Ги Дебор: Общество спектакля и отчуждение

Введение. Революционность и интеграция идей Дебора.

В 1967 году Ги Дебор выпустил книгу «Общество спектакля», где с хирургической точностью описал не только современное ему общество, но и те социальные явления, что спустя 55 лет будет по-прежнему занимать пытливые умы. Власть медиакратии в наши дни стала неопровержимым фактом, но чтобы рассмотреть этот феномен во всей полноте, необходимо погружение в исторические и политические координаты. Сам Дебор вряд ли считал, что оказанное им влияние приняло правильный вектор. Ситуационизм, во главе которого стоял Дебор, активно проявил себя во время майских событий 1968 года во Франции. Однако движение против капитализма, которому благоволили протестные настроения в обществе, не было последовательным и революционным, чтобы идти против капитализма до конца..

Похожая участь постигла и идеи Маркузе, который открещивался от навязанных ему буржуазных интерпретаций собственного произведения. Мыслители редко могут рассчитывать, что их концепции лягут в основу нового общества. Чаще происходит обратное — культовые идеи становятся кирпичиками уже сложившейся системы и теряют свою революционную силу, покрываясь консервативным цементом.

Беспросветная реальность задушила энтузиазм Дебора и усилила его пагубное пристрастие к алкоголю. Разочарование в происходящем заставило его уйти из жизни, но его идеи всё ещё витают в обществе, поддаются переосмыслению и отражаются в современности, переливаясь новыми гранями. Всего Дебор написал семь книг и снял шесть фильмов, но «Общество спектакля» стало самым значимым и известным его произведением.

Исторический контекст

Трагичный финал Дебора, давший карт-бланш защитникам неолиберализма и просто стервятникам, таит в себе не только попытку втоптать в грязь самого Дебора, но и похоронить вместе с ним проблески народного гнева и негодования.  Будучи участником французского левого движения, в начале своего пути он симпатизировал идеям Троцкого. То, что эти идеи разбились о практику и показали свою несостоятельность, стало сокрушительным ударом для коммунистического движения Франции в целом и для Дебора в частности.

Период 60–70 гг. в Европе характеризуется всплеском социальной напряжённости, которому предшествовал ряд событий. Война во Вьетнаме длилась уже несколько лет и становилась все более кровопролитной, чем вызвала протест широких масс по всему миру, включая Европу. Социальные и экономические проблемы, такие как высокая безработица, низкие заработные платы и несправедливое распределение богатства, привели к рабочим забастовкам и студенческим протестам. На политический климат повлиял и крах колониализма, сопровождавшийся взрывом движений за независимость в Африке и Латинской Америке. В этой обстановке родился ситуационизм — леворадикальная теория, выработанная в послевоенный период группой интеллектуалов сюрреалистических и анархистских взглядов. Волна этих событий захлестнула и Дебора, выдвинув его на передовую культурного фронта.

В 1957 году он принял активное участие в создании Ситуационистского интернационала.  Сопротивление тирании сопровождалось вызывающими перфомансами и радикальными акциями, призывавшими «думать головой, а не телевизором». Ситуационистский интернационал также игнорировал авторское право, перепечатывая коммерческие комиксы и вкладывая в речь персонажей революционные призывы.

Эрих Фромм и свобода

Если Фрейд искал подлинные мотивы человека в сексуальных влечениях, то Маркс — в социальной системе. Разделявший взгляды последнего Эрих Фромм писал:

По сути, заменив Абсолютный дух и Абсолютную идею Гегеля объективным историческим процессом, Маркс поставил диалектику Гегеля с ног на голову. В то же время Маркс критиковал и материалистов. Фейербаха, например, он упрекает в том, что «во всех многообразных отношениях людей — производственных, общественно-политических, правовых, идейных и многих других, Фейербах увидел только нравственные». Упование на разумное ограничение общественным человеком соблазнов и разложения спотыкается о реальность. От Фейербаха ускользнуло понимание того, что с развитием частной собственности и возникновением классового общества люди стали рабами своих собственных общественных отношений. Классовый гнёт вынуждает людей идти на преступления, совершать отчаянные поступки и существовать по принципу «выживает сильнейший».

Маркс же весь исторический процесс предлагает рассматривать не как данность свыше или следствие волюнтаризма, а в виде материи, пронизанной многочисленными взаимосвязями, вполне поддающейся изучению и управлению. В таком подходе сохраняются понятия случайности и необходимости — ведь случайность может порождать необходимость. А так как случайность есть непознанная необходимость, без необходимости случайность тоже не может возникнуть. Вот и Фромм констатирует:

В то время, когда общество спектакля последовательно рисует картину мира, где наслаждение стоит выше труда, а настойчивость в учебе подменяется оптимистическим шлейфом «жить здесь и сейчас», марксисты утверждают, что путь к осознанной и счастливой жизни пролетариата — это не услуга, не привилегия, а право, добытое в борьбе.

Свобода для марксистов заключается не в воображаемой независимости от законов общества, а в познании этих законов, в возможности использования их в практической деятельности. Необходимость и закономерность являются первичными, а воля и сознание — вторичными. До тех пор, пока человек не исследовал необходимость, он действует слепо и импульсивно. Познав же необходимость, человек овладевает ею и использует в своих интересах. Таким образом, свободная деятельность возможна лишь на основе сознания необходимости.

Точка же зрения идеологических противников марксизма сводится к тому, что человеческая воля абсолютно свободна и независима от каких-либо причин. В этом и кроется бессмысленность либеральных бунтов «за всё хорошее против всего плохого» — они отрицают существование объективных законов природы и общества.

Другую крайность обнаруживает действующая власть, рьяно насаждает абсолютную необходимость, исключая свободу в деятельности людей, их активную роль в обществе. Деятельность масс сводится к нулю и определяется пассивным следствием независимых от них законов. О компенсации такого положения пишет Дебор, высмеивая подмену глубокого удовлетворения сиюминутными наслаждениями.

Общество потребления

Феномен общества потребления занимал не только Ги Дебора — проблему исследовали мыслители по всему миру, предлагая самые разные концепции и идеи. На первый взгляд европейское общество выглядело благополучным. Назойливая реклама пестрила изображениями счастливых людей на фоне товарного изобилия. Иллюзия всеобщего благосостояния внушала: классовые противоречия — дело прошлого. Но на самом деле иерархия и классовое общество никуда не делись, а положение рабочих не претерпело существенных и качественных изменений, что не могло не занимать эгалитарных мыслителей того времени.

Новые технологии не могли стать ответом на старые политико-экономические проблемы, а излюбленная плеть буржуазии в виде полицейского надзора по-прежнему применялась против народных бунтов и восстаний.

Жан-Поль Сартр о дешёвом выборе

Общественные проблемы находят массовое отражение  в культуре: Бодрийяр выпускает «Систему вещей» и «Общество потребления», Олдос Хаксли пишет свою знаменитую книгу «О дивный новый мир». Культура, хотя и имела элитарный характер, продолжала оказывать огромное влияние на формирование массового сознания. Впрочем, некоторые философы, такие как Жан-Поль Сартр были убеждены, что не народ должен слушать интеллектуалов, а интеллектуалы — народ. Он писал:

С помощью разобщения — атомизации правящий класс подавляет самое важное — неприятие трудящимся навязываемых им условий. Сартр пишет, что эксплуатируемые и угнетенные, как правило, не могут осознать ситуацию, не восставая против неё самым радикальным способом.

Разобщая и навязывая чувство одиночества, в котором каждый отдельный человек будет ощущать себя покоренным, правящий класс добивается того, чтобы сама мысль о поиске выхода не могла появиться ни в одной голове в доступном для восприятия виде. Ее маскирует серийное мышление. Маскирует и оправдывает разделение. Опровергать данное мышление аргументами, по мнению Сартра, бесполезно, так как группа уже разобщена.

Таким образом, у человека крадут право управлять своей жизнью и жизнью общества, предлагая взамен сытую покорность и мнимое успокоение. Легко заметить, например, как дешевеют устройства для развлечений (игровые консоли, смартфоны, телевизоры и т.д.) по мере удорожания образования и здравоохранения. Чем хуже социальные условия, тем больше человеку предлагают забыться в цифровой изоляции.

Ги Дебор об обществе потребления

Гедонизм и эстетика буржуазного образа жизни породили не только красивые картинки чьей-то реальной жизни, но и людей, готовых эти самые картинки имитировать. Гонка за мнимым социальным поощрением в соцсетях — фактически неоплачиваемая работа на крупные корпорации, поэтично объясняется высокой мотивацией. Жажда славы и богатства втягивает массы в лотерею, где количество участников несопоставимо больше, чем число предопределенных победителей. Но поток желающих преуспеть не иссякает. И хотя большинство постигнет неудача, никто не обвинит в ней несовершенство капиталистической системы и уж тем более не посягнёт на её основы в попытке изменить собственное положение.

На защиту капитализма становится и медиакратия — власть средств массовой информации, прозрачно описанная Харви в книге «Краткая история неолиберализма»: «чтобы экономическое учение утвердилось в обществе, оно должно отражать инстинкты, апеллировать к ценностям и желаниям, а также соответствовать возможностям, открывающимся в рамках существующей социальной системы». Примечательно, что вдобавок к уже имеющейся концепции отчуждения у Маркса, реальность с вшитой неолиберальной идеологией становится ещё более отчужденной. Ведь человеческие потребности диктуются не только его природой и возможностью их удовлетворения, но и в общественно-производственных отношениях, в которых интересы разных классов вступают в конфликт, попирая друг друга. Человек, не владеющий средствами производства, становится заложником производства/прогресса и в этом процессе неизбежно наталкивается на отчуждение.

Вся история бесконечного потребления не выглядит закономерной особенностью общества и уж тем более чем-то рациональным и адекватным. Корень маниакального потребительства кроется в отчуждении человека от самого себя. На бесконечной ярмарке тщеславия, будь то личные соцсети или «статусные» вещи, устремления человека не направлены вглубь себя, а растрачиваются на образ. Казаться, а не быть — под таким девизом живёт человек-товар, движимый жаждой лишь материального успеха, благополучия, выигрыша в конкуренции и куша в лотерее. Он напрочь лишен человеческого тепла, бескорыстной дружбы и любви, а также возможности трудиться с соразмерным уровнем отдачи и удовлетворения от результатов своего труда. Ведь принцип частной собственности предполагает не только то, что человек отчуждён от продукта своего труда, но и наёмное рабство. Еще в 1844 Маркс в Экономическо-философских рукописях указывает:

Трансформация культа

Для прежних обществ была важна мифологическая фигура героя. Белые пятна, до которых ещё не добралась наука, людская фантазия заполняла сакральным смыслом и таинственностью. Классические герои мифов — это героизация людьми самих себя, а так же гарантия, что история вновь и вновь будет воспроизводить их на свет. Сверхъестественные силы, разумеется, неподвластны воле человека. Следовательно, всё, что лежит в зоне необъяснимого, снимает ответственность и гарантирует неизменность общественного порядка.

Немалую лепту внесли ранние христианские секты. Угрозой для догматичного сознания стали утверждения, что однажды грядет царство божье, и самое страшное — мы можем его приблизить совместными усилиями. «Мы можешь поджечь Вавилонскую блудницу [Римско-Католическую церковь] и приблизить пришествие Христово!». В разрезе того времени, это принципиально иное мышление (относительно мифологии, в которой всё предрешено за людей и их задача — приспособляться). Более позднее христианство становится компромиссом между мифом и необратимым временем, которое движется вперед и развивается. Час пришествия царствия Христа становится неопределённо далёк, условия для субъективного приближения к нему не раскрываются — миф изменился, но всё так же консервирует общественное сознание.

В современном обществе потребления эту роль исполняют селебрити и лидеры мнений. Медийная жизнь знаменитостей, выстроенная пиар-агентствами, стилистами и визажистами, дает немало поводов для обсуждения. Какая часть из них относится к случайностям, а какая с тонким расчётом запланирована, определить довольно трудно. Журналистам платят за «скрытую» охоту и публикацию удачных кадров, выход звезд из ресторана в новой коллекции брендов, интервью, размещение о себе комплиментарной информации. У знаменитых людей многомиллионная армия поклонников, следящая за своими кумирами буквально во всём — от творчества и общественной деятельности до появления первых признаков старения. В таких условиях совершенно не удивительно возникновение имитации бурной деятельности и заигрывание селебрити с зеленой повесткой, поддержкой меньшинств, политических партий и выражение солидарности определенным странам, так подозрительно напоминающей официальную позицию их государств. Используя своё влияние, они могут продвигать определённые идеи и обменивать валюту внимания на личные выгоды, жертвуя принципиальностью. Ангажированность — небольшая цена в этой расчётной системе.

Собственно, и социальные сети, взрастившие блогеров, стримеров и прочих инфлюенсеров, переняли правила игры и закрепили положение, в котором значительная часть людей переживает скандалы, интриги и разводы незнакомых им людей в режиме онлайн. Таким образом, эмоциональное и виртуальное насыщение подменяет собой реальные драмы, собственные поступки в реальной области общественных отношений. Нечто похожее описывает Пфаллер через термин «интерпассивность» — феномен, который проявляет себя в делегировании собственных действий и чувств чему-то внешнему — людям или объектам. Главным образом, теория Пфаллера направлена на область «делегированного удовольствия». Переживания через экран, идущие по линии вода — прецедент — вода — развитие — кульминация — реклама, вовлекают внимание человека в сферу отложенной жизни, приучают к конформизму и усыпляют его собственную общественную активность. Выражение гнева теперь необязательно проявлять физически, достаточно поставить лайк и написать комментарий, выразив свою гражданскую позицию и с чувством выполненного долга серфить дальше. Искусство агитации «против корпораций» и активисты из «eat the rich» публикуют свои работы и призывы на платформе, принадлежащей богатейшему человеку планеты Марку Цукербергу, владеющему транснациональной холдинговой компании Meta. Иронично.

Интерпассивность

В «Капиталистическом реализме» Марк Фишер пишет, что культура превращается в музейный экспонат. Он считает, что сила капиталистического реализма определяется тем, как он присваивает и потребляет предшествующую историю. Это результат его «системы эквивалентности», при которой икона, порнофильм и даже «Капитал» Маркса имеют свою финансовую ценность. В то же время, все они оторваны от своего контекста.

Жижек, пишет Фишер, отмечает, что капиталистический реализм не лишён «антикапитализма». Скорее наоборот — именно тут он получает широкое распространение. Например — «плохая корпорация» может быть представлена одним из действующих лиц в фильме или книге. И это никак не подрывает капиталистический реализм, а наоборот, укрепляет его.

Подобные произведения и есть пример интерпассивности. Не важно, сколько в фильме критики капитализма, отражения его несуразностей и несправедливости — само произведение и будет выполнять за человека роль борца с несправедливостью.

Фишер пишет, что капитализм прекрасно обходится без пропаганды. Для него лучше, если его никто не защищает. Капиталистическая идеология пытается скрыть тот факт, что действия капитала не зависят от субъективно принятых мнений. Нечто подобное отмечает и Жижек: люди больше не верят в идеологию в классическом понимании. Взамен они принимают идеологию цинизма. Любой лозунг не воспринимается ими серьезно. Подобный цинизм является способом закрыть глаза на структурную власть фантазии. Даже если человек не воспринимает вещи всерьёз, он все равно продолжит их делать.

Идеология капитализма, в таком случае, заключается в превознесении веры как субъективной позиции над тем, что мы демонстрируем нашим поведением.

По сути, человек отстраняется от собственных действий. Мы можем считать деньги просто бумажкой. И одновременно относиться к ним максимально серьезно, как к святыне. Считается, что такое отношение возможно потому, что человек уже занял по отношению к ним ироничную позицию.

Отчуждение труда и Тотальное отчуждение

Зачатки марксизма, разбросанные по всей работе Дебора, лаконично подчеркивают уязвимое состояние пролетариата в капиталистическом обществе: «Всеобщее отрицание человека берет под свой контроль всю полноту человеческого существования».  Анализ отчуждения, в частности отчуждения труда, был детально изложен у Карла Маркса. Его определение звучит так:

Понятие «отчуждения» в философии впервые было использовано Гегелем. Прежде оно мелькало лишь в атеистическом словаре и было синонимом слову «грех» — отказ человека от себя самого, от Бога в себе самом. Для Гегеля же история человека была одновременно и историей человеческого отчуждения. Впоследствии эту идею взял на вооружение Карл Маркс, сместив фокус на общество и его развитие при капитализме. Особое внимание к этой теме проявил и социолог Эрих Фромм. В своей работе «Марксова концепция человека» (1961) он поднимает актуальность отчуждения и разоблачает защитников капитализма, которые вульгаризируют учение Маркса. Фромм писал:

Но с развитием частной собственности и разделением труда труд утрачивает характер выражения человеческих творческих сил. Труд и продукты труда приобретают самостоятельное бытие, независимо от воли и планов человека».

Заметив эту тенденцию, Маркс ставит ребром вопрос о роли человека в производстве при капитализме. Великие достижения человечества оборачиваются против него самого, но Маркса занимает вопрос не только «яда», но и противоядия. Увеличивая производительные силы, человек всё глубже погружается в отношения купли-продажи (даже самого себя) и постепенно этот процесс становится образом жизни. Ключевое здесь то, что  определяет этот вектор не сам человек, а политика и экономика, диктующие ему свои условия.

В этом, по мнению Фромма, который ссылается на Маркса, «коллективный капиталист, государство-капиталист, нисколько не лучше капиталиста-индивидуала. Даже равенство дохода здесь не является для Маркса первостепенным. Главное, что его волнует, — освобождение человека от такой формы труда, которая разрушает его личность, от такого труда, который превращает человека в вещь, который делает его рабом вещей».

Фромм пишет, что отчуждение по Марксу означает, «что человек в своем освоении мира не узнает себя самого как первоисточник, как творца, а мир (то есть природа, вещи, другие люди и сам он) кажется ему чужим, посторонним по отношению к нему. Они, как предметы, ему противостоят, хотя могли бы быть созданы им самим. Отчуждение означает восприятие мира (и себя самого) пассивно, разорвано, в отрыве субъекта от объекта».

Так было и прежде, когда белые пятна в человеческом знании заполняла фантазия, а страх перед неизвестным трансформировался в поклонение богам, идолам. Впоследствии, как мы видим, религиозность уступила своё место идеям, искусству, различного рода вещам и любым рукотворным изделиям. Но все они, как известно, — продукт труда.

По Марксу, человек проживает некую реальную форму жизни лишь за пределами производства, то есть в свободное от работы время. Тотальность капитализма с его пронизывающим насаждением товаров и с доступом к развлечению 24/7 Маркс не застанет. И хотя Дебор тоже не дожил до наших дней, он смог уловить намечающиеся тенденции контроля за вниманием и даже формы этого контроля.  Дебор подчеркивает: в условиях позднего капитализма и общества спектакля человек непрерывно отчужден, даже во время досуга. Увеличение свободного времени и масса способов его скрасить не только не решают проблему, но и наоборот — усугубляют её, закрепляя отчуждение. Ярким тому примером служит туризм с его разнообразными, но до зевоты обязательными опциями — современные путешественники куда больше ориентируются на новые кадры в Instagram, фотогеничные места и хайп, нежели на сам отдых как таковой. Отдельные моменты свободного времени переносятся в онлайн-пространство, где человек регулярно ищет, читает, потребляет и, по факту, непрерывно находится в капиталистическом процессе производства, не отождествляя себя с ним. С появлением интернета и социальных сетей производство, как и само отчуждение, постоянно находится у него в руках.

Товарное производство и рыночное устройство прошиты во все социальные сети. Избежать их практически невозможно, как и отрицать их назойливую вездесущесть. Ни одна другая система подавления и насилия не сравнится по уровню проникновения в частное пространство, тоталитарности и порочности со современной буржуазной действительностью, которая характеризуется эксплуатацией, отчуждением, изоляцией и конструированием форм добровольного принуждения. Конкуренция товаров крупных корпораций и личных брендов похожа на гигантский аквариум, кишащий рекламными слоганами и уникальными предложениями, очаровывающими своей подачей и стилем. Но за пределами этого биома, будучи уже потребленными, они становятся банальностью и вчерашним днём. Поэтому конкуренция толкает производителей заново соблазнять потенциальных покупателей новыми товарами и методиками воздействия. Цикл, обещающий нам счастье и удовлетворение, множимые самими потребителями, устраивающими инфоповоды из распаковки товара, кажется бесконечным идолопоклонством, что по Марксу зовется «фетишизацией» товаров.

Состояние общества спектакля, выраженное через социальные сети, воплощает идеологию неолиберализма. Сам Дебор, ссылаясь на «Экономико-политические рукописи» Маркса пишет:

Последовательность vs Стихийность

Рупоры образа жизни, воспевающие отчуждение и пассивное участие в происходящем, одновременно прививают мысль, что давать отпор нужно враждебным странам и народам, что сам мир по отношению к нам враждебен. Но он таков ровно настолько, насколько мы позволяем ему таким быть. Ги Дебор неслучайно из главы в главу подчеркивает, как пассивность пролетариата угнетает в первую очередь его самого. Согласие с нынешним положением дел, его отрицание или игнорирование не освобождает пролетария от ответственности.

Преодоление этого турбулентного состояния общества, бесконечного вихря микроскопического удовлетворения товарным изобилием, объявляется невозможным, несмотря на всю его противоречивость. Порождение симулякров и бутафории, целого образа жизни, зацикленного на потреблении и его демонстрации в социальных сетях, можно рассматривать не только как хвастовство, но и, в некоторой степени, как завуалированное отчаяние. И немудрено отчаяться, если возможность изменить что-нибудь в своей жизни ограничивается собственной покупательской способностью. По мнению же самого Дебора, противоречия, созданные капитализмом, преодолимы лишь через политическую деятельность и коллективное участие масс в борьбе за свое освобождение. Его эстетический манифест «Общество спектакля» обличает не только капитализм и спящий пролетариат. Общество разрозненных эгоизмов как теория не может претендовать на состоятельность. Очаги бедности, насилия и эксплуатации множатся каждый день, а их появление — закономерный процесс в рамках капиталистической системы, которую критиковал Маркс в своих работах. В его трудах заключается не только описание противоречий несправедливого мироустройства, но и пути его преодоления.

Этим идеям вторит и Сартр, указывая, что преодолеть разобщенность можно через предложение «левой» части рабочих совершить какое-либо действие, «незначительное и робкое», дальше же агитатор не старается их возглавить, а лишь чутко прислушивается к их «созидательном сознанию». В качестве примера он приводит забастовку на заводе в Контрексевиле, где условия работы были ужасающими. По его словам, рабочие называли это место «фабричным Бухенвальдом». За 12 лет работы завода ничего не менялось. Такое положение дел, где террор, атомизация сил и разобщение стали нормой, долгое время не оспаривалось рабочими. Оно укоренилось в сознании рабочих настолько, будто это были их собственные мысли, в то время как самом деле они были навязаны извне правящим классом.

На заводе в Контрексевиле рабочим было несовременно предлагать нечто большее, чем «символическую» часовую забастовку. Но сам процесс подготовки к ней их объединил. Такова проверка теории практикой — как только конкретное действие призывает к объединению, даже если оно является лишь временным, серийное мышление исчезает. Рабочие сами развили свой успех, сделав её неограниченной по времени. Сартр говорит, что когда массы начинают действовать, они неизбежно идут дальше, чем агитаторы смели надеяться. Даже если действие краткосрочно, оно все равно выдёргивает людей из омута серийного мышления и помогает группам развивать некогда утраченный навык самозащиты перед оскалом капитализма.

Finita la…?

Судьба общества спектакля на практике есть воплощение того, что революция «сознания» против спектакля сама превратилась в спектакль. Социальная революция, представляющая глубочайший переворот в общественном развитии, не может быть совершена в любой произвольный момент (как уповали на то ситуационисты), по волеизъявлению той или иной группы революционеров. Для неё необходимы объективные условия, совокупность которых Ленин обозначил как революционная ситуация:

Идеи общества спектакля и революция Дебора были подобны огню, который завораживал, но не мог вызвать революционный пожар. Хотя ситуационисты и выдвигали смелые идеи, вдохновлявшие студентов и рабочих, эти идеи не смогли разжечь пламя перемен в сердцах большинства людей. Импульс стихийности толкнул Дебора на восстание против капитализма, но этот бой увенчался не коренными изменениями в обществе, а лишь рождением эстетического манифеста...