убежище
метки: au, повседневность, броманс, доверие
они с чаном были словно на другом уровне близости, и дело даже не в чрезмерной тактильности старшего, а скорее в том, как глубоко они позволяли друг другу проникнуть в то уязвимое и скрытое от посторонних, что было в каждом из них.
рынок всегда был тем местом, куда чонин мог прийти в минуты слабости. шумная суета в переплетениях торговых рядов переносила в детство, когда бабушка брала его с собой за запасами острого перца или целебными корешками женьшеня. уже пару лет, как бабушки не стало, но воспоминания о её тёплой натруженной руке, держащей его собственную, о задорной ухмылке, с какой она торговалась за каждые сто вон, и о чувстве защищённости, возникающем, когда напуганный криками он хватался за её широкие цветастые штаны — эти воспоминания вновь оживали в нём среди узких улочек, созданных лавками и забегаловками.
после долгого рабочего дня, полного стресса и переработок, прийти на рынок оказалось самым лучшим решением. с короткой улыбкой чонин поклонился, здороваясь со знакомой старушкой, пока втискивался в полную соблазнительных запахов палатку.
ребёнком он приходил в это место с бабушкой, ещё когда вместо палатки здесь стояла лишь крытая тележка. тогда, в детстве, женщина, державшая её, приветливо трепала его за щёчку и бесплатно накладывала двойную порцию ттока. сейчас она, постаревшая и пригнувшаяся к земле, устало ковыляла от стола к столу, собирая грязную посуду. её сгорбленная фигура напомнила чонину родную бабушку, и его сердце тоскливо сжалось в груди.
— тётушка, большую порцию токпокки! и поострей, пожалуйста!
нигде больше чонин не ел таких вкусных токпокки. быть может, это влияло место, его тёплые воспоминания или та забота и кропотливость, с какой тётушка вылепливала рисовые колбаски, но он был уверен, что даже пэк чонвону не под силу приготовить такое.
со звучным швырканьем он втянул длинную колбаску ттока и тут же разинул рот от охватившей остроты. он весь вспотел и покраснел щеками, из глаз брызнули слёзы, но чонин наконец почувствовал, как стало легче дышать. словно вместе со слезами и пóтом из него выходил весь накопленный стресс и печаль.
с облегчённым сердцем, но полым желудком он сыто развалился на стуле, украдкой разглядывая посетителей. шумная компания подвыпивших мужчин заняла почти всю палатку, лишь в углу сидел старичок — такой же одинокий, как и он. чонин никогда не был здесь с кем-то, кроме бабушки. приходить сюда одному казалось правильным, и даже мысли не возникало о том, чтобы позвать с собой кого-то из друзей. как будто это было слишком личное, только для него, его воспоминаний и чувства безопасности.
мысль о возникающем здесь комфорте повлекла за собой другую. о человеке, рядом с которым он ощущал то же самое, который дарил ему уверенность и придавал его словам значимость — о чан-хёне.
они с чаном друзья. вроде как. это немного отличалось от того, как ощущалась его дружба с сынмином или хёнджином. они были словно на другом уровне близости, и дело даже не в чрезмерной тактильности старшего, а скорее в том, как глубоко они позволяли друг другу проникнуть в то уязвимое и скрытое от посторонних, что было в каждом из них.
мысль о том, чтобы открыть чану ещё одну часть себя, пустить в своё шумное суетливое убежище, совсем не вызывала отторжения. наоборот, чонину показалось это правильным и логичным, как ещё один шаг навстречу друг другу.
— знаешь, по-моему это первый раз, когда я пришёл на рынок в корее, — задумчиво произнёс чан, оглядывая заваленные готовыми панчанами ряды. — я много раз проходил мимо намдэмуна, но углубиться как-то не тянуло.
— тогда я рад, что твой первый раз пройдёт именно со мной, — чонин стрельнул в него хитрой улыбкой, но затем, осознав, как двусмысленно это прозвучало, вспыхнул всем лицом. — я не флиртовал!
ну и зачем было это говорить? отчего-то разволновался и выпалил то, что и так было очевидно. испугался, что чан засмеёт? или испугался, что он ответит на флирт? хотелось влепить себе по лицу, но чанова улыбка была привычно тёплой и ласковой, и чонин с облегчением понял, что никаким нелепым необдуманным словам не изменить их отношений.
рынок был словно отдельным маленьким городом, в котором царили суета и гам, оклики продавцов и споры покупателей, переплетение самых разных запахов и пестрота выставленных товаров. хотелось показать всё это чану, дать вдохнуть поглубже стоящий здесь неповторимый аромат, чтобы он прочувствовал, понял саму суть этого места. и понял, почему оно так дорого чонину.
ноги привычным путём завернули в сторону знакомой с детства палатки, а рот сам по себе растянулся в широкую улыбку при виде пожилой хозяйки, снующей за прилавком.
— тётушка, две порции токпокки с сундэ! одну совсем не острую, пожалуйста!
они устроились в углу за самым дальним столиком, подальше от выбравшихся на обед офисных работников, громко спорящих о биржевых торгах. посетителей было ещё немного, так что, помимо этой шумной компании, им никто не мог помешать насладиться царящей здесь атмосферой.
— а, чонин-а, вот и ты, — ласково улыбнулась хозяйка, расставляя перед ними полные тарелки. — надо же, первый раз ты пришёл не один. должно быть, это очень важный для тебя молодой человек.
она кинула на чана проницательный взгляд и, снова улыбнувшись, оставила их одних. чонин почувствовал, как вновь теплеют щёки, и смутился ещё сильней, словно его застукали за чем-то неприличным. чан смотрел на него со странным выражением лица, и нельзя было сказать, что творилось сейчас в его голове. он мотнул головой, словно отгоняя ненужные мысли, и наконец потянулся к еде.
— ва-а, выглядит очень аппетитно! давай уже есть, йена! — подцепив палочками колбаску ттока, чан отправил её в рот и тут же блаженно замычал, прикрыв глаза.
было и правда удивительно быть здесь с кем-то, кроме бабушки. делить еду и повисшую между ними уютную тишину, прерываемую лишь стуком приборов и восторженными возгласами чана. но, как и сказала тётушка, это был очень важный для чонина человек. важный и особенный.
явное удовольствие на чановом лице отозвалось теплом где-то глубоко в груди. чонин испытал неясную гордость за это место и за щедро наложенную еду, словно самолично участвовал в готовке. но если задуматься, ему очень-очень хотелось, чтобы чан тоже оценил всю прелесть этого рынка. ведь если ему понравится что-то настолько тесно связанное с чонином, то и сам чонин ему тоже… понравится?..
неловкое движение, с каким он вынырнул из своих раздумий, едва не стоило оставленной на краю тарелки, и если бы чан не успел вовремя перехватить его локоть, она бы точно полетела на пол. чонин встретился с чужими удивлёнными глазами, а потом вдруг перевёл взгляд на ладонь, всё ещё крепко сжимавшую его руку. некстати вспомнились посетившие его странные мысли, и лицо сразу же бросило в краску.
— ты чего, йена? — одним краешком губ улыбнулся чан.
— да так, задумался, — пробормотал тот, неловко высвобождаясь из крепкого захвата пальцев.
то место, где секунду назад была чанова ладонь, всё ещё жгло. бессознательно потирая его, чонин всё не мог отделаться от внезапной навязчивой мысли — мог ли он понравиться чану? определённо, они смогли перешагнуть за грань привычной всем дружбы, но были ли они близки к чему-то более сильному и глубокому? были ли они близки к любви?
незаданные вопросы повисли в воздухе, сковав их странной неловкостью. некоторое время они сидели молча, позволяя тишине между ними постепенно вновь стать спокойной и уютной — такой, какая бывала в их совместные вечера, после долгих разговоров или шумного смеха. в те мгновения они замирали, словно боясь разрушить что-то хрупкое, невидимой сетью повисшей над ними, и лишь изредка обменивались едва заметными тёплыми улыбками, возникающими без особой причины.
— мои родители постоянно работали, — наконец вполголоса заговорил чонин. — так что всё детство я провёл с бабушкой. я не виню их, конечно, они старались заработать на мою привольную жизнь, но поначалу было очень обидно и одиноко. а бабушка… бабушка говорила «неужто тебе так плохо со своей бабулей?»
говоря это, он намеренно исказил голос, сделав его похожим на стариковский, и сам же неловко рассмеялся от своего неуместного дурачества. чан улыбнулся тоже — мягкой жалобной улыбкой. его рука слегка дёрнулась, словно он хотел чонина обнять, но передумал.
— она всегда была рядом. заботилась, провожала меня в школу, готовила паджон во время дождя и миёккук на день рождения. разучивала со мной трот, который я полюбил тоже благодаря ей, и всегда дула на ссадины, когда я падал с велосипеда… и это место… оно будто всё пропитано ей и её заботой. мы часто здесь бывали вместе…
на глаза навернулись непрошеные слёзы, но чонин стёр их быстрым движением ладони, рассердившись сам на себя. и к чему они появились? ему даже не было особенно грустно, и воспоминания о бабушке уже не были до такой степени невыносимыми, чтобы плакать на виду у всех. просто, наверное, это был первый раз, когда он позволил себе быть настолько уязвимым при другом человеке.
чан глядел на него со всё той же слабой улыбкой, а потом судорожно выдохнул и всё-таки поднял руки, чтобы обхватить чонина за плечи и запустить пальцы в его гладкие чёрные волосы. аккуратно он потянул его на себя и сам потянулся навстречу, пока их лбы не встретились на полпути, а дыхание не смешалось в один рваный вздох.
чонин обязательно бы вздрогнул от смущения, если бы мог думать о чём-то другом, помимо жара чановых рук, и видеть что-то прочее, помимо тёплых и ласковых чановых глаз.
безмерное ощущение безопасности и покоя затопило его сознание. внутри что-то с треском надломилось. чонин зажмурился, и из-под закрытых век, увлажняя вмиг слипшиеся ресницы, полились слёзы.
чан обнимал его плечи и гладил его щёки большими пальцами, а чонин беззастенчиво плакал в его руках, чего никогда не позволял себе ни с кем из друзей. но чан и не был ему другом.
просто поразительно, насколько незащищённым он мог позволить себе быть рядом с чаном. было не о чем беспокоиться. чан принимал его, даже если не мог чего-то понять, и это абсолютное принятие похожее на то, как мать принимает своё дитя, вселяло уверенность и спокойствие. чонин беззвучно усмехнулся сквозь слёзы от такого сравнения, но оно было правдивым.
в последний раз прерывисто вздохнув, чонин острожно отстранился. совсем не хотелось терять то ощущение безграничной защищённости, тепла и заботы, но он ещё не закончил знакомить чана со своим странным суетливым убежищем. к тому же, теперь он был уверен, что их объятия станут более частыми и долгими, чем до этого дня.
чужие глаза были ещё слегка встревоженными, когда чонин, смущённо шмыгнув носом, поднялся из-за стола. чан поймал его взгляд и робко улыбнулся, словно не был уверен в правильности своего поступка. как странно, ведь это чонин сейчас обнажился, так почему хён выглядит таким беззащитным, таким ранимым?
и, когда тот едва заметно сгорбился, опустив плечи, чонин вдруг понял — чан тоже сейчас был уязвим перед ним. со своей открытостью, ласковым взглядом и горячими прикосновениями, говорящими громче любых слов. чаново сердце всегда было у него на виду, спрятанное у самой поверхности. своё же собственное чонин сейчас протянул в открытой ладони, когда улыбнулся в ответ и подал чану руку:
— пойдём, хён, покажу тебе, как надо торговаться.
и чан, поднявшись вслед за ним, с готовностью принял его ладонь.
(возможно, ещё через пару лет чонин поймёт, что убежищем была его бабушка, а вовсе не рынок. сейчас же, чан и есть его убежище)
*пэк чонвон — популярный в корее шеф-повар
*намдэмун — большой традиционный рынок в сеуле
*паджон — корейский блинчик с зелёным луком, принято есть во время дождя, потому что шипящий звук жарящегося паджона ассоциируется со звуком проливного дождя.
*миёккук — неострый суп из морских водорослей, принято есть в день рождения в знак благодарности матери, подарившей жизнь.