла онлайн-магазин, который позже превратился в студию с двумя мыловарами на зарплате.
Славников раньше других почувствовал моду на хэндмейд и из-под его грамотно планирующей руки вышли магазин меда с добавками, лавка домашнего лимонада и крошечный, но безумно популярный онлайн-шоп сухих сборов дальневосточных трав и ягод.
Всего через два года тот самый друг, на открытии своего третьего шоу-рума, хлопал Славникова по плечу и говорил:
— Это все благодаря тебе, Балабол. Только благодаря тебе. Любого из задницы вытащишь! Но ты и о себе не забывай.
Очнулся Славников с нормальной ногой, с целыми руками. Шея в порядке, лицо без порезов. Будто никакой аварии и не было. Намного позже один из клиентов ему расскажет, что в загробной жизни такие правила: если в ад попадаешь, то от прижизненных болезней и увечий исцеляешься. А если в рай — то со всем предсмертным багажом. Там же благодетели невообразимые! Им лишь бы выходить да обогреть.
А сейчас Славников сидит на стуле. Связанный цепями. Смотрит по сторонам: распятие, стойка с ножами и плетями, стол с удерживающими ремнями. Стол на массажный похож, но Славников по температуре и интерьеру понял что приятно не будет.
Вся Ярославова пыточная умещается в клетушке четыре на четыре метра. У нее не стены, а низкие перегородки из массивного камня. Слева, за своей ячейкой, Славников видит точно такую же. Там такой же набор пыточных инструментов, такая же обстановка. Там тоже есть человек. А рядом с ним черт. Точно такая же ячейка стоит справа. И спереди. И сзади. И дальше, дальше, дальше.
Славников внимательнее смотрит по сторонам, видит, по узкому проходу между ячейками идет его черт. Голову опустил, ноги еле передвигает.
Черт подходит и объясняет, мол ждут тебя муки вечные, больно тебе сделаю и тэдэ и тэпэ. И говорит это так уныло, будто не человека пришел пытать, что очевидно является делом всей его жизни, а бумажки перебирать за маленьким окошком какой-нибудь государственной организации, хоть одно другого и не исключает. Тут Славников загорается и заходит со слабого места, с потребности в позитивных эмоциях.
— А почему вы, Черт, такой грустный? — и тут же, — извините, вас же так можно называть? Просто у нас там, — показывает подбородком наверх, — это плохо воспринимается.
— Черт я и есть. Как еще называть? И не грустный я, — черт шумно вздыхает, — обычный.
Сам рукой поверх ножей водит и никак не может выбрать. Славников выжидает идеальную паузу и отстраненно, будто ему всё равно, тянет:
— Как-то вы это без энтузиазма…
— Да какой тут энтузиазм, парень? Я 683 года на этом самом месте пашу. А толку? А что я от этого получил? А что получу потом?
Славников подпрыгнул бы на стуле, если бы не цепи.
— Совсем ничего? — спрашивает. — А карьерный рост у вас тут есть?
Чуть раньше мне бы это не помешало, подумал Славников. Черт все таки взял нож, огромный, для разделки жесткого мяса. Гладит черным пальцем лезвие, стучит длинным ногтем по рукоятке и продолжает:
— Но бессмертен я только для того, чтобы работать вечно.
— Может у вас коллеги хорошие?
— А я их не знаю. Посмотри вокруг. Мы не общаемся. Мы вроде бы одно и то же делаем, но совсем не разговариваем друг с другом.
Славников ерзает на стуле. Цепи не только не ложатся удобнее, но и будто бы еще сильнее стягивают грудную клетку. Ярослав набирает сколько может воздуха и начинает:
— Ты же умный, Черт! Ты все понимаешь. И все правильно говоришь. Мнимые льготы и привилегии, собранный кем-то другим недружный коллектив и тем более полное отсутствие карьерного роста. Куда это годится? Никуда. Ты понимаешь к чему все ведет? Ты просто обязан это сделать.
Черт голову не поднимает, не поворачивает, но спрашивает:
Черт заинтересовался. Славников продолжает:
— Да, это ответственность. Но какие преимущества. Сам себе хозяин. Хочешь — так пытаешь, хочешь — эдак. Хочешь, слышишь, Черт, вообще не пытаешь!
— Ну, это ты, конечно, загнул.
— Понял. Ты можешь других чертей нанять и ими командовать. Пусть они грешников мучают, а ты только и приказывай им. Я же вижу, у тебя компетенций для такого дела достаточно. А я человек опытный, я там знаешь сколько людей в свой бизнес вывел? Они теперь всех этих мук адовых, прости за каламбур, и не знают. Нужно только решиться, разорвать эту сковывающую цепь, — Славников пытается пошевелить уже затекшими руками и ловит на себе строгий взгляд черта, — метафорически выражаясь, естественно.
Черт смотрит по сторонам. На распятье, на стол, на кнуты, на ножи. Говорит:
— А может ты и прав, парень... А может действительно…
Потом разворачивается и идет туда, откуда пришел.
— Делаю как ты сказал, — говорит черт через плечо — сам пытать буду, без этого примитива. В быка буду садить или в железную деву.
— А к тебе сейчас другой черт придет, парень. Не могут же все на себя работать. Так не бывает.
Славников кричит уже совсем крошечному черту:
— Ты только всем скажи, что это я тебе посоветовал свое дело открыть. Слышишь? Черт! Ярослав Славников!
Он сидит на громоздком кованном стуле, связанный, потный, грязный от летающей в воздухе копоти и улыбается. Он все понимает. Но в голове абсолютно сумасшедше, и в той же степени радостно, стучит: