broken
метки: au, hurt/comfort, ангст, er, здоровые отношения, депрессия
чонин чувствует, что ломается всё сильней. но чан здесь, чтобы помочь устранить поломку.
что случилось? что случилось? что случилось?
этот вопрос звучит словно со всех сторон сразу, терзая разум. но чонин не знает ответа.
потому что ничего не случилось. абсолютно ничего. просто в нём что-то сломалось, сгорела микросхема или полетел транзистор. возможно, это случилось в тот день, когда чонин родился, или, может, чуть позже. но это было так давно, что он не может вспомнить, не знает, куда стоит копнуть, куда нажать, чтобы уже починиться. и с каждым днём лишь ощущает, как ломается всё сильнее.
ощущает перманентную боль, но что болит? какой орган? какую принять таблетку, чтобы боль прошла? это не что-то физическое, но всё так же ощущаемое. свербит и ноет. хочется расчесать, разодрать грудную клетку, чтобы хоть так достать то самое, что болит. но даже выломав рёбра, его не достанешь.
у чонина большая семья, пара чудесных друзей и самый любимый на свете парень. у него хорошая работа, не предел мечтаний, конечно, но она ему правда интересна. у него увлечения, цели и шаг до исполнения детской мечты. любой скажет — живи да радуйся. и чонин бы правда хотел — вот так. он и сам понимает разумом, что у него прекрасная жизнь, но всё же…
он просыпается среди ночи и долго лежит, пялясь в потолок и силясь заснуть вновь. благо, что чан спит крепко, шумно сопя с приоткрытым ртом. чонин поглядывает иногда на его спокойное лицо, всматриваясь в то, как движутся глаза под закрытыми веками, как шевелятся порой губы и как проскальзывает тонкая морщинка над переносицей, когда тот слегка хмурится. сон никак не идёт, во всём теле странное напряжение, охватывающее и мозг, и чонин сдаётся, беря в руки телефон, чтобы ещё несколько часов бездумно листать ленту в инстаграме, пока под самое утро усталость всё же не окунёт его в спасительное забвение.
просыпаться на работу рано утром всегда тяжело, но сейчас тяжелей во сто крат. возвращаться в эту реальность, к этой неясной боли совсем не хочется. и сон, так предательски покинувший его ночью, совершенно не желает выпускать из своего плена.
рядом ворочается чан, лениво выключая будильник, а потом тянет к себе за талию и целует в затылок. нежность плещется где-то на дне грудной клетки, когда он забавно трётся носом о волосы и мычит что-то довольное. но когда чан опускает руку ниже, ласкает бедро и переходит ближе к паху, чонин не в состоянии почувствовать ничего, кроме усталости и сожаления.
— хён, не надо, — жалобно тянет он, стыдливо отстраняясь. — прости, я просто такой сонный.
— хорошо, йени, всё в порядке, — шепчет чан. лежит так ещё с минуту, а затем чмокает в щёку, легко похлопывая по попе. — давай вставать, а то опоздаем.
обманывать хёна в таких мелких вещах слишком быстро входит в привычку. чонин отказывается от их традиционных прогулок по выходным, которые всегда были отдушиной в череде повседневной рутины. он спит всё свободное время или валяется у чана под боком, оправдываясь слишком большой загруженностью на работе. чан улыбается ему, нежно целует в лоб и беспрекословно верит, хотя загруженность у чонина присутствует только в голове.
в остальные дни он продолжает улыбаться, сцеживает все свои силы в маленькое блюдце, чтобы поднести его к чановым глазам, мол, смотри, я всё тот же позитивный чонин. твердит, что, конечно же, всё в порядке, просто устал, это период такой, вот скоро он закончится и-
но период этот всё тянется, а силы, напротив, начинают иссякать. скоро чонину приходится заставлять себя даже пойти в душ, где он, прислонившись лбом к кафелю, обессилено стоит, тупо уставившись в одну точку. аппетит пропадает, но чонин выжимает из себя весь припасённый энтузиазм, когда чан предлагает приготовить вместе что-нибудь вкусненького.
всё идёт хорошо до того момента, пока чан не замечает, что приготовленная ими вдвоём еда остаётся нетронутой. чонин отмахивается, мол, не было аппетита. но это повторяется раз, потом ещё, а на следующий чан не выдерживает. он мягко тянет младшего за руки, усаживая в кресло рядом с собой, и прислоняет к тёплому боку.
чонин внутренне замирает, предчувствуя что-то плохое. но тот всего лишь гладит его по волосам, перебирает их в какой-то задумчивости, изредка целует в висок. это успокаивает, и чонин расслабленно наваливается на чужое плечо, устраивая руку на бедре. чан явно ушёл глубоко в свои мысли, они сидят так уже долго, не проронив и слова. так долго, что младший начинает клевать носом, разморенный тишиной и присутствием хёна.
— чонини, — наконец подаёт голос чан. тот вяло мычит в ответ, не желая бороться с сонливостью. — как ты себя чувствуешь? только ответь честно, пожалуйста.
тело рядом ощутимо каменеет. чонин мимоходом радуется, что не видит чужого лица. сглатывает, стараясь сделать это как можно незаметней, и деланно равнодушно бросает:
— я ведь попросил честно, йени, — мягко укоряет тот. — я же вижу, что что-то не так. поделись со мной… ты ведь знаешь, что можешь мне рассказать всё, что угодно.
но чонин молчит, поджав губы, посылая в ответ лишь напряжённую тишину. чужая ладонь нежно гладит по предплечью, но это, на удивление, не успокаивает, а только раздражает, и он борется с желанием нервно передёрнуться, сбрасывая её. рядом глубоко вздыхают.
— чонини, поговори со мной… пожалуйста, не молчи.
— я не знаю, что сказать, — наконец отзывается тот.
не надо, чан… да что ему нужно-то? зачем об этом говорить, всё же хорошо, я улыбаюсь и вообще- что ответить? я не знаю, не знаю!
— да не знаю я! — вскрикивает чонин, всё же отталкивая гладящую его руку, и отодвигается подальше — насколько позволяет кресло. раздражение и непомерная усталость, зреющие внутри последние пару недель, наваливаются в одночасье, хочется избавиться от них, и он выплёскивает их на единственного находящегося рядом человека — человека, который в последнюю очередь заслуживает такого обращения. — я не знаю, понятно тебе?!
но чан — добрый и милый чан — не спешит злиться и кричать в ответ. не тянется вернуть ушедшее тепло чужого тела, лишь мирно складывает сцепленные руки на колени. сразу же становится стыдно. голову будто в кипяток окунают, и чонин чувствует, как горят, пульсируя словно от боли, собственные уши. яростно мнёт мочки между пальцев, стараясь унять нервную дрожь, и неожиданно для самого себя начинает реветь.
— я правда не знаю, хён, — плаксиво повторяет он вновь. слёзы катятся по лицу, заливая ворот футболки. он стирает их быстрым движением ладоней, но так долго сдерживаемые эмоции рвутся буйным потоком, стекая из глаз. — я ничего не могу тебе сказать, потому что правда не знаю. мне просто… плохо?.. у меня ничего не болит, но как будто болит. там, внутри. и хочется… залезть под рёбра, чтобы достать это. что угодно, лишь бы-
он на секунду вскидывает покрасневшее зарёванное лицо, и его губы сильнее кривятся в плаче. лицо чана выражает такую сильную боль — почти муку. и чонин с ужасом думает, что причина тому — он. он сам и его тупые загоны. его слабость. не смог справиться с какой-то ерундой, разнылся тут. всегда же получалось улыбаться, так что сейчас?
— прости, — сбивчиво бормочет он. — прости, что я такой вот… сломанный. мне так жаль, что тебе приходится меня терпеть-
чан сгребает его в охапку так быстро, что младший едва успевает договорить. рёбра стиснуты так сильно, что он почти слышит их треск. чан утыкается лбом в затылок и прерывисто вздыхает.
— йени… боже, чонин, если бы я знал… — он прерывается, чтобы сглотнуть вставший поперёк горла вязкий ком. — если бы я знал, как тебе плохо. мне так жаль, что я такой невнимательный, что тебе приходилось бороться с этим в одиночестве.
чонин чувствует, как вздрагивают чужие руки, и как ткань футболки на спине слегка намокает. они ревут вместе — чонин с задушенными всхлипами, а чан совершенно беззвучно. их плечи вздрагивают, кольцо рук на чониновой талии чуть разжимается, а он сам последний раз прерывисто вздыхает, затихая. тишина снова тянет свою сеть, пока чан не разрывает её, прошептав:
тот заторможено поворачивается, поднимая глаза. у чана покрасневший от плача нос и чуть припухшие веки. он тянется рукой к чужому лицу, чтобы заправить длинные пряди волос за ухо, и оставляет ладонь на горящей щеке. его маленькая улыбка отдаёт остаточной печалью, и от неё так сильно щемит в сердце, что чонин на мгновение зажмуривается, не в силах вынести такой удар.
— чонин-а, я люблю тебя, ты знаешь? — вполголоса спрашивает чан. — пожалуйста, не молчи, я очень прошу. всё, что угодно говори, даже если это кажется тебе незначительным или глупым, это важно. всё, что касается тебя, твоих чувств и переживаний, для меня важно. я так хочу помочь тебе, йени.
чонин вспоминает, как лгал ему, скрывая столько времени своё состояние, и чужие слова внезапно режут без ножа. но эта острая боль как от хирургического скальпеля — вначале должно быть больно, чтобы потом стало легче. чтобы достать опухоль, плоть нужно разрезать. стыд, любовь и благодарность смешиваются в одной палитре. чонин думает — разве я заслуживаю такого чана?
— ты не один. я с тобой, йени. пожалуйста, помни об этом. я всегда рядом.
и чонин верит, что заслуживает. пусть на секунду, пусть потом он вновь забудет об этом, сдавшись свербящему чувству под рёбрами, но он верит, что хён пройдёт с ним этот путь. а чан всегда будет рядом, чтобы поддержать и напомнить о том, что заставляет забыть дыра в груди.
это не пройдёт в одночасье. такое — не проходит так быстро и уж наверняка не уйдёт бесследно. но сейчас, когда чан прижимает его к себе с такой нежностью и трепетом, чонин чувствует, как дыра в его груди слегка срастается, а одна из тысячи сломанных деталек встаёт на место.