МУЧЕНИКИ* (Part 3)
От бродяг невыносимо воняло. Следуя за ними по пятам, держась на почтительном расстоянии, Гриша то и дело брезгливо зажимал нос: смрад разрытой могилы!
Рыжая парочка, мальчик и девочка, оба — на одно лицо. Им едва хватало прыти, чтобы петлять и уходить неопрятными дворами от своих преследователей. Огромные вонючие бродяги лишь на первый взгляд казались неуклюжими.
Матерясь, Гриша пытался угнаться за ними. Он сам не знал зачем, какое-то безотчётное чувство долга свербело в душе.
«Эти чёрные собаки, из-за которых Влад с его дружком обосрались, появились неспроста. Это точно твоя работа, рыжая!»
На адреналине Гриша не заметил, как из облезлых дворов погоня переместилась в центральный городской парк.
Ушибы и порченые руки всё ещё ныли, но это терпимо, главное — не думать о боли.
Запущенный парк изобиловал разросшимся кустарником, погоня замедлилась.
— Попались, сучата! — сипло каркнул один из бродяг. — Двигайте сюда. Резче, я их долго не удержу!
Двое других уродов в лохмотьях затрусили к своему товарищу, бурча что-то нечленораздельное. Ветер делал их булькающие голоса едва различимыми.
«Зачем я это делаю? Что я могу против этих здоровенных ублюдков? Всё, что я могу, это врезать одному по яйцам, а дальше? Они навалятся на меня втроём и разорвут на клочки. Так зачем же, чёрт побери, я это делаю?»
Гриша смотрел на двойняшек, а видел почему-то себя. Слабого, никому не нужного, всеми брошенного. Он смотрел на огромных бродяг, что полукольцом загоняли детей в овраг. Перед глазами всплывало раскрасневшееся мясистое лицо отчима, из глубины трусливой душонки всплывал гнев. Да! Он вспоминал приёмного отца и ту силу, которая помогла его одолеть.
Осторожно подбираясь к месту стычки через заросли бузины, Гриша наблюдал за охотой и не верил своим глазам.
Двойняшки пытались на лопатках уползти в тень. Их лица и части тела, свободные от одежды, покрывались густой серой шерстью. Отсюда было видно, как гуляют под кожей мышцы и сухожилия, меняя своё положение. Они почти принимали форму лисиц, но ничего не выходило: увесистые кресты на шеях бродяг тут же загорались ослепительно-ярким светом, а лисы снова становились парочкой перепуганных цыганят.
— Пустите, грёбаные ублюдки! — заверещала девчонка. — Если об этом узнает мой отец, тени целую вечность будут рвать вас на части!
— Кричи сколько угодно! Кричи-кричи. Ты даже представить себе не можешь, сколько кожи я могу снять с тебя, прежде чем ты подохнешь. — Раздувшийся, напоминающий утопленника бомж смачно харкнул рыжей в лицо. — Никаких больше теней, маленькая паршивая сука! Один лишь Свет Божий!
«Надо разглядеть их туши повнимательнее, — думал Гриша. — У таких отвратительных тварей наверняка весь ливер прогнил!»
Громко и жалобно заскулил мальчишка. Долговязый и тощий бомж, похожий на полуразложившийся труп, наотмашь ударил его огромной ладонью-лопатой.
— Никогда, слышите, никогда этим городом не будут править кровососы! Безбожники не могут противостоять теням! — Рыжая не сдавалась.
— Теперь всё изменилось, — пробулькал «утопленник», — с нами Бич Херсона, и он привёл нового бога! У нас теперь будет свой бог, маленькая паршивая сука, свой бог! Ты слышишь? Больше. Никаких. Теней. Бхоль…
Бомж с удивлением посмотрел на палку, торчащую из его живота. Он медленно перевёл взгляд на атаковавшего и отшатнулся. Его тухлые кишки вперемежку с гнилой жижей хлюпко упали в траву.
Гриша с интересом смотрел, как его собственные руки оказались внутри других рук — длинных, переливающихся неописуемыми, несуществующими в нашей реальности цветами. Обычная сосновая палка, зажатая в его ладони, стала стержнем призрачного посоха, и этот оружие карало! Бродяги вдруг стали просвечиваться как на рентгене. Гриша подметил, что у одного из уродцев пульсирует правый бок: бубоны в печени. Один взмах узловатым призрачным посохом, и больные внутренности лопнули прямо внутри брюха. Бомж закашлял, сплёвывая зелёную жижу. Глянув на Гришу единственным воспалённым глазом, жёлто-розовым в свете парковых фонарей, уродец вздохнул несколько раз и, громко пустив ветра, рухнул замертво.
— Так, так, так. Успокойся, — третий бомж, долговязый, похожий на полуразложившегося покойника, поднял руки в примирительном жесте, — я всё понял, малец. Мне три раза объяснять не надо. Я сваливаю!
Гриша чувствовал, что он почти при смерти. Если бы не сила его могучего «призрачного покровителя», он давно бы рухнул без сознания. Сил уничтожить третьего уродца явно не хватит. Он проводил взглядом сутулую фигуру, растворяющуюся в тенях.
— Зря ты его отпустил, — сказала Рыжая, сдувая непослушную седую прядь с востроносого лица. — Он расскажет своим про тебя и приведёт других.
— И так много шуму наделали. — Гришино нутро горело, он скривился от невыносимой боли. — Нам нужно брать с него пример. Сваливаем, пока менты не объявились.
Рыжая попыталась поднять своего брата, но тот лежал, тяжело дыша, распластавшись на траве.
Гриша всё ещё мог смотреть сквозь плоть. Этот «рентген» в глазах уже угасал, но он отчетливо видел, как слабеющее сердце толкает по телу рыжего мальчишки порченую кровь.
— Он отравлен, долго не протянет.
— Это яд бруколака! Покусали его, твари. — Рыжая взяла Гришу за руку и с мольбой посмотрела на него своими светло-карими, медовыми глазами. — Исцели его! Ты же умеешь.
— Умею… — Парень вспомнил наркомана в заброшенном кафе; вспомнил, как спас жизнь дочке директора ветучилища. О том, как хреново стало после этого всего, вспоминать не потребовалось: пережжённые вены напоминали о себе каждое мгновение. — Попробую что-нибудь сделать.
Он склонился над пареньком и что-то зашептал. Слова сами слетали с губ, рождаясь где-то вне его сознания.
Гриша вытянул мизинец и аккуратно ввёл его в сердце паренька, словно бы это была игла шприца. Стало хуже. Скверна теперь побежала по его венам, отравляя организм и так изношенный до предела.
Откашлявшись, рыжий мальчишка пришёл в себя; было видно, как землисто-бледная кожа приобретает свой нормальный цвет. Он улыбнулся и крепко обнял своего спасителя, слабо промычав.
— Не за что, — ответил Гриша, сползая на землю по стволу тополя. Его вырвало. Хлопья буро-зелёной слизи упали на кроссовки. Он почувствовал на плечах чьи-то тонкие пальцы. Неожиданно сильные руки мягко опустили его на траву.
— Тамаш, он точно жрец! Держись, парень! Тебе нужна жертва, иначе скоро от��едешь. Нужно кому-то передать скверну! Жди здесь, я быстро!
С этими словами девушка прыгнула в тень. Спустя мгновение оттуда выбежала серебристая лисица и тут же скрылась в кустах.
Гришу бил озноб. Он видел кошмары наяву: отчим трахал свою подружку, её голова с сочным хрустом проворачивалась вокруг своей оси. Мама хлопотал вокруг них: поправляла простыни, взбивала подушки, приносила воды.
— Мама! — прошептал Гриша и тут же вскрикнул: мать повернула к нему лицо… улыбнулась. И�� её рта и пустых глазниц сочилась сукровица, на пол падали белые блестящие черви.
— Чего орёшь?
Гриша с трудом разлепил загноившиеся веки и сфокусировал взгляд. Над ним склонилась рыжая. В руках она держала большую мохнатую морскую свинку.
— Вот, возьми её. Держи крепче! Постарайся передать ей всю сверну. Ты должен очиститься!
Почти не понимая, что делает, Гриша взял в руки верещащего зверька и крепко стиснул пальцы. Очищение… Становилось лучше. Григорий чувствовал, как дрянь, отравляющая его тело, потихоньку перетекает в морскую свинку. Ещё мгновение — и последняя капля оказалась запертой в теле животного.
Даже на практике в чёртовой ветклинике не доводилось видеть такой страшной агонии: морская свинка бешено завертелась в руках, шерсть начала осыпаться горстями, бока запали, а оголённая кожа покрылась струпьями. Гриша с отвращением отбросил умирающего зверька. Тот ещё раз крутанулся волчком, пискнул, обгадился кровью и умер.
— Так-то лучше! — Девушка похлопала Гришу по плечу. — Спасибо тебе ещё раз за брата, Сынге Ынкис. Меня зовут Кхамали, а это, — она кивнула в сторону близнеца, — Тамаш. Мы яломиште из клана вульпеску.
— Кто-кто?
— Сейчас нет времени на болтовню. Пришлось ограбить зоомагазин ради тебя! Наверняка уже позвонили в мусарню. — Кхамали с задумчивым видом почесала за ухом. — Пока меня не было, тот кровосос стопудняк уже сгонял за подмогой. У новой церкви на Софийской их всегда целые оравы! Так что давай, задницу в штаны и за нами! Я должна представить тебя отцу.
Гриша пожал плечами и неуклюже поплёлся следом за близнецами. А что ещё оставалось делать? Жизнь слишком сильно изменилась за последнее время, чтобы терзать себя новыми вопросами.
В кронах что-то зашевелилось и спугнуло сонных воробьёв. Проводив беспечную троицу взглядом ярко-синих глаз, от дерева отделилась тень и бесшумно приземлилась на траву.
— Инициация точно позади! Мальчишка скоро будет готов! — почти беззвучно прошипело существо, сотканное из мрака. — Ос-с-сталась самая малос-с-с-ть…
Чтобы исключить возможность преследования, пришлось до темноты пересидеть в подвале старого дома. Видно, что это место близнецы посещали регулярно: на бетонных стенах висели плакаты с логотипами популярных групп, по углам стояли линялые кресла, на полу лежал ковёр. Гриша растянулся на продавленном диване и проспал до самого вечера.
Идти ночью через неосвещаемые окраины города — то ещё удовольствие. Под ногами хрустел мусор, то и дело попадались извилистые буераки. Гриша несколько раз спотыкался, но его спутники, по всей видимости, изучили этот маршрут от и до. Их глаза блестели в темноте; в слабом свете луны вострые лица походили на жуткие маски.
— Долго нам ещё? — спросил Гриша.
— Осталось немного. Вон за тем деревом поворачивайся спиной вперёд и иди.
— Что, прости?
— Просто делай, что тебе говорят!
Полная луна осветила одинокую почти высохшую берёзу, торчащую посреди пустыря как свечка. Её корни покрывал щедрый слой битого стекла и использованных шприцов.
— А теперь разворачивайся и иди спиной, — скомандовала Кхамали, — сделай три круга по часовой стрелке, встань на четвереньки, а потом пяться в лес, не оборачиваясь.
— Что? Спиной? Да ты с ума сошла! Я ж навернусь! — Гриша на мгновение вспомнил ночёвку в заброшенном кафе. — Впрочем, ладно…
Он сделал, как было велено. Один круг, второй, третий… Под ногами неуютно хрустело. Гриша сделал ещё несколько неуверенных шагов, далёкий городской пейзаж поплыл, как узор на мыльном пузыре. Воздух словно бы разъехался в стороны, как стеклянные двери шкафа-купе. Всё вокруг задрожало и завибрировало, стало немного теплее. Юноша закрыл глаза, встал на четвереньки, сглотнул и тихонько попятился.
В лицо пахнуло морской свежестью. Поначалу Гриша подумал, что у него галлюцинации — стоило услышать крики чаек. Когда он открыл глаза, то увидел, что стоит на вершине зелёного, густо поросшего травой холма, а внизу у самого берега моря уютно расстилалась стоянка жилых трейлеров. Секунду назад была ночь, а здесь стояло туманное утро.
— Море? Но… Я ничего не понимаю, — Гриша зажмурил глаза, отсчитал пять секунд и открыл их снова, но ничего не изменилось. Впрочем, это было далеко не самое странное, что ему довелось видеть за последнее время. В какой-то момент просто перестаёшь удивляться, а сознание принимает всё как должное.
Трейлеры стояли полукругом, отгораживая проход к морю плотной стеной. Гриша насчитал по меньшей мере три наваренные на трейлеры аляповатого вида башни; в каждой сидел пулемётчик, держа наготове спаренные, потасканного вида стволы «Максимов», рыжие от ржавчины.
— Кто это с тобой, хозяйка? — спросил цыган в башенке, наставив на пришельца «музейный» пулемёт.
— Это друг. Сынге Ынкис.
— Что ж, рождённым тёмной кровью здесь всегда рады. Добро пожаловать! — Перегнувшись через кусок шифера, выполнявший функцию стены, чернявый дозорный что есть мочи прокричал: — Румай, открой ворота!
Послышалось нервное чихание двигателя, затем урчание. В воздухе запахло дизелем. Один из трейлеров чуть сдал назад, открыв небольшой проход в импровизированном заборе. Кругом кипела жизнь, похожая на то, что Гриша видел в деревне у тётки: болтающееся на верёвках белье, чернявые дети, играющие в пыли с дворнягами, дородные бабы с семечками и шитьём на складных стульчиках.
Сразу за стеной трейлеров их встретил высокий рыжеволосый цыган. В руке тот держал серебряный кубок.
— Вот, выпей! — Мужчина вытянул руку и учтиво кивнул головой. — Докажи, что с добром пришёл.
Гриша понюхал мутную тёмно-бордовую жидкость. Пахло водкой и мокрым железом.
— Что это?
— Кровь мертвеца и самогон. Открывает истинную суть вещей — и для нас, и для тебя. Ежели ты тварь какая опасная, обернёшься в свой истинный облик и тебя — вон, Ферка из пулемёта изрешетит!
Откуда-то сверху раздался скрежет. Нацелив ржавый «Максим» на Гришу, цыган в камуфляже приветливо помахал рукой. Звучало предложение не очень. Несчастному молодому студенту и так уже досталось досыта! А что если он и в самом деле какая-то мерзкая дрянь, а сам об этом ни сном, ни духом? Вон и отчим называл его дьявольским отродьем — только ли из злобы? Впрочем, а был ли выбор? Разного дерьма и так произошло предостаточно. Наверное, хуже уже просто некуда. Как там говорят? Делай что должен и будь что будет? В таком положении иного выхода нет и быть не может.
Гриша сделал два решительных глотка и тут же сморщился. Напиток на вкус был как старый прогорклый сыр, приправленный металлической стружкой и помоями. Едва хватило сил, чтобы не сблевать.
— Ну и гадость…
— Не обессудь, чавелла! — ответил цыган и забрал кубок.
Это было какое-то невероятное колдовство: с высоты холма лагерь казался совсем крошечным, но внутри это был настоящий городок: сотни шатров, дикие звери в цепях и на выгуле, множество прилавков со всякой всячиной. Некоторые шатры были двух- и даже трёхэтажными! Такой красоты Гриша в жизни не видел! И всё это здесь — в Бельцах?!
— Эй, парень, гляди-ка! — За спиной у Гриши возник толстый человек с двумя саблями. Он проглотил сначала одно оружие, затем рукоять другого скрылась в его глотке, а после — о чудо! — он хлопнул в ладоши и достал клинки из-за спины.
Гриша во все глаза смотрел, как ближневосточного вида человек выдувает огонь на сосиску безо всякого горючего; как медведь, стоя на задних лапах, прислонился к столбу, внимательно слушает цыгана и кивает, будто бы внимая каждому слову.
Здесь было много-много чудес, это место само по себе было чудом.
— Хомяк тебя очаровал? — Кхамали положила Грише на плечо тёплую ладонь, и парень почти инстинктивно покрыл её ладонь своей. Девушка указывала на толстяка с саблями. — Он ещё не такое умеет! Папа тебя спрашивал. Он не любит долго ждать, очень не любит…
— Тогда идём.
Изнутри трёхэтажный шатёр барона оказался ещё больше, чем снаружи: настоящий дворец! Раскрыв рот, юноша вертел головой по сторонам, топчась по гранитным плитам — такое богатство он видел разве что по телевизору. Повсюду были расставлены статуи и доспехи средневековых рыцарей, садовые фонтаны торчали тут и там, столы и комоды ломились от нагромождённых на них гигантских ваз, бронзовых статуэток и чудовищного вида чучел неизвестных Грише животных. Роскошь и безвкусица.
Полог шатра за спиной Гриши шевельнулся и, сантиметр за сантиметром, в помещение вплывал громадный прямоходящий медведь. Совсем по-человечески он скрестил лапы на груди и вперил в тощего студента тяжёлый укоризненный взгляд.
— Порядок, Радмил, — Кхамали поправила непослушную серебрянную прядку, — Это свой.
Медведь подошёл ближе и внимательно обнюхал Гришу, такого маленького и беззащитного на его фоне. Сейчас было заметно, что глаза у зверя зелёные и… человеческие.
— А он не Михэя ли выкормыш? — Медведь оскалился, хищные челюсти блеснули чистым золотом.
— Нет! — хихикнула маленькая цыганка. — Проверенный. Оставь его кишки при нём. Хорош, Радмил. Пошутили и хватит, ты же знаешь — папа не любит ждать.
Медведь рыкнул напоследок и нехотя попятился обратно.
— Он последний из своего рода, — пояснила Кхамали. — Когда-то он мог превращаться в человека. А потом забыл… С горя, наверное. Стригои растерзали его жену, а медвежат повесили у него на глазах. Всех пятерых…
Внутри шатра были целые анфилады комнат, которые ну никак не могли здесь поместиться. В одних помещалась лихого вида охрана, в других расположились распутного вида девицы в ажурных чулках и цветастых халатах. Проходя мимо, Гриша смущённо отвел глаза от черноволосых красавиц, разлёгшихся на подушках вокруг кальяна.
У входа в покои барона клубились тени. Несмотря на яркий свет свисающих с потолка хрустальных люстр, непрозрачная завеса струилась густым чёрным туманом.
— Ты сам не войдёшь, — предупредила Кхамали. — Закрой глаза, я тебя проведу!
Гриша послушался. Он почувствовал, как тёплая девичья ладошка рыбкой юркнула в его ладонь. Парень зачем-то задержал воздух, как перед нырком, и решительно шагнул вслед за своей спутницей.
Когда он открыл глаза, всё вокруг окутывала непроглядная тьма.
— Так, так, так! — Высокий с хрипотцой тенор многоголосым эхом бил по барабанным перепонкам. Казалось, он звучит отовсюду. — Семя моего врага! Ну, с чем пожаловал, Сынге Ынкис?
— Но… Вы же… Вы же сами меня искали?
— Искал. И что же отродье моего врага ищет в моём таборе? Тебе удалось одурачить мою дочь, но меня не купишь дешёвыми фокусами! — На этих словах голос цыгана опустился до глубокого баса; казалось, воздух вокруг дрожит.
Тьма внезапно рассеялась, и Гриша увидел барона. Владыка был под стать этому шутовскому царству: длинные вислые усы-подкова, отросшие рыжие патлы, обрамляющие сверкающую лысину, норковая шуба поверх ядовито-зелёного спортивного костюма.
— Поглядим, что из тебя можно вытрясти!
Барон крутанул ладонью в воздухе и сжал кулак. Тени всех предметов вдруг покинули насиженные места, приняли какие-то острые, хищные формы и со всех сторон поползли к Грише! Угольной пылью, кислым дымом они лезли в нос, глотку, уши. Стало нечем дышать, лёгкие Гриши съёжились от безудержного кашля.
— Папа, остановись! Он нас спас! Он убил бруколаков и исцелил Тамаша. Остановись, прошу тебя! Он — жрец, папа!
Из ниоткуда посреди шатра возник Тамаш. Он громко мычал, делая размашистые пассы руками. Только в это мгновение барон соизволил остановиться.
— Так, значит, ты не батюшкин церковный кровосос? Тогда, не обессудь, но маскировка у них день ото дня всё лучше! Поневоле запараноишь, когда бруколаки с крестами на шеях рассекают. Тогда у тебя ещё есть шанс выбрать правильную сторону.
— Тёплый приём, однако, кхе, яяякьхь. — Гриша закашлялся на полуслове. — И какая же правильная?
Барон встал с кривоватого на вид трона, покрытого сусальным золотом, сунул ноги в разношенные «адидасовские» сланцы и неуклюже зашлёпал в сторону Гриши и Кхамали.
— Если ты с нами, ты на правильно стороне! — Барон протянул пухлую короткопалую пятерню с целой гроздью золотых перстней. — Я — Таддеуш Вульпеску, барон этого клана, последний хранитель рода яломиште. Сегодня ты спас моих детей, а значит — ты больше, чем гость. Прошу, чувствуй себя как дома. Прими меня как названого отца, и я открою тебе своё сердце, юный жрец!
Гриша заглянул в глаза Кхамали, ища ответа, и та кивнула.
— Принимаю!
— Добро пожаловать домой, сынок!
Цыган неожиданно крепко обнял Гришу, немного приподняв того над полом. Объятия барона пахли прогорклым салом.
* * *
— Расступись, народ, тебя чудо ждёт! — кричал смуглый человек в тюрбане. Споро перебирая руками, он подбрасывал в воздух металлические кольца, жонглируя одновременно шестью. Оп! Жонглёр, жилистый мужчина, похожий на индуса, уже подбрасывал кольца одной рукой; левая кисть нырнула в карман и достала пригоршню лепестков роз.
— Любви, любви вам всем, братья! — крикнул по-молдавски индус с сильным акцентом. Пять колец разлетелись в разные стороны, шестое осталось в руках у жонглёра, и тот ловким движением бросил в него лепестки. С тихим шуршанием, будто капли дождя по шиферу, лепестки исчезли в одном кольце и вылетели через пять других, обдавая зрителей разноцветным дождём.
Зрители аплодировали, индус раскланялся и в ту же секунду под залихватским углом подбросил все шесть колец вверх: одно входило в другое, другое в третье; в сантиметре от земли фокусник поймал единое кольцо, мгновение назад бывшее шестью. Снова овации! Тем временем юркий цыганёнок обходил публику с шапкой, куда каждый клал по монетке — будто отказаться было нельзя.
Присмотревшись, Гриша увидел, что в руках у артиста не простой металлический круг. В тусклом свете заходящего солнца блестел остро отточенный край.
Индус поклонился толпе, надев своё необычное оружие поверх тюрбана как диадему.
— Как тебе выступление Виджая? — спросила Кхамали.
— Не впечатлён, честно говоря, — усмехнулся Гриша, — После всего, что я видел, это как-то… Обычно.
— Лучше тебе не видеть, каков он в бою. Его чакрамы на раз отсекают головы. Бьёт без промаха! Сколько лет его знаю, он ещё ни разу не промазал.
Краем глаза Гриша заметил степенно бредущего медведя. Тот обнюхивал фрукты на одном из лотков; этот жуткий зверь пугал до чёртиков. Юноша поспешил придумать причину поскорее покинуть этот ряд, чтобы не столкнуться с золотозубым чудовищем:
— Слушай, а где у вас тут можно поесть?
— Ну, можем взять немного фруктов… — предложила девушка.
— Нет-нет, может, есть что-то вроде столовой? — Гриша нервно поглядывал в сторону приближающегося медведя.
— А! Ну, тогда нам в харчевню у «Хряка». Пойдём, поужинаем, если ещё не закрылась.
«Чёртова тварь! Бруколаки и то симпатичнее! Что ж ты трёшься-то всё время рядом?»
Зайдя в один из многочисленных переулков, Кхамали остановилась возле обшарпанного белого павильона и поздоровалась с огромным толстяком в засаленном фартуке;
— Проголодались, молодёжь? — весело откликнулся тот. Бледный, непохожий на цыгана, он был весь покрыт бесцветной жёсткой шерстью и, казалось, цокал копытами. Не дожидаясь ответа, он протянул девушке два деревянных шампура с влажным, странно пахнущим мясом. Гриша откусил кусочек и проглотил: баранина в карамели. В желудке заурчало; юноша вдруг осознал, что нормально не ел вот уже пару дней. Повар помахал рукой на прощание и вернулся за прилавок, но почему-то на четвереньках.
— До чего всё-таки странное место! — Гриша с удовольствием откусил ещё кусочек. — Все эти переулки, фокусники, актёры, люди и нелюди… Если выяснится, что всё это время я был в психушке, то сильно не удивлюсь.
— Я здесь родилась, — ответила Кхамали с набитым ртом, — мне тяжело судить. Пойдём, я тебе кое-что покажу!
Кхамали протянула Грише тёплую ладошку и, стоило их пальцам сомкнуться, увлекла его за собой. Они шли мимо шатров с приподнятыми пологами: из них струилась прекрасная музыка, а рядом плясали высокие и красивые люди в зелёных одеждах; их босые ноги отрывались от пола, но приземляться не торопились. Шли они и мимо чёрных палаток, от которых несло могилой.
Лагерь был огромным: не лагерь, а настоящий городок! Гриша понял, что вид с холма — несколько трейлеров полукругом — очередной фокус яломиште, чтобы создать иллюзию беззащитности лагеря.
Городок, словно ураган из палаток и тентов, закручивался спиралью, а в центре этого цветастого нагромождения высился маяк, опутанный сухим плющом. Вид у строения был мрачный и запущенный.
— Он стоит здесь уже сотню лет. Когда мы пришли сюда, он уже не работал. Ступеньки местами проржавели, так что осторожнее! Но вид сверху открывается потрясающий.
Раскатистое эхо гуляло в почерневших от времени стенах, пустота усиливала звуки многократно. Но вот что забавно: здесь не было слышно сонма голосов, не было здесь запахов уличной пищи; суета осталась позади. Здесь они были вдвоём: только Гриша и Кхамали.
Вид и вправду был великолепный: исполинские лучи улиц образовывали спиралевидную солярную фигуру. Только сейчас Гриша понял, что они находятся на полуострове. Над клочком суши то и дело вспыхивали мириады искр, разноцветные огни пульсировали и переливались. На западе догорал закат; розовые тучи оставляли после себя яркую россыпь звёзд.
— Кхамали, и всё-таки — что это за место?
Девушка вздохнула и покачала головой, будто бы отвечала на этот вопрос уже тысячу раз. Она посмотрела на Гришу, как мать смотрела бы на ребёнка-почемучку.
— Это забытое воспоминание. Наверное, его хозяин мёртв. Но наш клан здесь уже очень-очень давно. Воспоминания — тени жизни. А мы, яломиште, властвуем над тенями.
Кхамали на мгновение замолчала, глядя на суматоху внизу. Отчего-то девушка погрустнела, в её больших глазах читалась мольба.
— Ты ведь останешься с нами, Сынге Ынкис? Я чувствую, что ты мог бы многое изменить. Ты в одиночку смог дать отпор кровососам! Ты нужен нам, жрец, нужен мне. Ты останешься?
Кхамали крепко обхватила его руками, и Гриша почувствовал, как тонкие пальцы сжимают его плечо, как шелковистые волосы щекочут щёку, как две маленькие упругие грудки прижимаются к его спине. Внизу живота затвердело, потянуло и заныло. Так бывает, когда тебя в первый раз обнимает девушка.
— Я останусь.
— Обещаешь?
— Даю слово!
Продолжение следует...