снять стресс
Метки: ООС, Повседневность, PWP, AU, Драббл
Пэйринг и персонажи: Бан Чан/Ян Чонин
Описание: однажды чонин пришел сам, и кто чан такой, чтобы ему отказать
Примечания: порно ради порно, обоснуй за сюжет не ищите
Чонин выходит из универа и поправляет джинсовку, привычно пробегаясь взглядом по площадке и неизменно находя темную кучерявую макушку неподалеку. Ян закатывает глаза и спешит пройти побыстрее до ворот незамеченным, но краем глаза все же выцепляет, что тот, от кого он прятался, отделяется от компании и несется в его сторону. Чонин снова закатывает глаза, когда дорогу переграждают и рядом раздается:
— Съеби, — бросает Чонин и делает шаг в сторону в попытке обойти парня, но тот тоже делает шаг и снова преграждает путь.
— Ты сегодня особенно не в настроении, или мне кажется? — Чан усмехается, руки в карманах черных джинсов. Чонин молчит и все пытается безуспешно уйти. — Трудный день в универе? Стресс? А знаешь, что лучше всего снимает стресс?
— Ты мне еще листовку вручи, — фыркает Чонин.
— Зачем, когда я могу показать на практике? — хмыкает Чан и улыбается уголком, обнажая ямочку на щеке. — Хватит ломаться, мы оба знаем, что тебе понравится.
— Тебя дезинформировали, — Чонин небрежно машет рукой в сторону старшекурсника, мол, свали отсюда, и решает уйти в другую сторону и выйти через другие ворота, раз уж через эти не дают.
Этот Бан Чан просто заноза в заднице, достает Чонина своими подкатами и недвусмысленными предложениями аж с декабря. Чонин знает, что его друзья уже настолько приелись этой темой, что даже спорят на то, сколько еще Чан будет бегать "за этим первокурсником" и перепадет ли ему что-то вообще. Чонин фыркает, не перепадет. Когда научится нормально разговаривать, а не знакомиться с фразой привет, ты бы шикарно смотрелся в моей постели, тогда и поговорить уже можно будет, а так, что толку. Надо отдать Бану должное, за все это время он Чонина и пальцем не тронул, нигде не зажимал и вообще относился к его личному пространству достаточно уважительно. Издалека он бы даже мог показаться горячим и классным, но стоило ему только открыть рот, как у Чонина глаза закатывались сами.
Хочу прокатить свою детку на своей детке, говорил он, подмигивая Чонину и кивая в сторону своей черной ауди.
Эта машинка просто создана для идеального секса, не хочешь попробовать?
Эй, мышонок, спорим, ты бы потрясно смотрелся у меня на бёдрах?
Камон, дай мне только один шанс, и ты не захочешь от меня уходить, малыш.
Чонин мученически стонет, кто вообще так подкатывает? Отвратительно. То ли дело Хван Хенджин. Чонин вздыхает и пинает камушек под ногой. Высокий, красивый, смешной и заботливый. Чонин бы такому без разговоров отдался и поклялся в вечной верности. Хенджин весь такой утонченный и будто окруженный солнечным светом, не то что этот байкер недоделанный, со своими друзьями отмороженными, мысленно фыркает Чонин. Хенджин ведет кружок искусства и драмы, и Чонин совершенно рисовать не умеет, а театр ему вообще не интересен, но какая разница, если можно смотреть на смеющегося Хенджина и оставаться после занятий, чтобы он сам показывал Чонину как что-то нарисовать или отыграть. У Хенджина руки теплые и сами по себе как произведение искусства, как и весь, в общем-то, Хенджин. Чонин случайно и специально ронял карандаши, спотыкался на ровном месте и поправлял невидимые сборочки на рубашках Хенджина, на что тот всегда посмеивался или улыбался мягко и трепал Чонина по волосам.
Чонин решает признаться, спустя очередную неделю тупых чановых подкатов и невозможных хенджиновых улыбок. Он почти уверен в своем успехе, потому что Хенджин ни разу его не оттолкнул и ни разу не дал понять, что ему неприятно общество Чонина. Наоборот, он с большим удовольствием и энтузиазмом всегда оставался помогать младшему оставлять на бумаге грифельные линии, опаляя дыханием чониново ухо и пуская по тому тысячи мурашек.
— Что? — Хенджин улыбается так, что Чонин почти жалеет о своем решении.
— Ты мне нравишься, хен, — ещё раз быстро говорит Чонин, стараясь смотреть Хенджину в глаза, но при этом чувствуя, как внутри лихорадит.
— Ты мне тоже нравишься, — улыбаясь, кивает Хенджин. — Ты веселый и добрый, а если еще стараться будешь, то из тебя выйдет отличный актер.
— Хен, ты не понял. Я тебя люблю.
Хенджин улыбается еще шире, наклоняется немного и треплет младшего по волосам.
— Это очень громкие слова, малыш. Думаю, тебе стоит поднабраться опыта, прежде чем говорить такое непонятно кому, — он смеется по-доброму и уходит из аудитории, оставив после себя как обычно шлейф своего потрясающего одеколона и еще примерно одно разбитое сердце.
Чонин сидит в автобусе на заднем сиденье и злится. Опыта ему мало? У Чонина опыта хоть отбавляй! Ну, может, не очень много, конечно, но для Хенджина достаточно! Ян пинает пустое сиденье перед собой, не обращая внимания на недовольные взгляды немногочисленных пассажиров. Хочется сломать что-нибудь, а потом расплакаться. Или наоборот, он еще не решил. Это все потому что Ян первокурсник. Если бы он был каким-нибудь владельцем компании, Хенджин бы даже не заикнулся про неопытность, сто процентов. Чонин фыркает, подумаешь. Да этого опыта где угодно набраться можно. Но на самом деле хочется скулить. Светлый образ Хенджина рассеивался из мечтаний о том, как они бы мазали друг друга красками в мастерской и целовались, целовались, целовались, а потом бы ходили на премьеры пьес в театр и снова целовались.
— Да и не нужен ты мне! — тихо бурчит Чонин, челку со лба сдувая. — Я вон... Я вон сейчас...
В голову вдруг приходит идея, и Чонин думает, мол, будь что будет. Берет у Уджина адрес и выходит на следующей остановке.
Чан натягивает после душа футболку, что-то напевая себе под нос и идет ставить чайник. Завтра вечером их снова ждет убойный концерт, где он, Чанбин и Джисон, группа под именем 3RACHA, снова взорвут весь клуб. Когда-нибудь им предложат контракт на миллион долларов США, и вот тогда заживеееем, думает Чан, довольно хмыкая и параллельно проверяя ленту в твиттере. В дверь звонят — Чан хмурится: он никого не ждет так рано — а потом еще стучат, для верности.
Чан почти не верит, когда видит на пороге Чонина. Того самого Чонина, который даже не посмотрит лишний раз в его сторону, а если и посмотрит, то так, будто Чан с последней мусорки выбрался. Того самого, о котором Чан ноет друзьям уже несколько месяцев, и о котором в запароленных заметках в телефоне — тексты недописанные.
— Твое предложение еще в силе? — с порога спрашивает Чонин и, предупреждая вопрос Чана, добавляет: — Про снятие стресса.
Чан смотрит сначала неверяще, а потом расплывается в усмешке, жестом приглашая войти. Чонин заходит без лишних слов, разувается и вопросом в глазах спрашивает куда идти. Чан просто кивает в сторону ближайшей двери и говорит, что присоединится через несколько минут. Чонин безразлично жмет плечами и проходит в комнату, оставляя на пороге рюкзак. Злится. Что этот Хван Хенджин о себе возомнил? Ужасно. Ян просто хочет забыть и забыться, мысленно надеясь, что дорвавшийся до долгожданной добычи Чан вытрахает из него всю душу так, что сил не останется даже на мысли об этом придурке. Параллельно в голову приходит мысль, что раз уж Бан добился своего, теперь он от него отстанет, так что решаются сразу две проблемы. Чонин угрюмо усмехается, докатился. Он тащит с себя джинсовку и хватается за ремень на брюках, но хриплый голос Чана за спиной его останавливает.
Чонин оборачивается и видит, как Чан ставит на тумбочку рядом флакон с лубрикантом и кладет презервативы. Чонин снова жмет плечами, мол, как хочешь, меньше работы, и остается стоять, наблюдая за тем, как старший снимает футболку, оставаясь в домашних шортах. Чан кидает ложись, и как только Чонин слушается, опускаясь на постель, забирается следом и нависает над младшим, внимательно глядя в чёрные глаза.
— И что же заставило тебя сдаться, мышонок? — интересуется Чан, поднимая бровь и легко касаясь губами подбородка Чонина, стараясь не разрывать при этом зрительного контакта.
— Не лезь, — холодно предупреждает Чонин.
Чан обжигает пристальным взглядом и влажно целует в шею. Опускает ладонь куда-то к ремню на чониновых брюках и, забравшись под футболку, гладит большим пальцем.
Чан накрывает губы своими, оттягивает нижнюю и легко прикусывает. Он не спешит, и Чонину непонятно, почему. Это бесит его еще больше. Чан горячо прикусывает мочку уха и мычит вопросительно, ожидая ответа.
— Сказал, не лезь, — Чонин непреклонен. — Ты хотел со мной переспать, вот я здесь. И можешь обойтись без прелюдий.
Чан смеется мягко куда-то в шею, и Чонин внезапно ощущает, как его накрывает волна мурашек. Старший снова целует, тягуче и на этот раз с языком, углубляет все больше, так, что Чонин понимает, что начинает возбуждаться, потому что внизу живота будто узел тугой затягивается, и сердце вдруг биться начинает быстрее. Чан отрывается от него только затем, чтобы снять с мальчишки футболку, и снова прильнуть.
— Нет, мышонок, — улыбается он, отстранившись и глядя Яну прямо в глаза. — Сегодня я выиграл в лотерею, и буду наслаждаться своим выигрышем сполна.
Чан спускается ниже и останавливается над чониновым животом. Касается горячими губами, и Чонин невольно мелко вздрагивает, ощущая кожей усмешку старшего. Не прекращая медленно выцеловывать влажные узоры, он ведет ладонями по телу и останавливается на груди, касаясь напряженных сосков. Чонин, до этого следивший за действиями Чана, издает судорожный вздох и откидывается головой на подушки. Кажется, Чан очень неплох в таких делах, поэтому первокурсник решает просто отдаться ситуации и постараться не думать ни о чем, пока неожиданно приятные губы и руки Чана выделывают все, что хочет их хозяин. А хотел Чан многого.
Он поднимается поцелуями до груди и касается языком горошинки, а потом накрывает губами и начинает посасывать. Чан почти лежит на Чонине, и его губы трогает улыбка, когда он чувствует животом возбуждение младшего. Поднимает глаза, но натыкается только на задранный подбородок, отчего не удерживается и, поднявшись, проходится языком по адамову яблоку. Чонин выдыхает и смотрит на Чана немного расфокусировано, только чтобы наткнуться на его горящий взгляд. Чан смотрит в сторону, туда, где правая рука Чонина немного сжимает одеяло, и берет его ладонь в свою. Снова смотрит в глаза, и от этого, если честно, Чонина немного потряхивает. Чан раскрывает сжатые в кулак пальцы Яна и целует в ладошку, а потом тянет к своим волосам, и Чонин, понимая все без слов, запускает пальцы во вьющиеся волосы. Вау, мягкие. Чан снова опускается и целует в губы, добавляет язык. Чонин стонет тихонечко и сжимает пальцы в волосах, заставляя Чана снова усмехнуться. Он держит пальцами подбородок Яна и толкается языком глубже, после отстраняясь с довольным видом и отмечая румянец на щеках младшего.
— Фенечку нравятся мокрые поцелуи, — тихо смеется он и проводит носом по скуле.
Чонин ничего не отвечает, только дышит часто и взглядом мыльным мажет. Как-то не так он представлял себе быстрый расслабляющий перепихон с Чаном, но сейчас у Чонина вообще все мысли по словам разбегаются, потому что в брюках жмет очень сильно, и все, чего хочется, это—
Чан будто мысли читает и опускает руку на пах, вызывая у Чонина какой-то звук, похожий на очень короткий скулеж.
— Неплохо, — довольно отмечает Чан, поглаживая пах. — Но на скорый конец не рассчитывай, ушастый.
Он расстегивает брюки и тащит их вниз, снимая, но белье не трогает. Только смотрит на топорчащиеся боксеры с небольшим пятнышком на ткани. Устраивается между чониновых бедер, последний привстает на локтях и смотрит, блестит черными глазами. Чан разводит бедра младшего шире и касается губами внутренней стороны, лижет широко и смотрит прямо в глаза. Чонина потряхивает, но взгляд он не отводит, видит, как Чан мокрыми поцелуями спускается прямо к промежности. Чан медлит несколько секунд, усмехается, предвкушая, и —широко ведет языком по ткани боксеров вдоль напряженного члена.
Чонин громко охает и обратно на подушки откидывается, потому что смотреть больше сил нет, потому что руки больше не держат. Чан лижет снова и после целует везде, скользя ладонью по бедру под белье и сжимая ягодицу. Он решает парня совсем извести и чуть-чуть, совсем легко прикусывает ствол, чтобы из Чонина вырвался новый стон. Старший приспускает резинку белья, освобождая красную сочащуюся головку и приникает губами. Чонин от нахлынувших ощущений скулит и пытается ноги свести, но Чан бедра держит крепко своими сильными руками. Ян только приподнимает голову, чтобы увидеть на бедре широкую ладонь с выступившими венами и, застонав, откинуться обратно. Чонин уже почти жалеет, что подписался на это, на такие муки он явно не рассчитывал. Чан тем временем от белья, наконец-то, избавляет, ведет языком по мошонке, стволу, кончиком языка обводит головку, и Чонин всхлипывает.
— Чан, я больше не могу, — почти жалобно. — Я сейчас... Чан, дай мне...
— Что тебе дать, Чонин? — слышится хриплый голос Чана, а после он берет в рот. Чонин шипит.
— Дай мне... — снова как в бреду бормочет Ян, выгибаясь в спине и толкаясь бедрами. Чан берет глубоко, втягивает щеки, помогает рукой. Чонин хнычет. — Я сейчас кончу!
— Кончишь, — согласно кивает Чан, довольно улыбаясь и доводя рукой. — А потом еще и еще. И поверь, в следующие разы я не буду так добр.
Чан вдруг вмиг оказывается рядом и опаляет рваным дыханием ухо.
— Тебе придется умолять, — хрипит, а после кусает, и Чонин, вскрикивая, выгибается и пачкает руку старшего.
Чонин дышит тяжело, в голове белый шум, и он запускает пальцы в свои влажные волосы и сжимает их, пытаясь понять, что сейчас произошло. Сердце колотится, а горячие губы снова где-то на шее. Чан засасывает кожу и зализывает потом, поднимается к покусанным губам и тянет за нижнюю. Чонин отвечает лениво, у него сил почти нет, он только снова сжимает в чужих волосах тонкие пальцы и чувствует, как чанова рука поглаживает низ живота. Чонин обреченно застонал, осознав, что возбуждается снова.
— Ты мучил меня так долго, мышонок, — раздается голос Чана где-то между тысячами поцелуев. — Теперь моя очередь.
Чонин хочет сказать, что так и думал, что Чан ненормальный, и вообще, если бы не Хенджин, он бы никогда к нему не пришел, но только открывшийся было рот Чан затыкает глубоким поцелуем, разводит чониновы бедра шире и прижимается пахом — к чонинову. Младший глаза распахивает, потому что стоит у Чана нехило, и, чисто из мужской солидарности, тянется к резинке шорт, чтобы забраться рукой под — и услышать сдавленный стон. Чан отстраняется и убирает руку Чонина, а на вопросительный взгляд отвечает:
— С этим ты еще наиграешься, но не сейчас.
Чонин не успевает ничего ответить, когда Чан разворачивает его на живот и ставит в коленно-локтевую.
— Вид потрясающий, — комментирует Чан и ведет ладонью по пояснице вниз до ягодиц, после чего звонко шлепает по одной и крепко сжимает. У Чонина вырывается вздох.
— Ты можешь не быть таким ужасным? — хрипит Чонин, ожидая второй круг ада, и получает ещё один звонкий шлепок по другой ягодице, снова охает.
- Хотел бы я извиниться за свое поведение, но твое, мышонок, было намного хуже, — Чан поглаживает, прежде чем шлепнуть снова, удовлетворенно посмотреть на краснеющую кожу и услышать стон Чонина. — Морозить меня так долго, чтобы потом заявиться ни с чего и попросить вот это? — Чан наклоняется к уху младшего. — Надеялся быстро уйти? — кусает куда-то в загривок, снова шлепает, а Чонин скулит.
Чан вдруг отстраняется, оставляя на месте горячих ладоней холод, но Чонин слишком измучен и взбудоражен эмоциями, чтобы даже шевельнуться, а потому просто продолжает стоять на локтях и переводить дыхание. Он слышит, как шуршат чановы шорты и чпокает крышка, наверное, флакона с лубрикантом. Чан оказывается рядом слишком внезапно, так что Чонин вздрагивает, когда дыхание снова опаляет затылок, а к заднице прижимается горячий чанов стояк. Чан расставляет чониновы ноги пошире и отстраняется. Чонин знает — разглядывает, и от этого осознания вдруг начинают гореть уши и пылать щеки. Он чувствует, как Чан прижимается губами к левой ягодице, кусает и подставляет палец с холодной смазкой ко входу. Чонин хмурится, когда палец проникает, но, в целом, ничего смертельного не происходит. Чан завороженно смотрит на то, как в дырочке исчезает его палец и тяжело дышит — терпеть становится все сложнее, но больше всего ему хотелось доставить такое наслаждение Чонину, чтобы он просто не смог уйти.
— Интересно, кто был до меня, — немного расстроенно тянет Чан и, не удержавшись, снова шлепает по покрасневшей ягодице. — Я-то думал, ты приличный мальчик, Ян Чонин.
— Просто заткнись и де- ах! — Чонин не заканчивает фразу, ощущая в себе уже два пальца, которые очень удачно прошлись по нужной точке.
— Фу, какие грубые нынче мышата, — Чан ведёт носом по чониновой шее и снова кусает в загривок, заставляя Яна судорожно выдохнуть.
Он разводит пальцы на манер ножниц, намеренно проходясь по простате и выбивая из измученного Чонина все новые и новые стоны. А у Чонина уже все, какой Хенджин, о чем вы, он даже своего-то имени сейчас не вспомнит, сознание плавится, очень жарко и очень хорошо, по спине горячие поцелуи, и — о боже! — теперь три пальца. У Чана глаза блестят лихорадочно, по виску стекает капля пота, но Чонин сейчас такой потрясающе прекрасный, что Бан почти верит в то, что умер или, на крайняк, что ему это снится, потому что ну не мог этот строптивый фенек сам к нему заявиться с просьбой отодрать его за все хорошее. Чану удовольствие почти маниакальное доставляет при каждом толчке касаться небольшого уплотнения, темп при этом ускоряя, потому что Чонин в спине выгибается красиво, за простыни хватается до побелевших костяшек, дышит рвано и стонет сумасшедше. Чонин тянется к своему члену и открывает в немом крике рот, быстро доводя себя до разрядки. Чан не мешает, пускай, это не спасет малыша от третьего раза. Когда Чонин скулит и, излившись, падает на кровать, тяжело дыша, Чан вытаскивает пальцы и переворачивает его на спину.
— Чан, нет, — только и может вымолвить Чонин, его грудь вздымается и опускается тяжело и быстро. — Я не смогу...
— Сможешь, мышонок, — заверяет Чан и, разведя потрясающие бедра пошире, устраивается между.
У Чонина сил сопротивляться просто физически нет, он бы и хотел - да не смог. Он вообще счет времени потерял, сколько его Чан уже изводит? Полчаса? Час? Сутки? В голове все еще фейерверки после оглушительного оргазма, и что сейчас от него Чан еще хочет — непонятно, но вдруг Чонин чувствует как горячая головка проходится между ягодицами и погружается в него. Он машинально вскидывает бедра, и Чан толкается глубже, заставляя Чонина поморщиться. Чан тяжело выдыхает, медленно выходит и входит снова, в этот раз проходясь ровно по комку нервов, и Чонина словно током прошибает, а член снова поднимается. Чан делает поступательные движения медленно всего еще пару-тройку раз, но дальше уже сдерживаться выходит плохо, и он подтягивает Чонина за бедра ближе и входит резко, на всю длину. Чонин давится воздухом, кусает ребро ладони и хнычет, на глазах даже слезы появляются, но не от боли, а оттого, что так хорошо не было никогда. Он матерится, скулит, зовет Чана и целует его жадно, сжимает пальцы в его волосах и глаза закатывает. Чан поднимается, опускает на напряженный чонинов живот ладонь и замедляется, двигается плавно, а Чонин хочет орать.
— Чан, я не могу, — стонет он, метаясь по подушкам. — Я сейчас--
— Не сейчас, Чонин, — твердо бросает Чан и сжимает член младшего у основания, вызывая скулеж.
Чонин слепо тянет руки к невозможным чановым рукам с выступившими синими венами, пытается убрать, извивается и бедра подкидывает, надеясь задать темп самому, на что Чан только усмехается, продолжая издеваться.
— Хорошо! — скулит Чонин и распахивает глаза, встречаясь с тяжелым чановым взглядом. — Я прошу тебя.
— Просишь что, Чонин? — его собственное имя вместо привычного "мышонок" бьет набатом в чониновой голове, и ладно, он согласен встать на колени и гавкнуть сейчас, если Чан скажет, только пусть начнет двигаться нормально, иначе Чонин сейчас умрет.
Чан двигается размеренно, оставляя по груди и плечам мокрые следы, Чонин выгибается, и Чан подхватывает того под поясницу. Чонин хватается за широкие плечи и прижимается всем телом к чановой груди, приникает к зацелованным полным губам и целует очень чувственно, переплетая языки, ведя по кромке зубов, чуть прикусывая чужие губы. Чан обнимает крепко и поднимается вместе с младшим, усаживая того на бедра и позволяя ему вести. Чонину дважды повторять не надо, он укладывает старшего на лопатки и устраивается поудобнее, не забыв перед этим оставить на чановых губах еще один, совсем безобидный поцелуй. Чонин аккуратно насаживается на выскользнувший ранее член и стонет. Чан думает, что Чонин — это искусство, а Чонин ничего не думает, он только упирается ладонями в чанову грудь и бедрами подмахивает, ускоряя темп. Чан крепко сжимает мальчишескую талию и поглаживает большими пальцами, смотрит на Чонина и запоминает каждую мелкую деталь. Как тот рвано дышит и жмурится, как ко лбу и вискам прилипли влажные волосы, как потрясающе выглядят раскрытые чониновы губы, из которых вылетают такие крышесносящие стоны, что Чан бы готов душу продать за хотя бы еще один такой раз с Чонином. Ян сжимается, и Чан стонет, слишком узко, слишком хорошо. Чонин же уже давно стонет как-то рвано, будто срывается, и очень высоко, продолжая сжиматься через раз, и Чану не нужно чониново предупреждение, чтобы понять, что тот на грани. Чан и сам на грани уже, потому что терпел неимоверно, а Чонин стонет так сладко и сжимается так хорошо. У Чонина искры из глаз, он стонет протяжно и падает на Чана, позже чувствуя, что Чан дошел тоже. Младший соскальзывает и скатывается на бок, лежит, закрыв глаза и тяжело дыша.
Позже Чан все убирает, потому что сил у него осталось немного больше, чем у кончившего три раза подряд Чонина. Выйдя из душа, он будит первокурсника, отправляя его в душ тоже, и Чонин сонно плетется, опираясь на все стены. Оба засыпают крепко, сразу, только Чан во сне сгребает в охапку Чонина и утыкается носом в тёмные волосы.
Когда Чонин просыпается, половина кровати пустует, а сам Ян внезапно отмечает, что чувствует себя невероятно отдохнувшим. Хоть тело и ломит немного, но он от этого почему-то такой кайф получает, будто только что вышел с трехчасового первоклассного массажа. Да уж, массажа, усмехается Чонин. Он в чановых, неизменно чёрных футболке и шортах, шлепает босыми ногами на кухню, откуда чувствуется запах какой-то еды. Чан стоит у плиты, спиной к нему, и ловко с чем-то управляется.
Оборачивается, чтобы увидеть какого-то даже смущенного Чонина, почесывающего шею и неловко переминающегося с ноги на ногу.
— Проснулся? Садись, я как раз дожарил яичницу. Сейчас кофе тебе налью.
Чонину неловко, он проходит за стол и садится, поджимая под себя ноги. Чан ставит тарелку с дымящейся яичницей с томатами и наливает из кофейника кофе. Садится напротив.
Наступает неловкая пауза, и Чонин пробует яичницу. Решает завести светский разговор ни о чем, лишь бы избавиться от гнетущей тишины. Зря.
— Вкусно, — говорит он и тушуется, надо добавить что-то еще. Чонин не думает, когда ляпает: — Ты умеешь жарить, — мысль вдруг кажется ужасно пошлой, и Чонин опускает взгляд, тихо добавляя: — яичницу.
— Да я не только яичницу жарить умею, — ожидаемо рефлексирует Чан и усмехается. Он, в отличие от Чонина, глаз с него не сводит и ничего не смущается.
Чонин вспыхивает и утыкается лицом в кружку с кофе. Отвратительно, он сам, по собственному желанию приперся к Чану, чтобы переспать с ним. К тому самому Чану с отвратительными пошлыми подкатами, на которого Чонин фыркал каждый день и зарекался хоть когда-нибудь сделать малейший шаг в его сторону.
— Что ты, язык проглотил? — добродушно интересуется Чан, его откровенно веселит смущение Яна, и он решает добавить масла в огонь. — Или голос сорвал, потому что тебе так понравилось вчера скакать на моем—
— Боже, прекрати!! — Чонин отбрасывает вилку и закрывает ладонями лицо. — Тебе обязательно быть таким отвратительным??
Чан хохочет. Он продолжает кидаться подобными фразами весь завтрак, отчего поесть спокойно у Чонина не получается совсем. Он собирается в универ, мысленно проклиная себя и судорожно подыскивая модели поведения в подобных ситуациях. Жаль только, проблема в том, что подобных ситуаций у Чонина было аж целых ноль. Чонин абсолютно точно никогда никому не расскажет, что еще никто никогда не доставлял ему такое удовольствие. Он поправляет челку у зеркала в прихожей, стараясь игнорировать теплый и абсолютно влюбленный взгляд Чана в свою сторону. Он стоял рядом, прислонившись плечом к стене и, улыбаясь, провожал младшего на учебу. Чонин чуть ли не с боем отказался, чтобы его подвозил Чан, и Бану ничего не оставалось, как пожать плечами.
— И все же, — начинает Чан. — Я просил у тебя один шанс, и ты мне его любезно предоставил. Давай честно, это был лучший секс в моей жизни.
— Рад за тебя, потому что больше тебе такого не светит.
Чан смеется и лохматит ладонью волосы Чонина, которые тот несколько минут поправлял перед зеркалом. Чонин фыркает и уходит, хлопая дверью, но Чан знает — Чонин вернется.