impurity.
Метки: Бывшие, ООС, Повседневность, AU
Пэйринг и персонажи: Бан Чан/Ян Чонин, Хван Хёнджин/Ян Чонин
Описание: я словно погряз во мраке, но есть ли у меня право просить тебя вытащить меня отсюда?
Well, you crawl on your begging knees
"Oh, don't hate me, don't hate me, please"
Хенджин забирает пальцами растрепанные и взмокшие волосы назад и закуривает прямо в постели. Чонин кривится и демонстративно встает с кровати, чтобы открыть окно, а самому выйти на балкон. Не то чтобы ему не все равно на то, что комната отеля провоняет табаком, просто хочется еще раз показать Хвану свое презрение. Он на это только тихо смеется.
— И надо тебе каждый раз выпендриваться.
Чонин ничего на это не отвечает, натягивая футболку и шорты, потому что разговаривать со старшим нет ни сил, ни желания. Все покатилось в пропасть с тех пор, как они разошлись с Чаном, и катилось, набирая скорость до такой, что остановиться уже не представляло возможным. Единственное — можно упереться в какую-нибудь стену в самом низу, но в кромешной тьме не разберешь, где эта стена и есть ли она вообще. Чонин бы хотел размазаться об эту стену в лепешку, чтобы остановиться раз и навсегда. С Хенджином у них далеко не любовь, и это никогда не было на нее похоже. И как так получилось, что теперь они спят каждый раз, когда старший приезжает в город — тоже непонятно. Но почему-то Хенджин потом вернулся и нашел его, а Чонин, погрязший в непонимании и отчаянии, пошел к нему. Между ними не любовь — и не что-то даже похожее, все их встречи начинаются и заканчиваются одинаково — взаимными подколами и ядом со стороны Чонина. Хвана это как будто мало волнует, ведь они оба прекрасно знают — Чонин придет, стоит ему позвать. Как бы ни упирался, сколько гадостей бы ни сказал при встрече, в итоге он все равно будет изгибаться под ним в комнате отеля, которую старший обязательно оплатит.
С Чаном Чонин старается не пересекаться. Стыд и злоба на себя за собственную выходку не дают ему смотреть в глаза, а каждый приезд Хвана накладывает на все это еще больший отпечаток. "Мне правда жаль, что я предал тебя, но я продолжаю делать это пару раз в месяц"? Звучит отстойно. Чан не вернется, и правильно сделает. Чонин не обнаглеет настолько, чтобы просить его об этом. Хенджин отвратительный. Он выглядит словно бог, а в глазах его — дьявольский огонь. Он тянет к себе словно магнитом, и все его прикосновения обманчиво внимательны и горячи. Чонин никогда не обманывался этой сиюминутной страстью — он знает, что Хенджин его хочет, и больше ничего. Не то чтобы ему самому от Хвана было нужно что-то другое.
— Тебе не надоело? — Хенджин выходит на балкон тоже и облокачивается на перила.
— Трахаться с тобой? — Чонин поднимает бровь с холодным выражением лица. Хенджин смеется.
— Сжирать себя каждый раз после.
Чонин кривится. Вот уж кто не должен лечить его и лезть в его душу.
— Не делай вид, что тебе не все равно, ради бога.
— Ну, что если мне правда не все равно? — Хенджин разворачивается к нему лицом и достает еще одну сигарету, пригласительным жестом протягивает пачку Чонину. Тот молча берет одну и протягивает руку за зажигалкой. — Ты правда нравишься мне, не нужно делать из меня врага народа.
Чонин усмехается и затягивается. Сам Хенджин как одна большая вредная привычка и передает от себя такие же, но поменьше. С Чаном он никогда не курил.
— Нравлюсь так же, как все остальные, с кем ты трахаешься? Или как-то по-особенному?
Хван цокает, разворачиваясь к перилам спиной и прислоняясь к ним.
— По-особенному. Только к тебе я возвращаюсь без причины.
— Польщен, — холодно отвечает Ян, затягиваясь. Не то чтобы ему не плевать.
— Слушай, лисичка, — не выдерживает Хенджин, Чонин кривится от этого прозвища. — Если ты жить не можешь без своего Бана, че тогда не попробуешь его вернуть?
Чонин пробивает на истерический смех. Он даже давится сигаретным дымом, уже не совсем понимая, выступают ли на глазах слезы от него или от неудачной хенджиновой шутки.
— Сейчас с тобой еще пару раз потрахаюсь и побегу. Все мозги уже в своих турах пропил, ей-богу.
— Ну ладно, скривил душой. Мне правда будет жаль потерять тебя, если ты к нему вернешься.
— Ничего, найдешь другого мальчика для своих развлечений в этом городе.
— Найду, — задумчиво кивает Хенджин. — Но хочу только тебя.
Учеба закончилась месяц назад, теперь из развлечений только самоедство и зависание у Хана на студии. Ну и встречи с Хенджином, хотя их, наверное, можно приписать к самоедству. Иногда, конечно, они неплохо проводили время, когда ловили одну волну настроения, могли посмотреть смешные видео или фильмы с мороженым. Чонин в такие моменты мог бы даже назвать их отношения чем-то вроде друзей с привилегиями. Только они не друзья, и никогда ими не станут. Время от времени Чонин мог вытащить Хана сходить в кино на какое-нибудь полнометражное аниме, чтобы друг сидел хомячил за обе щеки попкорн, а Чонин в это время мог хотя бы как-то отвлечь себя от своих же мыслей. Что происходило на экране его, как правило, не волновало, зато на эти полтора часа в голове образовывался вакуум и тишина, которой так не хватало последнее время. От мыслей хотелось залезть на стену, сойти с ума, вывалить это все хоть кому-нибудь и в то же время никого не пускать в это царство страданий, сотворенное самим же Чонином. Жаловаться Хану было глупо, он их общий с Чаном друг, и как бы это выглядело? Жаловаться Хенджину было еще глупее, хотя тут, если подумать, Чонина мало волновало его мнение и что он о нем, Чонине, потом подумает. Поэтому иногда у них случались разговоры по душам. Чонин считает, это равный обмен: он с ним спит, за это Хван выслушивает его мысли. Не то чтобы Хенджин был против, на самом деле. Он всегда участливо слушал Чонина, правда по большей части в конце этих монологов огребал от него же.
— Хан-и, — осторожно зовет Чонин, друг на это откликается заинтересованным мычанием. Чонин подползает к краю дивана, чтобы быть поближе. — Расскажи, как у Чана дела, а?
Джисон переводит на него взгляд, а затем выключает музыку в наушниках, снимает с одной стороны и сочувственно поджимает губы.
— Долго терпел, — как-то грустно хмыкает он, Чонин на это кисло кивает.
— Правда, больше не могу. Хоть что-то о нем расскажи?
Хан вздыхает и рассказывает, что Чан, в основном, просто работает. Берет заказы, потом другие. Параллельно они делают свой проект вдвоем, вот, в общем-то, и все. У него никто не появился, если ты об этом, добавляет друг. Чонину от этого как будто легче, но сопровождается это очередной волной ненависти к себе. Чему тут радоваться — тому, что он разочаровал Чана так, что тот погряз в работе еще больше, чем до этого?
— Ему тоже тяжело сейчас... Он пресекает любые разговоры о его личной жизни, знаешь. Не думаю, что ему в принципе чего-то хочется сейчас. Что у вас с Хенджином? Вы же... вместе или типа того?
Чонин хмыкает и укладывается обратно на диван, свешивая длинные ноги с подлокотников.
— Типа того, — задумчиво фыркает он, а потом чуть приподнимает голову, чтобы посмотреть на друга. — Нет у нас ничего и не будет, — опускает голову обратно, устремляя взгляд в невысокий потолок. — Спим, когда он приезжает в город.
— Зачем? — Джисон искренне не понимает. Чонин всегда говорил о нем с искренней ненавистью.
— Не знаю я, Хан, — с раздражением бросает Чонин. — Спроси что полегче. Я уже вообще ничего не знаю, и меня от самого себя тошнит.
Джисон на это сочувственно поджимает губы. Возможно, он чувствует некоторую часть собственной вины за все, что произошло. Ведь не пригласи он тогда Хенджина, все было бы нормально, и двое из его друзей не пытались бы избегать друг друга на протяжении вот уже полугода. С другой стороны, он не может контролировать поведение других людей. Не то чтобы он знал о планах Хенджина или вообще о том, что у них с Чонином происходит. Для него случившееся стало таким же шоком, как и для Чана. Ну, разве что, чутка поменьше, ведь с Чонином он не встречался. Хенджин всегда был таким — немного беспринципным и делающим все, что захочет. Не то чтобы это делало его плохим парнем, отнюдь. Просто Джисон когда-то давно взял себе за правило не лезть в головы других людей — меньше знаешь, крепче спишь. Да и кто он такой, чтобы разбираться с чужими тараканами? Со своими бы поладить для начала.
Хенджин может пропадать на две недели, может на три, а может на месяц. Потом может вернуться на день, два, три или неделю, а потом снова уезжает. Чонин не считает дни ни с ним, ни без него, но Хван всегда звонит, стоит ему вернуться в город. Чонин не удивится, если узнает, что это первое, что делает Хван, заезжая на территорию этого города. Что за прикол Хван нашел именно в нем, Чонин не знает, но ему и не интересно. Он знает только, что стоит ему написать Хвану, он заберет его из любой точки и приедет тогда, когда Ян захочет. В некотором роде это льстит, хотя Чонину от этого ни холодно ни жарко. В каком-то плане они оба зависимы друг от друга, ведь Чонин точно так же не может ему отказать, стоит только встретиться с горящими глазами Хенджина и его уверенной ухмылкой. Может, жизнь испытывает его каждым звонком Хвана, но Чонину уже все равно: Чан не вернется, а терять ему больше нечего. После этого, по традиции, побитой собакой Чонин приходит к Джисону, чтобы просто не оставаться одному дома. Хана от работы он не отвлекает, как правило просто валяясь в разных позах на диванчике и играя в игрушки на телефоне. Время от времени Джисон просит его что-то послушать и оценить "незамыленным ухом", так что как бы и двойная польза получается. Так идет неделя, месяц, потом еще один.
— А над чем вы с хеном работаете сейчас? — Чонин заинтересованно тянет мордочку.
Он отписался от всех социальных сетей Чана, чтобы не смущать своим присутствием, да и вообще чтобы не маячить больше в его жизни. Но на известных музыкальных площадках сам Бан как будто ничего не выпускал от своего имени за последнее время. Джисон снимает наушники, оживленный темой разговора.
— Да хотим попробовать свой альбом накидать, но я тебе пока не могу ничего включить, уж извини. Сейчас уже сводим все дорожки и добавляем всякие штуки интересные... хен приходит ко мне время от времени, мы вместе работаем.
— Ты... хочешь сказать, он может прийти сюда в любое время?..
Лицо Чонина вытягивается и как будто бледнеет, он чувствует, как будто немеют даже ноги — хорошо, что он сидит. Джисон только сейчас понимает, что сказал, и ошарашенно хлопает глазами, а потом кивает.
Именно в этот момент открывается дверь, и в студию заходит Чан, а для Чонина время будто останавливается, и от страха он даже забывает, как дышать. Секунда, пока Чан не поднимает голову, чтобы увидеть его, дробится на миллисекунды, за которые Чонин успевает пробежаться по фигуре взглядом с головы до ног. Боже, как же он скучал по нему!
Чан поднимает голову и тоже как будто застывает на пару секунд. Чонин хлопает глазами и чувствует, словно уменьшается в размерах перед ним, а еще — что нужно вставать и уходить, только тело совсем не двигается, словно в оцепенении. Чан бросает взгляд на Хана, наверняка имея в виду что-то вроде "что он здесь делает", но в этот момент, наконец-то, Чонин находит силы пошевелиться.
— П-привет, хен, — неуверенно кивает Ян и озирается по сторонам в поисках своей толстовки. — Я... мне пора... Спасибо, Хан, — благодарит он его непонятно за что и неловко стягивает толстовку с другого края дивана, чтобы после встать и вылететь из студии, даже не надев ее.
Он прислоняется к стене сразу же, как только захлопывается дверь, и дышит, чувствуя, как бешено бьется сердце. Офигеть, он так сильно испугался в эту секунду, когда заходил Чан. Кажется, даже волос начал седеть потихоньку. К такой встрече он явно готов не был, а зря — в конце концов, Хан с Чаном работают вместе уже давно, и гораздо более ожидаемо было его здесь увидеть, чем не увидеть. Будем считать, что все время до этого Чонину просто везло не пересекаться со старшим. Боже, ну и нелепо же он, наверное, выглядел со стороны! Сбежать при встрече — поступок взрослого человека, не иначе. Чан, наверняка, даже не удивился такому его поведению. Вот же черт, снова обосрался.
День говна. Чонин глубоко и горестно вздыхает, подперев ладонью щеку. Он смотрит грустным взглядом на барную стену с бутылками алкоголя и причмокивает. Во что превратилась его жизнь, надо же. Летом даже учебы нет, с помощью которой он мог бы отвлечься, поэтому все свободное время Ян проводит за самокопанием, алкоголем или времяпрепровождением на диване у Хана в студии. Ну и с Хенджином, конечно. Бариста спрашивает, стоит ли обновить стакан, но Чонин мотает головой, а потом трет лицо ладонями. Он почти ненавидит себя за то, что привычным движением пальцев открывает диалог и набирает сообщение.
Хенджин должен уехать из города только завтра, а значит сегодня, где и с кем бы он ни был, он примчится за ним. Чонин знает это наверняка, потому что Хван, несмотря на всю свою мудацкую натуру, очень жаден до ласки, которой Чонин его, как правило, обделяет. Нечего привыкать. Жестоко, по отношению к Хвану? Ну, как посмотреть. Чонин так не считает. В конце концов, между ними нет ничего, кроме секса, и никаких чувств друг другу никто не обещал. Когда Хван уезжает на гастроли или записи очередного альбома, он точно так же проводит время с кем-то еще. Не вина Чонина, что к нему Хван все равно привязан больше, чем к кому-либо, хотя стоит признаться, это несколько льстит.
Когда за ними захлопывается дверь номера в отель, Чонин тут же разворачивается лицом к Хенджину и обвивает его шею руками. Хван на это улыбается и тянется за поцелуем. Чонин отключает голову, отдаваясь ощущениям. В этом Хенджин был хорош как дьявол. Крепкие руки держали за талию, перемещаясь по спине и ниже, а горячие мягкие губы целовали везде, где было позволено. Он снова коснулся губ и затянул в глубокий поцелуй, напоследок прикусив нижнюю губу Чонина.
— Мне порой кажется, я не знаю вкуса твоих губ без алкоголя, — усмехается он, прежде чем снова поцеловать, прижимая к себе.
— Тебе не кажется, — выдыхает Чонин.
Он напирает на младшего, таким образом подводя их к кровати, а затем давит Чонину на плечо, заставляя опуститься на матрас. Ян тут же тащит с себя футболку и размыленным взглядом скользит по нависающей фигуре. Глаза Хенджина все так же горят огнем. Как и всегда, недобрым. А Чонин все так же ведется на этот огонь и добровольно идет к нему, чтобы сгореть в очередной раз.
— Может, ради разнообразия, как-нибудь переспим на трезвую? — усмехается Хван, глядя сверху вниз и расстегивая джинсы одной рукой. Чонин от этой картины почти готов застонать, все-таки Хван невыносимо горяч.
— Давай не будем нарушать традиции, — он находит силы съязвить в ответ.
Хенджин на это только беззлобно смеется, прежде чем в очередной раз подчинить себе строптивого зверька.
Теперь к Хану в студию ходить можно только с осторожностью. Чонин поражается тому, как они с Чаном ни разу до этого не пересеклись. Не то чтобы он каждый день зависал у Хана, конечно, но все же раза два или три в месяц вполне могло быть. Сейчас прежде чем прийти Чонин всегда спрашивал, один ли он в студии, а если Хан не отвечал, то шел наугад, надеясь не пересечься там со старшим. Если совсем уж быть честным к самому себе, то где-то в глубине души Чонин даже радовался, когда Хан ему не отвечал и он шел со страхом, но также с надеждой хотя бы еще раз увидеть Чана. Да, конечно, так не должно было быть, и вообще им лучше не видеться, но... если уж совсем признаваться во всех желаниях, Чана очень хотелось увидеть. Желание увидеть его было больше, чем страх в очередной раз облажаться. И пусть, если они все же пересекались, Чонин сразу же пытался удрать, глупо бледнел, краснел и переставал уметь говорить, все равно — после того, как сердце переставало бешено стучать, а дар речи возвращался, Чонин понимал, что в глубине души рад, что снова увидел его. Конечно, он не хотел мозолить ему глаза, поэтому их встречи действительно были чистой случайностью, Чонин бы не стал наглеть настолько, чтобы специально приходить в дни, когда приходит Чан.
Когда дни их визитов пересекаются, они с Чаном будто меняются сменами. Пост сдал — пост принял. Приходит Чан — уходит Чонин. Хан как-то раз обмолвился, что ему больно на это смотреть, как два близких друга теперь избегают друг друга, и что местом этого избегания стала его студия. Чонина уколола вина, ведь это из-за него все так случилось, и если бы он не приходил к Джисону просиживать время каникул, этого неудобства бы не было. Чан просто бы приходил к Хану поработать, и никому не было бы неудобно. И хотя Джисон сказал ни в коем случае не принимать на свой счет, потому что он одинаково любит и его, и Чана, Чонин все равно уже принял. Когда Хан просит "по-братски" принести кофе из автомата на третьем этаже, Чонин в коридоре встречает Чана и неловко здоровается.
— Ты сегодня снова у Хана? — интересуется Чан вполне обычным тоном, но Чонину от этого почему-то неловко.
— Д-да, но я уже ухожу, хен, — тараторит Чонин.
Он старается проскользнуть мимо, не встречаясь взглядом и желательно вообще слившись со стеной.
— Иен-а, — вдруг зовет Чан, Чонин от этого застывает и неловко разворачивается. Почему-то в горле образуется ком от того, что Чан зовет его, как раньше. Чан как-то непонятно ведет круг рукой в воздухе. — Тебе... не обязательно всегда уходить, когда видишь меня.
— Э... — весьма интеллектуально, Ян Чонин. Он бегает глазами, неловко улыбается и чешет затылок. — Я вовсе не сбегаю, просто...
— Я понимаю, — кивает Чан, неловко ведет плечами. — Все в порядке, ладно?
Чонин не находится с ответом, поэтому просто задумчиво кивает несколько раз. Что это значит? Чан простил его? Он не против его присутствия? Или может даже общения? Или он просто не хочет держать зла? Черт, теперь в голове Чонина все запуталось еще больше. Раньше все было понятно, он — облажался, Чан — его ненавидит. А теперь что? Черное и белое смешалось в какое-то непонятно серое, а самое главное, что теперь заботит Чонина — что означает прощение Чана? И было ли это прощением или Чонин себе напридумывал? Ох, кто бы смог ему разложить все по полочкам.
Хенджин время от времени кидает ему фото из мест, куда он уезжает. Это может быть студия в другом городе, а может быть красивый пейзаж каких-нибудь гор, а может быть селфи на фоне сцены, на которой они сегодня будут выступать. Чонин просматривает его сообщения лишь иногда, и еще реже — что-то отвечает. По-хорошему его бы вообще заблочить и больше никогда не видеться, но почему-то не поднимается рука. Что это? Страх остаться в одиночестве, когда Хенджин дарит хотя бы иллюзорное чувство какой-то нужности? Черт его знает. Умом Чонин понимает, что даже если бы он был нужен Хенджину на самом деле, для него самого это ничего не значило бы. Ему Хенджин не нужен даже за даром. И слава богу, что он на самом деле ему не нужен, иначе это могло бы превратиться в проблему. А так, они просто пользуются друг другом в удобное для обоих время, как бы мерзко это ни звучало. Се ля ви.
Ему бы уехать куда-то проветрить голову. Хотя бы к родителям в Пусан, уж всяко лучше, чем задыхаться здесь сигаретным дымом и ненавистью к себе после каждой ночи с Хваном. На это все же не хватает сил. Чонин вообще смотрит на все как третье лицо, будто и не он главный герой своей жизни, будто он просто смотрит плохо снятый фильм о парне, который все проебал, а теперь не знает, куда приткнуться. И вроде сопереживать герою хочется, а вроде и абсолютно все равно, ведь он просто вымышленный персонаж, никак не коррелирующий с твоей собственной жизнью. И сценарий тупой, и съемка не очень, но почему-то даже выключить лень, пусть играет.
Чонин заходит в студию, но Хана там нет. За пультом сидит Чан, это Ян понимает в первую же секунду, даже со спины. Он застывает в проходе, не зная, стоит ли ему заходить или лучше постоять снаружи и дождаться Джисона, чтобы зайти уже вместе. В этот момент Чан поворачивает голову и, заметив что-то, разворачивается. Чонин неловко переминается на входе и здоровается.
— Ты чего стоишь? Заходи, — как ни в чем не бывало приглашает Чан.
— Я.. — Чонин было дергается, чтобы пройти, но в следующую секунду остается на месте, не решаясь. Мысль о том, чтобы провести наедине с Чаном хотя бы несколько минут пугает и выворачивает изнутри. — Я наверное... пойду встречу Хана.
— Эй, — негромко зовет Чан, опуская плечи. — Я думал, мы все решили? Все еще хочешь сбегать при виде меня?
Чонину хочется выть от прямолинейности Чана. Неужели он не понимает, что у него и так сейчас сердце выпрыгнет? Зачем задает такие вопросы в лоб, чтобы что? Чтобы он прямо здесь разревелся от собственной бесполезности и неумении в социализацию после совершенных косяков? Но Чан все еще знает его слишком хорошо, поэтому уголки его губ дергаются вверх при виде такого растерянного младшего, и он встает, чтобы подойти ближе. Чонин, хотя и выше Чана, с каждым его шагом ощущает себя все меньше. Зачем он подходит? Сердце вот-вот выскочит, и Чонин уверен, его щеки меняют цвет как мигалки у пожарных машин. Какой отстой.
Старший опускает на его плечо ладонь, а потом ведет к шее, поднимаясь на голову, чтобы в конце концов ласково пожурить по волосам. Чонин за эти секунды успел вжать голову в плечи, зажмуриться, а потом с удивлением расслабиться и открыть глаза.
— Расслабься, ладно? — Чан заглядывает в глаза и даже дружелюбно улыбается. — Всё уже прошло.
Эти слова, хотя и должны были приободрить, почему-то наоборот бьют сильнее. Всё уже прошло. То, что Чонин предал его — уже прошло. То, что Чан любил его когда-то — уже прошло. Всё уже прошло. Чонин кивает, а у самого ком к горлу подкатывает. Он выбирается из-под руки старшего и проходит к диванчику, пытаясь успокоить свое дыхание.
— Уехал по делам ненадолго, куда не сказал, — Чан пожимает плечами и тоже садится обратно в кресло.
Чонину не нравится, что атмосфера располагает к разговору по душам. Они одни, Хан вернется точно не через пять или десять минут, а еще они так и не разговаривали с тех пор, как разошлись. Кажется, пришло время, и от этого пересыхает в горле и сердце бешено стучит. У Чонина не хватает смелости начать разговор первым. Как представит взгляд Чана, так мороз по коже сразу. Чана, впрочем, кажется, это мало заботит, он надевает наушники на одну сторону и продолжает что-то делать в своей программе. Чонин мнется еще несколько минут, собираясь с мыслями и репетируя реплики, пока Чан, в конце концов, не снимает наушники, чтобы развернуться к нему.
— Хочешь поговорить? — понимающим тоном спрашивает он. Чонин от такого даже перестает дышать. — Не можешь найти слова?
— Хен, — стонет младший. — Хватит прибивать меня к стенке!
Чан добродушно смеется, разворачиваясь на кресле полностью.
— Прости, уже не мог терпеть это напряжение, которое от тебя исходило.
— Мне кажется, нам стоит поговорить, — осторожно начинает Чонин, избегая смотреть Чану прямо в глаза. В конце концов, он не смог ничего не придумать и решил говорить все, что придет в голову. — Прошло уже столько времени...
— Тебе есть, что сказать? — интересуется Чан.
— А тебе нет? — Чонин вскидывает голову, но потом снова опускает взгляд. — В плане... наверняка ты столько раз проклинал меня за все это время... лучше скажи лично..
Чан на это только задумчиво улыбается и щурит взгляд.
— Иен-а, какой в этом смысл? Все уже позади, и я не держу на тебя зла. Да, было больно, и в какой-то мере я до сих пор не могу это принять, но я вовсе не хочу тебя как-то проклинать или еще что-то. Что было, то было. Мы оба вынесли из этого уроки, верно? Не нужно зацикливаться на прошлом.
Чонин кусает губы, не зная, что ответить.
— Я очень хочу извиниться, хен. Не знаю, правда ли ты не хочешь проклинать меня сейчас, но я себя проклинаю каждый день. Я не хочу давить на жалость! — тут же спешит Чонин и машет руками. — Ты не подумай. Просто хочу, чтобы ты знал, что для меня всё это — огромная ошибка, за которую я всегда буду себя винить. Больше всего мне жаль, что я разочаровал тебя. Я пойму, если ты никогда меня не простишь.
— Сколько драмы, — тихо смеется Чан и снова тянется, чтобы потрепать Чонина по волосам. Младший удивленно поднимает взгляд: он только что вывернулся наизнанку, а Чана это развеселило?.. Бан однако сочувственно поджимает губы и подпирает щеку ладонью. — Ты сведешь меня с ума, если будешь так себя вести, Иен-а.
Чонин вопросительно смотрит, не понимая, о чем говорит Чан.
— Вряд ли я "никогда тебя не прощу", — на этих словах его губы снова трогает улыбка. — И, если честно, я все еще ничего не могу поделать с тем, что ты просто очарователен в своем искреннем раскаянии. Если говорить начистоту, меня просто разрывает от того, что я все еще не могу забыть тебя, но при этом не могу снова быть с тобой. Это, знаешь ли, несколько тяжело... Особенно, когда ты ведешь себя так осторожно, — он печально улыбается.
Чонин чувствует, как его почти лихорадит от искренности Чана. Внутри бьет озноб от осознания того, что Чан так честно сдался ему в том, что все еще любит его, хотя и не может принять обратно. Больше всего на свете Чонин бы хотел сейчас его поцеловать и пообещать — нет, поклясться жизнью! — что больше подобного не повторится, только бы они снова могли быть вместе, — но, конечно, Чонин так делать не будет. Ситуация, получается, тупиковая. Они оба еще любят друг друга, но сойтись уже не могут. В таком случае, конечно, было бы лучше для Чана, если бы Чонин отпустил его окончательно — не попадался на глаза и не напоминал о себе никоим образом, чтобы старший мог, наконец, его забыть. Но Чонин признает, что эгоистичен. И эта его эгоистичная сторона ни за что не сдастся до тех пор, пока Чан говорит, что все еще любит его. Нет, он костьми ляжет, но сделает все, чтобы Чан позволил снова быть с ним.
Хан и Чан, наконец, дописывают альбом, заканчивают правки и выпускают в релиз под своими именами. Благодаря уже нашумевшим никнеймам, альбом расходится "по рукам", набирая прослушивания и залетая на разных площадках. Чонин, конечно, скачивает его тоже. Джисон предлагает отметить так называемый дебют и приглашает всех собраться в одном из клубов, предварительно арендовав там зал. Чонин же, соглашаясь прийти, просто надеется напиться и засесть где-нибудь в углу в одиночестве под буцанье музыки и веселые крики. Не прийти было бы невежливо, но мозолить глаза Чану тоже не хочется. От Хвана вестей нет уже несколько недель — оно и к лучшему. Последнее время отношения с Чаном как будто налаживаются и выходят из минуса хотя бы в ноль — это больше, чем просто неплохо. Для себя Чонин уже решил, что пошлет Хвана сразу же, как только тот объявится. Больше он не хочет крутиться в этой воронке, спускаясь до самого низа без возможности выбраться. Единственное, что его сейчас волновало — это предстоящее празднование релиза альбома.
Однако, вопреки страхам Чонина, вечеринка проходила хорошо. Был приглашен ведущий, который вел презентацию альбома, Чан и Джисон оба выходили на небольшую сцену, где говорили о том, как рады наконец-то выпустить что-то свое. Оба были уже с порозовевшими щеками и немного заплетающимися языками, но Чонин счел это очаровательным, потому что друзья много работали для этого вечера. Еще когда они встречались, Чан часто говорил о том, как хотел бы выпустить что-то свое, но заказы занимали кучу времени, и на "свое" его почти не было. Вероятно теперь, когда другую половину времени не занимал Чонин, у Чана, наконец, появилась возможность осуществить мечту. Чонин усмехнулся своим мыслям. Кажется, Чану пошло только на пользу скинуть такой балласт. Клуб был достаточно уютным, если такое вообще можно сказать о клубе, и вмещал на этаже несколько небольших а-ля вип каморок, куда удобно было забраться, чтобы выпивать в одиночестве. Чонина это более, чем устроило, поэтому после официальной части, он прошатался где-то по этажу выпивая то с одним, то с другим, а после, взяв с собой бутылку пива, завернул в одну из комнат. Сюрприз был хорош — в комнате сидел Чан, развалившись на диванчике и закинув одну руку на спинку.
— Хен, кажется, ты много выпил, — пьяно замечает Чонин, бухаясь рядом.
— Да и ты не меньше, — усмехается Чан, задирая голову.
Чонин позволяет себе засмотреться на линию профиля старшего, переходя взглядом ниже по шее, адамову яблоку и до груди. Чан выглядит разморенным и расслабленным, с легкой улыбкой на губах. Красиво.
— Со мной здесь не очень весело, — говорит Чан, не открывая глаз и не поднимая головы. Чонин жмет плечами.
— Зато с тобой всегда комфортно, хен.
Чан на это только снова усмехается и цокает.
Чонин ставит руку на подлокотник и подпирает ладонью щеку, смотря из-под полузакрытых глаз, губы расплываются в кошачьей ухмылке.
— Хен, — пьяно зовет Чонин. — У тебя правда никого не было за это время?
Чан сначала кряхтит и фыркает, явно не желая отвечать на провокационный вопрос даже в пьяном состоянии.
— Ну хе-е-ен, — канючит младший. — Скажи, что такого?
— Да не было, не было, — ворчит Бан и открывает один глаз, чтобы недовольно посмотреть на ерзающего Чонина.
— Почему? Разве не хотелось как-то побыстрее стереть меня и... всякое такое?
Чан на это вздыхает и недовольно поднимает голову, встречаясь с Чонино взглядом. Берет со стола бутылку, делает глоток — Чонин тоже, они встречаются взглядами снова.
— Хотелось, — признается Чан. — И я пытался.
— ...но? — неуверенно подает голос Ян. Чан усмехается и отводит взгляд.
— Но никто из них — не ты. Вот и всё.
Чан своими словами может похоронить, а может воскресить. Сейчас он сделал все вместе, отчего у Чонина замерло дыхание и щеки стали еще краснее, только теперь не от алкоголя. Он больше не выдерживает, ставит с неловким стуком бутылку на стол и двигается ближе к Чану, чтобы в следующую секунду поцеловать его. Даже пьяного Чонина изнутри трясет от страха быть отвергнутым и от такого долгого желания, а трезвым он бы, наверное, вообще умер от переизбытка чувств. Его сердце камнем ухает в черную бездну, когда Чан мягко отстраняет его за плечи от себя. Господи, как же он облажался, как же облажался! Чонин закрывает лицо руками, а потом тянется за бутылкой на столе.
— Я просто хотел сесть поудобнее, — отвечает Чан почти серьезно, и Чонин только успевает в удивлении убрать от лица руку, когда его губы тут же накрывают губы Чана.
Он чувствует, будто за спиной вырастают крылья, и от этого хочется смеяться. Чонин очень сдерживается, чтобы губы по-глупому не расползлись в улыбке прямо во время поцелуя. Он только обнимает ладонями лицо Чана, чтобы потом перейти на шею и прижаться ближе. Они жадно перехватывают инициативу друг у друга, Чан крепко обнимает своими горячими руками, а Чонин сжимает в его волосах пальцы, прижимаясь как можно ближе. Губы Чана такие знакомые, и эти поцелуи словно возвращение домой. Под действием алкоголя и нахлынувших чувств, Чонин не может сдержать покатывающих слез, и от них намокают уголки глаз и ресницы. Когда поцелуй разрывается, они оба загнанно дышат, прижимаясь лбами друг к другу. Чонину хочется в очередной раз попросить прощения и также поблагодарить Чана за то, что позволил его поцеловать, за то, что сам целовал в ответ — но он силой заставляет себя молчать, чтобы не испортить атмосферу никому не нужными словами. Чан тянется, чтобы коротко поцеловать его еще раз, а после отстраняется.
Чонин закрывает лицо руками, не в силах поверить в то, что сейчас произошло, и забирает ладонью волосы назад.
— Я думаю... мне надо сходить умыться, — выдыхает он ошарашенно, а затем вылетает из маленькой комнатки.
В туалете он склоняется над раковиной, чтобы набрать в ладони ледяной воды и плеснуть это все на свое раскрасневшееся лицо. Сердце стучит как бешеное, он поднимает голову, чтобы посмотреть на собственное отражение. Дикие глаза, слегка растрепанные волосы и красные щеки. Парень в зеркале тоже ошарашен и напуган тем, что произошло. Кажется, что весь алкоголь за секунду выветрился из организма из-за всплеска адреналина, и Чонин даже боится думать, чтобы не надумать лишнего. Он ополаскивает лицо еще пару раз и спешит вернуться к Чану, надеясь, что этот вечер наконец-то разрушит барьеры между ними окончательно.
Чан так же сидит на диванчике и пьет свое пиво, Чонин осторожно заходит, чтобы сесть рядом.
— О, вернулся? — Чан смотрит ему в глаза. — Знаешь... я думаю, мне пора. Не знаю, извиниться или поблагодарить тебя за то, что было... Думаю, будет лучше, если в итоге мы оба сделаем вид, что этого не было. Ладно? — он подмигивает и встает, убирая свой телефон в джинсы. Чонин неверяще хлопает глазами. — Кстати... тебе звонили.
И уходит. Он просто уходит, ничего больше не сказав, а Чонин даже не находится с мыслями, не то, что со словами. Как это понимать? Чан решил ему отомстить? Или просто передумал? Он чувствует, как сердце снова заходится и болезненно сжимается, а в горле встает ком. Что ему теперь делать? Теперь, когда Чан дал понять, что есть шанс? Зачем он все усложняет? Чонин дрожащими руками берет телефон, снимает блокировку, и все становится понятно.
Четыре тридцать семь утра, и Чонин измеряет шагами площадь перед дверью в подъезд. Туда-сюда. Туда, сюда. Он просто ненормальный, и жалкий, и отчаянный, и ужасный, и...
После того, как Чан ушел, Чонин первым делом опрокинул в себя еще две бутылки пива, предаваясь душевным терзаниям и стенаниям под попсовую музычку на танцполе за тонкой стенкой. Потом позвонил Хвану и в очередной раз высказал все, что о нем думает, после закинув его номер в черный список. Потом его нашел Джисон, которому пришлось выслушивать весь словарный запас Чонина на тему страданий, любви и ненависти — к себе и Хвану в первую очередь. Потом же, нарыдавшись вдоволь, он просто оплатил свой счет и вышел из клуба, где какое-то время просто стоял у стены, провожая взглядом редкие машины. Выкурил сигарету, потом другую, потом кто-то подошел у него стрельнуть, и он за компанию выкурил третью. Незнакомец рассказал, как ему изменила девушка накануне, а Чонин рассказал, как облажался сам. Поговорили, потом еще покурили.
И Чонин решил, что положит этому конец сейчас или никогда, а потому отправился пешком до дома Чана, по пути обдумывая все, что мог бы ему сказать. Чан будет прав, если выгонит его взашей, но также теплилась небольшая надежда на то, что в этот раз Чонин сможет объясниться, и Чан даст ему шанс. Хотя, честно говоря, сегодняшний (уже вчерашний?) вечер и был этим шансом, ровно до тех пор, пока Чонин его снова не просрал. Черт бы побрал этого Хвана, опять он появился совершенно невовремя, уехал же по своим делам три недели назад, и черт бы с ним! Даже из другого города он умудрился всё, всё испортить! Или это Чонин снова все испортил?..
Чонин набирает в грудь побольше воздуха и собирается звонить в домофон, но в этот момент дверь открывается сама, и из подъезда выходит какая-то старушка. Она осуждающе смотрит на Чонина и что-то ворчит себе под нос, а потом уходит по делам. Чонин решает, что сама по себе открывшаяся дверь — это хороший знак, а потому тут же проскальзывает в подъезд и несется по лестнице вверх на знакомый этаж. Господи, как давно он тут не был. Чонин не дает себе времени испугаться снова, поэтому стучит сразу же, как только подходит к нужной двери. Секунды отмеряются гулким стуком собственного сердца, из-за которого больше не слышно ничего. Время как будто замирает, а секунды тянутся ужасно долго. Чонин в нетерпении стучит еще раз, прислоняясь лбом к двери и почти отпуская надежду. Скорее всего, Чан видит его в глазок и не хочет открывать. А может, он просто не хочет никого видеть. А может, его и дома нет, ведь кто знает, куда он уехал из клуба. К горлу снова подкатывает ком, Чонин ненавидит то, через что ему пришлось пройти, пока он сюда добирался, чтобы в итоге встретить ничего. Он ненавидит себя, ненавидит Хвана, ненавидит эти сутки и этот дурацкий клуб, а еще не менее дурацкий телефон и то, что все так неудачно сошлось. Он почти давится всхлипом, ударяя по двери еще раз, а потом сдается и прислоняется спиной к стене, задирая голову. Это все напрасно, и Чан никогда его не простит и не примет обратно. Он будет прав, а Чонину останется только жить с этим всю оставшуюся жизнь. И ничто и никогда не даст ему забыть, как он...
Щелчок, еще щелчок, открывается дверь. Чонин вздрагивает от неожиданности и встречается испуганным взглядом с сонным — напротив. Чан щурится и, кажется, не верит собственным глазам.
Ян хватается за это, как за последний шанс, как за канат, брошенный тому, кто провалился под лед. Он хватается за дверь, чтобы Чан не захлопнул ее в следующую секунду прямо перед его носом.
— Хен, умоляю, дай мне объясниться. Прошу, это последний раз, когда я буду говорить, только дай мне этот шанс, — лихорадочно бормочет младший.
Чан устало трет лицо ладонью, хватает Чонина за запястье и затаскивает в квартиру, закрывая за собой дверь. Чонин от такого оторопел и даже заткнулся.
— Иди в кухню, сейчас я вернусь, — достаточно повседневно говорит Чан и подталкивает младшего в сторону кухни, а сам уходит в ванную ополоснуть лицо.
Все выпитое и выкуренное за ночь постепенно начинает оставлять голову, и Чонин, летевший сюда на всех парах уверенности и отчаяния, сейчас вдруг сдувается и понимает, что не знает, что сказать Чану, когда тот вернется. Внезапно все, что он планировал сказать, звучит как стремные отмазки в стиле школьника, пытающегося обмануть маму. Какой во всем этом смысл? Все выглядело так, как выглядело, и Чан свои выводы сделал. Чонин окончательно смурнеет, и решает уйти, но сталкивается с Чаном в проходе.
— Куда собрался? — интересуется Бан. — Давай, рассказывай.
— Н-нет, хен, прости, — Чонин отводит взгляд, опуская голову. — Прости, что разбудил, это глупо, я не должен был... мне пора.
Чан вздыхает как-то даже по-отечески и потирает переносицу.
— Я же вроде сказал тебе ждать меня на кухне, нет?
Чонин думает, что вот она — стена в кромешной темноте, о которую он мечтал расшибиться в лепешку все это время. Он как раз набрал приличную скорость, на которой уже невозможно остановиться, даже если начнешь тормозить, и все, что тебе остается — считать секунды до столкновения. Чан подталкивает его пройти в середину комнаты, и сам встает рядом, скрестив на груди руки, в выжидающей тишине.
— Хен, — начинает Чонин, не поднимая глаз.
— "Это не то, что ты подумал", — услужливо подкидывает Чан без тени злости в голосе, но все же заставляя Чонина прикусить язык и зардеться щеками.
— Это правда, — все же говорит Чонин. — Между нами ничего нет, он просто звонит мне каждый раз, когда возвращается в город.
— Поэтому ты аж сохранил его номер себе?
— Вон как, — снова кивает Чан и вздыхает. — Слушай, Иен-а...
— Дай мне один шанс, — выпаливает Чонин, собрав всю смелость в кулак. — Я клянусь, между нами ничего нет. Я клянусь, Чан, поверь мне еще один раз. Мне больше нечего тебе сказать, но я... я шел сюда только с одной мыслью... я просто хотел решить все раз и насовсем, без недомолвок. Дай мне шанс или прогони меня насовсем. Это всё.
Чан в ответ на это выжидающе молчит. В тишине слышно только тиканье часов, Чонин мысленно отсчитывает секунды до столкновения. Сейчас Чан скажет, что больше ни за что не наступит на эти грабли, потому что ему хватило одного раза, а Чонину больше нельзя доверять. Он уже видит эту стену, о которую его сейчас размажет, и физически чувствует, как начинает сжиматься перед ударом.
— Время шестой час утра, и ни ты, ни я нормально не спали, — наконец, выдает Чан. — Я дам тебе футболку, сходи в душ и идем спать, Чонин.
Чонин застывает, а потом расслабляет плечи и открывает глаза. Чан устало шлепает в комнату, где — Чонин слышит — открывает шкаф, а потом возвращается с футболкой и, подойдя ближе, вешает ее Яну на плечо. Потом заботливо треплет по волосам, зевает и уходит в комнату, оставляя младшего одного на уже светлой кухне. Чонин стоит, не двигаясь и, кажется, не дыша. Медленно стягивает с плеча чанову футболку и смотрит на нее. Он уже давно протрезвел, а ноги начинают гудеть усталостью после путешествия до дома Чана. Тело становится тяжелым, но душа — легкой. Чонин пробует сделать вдох и понимает, что дышится легко, а кухня будто заливается светом еще больше.
Это не "нет". Он не прогнал его.
Он идет в душ, а после забирается к Чану на кровать под одно одеяло, чувствуя, как быстро стучит сердце. Чан спит рядом, его ровное дыхание успокаивает, и Чонин чувствует, как собственные глаза закрываются, а сознание уносит в сон.