at the house of a dead man
метки: au, драма, мистика, пре-слэш, вымышленные существа, упоминания убийств
два раза, когда чонин сбегает, и один — когда решает остаться.
это был не сон, ведь спать чан больше не мог. он погрузился в странное ледяное оцепенение, стал недвижим, будто кукла. застывшее сердце не гоняло больше жизнь по чёрным венам, но мысль, как бы он не желал от неё избавиться, текла неумолимо, как текла когда-то его кровь.
порой он думал о совсем простых вещах, на секунду возвращаясь к реальности. треск облупившейся краски и цоканье крохотных когтей завладевали его вниманием, пока мысли вновь не превращались в густой вязкий мазут, затягивающий в пучину ненависти к себе.
события давно минувших дней помнились так ясно, будто произошли вчера. пьянящий запах крови другого человека, его испуганный вскрик и наслаждение от ритмичной пульсации под губами. прекратить этот пир — а вернее убийство — было не в его силах. глаза заволокло туманом алчности и жажды. сквозь него чан чувствовал, как трепыхается в его руках тёплое тело — трепыхается так же отчаянно и просяще, как и живое сердце, толчками гонящее кровь прямо в его жадный рот.
когда всё было кончено, и пелена перед глазами отступила, чан с ужасом разжал руки. с глухим звуком, с каким падает неживой предмет, соскользнуло из них нечто обескровленное — то, что всего пару минут назад было человеком, с кожей настолько бледной, что почти прозрачной.
в тот момент он не мог думать ни о чём другом, кроме сожаления. сожаления, что не погиб по-настоящему ещё тогда, когда был превращён в монстра. он был уже мёртв, а потому не мог убить себя, однако, только что умер ещё раз, ведь убийство это всегда и самоубийство. и сейчас он во второй раз испытал боль смерти, но упасть в спасительное забвение, увы, не смог.
страх от возможности испытать это снова привёл его сюда, в этот дом, ставшим местом заточения. чан слышал краем уха, что в этих местах собираются строить завод, и в тайне надеялся, что люди не сунутся обследовать заброшенный дом, а просто снесут, погребая его мёртвое и одновременно живое тело под обломками.
голод и жажда, что были для него равнозначны, поначалу мучали очень сильно, но чан давил их, как давят надоедливую мошку, и они медленно утихали, ощущаясь теперь как нечто привычное. чужая кровь, что вдыхала в тело крохи жизни, больше не подпитывала его, и постепенно силы совсем оставили чана. теперь он мог только неподвижно сидеть и предаваться самоуничижению, ощущая, как постепенно оседает пыль на коже и волосах, как пауки тянут паутину от его рук, а крысы обгладывают кожу с ботинок.
время для него превратилось в бесконечную пытку разума. мир стал чёрным, вязким, неопределённым. и грозился быть таким ещё очень и очень долго, пока кто-нибудь, быть может, не освободит его от страданий.
дом стоял на отшибе, как и вся их деревня, облепившая бетонный завод как муравьи кусочек сахара. о нём мало, кто знал, а те, кто знали, окружали его такой паутиной небылиц и сказок, что поневоле им переставали интересоваться, списывая на выдумку.
чонин знал путь до него, как до собственного дома. они с друзьями частенько пригоняли к нему на велосипедах, дабы пощекотать нервы. дом ютился в буйных зарослях молодого клёна, и чтобы пробраться к полуразрушенной ограде, приходилось бросать велосипеды и идти какое-то время пешком.
обнаружить его было делом нехитрым. что им, в конце концов, ещё оставалось делать? место, в котором они жили, не баловало обилием развлечений, так что, будучи мальчишками, они слонялись по округе, всюду суя свои любопытные обгоревшие под солнцем носы.
поросшие лишайником стены ограды скрывали внутренний дворик — царство запустения и торжество природы над человеком. забраться туда не составляло труда, но попасть внутрь дома было невозможно. все окна и двери были намертво заколочены, и стены глядели на незваных гостей слепыми почерневшими от времени глазами.
чонин и не думал, что когда-нибудь ещё вернётся к знакомому ощущению тревоги от мрачной атмосферы одинокого дома. после поступления в университет он редко приезжал в родную деревню, где всё оставалось точно таким, как и в детстве. всё те же дышащие покоем пустынные улочки, детвора на площадке возле единственной начальной школы и старушки под навесом с чашками макколли. всё так же отец возвращался домой поздно вечером после смены на заводе — седой от осевшей на волосах известняковой пыли. его огрубевшие руки так же ласково трепали по щеке, а чонин точно как в детстве уворачивался и смеялся.
грусть по родительскому дому была недолгой. как и у всех молодых людей в чонине жила жажда движения, развития и общения. в компании друзей он был самым младшим, а потому дольше всех был вынужден томиться в скучной деревне, вся жизнь которой была сосредоточена вокруг огромного грязного завода по производству бетона. вырвавшись наконец в большой город, он меньше всего хотел возвращаться к прежнему раскладу, но мама уж слишком слёзно просила приехать хотя бы на пару недель из месяца летних каникул.
и вот сейчас чонин стоял у знакомой до боли ограды, проклиная мысленно своих друзей и собственную податливость. дом давил своим одичалым неприветливым видом, но ещё больше давила мысль, что нужно в него войти. эта глупая идея принадлежала джисону, как и все глупые затеи, в которые они ввязывались с момента знакомства.
встреча старых друзей была делом весёлым, пока кто-то не предложил сыграть в карты на желание. маленькие красные хато имелись в каждом доме, так что найти их было не проблемой. чонин был спокоен — среди них были те, кто играл и похуже него, так что он с лёгким сердцем поднял карты. но сегодня удача была явно не на его стороне.
с напряжением он следил, как друзья, смеясь, обсуждали его наказание. сынмин предлагал отправить его в одних трусах до магазина — у них как раз заканчивались закуски, но тут джисон выкрикнул то, от чего все пришли в полный восторг.
уж лучше бы он сходил голышом за снеками, чем это. чонин крепче сжал лом, тайно позаимствованный у отца. вскрывать эти страшные чёрные окна совсем не хотелось. сердце испуганно трепыхалось в груди, когда чонин подцепил одну из досок. та оказалась трухлявой — вся изжёванная жуками и временем. чонина передёрнуло.
с раскуроченным окном дом выглядел ещё более жутким, словно мертвец с пустой глазницей. из него пахнуло затхлостью и спёртостью давно заброшенного здания, внутри было темно, и чонин тут же щёлкнул фонариком. белое пятно света выхватило небольшую комнату, почти лишённую мебели. наверное, когда-то здесь собирались, чтобы выпить травяного чая за партией в падук — посредине стоял низкий стол в окружении циновок, а у стены большой шкаф с длинными рядами книг. и всё это под толстым слоем пыли и ветхими лоскутами давно покинутой паутины.
нервно сглотнув, чонин сильнее сжал кулаки и пролез внутрь. ничего, думал он, это
просто пустой дом, и здесь ничего нет, кроме бесконечной пыли и всякого старья.
тут даже нет никакого бардака или всяких криповых вещей типа детской коляски. обойду
следующая комната, куда привёл узкий коридор, была уже просторней, но широкая кровать занимала её почти наполовину. луч фонарика скользнул мимо платяного шкафа и матового от пыли зеркала, а в следующую секунду чонин едва смог подавить крик ужаса. он почувствовал, как все волосы на теле встали дыбом, в кожу будто впилось множество ледяных игл, а внутренности перекрутила чья-то стальная рука. на обветшалом, покрытом ошмётками паутины кресле кто-то сидел.
живой человек? голова закружилась от страшной догадки — нет, мертвец. в ушах чонин слышал лишь шум крови и бешеное, на грани приступа, сердцебиение. ноги будто приросли к полу, а рука задрожала так сильно, что светлая клякса фонаря запрыгала по стенам. как же сильно сейчас хотелось оказаться далеко-далеко от этого страшного места. хотелось немедленно убежать, но чонин не мог и подумать о том, что бы повернуться спиной к этой неподвижной фигуре.
он простоял так, задыхаясь от страха, ещё несколько минут. ничего не происходило, всё было спокойно и тихо в заброшенном доме, и тогда чонин решился сделать шаг. отчаянно хотелось сделать его назад, к двери, но проснувшееся любопытство толкнуло его в противоположную сторону. это была какая-то дикая жажда познания, не удовлетворить которую означало мучиться от неизвестности, от невозможности узнать, что скрывает этот дом. и потому, обмирая от ужаса, он подобрался ближе к неподвижной фигуре.
да это же манекен, кукла, выполненная в человеческий рост! кому понадобилось оставлять её здесь и для чего? но было это очень давно, судя по толстому слою пыли, запорошившей её. у куклы было странное, совершенно не кукольное лицо — мужское, с крупными губами и носом, слишком реалистичное. чонина вновь пробрала дрожь.
нет, это не кукла. но и не труп, иначе вонь бы стояла страшная, а здесь пахло лишь затхлостью и пылью. задержав дыхание, чонин подался ближе, склонившись почти над самым лицом. всё тело было напряжено как пружина — только тронь, и он рванёт прочь, не разбирая дороги. внезапно дрогнули ресницы на покрытом пылью лице. в глазах потемнело от ужаса, и чонину показалось, что сознание сейчас покинет его.
чужие веки медленно, словно через силу, разомкнулись, и на него уставились тёмные мутные глаза. чонин и не знал, что может так кричать. он завопил высоким, абсолютно чужим голосом и попятился назад, не отрывая от фигуры выпученных в страхе глаз. слабо шевельнулась чужая рука, будто хотела потянуться вслед за ним, и сквозь собственные панические хрипы чонин разобрал едва слышимый надтреснутый голос:
но заледеневшие пальцы уже нащупали дверной проём, и он выскочил в коридор — назад, к слепой глазнице окна, ударяясь о стены в безумной, почти животной панике. чонин не помнил, как выбрался, как перелез через оконную раму, миновал пустующий дворик и осыпающуюся ограду. он выпал из зарослей подросшего клёна, где поджидали его улыбающиеся друзья. они засмеялись и заулюлюкали, но тут же взволнованно затихли, заметив его состояние.
— чонин, что случилось? что с тобой? так испугался? — наперебой заговорили они, обнимая его трясущиеся плечи.
но тот мог только качать головой и хвататься за их руки в попытке отдышаться. вскоре он всё же немного пришёл в себя и, заикаясь, рассказал об увиденном. друзья слушали, не перебивая, но их скептические взгляды не оставляли сомнений об их мыслях.
— ты хочешь сказать, что в заколоченном доме видел человека, покрытого пылью, словно он сидел там сто лет? — недоуменно переспросил сынмин. — думаешь, мы поверим?
— да говорю вам! идите сами проверьте, но я туда больше ни ногой!
— классная попытка заставить нас выполнять твоё наказание, бро, — хмыкнул джисон. — но мы, пожалуй, пас.
— чонин, ты просто испугался, и тебе померещилось всякое. такое бывает от страха, — утешил его ёнбок.
— мне не показалось! я его вот этими глазами видел! — чонин уставился на них, ещё шире распахнув веки.
друзья смотрели на него в ответ — кто с сочувствием, кто с недоверием. тогда чонин махнул рукой и подобрал поджидавший его рядом велосипед, оставшийся ещё со школьных времён. придурки, думал он, яростно крутя педали, сделали из меня психа и обманщика. друзья называются. сердце всё ещё колотилось загнанной птичкой, а на висках не успел обсохнуть ледяной пот, когда он залетел домой и юркнул под одеяло прямо в перепачканной пылью одежде.
спасительное тепло кровати обняло всё тело, и прямо как в детстве чонин почувствовал себя защищённым, а ещё очень маленьким и глупым. разве сможет его защитить пара одеял и подушек от воспоминаний о той страшной комнате с застывшей фигурой? о тех словах, что скрежетом отдавались в голове — прошу… не уходи…
с того дня покой оставил его. чёрная пропасть раскуроченного окна и чужие мутные глаза глядели на него из глубин сна. чонин просыпался среди ночи в холодном поту, и в сумраке комнаты ему мерещился неподвижный силуэт, замерший на стуле возле письменного стола. своя собственная пугливость и дёрганность порядком раздражали, а подколы и шутки друзей на эту тему никак не облегчали ситуацию.
нет ничего хуже неизвестности — это чонин точно понял за несколько дней мыслей и домыслов. разные догадки — одна страшней и нелепей другой — теснились в голове, громоздились друг на друга, умножались кошмарами и доводили до дрожи. и не выдержав этой муки, чонин принял решение. я туда больше ни ногой — сказал он тогда друзьям, но вышло, что соврал.
возвращаться в заброшенный дом, зная, что внутри кто-то есть, было страшно до кружащейся головы. но ещё больше чонин страшился, что никого там не обнаружит. это означало бы, что он и правда ошибся, спятил от ужаса, как шутили друзья. а что ещё хуже — чонин боялся даже думать об этом, останавливая ход своих мыслей — это могло значить, что то существо сдвинулось с места, покинуло дом и теперь бродит в поисках… его?..
он передёрнулся, заставляя себя прекратить. неизменный лом тяжело оттягивал руку, когда чонин во второй раз перекинул ноги через подоконник и ступил во тьму комнаты. сердце колотилось под рёбрами и пульсировало в висках, все нервы были натянуты как тетива лука, что был у него когда-то давно, ещё в детстве. когда-нибудь рука соскользнёт, тетива коротко тренькнет, и стрела достигнет своей цели, вонзившись на всю длину наконечника. лишь бы не в меня самого, мельком подумалось чонину.
фонарь высветил уже знакомый узкий коридор, в конце которого была спальня и — чонин судорожно вздохнул — неподвижный силуэт в кресле. остался на прежнем месте, вопреки его опасениям. взгляд вцепился в расслабленное лицо, выискивая признаки жизни. оно было недвижимым, ресницы не дрожали, а дыхание не вздымало грудь.
— эй, — окликнул чонин, сильнее стиснув лом во вспотевшей ладони. — ты кто такой?
ответа не последовало, тишину разбивало только его собственное шумное дыхание и едва слышные шорохи под полом, издаваемые единственными живыми обитателями этого дома. тогда он с опаской ткнул чужое плечо раздвоенным концом лома и тут же отшатнулся. внутри всё сжалось от страха, когда вслед за этим он вновь встретил взгляд мутных тёмных глаз. долгие мгновения чонин просто смотрел в них, ощущая, как скользит по загривку ледяная капля пота.
он сглотнул, и их зрительная связь распалась подобно тонкой нити паутины. с чужих глаз тотчас же слетела мутная пелена, стоило им метнуться к кадыку и проследить за его движением. где-то глубоко на дне мелькнул в них холодный красный отблеск, заставивший все внутренности покрыться инеем. это точно не человек, подумал чонин в эту минуту. что-то потустороннее было в этих глазах, что-то неправильное в этой проступающей сквозь слои пыли серовато-белой коже.
шевельнулись бледные губы, выталкивая первые тихие звуки. хлопья пыли посыпались с них на подбородок и ещё ниже — на ворот старомодного пиджака, какой мог бы носить его дедушка. только сейчас чонин обратил внимание на изъеденную молью одежду и обглоданные до дыр ботинки. стало ещё больше не по себе от мысли, что это существо сидело здесь так долго, что, пожалуй, должно было слышать, как они мальчишками бесились и кричали во внутреннем дворике.
— прости меня, — вдруг прошелестел слабый голос. — я не хотел… напугать тебя.
чонин молчал, не зная, что делать и как реагировать. хотелось сжаться в комок, зажмуриться и закрыть уши, чтобы весь этот абсурд исчез, но он уже стоял здесь, и поздно было делать шаг назад. поэтому он нервно выдохнул и чуть дрогнувшим голосом сказал:
— но ты напугал… и ты не ответил на мой вопрос.
— бан чан… моё имя, так меня зовут, — он оборвал сам себя, запнувшись. — звали когда-то…
среди приоткрытых губ мелькнуло что-то чужеродное, остро блеснувшее в свете фонаря. чонин прищурился, всматриваясь внимательнее, и сердце его рухнуло куда-то в скрученный от тревоги желудок. белоснежные шипы клыков между пухлых губ сулили незваному гостю только опасность.
— ты вампир? — спросил он и тут же почувствовал себя очень глупо. это был самый странный, самый нелепый вопрос, что когда-либо выходил из его рта. хотелось хлопнуть себя по лбу, но тут бан чан ответил:
бред. бред и абсурд. такого не бывает. должно быть, он спит, и ему снится очередной кошмар. а совсем скоро он проснётся в своей постели с бешено колотящимся сердцем и будет долго пялиться в полумрак своей комнаты. эта невозможность происходящего внезапно придала чонину смелости, и он дерзко подытожил:
— то есть ты сидишь в заброшенном доме с заколоченными окнами, весь в пыли и паутине и утверждаешь, что ты вампир? разве вампиры это не такие крутые красавчики, которые пьют кровь и обладают всякими суперсилами, типа гипноза? извини, но для вампира ты выглядишь жалко.
— ты прав, я жалок, — прошептал чан. его ресницы дрогнули, уронив тень на щёки, и чонину показалось, что тот вот-вот заплачет. но чан только тихо сказал: — если хочешь, я расскажу, как оказался в таком положении.
это было давно. чан не знал, сколько времени провёл здесь, так что это единственное, что он мог сказать. тогда он жил в чанчхон-доне и поздно возвращался с работы домой. это было обычным делом в то время — уходить с работы ближе к ночи. стране нужно было много рабочих рук и ещё больше умных голов, так что чан шагал по знакомым улицам своего района, когда время перевалило уже за десять вечера. он уже ступил в узкий неосвещённый переулок, всего в паре минут ходьбы от своего дома, когда на него напали.
тогда это и случилось. чан почувствовал острую боль в шее от длинных клыков, пронзивших плоть, и мгновенное головокружение от охватившей слабости. жизнь выходила из него толчками вместе с горячей-горячей кровью, льющейся в чужой рот. тело немело и медленно оседало, как сдувшийся плавательный круг. фонари соседней улицы, где во всю сновали люди, постепенно меркли, пока совсем не растворились во мраке.
вот так он и умер в тёмном переулке, всего в двух шагах от спасительного света оживлённой улицы. однако неожиданно вернулся, но уже не человеком, а чудовищем. сколько раз он жалел, что не умер по-настоящему в тот вечер. ведь тогда, очнувшись после собственной кончины, чан ощутил такой сильный голод, какой никогда не испытывал, будучи живым человеком. он был готов начать есть землю, сгребая её к себе голыми руками, но она его не интересовала. тогда чан желал лишь одного — крови.
— тот человек… я до сих пор помню его вкус, — прошептал чан, прикрыв глаза. — и отчаянно хочу забыть.
тишина вновь наполнила дом до самого потолка, затихли даже подпольные жители, словно тоже прислушивались к рассказу. чонин только сейчас ощутил, как быстро бьётся собственное сердце, но причина этого была не ясна, ведь страх — и он понял это с большим удивлением — больше не сковывал его. что же это было? жалость? сочувствие?
он облизнул пересохшие губы. ноги слегка затекли от долгого стояния на одном месте, и он переступил ими, скрипнув половицами. незаметно для самого себя чонин оказался ближе к старому потрёпанному креслу, и чужое лицо, ясно различимое в свете фонаря показалось ему лицом измученного человека — полное сожаления и боли.
— а тот человек, — неуверенно протянул он. — он тоже стал вампиром?
— не знаю. я убежал сразу же, заточив себя в этом доме. не хотелось быть причиной ещё хоть одной смерти… тот человек умер в любом случае, даже если потом вернулся на этот свет.
— ты, значит, сам себе прокурор и судья? сам выдвинул обвинение и сам же вынес приговор?
странное чувство досады охватило чонина. мозг, перегруженный информацией, медленно закипал, не в силах вынести в одночасье свалившийся на него груз знаний и неопознанных эмоций.
— мне надо всё переварить, — пробормотал он вполголоса. — я пойду.
он уже развернулся к дверному проёму, заметив мимоходом, что и правда не боится показать чану спину, как это было всего несколько дней назад.
— постой, — окликнул его слабый голос. — как тебя зовут?
— ян чонин, — ответил он, обернувшись через плечо, а после — вышел.
чонин и сам не заметил, как прочно чан вошёл в его сознание. занял все его мысли так легко и естественно, словно всегда там был. быть может, вампиры и правда владеют гипнозом? но он узнал его историю и теперь ни за что бы не смог её забыть. и она мучила его, не давая спать по ночам и наслаждаться свободными от учёбы летними деньками. было в ней что-то неправильное, некий исход, который ни в коем случае не должен произойти.
он закрывал глаза и видел красные всполохи глаз на полном сожалений лице. видел смертельно острые кинжалы клыков и опущенные, словно в плаче, ресницы и уголки губ. бан чан был жертвой и убийцей. одно потянулось за другим. но этот его поступок — приговор, вынесенный самому себе, разве он не перекрывает то, что случилось не по его желанию? его трусливый и одновременно очень храбрый поступок.
тем временем подходили к концу его каникулы, вскоре чонин должен вернуться к прежней жизни — юной, весёлой, полной солнечных дней и проливных дождей. в ней не место мрачной затхлости заброшенного дома и печальных глаз убийцы. но он понимал, что его жизни уже не быть такой, пока жива в нём память об истории одного вампира.
он ни за что бы не простил себе, если бы так и оставил всё это. и если сейчас он совершает ошибку — пусть так, но это будет только его ошибка, и уже он сам вынесет себе приговор.
— тебе не кажется, что ты уже отсидел своё пожизненное? — с такими словами чонин вошёл в уже привычную тёмную комнату.
в этот раз он взял фонарь помощнее, и яркий сноп света озарил спальню целиком, показав невидимые до этого детали. чонин заметил свои собственные следы на пыли в окружении крохотных лапок, старый чемодан с отлетевшей застёжкой в углу и пожелтевший от времени конверт на маленьком столике у кресла. а ещё заметил, что волосы чана — с шапкой из осевшей паутины — на самом деле кудрявые. это открытие отчего-то развеселило его, и он насмешливо фыркнул. в его голове образ опасного вампира никак не вязался с этими милыми завитками. не удивлюсь, если у него ещё и веснушки, подумал он мимоходом.
одними глазами чан молча следил за его движениями и всё думал, зачем тот вернулся в напугавший его дом к мертвецу. в тот день, когда чонин назвал своё имя, он думал, что видел его в последний раз, и теперь в памяти останется только чужой профиль с маленьким круглым носом и острой линией челюсти. испуганные блестящие глаза, встретившие его в первый раз, он предпочёл бы забыть, как ещё одно напоминание о своей чудовищности.
— чонин, — позвал он просто для того, чтобы произнести его имя.
тот перестал копаться в рюкзаке и кинул короткий заинтересованный взгляд. чужое лицо дёрнулось в странной судороге, и он с удивлением понял, что чан улыбается ему — как-то криво, будто давно разучился это делать. кончики клыков показались из-под верхней губы, сделав улыбку ещё более неестественной, но, несмотря на это, чонин мягко улыбнулся в ответ.
он достал из рюкзака складной нож цвета бензиновых разводов — совсем крохотный, таким можно было разве что отрезать кусок мягкого рыхлого хлеба. критично осмотрел свою руку и осторожно надавил кончиком на боковую сторону предплечья. кровь пошла не сразу, нож был туповат и требовал нажать сильнее. кожа лопнула под ним с почти слышимым звуком, и чан тотчас же уловил давно позабытый резкий металлический запах.
— знаешь, в фильмах все почему-то всегда режут ладонь. придурки, там и больнее и заживать будет дольше. хотя, конечно, жест эффектный, не поспоришь.
чонин поднёс руку к бледным иссушенным губам. кровь упала на них неровными каплями, окрасив алым. это были первые яркие цвета в его внешности, не считая проскальзывающих хищных всполохов в радужке глаза. чан собрал языком первые капли, тяжело сглотнул и вдруг тихо измучено застонал, просяще раскрыв рот.
поддавшись его жалобному виду, чонин ниже опустил руку — так, что чужие холодные губы сомкнулись на ране. он почувствовал мокрое прикосновение языка и саднящую боль, когда чан с усилием втянул кровь. влажные звуки глушились в мягкой паутине, лохмотьями свисавшей с потолка. сильнее сжалась челюсть, погружая самые кончики клыков в нежную плоть. чонин болезненно зашипел, и чан, несмотря на явно довольное урчание, доносившееся из недр его глотки, тут же отступил.
в этот момент он больше всего походил на вампира — с подтёками крови на подбородке, выставленными жадно клыками и со сверкающими алым глазами. что сейчас стоило ждать от него? отголоски страха вновь шевельнулись в животе и прошлись мурашками по коже. стараясь не отрывать от него взгляда, чонин отошёл к рюкзаку, кинутому на кровати, и заклеил рану приготовленным заранее пластырем.
хоть он произнёс это тихо, в его голосе слишком явно слышалась вернувшаяся сила. он и сам переменился — тёмные вены, исполосовавшие шею, посветлели, кожа потеряла свой сероватый оттенок, а пальцы рук теперь медленно двигались, разминаясь после долгого оцепенения.
чонин нервно дёрнул плечом. как ему объяснить своё решение? своё абсолютно нелогичное желание помочь. может, он просто наивный дурак, и у него напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. а может… быть может, он почувствовал нечто большее, чем жалость, глядя в его печальные глаза.
— захотел, — просто ответил он, шагнув обратно.
одна ладонь осторожно обняла ледяную щёку, пока вторая мягкими движениями стирала с лица хлопья пыли и паутину, зацепившуюся в волосах. чан смотрел ему в глаза, доверчиво запрокинув голову словно ребёнок. у него были немного разные глаза с печально опущенными вниз внешними уголками, широкий нос и полные губы в кровавых разводах. внезапно захотелось провести по ним большим пальцем, стирая остатки собственной крови, но в последний момент чонин одёрнул себя, едва сумев сдержать этот странный несвоевременный порыв.
медленно, словно борясь с незримой преградой, чан поднял руку и накрыл его ладонь. руки его были шершавыми и натруженными, с выступающими косточками суставов. чонин остро ощутил их холод, когда чан с натугой поднялся, оставляя за собой примятое сиденье кресла, и взял обе его ладони в свои.
— тот человек… — хрипло начал он. — лицо того человека так походит на твоё… может, ты послан мне, чтобы я искупил вину…
чонин хмыкнул, вглядываясь в его тёмные глаза. если джисон — бог, то так и есть, подумалось ему.
чан молчал, опустив голову, потом разомкнул сухие, в подсохшей кровяной корочке губы:
— я бы… я бы сделал для тебя всё — чего бы ты не захотел.
на этих словах он поднял глаза, прямо ответив на чужой взгляд. но чонин, напротив, отшатнулся, смущённый сказанным. разве можно вот так — прямо и открыто говорить о таких вещах. он будто протягивал себя на раскрытой ладони — ну же, забирай, твоё. и оттолкнуть эту руку, отвергнуть, пусть и небьющееся, но сердце, было бы слишком жестоко.
— так сделай, — вдруг твёрдо произнёс чонин. — пересмотри свои обвинения, отмени приговор и дай себе наконец шанс. шанс стать новым человеком, даже будучи вампиром. мне кажется, это работёнка куда сложнее, чем сидеть тут статуей.
стать новым человеком? чан вновь замер. разве была надежда, что мир не отвергнет его, как инородный, абсолютно чуждый ему предмет, как человеческий организм порой отвергает пересаженный ему орган. и как сейчас его собственный разум отвергал саму мысль об этом. но чонин стоял рядом, выжидающе вглядываясь в его лицо. его нежные ладони с длинными пальцами обнимали запястья, и чан был не в силах ему отказать. он кивнул, и чонин тут же ободряюще улыбнулся.
он подхватил свой рюкзак, не отпуская чужой руки, и потянул к выходу из комнаты — прочь по тёмному коридору к распахнутой пасти окна. чановы ноги ещё плохо слушались, одеревеневшие после долгих лет неподвижного заточения. он замер на пороге и оглянулся, чтобы в последний раз взглянуть на собственноручно созданную тюрьму. потом покачал головой — нет, самые крепкие решётки да замки на самом деле всегда были только в его голове, но выйти за их пределы гораздо сложней, чем из заброшенного дома.
они двинулись дальше. чонин вёл его медленно и терпеливо, пережидая, пока чан справится со своими непослушными конечностями. и когда сквозь выломанную пропасть окна на них упали последние лучи заходящего солнца, чонин увидел на чужом лице целую россыпь веснушек. и правда ведь, веснушки, зачарованно подумал он. наверное, когда тот был живым человеком, они были очень тусклыми, почти незаметными. но сейчас, с такой бледной кожей, они яркими крапинками расцвечивали щёки и переносицу, добавляя жизни его мёртвому телу.
чонин уже перелез через подоконник и тянул к нему руку, а чан всё стоял, не в силах сдвинуться с места. страх вновь охватил его замершее сердце. в мире людей, полных жизни и тёплой струящейся крови, сможет ли он сохранить разум? сумеет ли не упасть во всепожирающую алчность? будет ли кто-то рядом, чтобы поддержать в нужный момент? ветер, залетевший в окно, трепал его волосы, стряхивая последние лоскуты паутины. и был он таким же неспокойным, как и то, что творилось у него на душе.
его отвлёк голос, зовущий по имени. он уже давно не слышал своего имени из уст живого человека. так звали его только призраки прошлого в собственной голове. ледяной ладони коснулась другая — тёплая, живая, тянущая прочь из этого дома. чонин смотрел на него прямо и уверенно, и в его глазах чан прочёл надежду.
два раза, когда чонин сбегает от чана, и один — когда решает остаться вместе с ним.