ВЕЛИКИЙ ОКТЯБРЬ И ПРОБЛЕМЫ МАРКСИСТСКО-ЛЕНИНСКОЙ ТЕОРИИ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ (Труды научного симпозиума) Выпуск 1
Я хотела бы остановиться на проблеме соотношения государства и революции, выделив из нее некоторые аспекты механизма завоевания государственной власти рабочим классом.
Иногда приходится встречаться с представлением, которое можно было бы схематически нарисовать следующим образом: внизу идет классовая борьба, а наверху существует государственный аппарат. Потом в результате массового движения снизу государственный аппарат как плод достается в руки победившему классу, и он волен поступить с государственным аппаратом соответственно своим интересам - приспособить, преобразовать или сломать его.
Между тем государственный аппарат, например, в буржуазной революции (я не говорю пока о социалистической революции) сам является ареной классовой борьбы, а не только добычей. Разве не являлся "Долгий парламент" ареной классовой борьбы в период английской революции? Да, являлся. И разве "Генеральные штаты" не являлись ареной классовой борьбы? Конечно, являлись. Так происходило в буржуазных революциях. Но аналогичные явления имеют место и в социалистических революциях.
В.И.Ленин считал необходимым завоевание на сторону революции армии. А что такое армия? Ведь это элемент, орган государственного аппарата, причем аппарата насилия. И этот элемент наполовину был завоеван большевиками еще до решения вопроса о власти в октябре 1917 г. Значит в период подготовки Октября армия была непосредственной ареной классовой борьбы.
Представляется, что в современных условиях в развитых капиталистических странах арена борьбы внутри государственного аппарата расширилась. Структура современного буржуазного государственного аппарата весьма сложна. Наряду с буржуазным правительством, воплощающим государственно-монополистические тенденции, существуют и такие органы государства, как парламент, муниципалитеты, армия, суд и т.д. Классовая борьба разворачивается в каждом структурном элементе государственного аппарата, при этом в своих специфических формах, в парламенте, например, это выборы, борьба вокруг законопроектов, сколачивание парламентского большинства и т.д. Борьба в парламенте идет под давлением классовой борьбы извне, борьбы снизу - это важно отметить. Но эта классовая борьба разворачивается и в самом парламенте - и этого не надо забывать.
Свои формы борьбы существуют и в муниципалитетах. В частности, муниципалитеты - это школа подготовки будущих деятелей пролетарского государственного аппарата, диктатуры пролетариата. Кроме того, социальная и финансовая политика муниципалитетов, возглавляемых коммунистами, при всей ограниченности их возможностей показывают массам, что коммунисты отстаивают интересы масс, подводят их к пониманию антинародной политики буржуазного правительства.
Сегодня и чиновничество - этот элемент государственного аппарата - участвует в классовой борьбе. Достаточно напомнить о забастовках "белых воротничков" в странах "Общего рынка" или о демонстрации сыщиков Скотданд Ярда, забастовки полицейских в США. Наконец, армия. Это - давняя арена классовой борьбы во всех революциях. Борьба за демократизацию армии занимает сегодня важное место в политике коммунистических партий.
Конечно, политический опыт приобретается массами прежде всего в их борьбе вне государственного аппарата. Но, видимо, сегодня можно ставить вопрос о том, что борьба и внутри государственного аппарата тоже в известной мере становится ареной приобретения массами политического опыта, одной из форм подготовки масс к революции.
В связи с этим приобретает важное значение для рабочего класса разработка цельной и вместе с тем конкретной стратегии и тактики борьбы в рамках государственного аппарата как одной из составных частей стратегии и тактики классовой борьбы в более широком плане. Можно указать на несколько принципов этой стратегии и тактики. Во-первых, необходим различный подход к представительном органам буржуазного государства и к органам непосредственного классового насилия. Во-вторых, борьбу внутри государственного аппарата можно использовать как один из способов маневрирования, создания большинства на определенных участках ради достижения определенных целей. В-третьих, встает задача координации и комбинирования действий, как это делается при шахматных забастовках: то через парламент, то через армию, то через какой-то другой элемент государственного аппарата добиться упрочения позиций рабочего класса, оттеснения реакции от тех или иных рычагов власти внутри государства.
Мне кажется правомерным поставить на обсуждение вопрос о своеобразном "двоевластии" в системе государственной власти в процессе классовой борьбы рабочего класса внутри государственного аппарата. Речь не идет о двоевластии того типа, какое было в России после февральской буржуазно-демократической революции 1917 г., когда параллельно существовали новые органы власти (Советы) и старая власть (Временное правительство). Речь идет о том явлении, которое может сложиться в результате завоевания рабочим классом, демократическими силами тех или иных звеньев внутри буржуазного государственного аппарата. Может быть, для обозначения этого явления нужен какой-то иной термин. Но пока условно назовем это "двоевластием" внутри государственного аппарата.
Конечно, нужны две оговорки. Во-первых, такое "двоевластие" не меняет классовой сущности буржуазного государства, оно лишь создает в системе старой власти определенные позиции для революционных сил - позиция влияния "сверху". Во-вторых, эти позиции могут существовать и расширяться только при условии опоры на массовое движение внизу. Если борьба будет идти только внутри государственного аппарата, может произойти то же, что произошло с народным фронтом во Франции. Ж.Дюкло как-то отметил, что народный фронт погиб, так как не имел свои комитеты на местах.
Опыт "двоевластия" внутри старого государственного аппарата есть в истории буржуазных революций. Так, в английской буржуазной революции XVII в. классовая борьба в период революции разворачивалась между элементами старой власти: король противостоял парламенту, а затем, по мере углубления революции, борьба перекинулась на другие элементы государственного аппарата - началась борьба между парламентом и армией. Каждый раз тот или иной элемент государственного аппарата выражал интересы определенного класса король - феодалов, парламент - буржуазии; затем парламент - верхушки буржуазии, а армия - интересы союза средней буржуазии и народных масс. Иными словами, структурные элементы государственного аппарата были тогда ареной классовой борьбы и революции, воплощали в себе определенную форму "двоевластия". Думаю, что такая возможность не исключена и для революций современной эпохи.
Во всяком случае при безусловном приоритете массовой борьбы вне государственной системы можно ставить вопрос о возможности дополнения этой борьбы и действиями революционных сил "сверху". Такая возможность может способствовать развитию революционного процесса, расширению объектов классовой борьбы. При этом возможен и специфический путь слома старого государственного аппарата: от государственно-монополистического государства через антимонополистическое к диктатуре пролетариата.
В выступлении В.А.Кузина прозвучала тревога относительно якобы неизбежного сужения социальной базы при переходе к социалистической революции. Я думаю, страны народной демократии показали, что это не так, и проблемы сужения, пожалуй вообще не существует.
Наверное, есть другая проблема: учета в программе социалистической революции экономических интересов промежуточных слоев общества. В конце концов социализм отвечает их коренным интересам. Вопрос в том, чтобы подвести их к социализму через собственный практический опыт, сохранить за ними престижное положение в обществе при переходе к социалистической революции.
Я знакомилась в ГДР с тем, как мелкие и средние хозяйчики интегрировались, если можно так сказать, в социалистический образ жизни. Они переставали быть частными предпринимателями, но оставались директорами своих бывших предприятий, получали новые условия для развития и самовыражения в качестве личностей.
И еще одно замечание. У меня порой возникает впечатление, что в толковании здесь ленинского определения диктатуры пролетариата слишком большой упор делается на политическую сторону. Между тем, В.И.Ленин отмечает, что диктатура пролетариата имеет целью построение социалистического общества. Это - очень важный, базисный критерий диктатуры пролетариата. Она-не самоцель, а средство построения социалистического общества. Нельзя терять критерий определения диктатуры пролетариата через базис, о чем ставил вопрос Г.Г. Водолазов в книге "Диалектика и революция". Кстати, это открывает и позитивный аспект для дискуссии по этому вопросу с французскими и итальянскими товарищами.
Мне кажется, что есть один аспект проблемы соотношения реформы и революции, который пока еще ускользал от внимания тех, кто этой проблемой занимается. Реформа и революция - это два противоположных понятия. И не может реформа, которая означает изменения некоренные, перейти в свою противоположность, в революцию, означающую изменения коренные.
Известно оппортунистическое положение: "много реформ есть революция". Такое теоретическое положение нас не может устроить, ибо оно игнорирует противоположность между реформой и революцией. Но исторически процесс социальных преобразований, начавшийся как реформа, может перейти в свою противоположность - в революцию.
Это различение между понятием, категорией и реальным историческим процессом мы находим у классиков марксизма-ленинизма. Так, В.И.Ленин, анализируя такой исторический процесс, как 1861 г. в России, использует и понятие реформы, и понятие революции. В одних случаях он определяет 1861 г. как реформу, а в других - как "переворот", сменивший крепостничество капитализмом. (См. Полн.собр.соч., т.39, с.71). В этом же направлении идет и оценка Ф.Энгельсом 1861 г. в одном из писем Н.Ф.Даниельсону (Соч., т.39, с.128).
Как же объяснить, что классики марксизма-ленинизма считают возможным оценивать 1861 г. одновременно и как реформу и как революцию? Поможет ответить на этот вопрос, с моей точки зрения, метод системного марксистского подхода. 1861 г. характеризуется как реформа только в определенном контексте, в одной системе. Обычно в таких случаях речь идет о политической надстройке, классовое содержание которой 1861 г. не изменил и поэтому оставался реформой. В другом же контексте (в другой системе) Ленин называет 1861 г. "переворотом". Таковым он выступал по отношению к производственным отношениям и в этом смысле означал "один из эпизодов смены крепостнического (или феодального) способа производства буржуазным (капиталистическим)" (Полн.собр.соч., т.20, с.161; См. также, т.25, с.33).
Вот эту разную оценку явления в зависимости от системы, в которой оно рассматривается, и необходимо учитывать при анализе этой проблемы.
Теперь другая сторона вопроса. Если взять всю систему "государственный аппарат" как целую, то реформа - это изменение лишь в каком-то элементе государственного аппарата при сохранении его прежнего классового содержания, а революция - это слом государственного аппарата, что означает изменение его классового содержания.
Такое определение революции бесспорно. Но сегодня в развитых капиталистических странах ставится вопрос о коренных структурных реформах. Такие реформы имеют выход во всю структуру общества: и в политику, и в экономику, и в социальные отношения, и в общественное сознание. Эти реформы могут стать стержнем борьбы за развитие революционного процесса. В свете ленинского положения о подвижности грани между реформой и революцией в конкретно-историческом процессе, правомерно, мне кажется, говорить о революционных реформах.
При этом очевидно, что революционные реформы в борьбе за власть-не единственное поле сражения с буржуазной структурой общества. Обязателен выход борьбы в базис и здесь, в уничтожении частной собственности - подлинный критерий отличия реформы от революции. На этот аспект проблемы мне хотелось бы обратить внимание в порядке размышлений над рабочей гипотезой, которая помогла бы, как мне представляется, глубже вникнуть в диалектику реформ и революции.
Если же перейти от теории к практике, к характеристике программ демократических реформ, предложенных коммунистическими партиями развитых капиталистических стран, то мы увидим, что идея тесной связи реформы и революции пронизывает эти программы. В них намечается целый комплекс действий по созданию широких социальных коалиций, действий, нацеленных против старого государственного аппарата, мер, направленных на создание наиболее благоприятных предпосылок социализма в материальной сфере общества.
Следует, по-моему, иметь в виду, что критерий революции нельзя относить только к вопросам государства или только к вопросам базиса. Здесь существует глобальная диалектическая взаимосвязь, пренебрежение которой заводит в тупик. Конечно, поставленные проблемы нуждаются в дальнейшем осмыслении и конкретизации.