Квартира 48

Я живу в простой московской пятиэтажке в квартире под номером 47. Соседствует со мной, естественно, квартира, на двери которой чуть-чуть косо висит жёлтая табличка с числом 48. Именно об этой квартире и пойдёт речь.
И нет, опережая вопросы — в этой квартире, насколько я знаю, за всю её сорокалетнюю историю никто не умирал. Люди, которые в ней жили, не жаловались на странные шумы и видения или на то, что стулья в ней сами собой скользят по полу. По всем признакам это среднестатистическая однокомнатная квартира со всеми удобствами, идеальное обиталище для одиноких молодых (и не очень) людей. Собственно, даже среди местных жильцов она не пользуется дурной репутацией, никаких баек и легенд «о нехорошей квартире» здесь отродясь не было. Если подумать, то я, наверное, первый и единственный, кто заметил, что в квартире номер 48 происходит что-то неладное — и то лишь из-за того, что живу в непосредственной близости от неё.
Живу я в этом доме двадцать восемь лет, и за это время у квартиры сменилось шесть жильцов. Учитывая, что квартира ещё с советских времён была съемной, это не так уж много. Но обстоятельства, при которых выселялся каждый из арендаторов, были примечательными.
Когда я только переехал в квартиру 47, соседнюю квартиру занимал благообразного вида пенсионер в очках — типичный советский интеллигент. Как и было положено образованному человеку тех лет, он выписывал кипу газет и журналов, и я часто встречал его на лестнице, когда он спускался к почтовому ящику. Мы с ним здоровались и перекидывались иногда парой фраз о погоде и футбольных матчах (мы оба яро болели за «Спартак»). Где-то года через два я заметил, что поток корреспонденции для пенсионера стал чахнуть — никаких больше толстых журналов и профильных изданий, только практически обязательные для каждого уважающего себя гражданина «Правда» и «Известия». Потом почтальон перестал носить и их, и почтовый ящик квартиры 48 опустел. В тот период, когда «Правду» ещё доставляли, я видел иногда своего соседа в подъезде, и его внешний вид ясно давал понять, что у человека большие нелады со здоровьем. Ну что ж, возраст у него был преклонный, медицина у нас сами знаете какая, так что мне оставалось только посочувствовать ему. Потом я перестал его видеть — казалось, пенсионер не выходит даже в магазин за продуктами, не выносит мусор. Через пять лет после моего заселения он окончательно уехал куда-то — по слухам, на деревню, и в тот последний раз, когда я видел его при отъезде, он произвёл на меня тягостное впечатление. Впалые серые щеки, потухшие глаза, абсолютно белые волосы клочьями, дрожащие руки, комплекция дистрофика — это была лишь бледная тень полноватого энергичного старичка, с которым я знакомился пять лет назад.
После него квартира пустовала пару месяцев, потом в неё заселился молодой рабочий. С ним мне особого контакта установить не удалось — молодой человек вечно куда-то спешил и был себе на уме, уходил рано утром и возвращался поздно вечером. Это поначалу. Прошла пара лет, и он начал проводить внутри своей квартиры гораздо больше времени. Кое-кто шушукался, что он крупно провинился на работе и его уволили. Постепенно стало ясно, что бывший рабочий крепко прикладывается к бутылке: когда я его в кои-то веки замечал в подъезде или около дома, в его руке всегда была авоська либо с большой банкой пива, либо с бутылкой «Русской водки». Я ещё удивлялся, откуда у него средства на регулярную выпивку и оплату аренды, если он практически безвылазно сидит в квартире. Внешний вид у парня, как у всякого стремительно деградирующего алкоголика, преображался не в лучшую сторону: грязная мятая одежда, постоянный перегар, болезненная худоба, круги под глазами, отёчная кожа... За пять лет он постарел буквально на четверть века. Потом и вовсе умер — подрался ночью в очереди за очередной бутылкой горькой, и его там пырнули ножом.
Следующим жильцом был мужчина средних лет. Примечателен он был тем, что ездил на огромном чёрном «джипе» с тонированными стеклами (к тому времени стояла середина девяностых, и подобный транспорт вполне однозначно указывал на то, к какой касте принадлежит его владелец). Про него я ничего определённого сказать не могу. Вроде бы какие-то торговые ларьки он держал, которых тогда в городе было как грибов после дождя, попадал в больницу после разборок с «братками», водил к себе женщин лёгкого поведения... У меня тогда были собственные серьёзные проблемы, и за жизнью соседей я особо не следил. Но за те пять лет, которые коммерсант жил в квартире 48, он тоже таял, как спичка. На исходе его пребывания там розовощекий молодчик с бульдожьим взглядом обернулся едва ковыляющим по ступенькам трясущимся доходягой, чьи жидкие волосы сыпались с головы на каждом шагу. Оно, конечно, можно попенять на нервную профессию и последствия тех самых больничек, но...
После того, как «новый русский» пропал бесследно (точных обстоятельств, увы, не знаю), квартира пустовала недолго. На этот раз это была женщина с ребенком лет пяти. Говорили, что она бухгалтер. Днём она ходила на работу и оставляла ребенка одного — видимо, на детский сад не хватало денег или же очередь была длинная, как обычно. И что бы вы думали?.. Через два года, когда ребенку пришла пора ходить в школу, она уволилась с работы и стала сидеть дома, да и ребенка отказалась пускать в школу. К ней наведывались работники социальных служб, так она устроила им такой скандальчик, что всё было слышно через стену в моей квартире. Потом они ещё несколько раз приходили, но в итоге, похоже, решили махнуть рукой — во всяком случае, ребёнок так и не пошёл в первый класс. В остальное время, когда женщину не трогали, в квартире было всё спокойно, ребёнок не кричал, мать не пила и мужиков не водила. Так продолжалось несколько лет, потом однажды в моё отсутствие (дело было летом, я был на югах в отпуске) соседи услышали громкий плач и вызвали милицию. Те вскрыли дверь квартиры и увидели, что женщина без сознания лежит в горячей ванне. Ишемический инсульт. Её, как мне сказали впоследствии, откачали, но она слишком долго оставалась без медицинской помощи и окончательно в себя не пришла — проще говоря, стала инвалидом, прикованным к постели. Что стало с ребёнком, отдали ли его в детдом или нашлись родственники, согласные его усыновить, не знаю — но Фёдор Андреевич с 45-й мне рассказал, что сама Галина (та женщина) выглядела прямо-таки живым трупом, причём ни на какой инсульт это списать было нельзя: восковая кожа, дряблое лицо, какие-то язвы на руках и на шее, вес — кило максимум сорок...
Именно после этого четвёртого жильца и красочного рассказа Андреича у меня в голове, что называется, щелкнуло. Последовательность событий сложилась в жутковатый ряд, и я принял решение в дальнейшем пристально следить за тем, что творится в квартире 48.
Пятым был ещё один пенсионер-одиночка. Впрочем, на этом его сходство с тем тихим вежливым интеллигентом из восьмидесятых заканчивалось. Это был желчный сгорбленный старикан маленького роста, постоянно что-то ворчащий себе под нос и провожающий любого встретившегося ему на пути человека злобным взглядом своих сверкающих глаз. Вроде бы он был не совсем русским, а каких-то восточных кровей, но не суть. Старик был глуховат и по вечерам включал на полную громкость телевизор, чем мешал спать и страшно раздражал меня. В ответ на любые претензии он разражался крикливым карканьем, мол, он будет жаловаться туда и сюда, что обижают старого больного человека и ущемляют его права. В общем, сосед был пренеприятный, и, наблюдая в последующие четыре года его ускоренное дряхление, я не испытывал особой жалости. За это время он стал с трудом передвигаться при помощи трости, полностью облысел, у него выпала половина зубов, к тому же он стал практически слепым. Собственно, слепота и стала причиной того, что его в итоге увезли в дом престарелых — сам себя обслуживать старый хрыч уже больше не мог. Когда его выносили, он громко матерился и клял весь свет, начиная с санитаров и заканчивая неблагодарными родственниками, которые решили сжить его со свету, отправив гнить в доме престарелых.
Последний на сегодняшний день жилец обитает в квартире уже почти четыре года. Это молодая девушка-студентка, которая приехала откуда-то из глубинки и успешно поступила в ВУЗ. Но числится ли она там по сей день — за это я ручаться уже не могу. Когда я впервые увидел её — свежую, красивую, только делающую шаг во взрослую жизнь, — у меня упало сердце. Собравшись с духом, я однажды вечером постучался к ней в дверь и рассказал всё, что знаю о квартире, которую она заняла, и посоветовал ей подыскивать себе другое жилище. Однако это юное создание, видимо, посчитало меня за сбрендившего старикана и только посмеялось. Нет, конечно, она пообещала «что-нибудь предпринять», но то лишь чтобы отвязаться от меня. На деле она как жила, так и живёт там до сих пор. Вот разве только на учёбу ходить с некоторых пор перестала. И опять же встаёт вопрос, как она оплачивает аренду — и вообще, кто владелец этой странной квартиры? Я за все двадцать восемь лет хозяина ни разу не видел: жильцы заселялись и покидали квартиру исключительно самостоятельно.
* * *
На днях перед майскими праздниками на лестничной клетке я увидел свою соседку. Редкий случай, надо сказать — она практически исчезла из виду ещё полгода назад. Выглядела она хуже некуда. Лицо осунулось, скулы заострились, глаза стали какими-то выпученными, в них проступали красные прожилки. Во время короткого разговора со мной было хорошо слышно, как она постоянно скрипит зубами. Мне её вид напомнил какую-нибудь наркоманку. Кто её знает, может, она и вправду стала наркоманкой.
— С вами всё в порядке? — спросил я.
— Да, всё хорошо, — ответила она нервно, пытаясь пройти мимо.
— Вы плохо выглядите. Помните, что я говорил вам тогда, несколько лет назад, про вашу квартиру?
— Помню, — она посмотрела на меня с такой неприкрытой злобой, будто я нанёс ей страшное оскорбление. — Так вы дадите мне пройти?
— Простите, — я отодвинулся в сторону. — И всё-таки лучше бы вам съехать, пока не поздно.
Она сделала пару шагов в сторону своей квартиры, потом остановилась и обернулась, услышав мои слова. Лицо её напоминало скелет.
— Мне там хорошо, — сказала она. — Нет никакой причины съезжать. Вы не представляете, КАК там хорошо.
После этого она подошла к двери квартиры, повозилась немного с замком, гремя ключами, потом вошла, захлопнула дверь и двинула железный засов с той стороны. Я несколько секунд тупо смотрел на криво приколоченную желтую табличку с номером 48, потом вздохнул и пошёл к себе