Пятнадцатиминутная прогулка
Проводил маму на её первый сапсан в Петербург, спускаюсь в метро, жду поезда. Подходит ко мне парень со светлыми глазами: «Извините, хочу Красную площадь посмотреть. Как добраться до неё». А еду я сам в Гостиный двор ревакцинироваться. «Держитесь меня, — говорю я ему. — Мне тоже в центр».
Едем. В новых поездах московского метро и поговорить можно. «Откуда приехали?» — спрашиваю его. «Из Донецка я, — отвечает незнакомец. — Ранение в ногу получил, три месяца в больнице лежал. Вышел вот — денег дали. Поеду, думаю, Москву посмотрю. В Петербурге был три года назад — красивый. А в Москве вот первый раз».
«У вас там, наверное, тревожно жить? Здесь вот тоже суета, да мирно», — пытаюсь я поддержать беседу.
«Знаете, как говорят, человек привыкает ко всему. У нас тоже многие говорят, что привыкли, но сам я — нет. Невозможно к войне привыкнуть. Невозможно не бояться. А у вас, да, нестрашно».
«А давайте на Лубянке выйдем, по старой улице пройдемся, по Никольской, минут на 5 дольше всего выйдет, чем от Охотного», — предлагаю я. «Я только за! Ничего же не знаю здесь».
Покинув поезд, доброглазый незнакомец первым делом предложил перейти на ты: «Женя я, а тебя зовут как?» И протягивает руку. «Брата моего тоже Женей зовут. А я Никита», — пожимаю его руку.
Идем по длинному переходу под Лубянской площадью. Обмолвился незнакомец, что в вирус он не особо верит. И в то, что Петербург основан был Петром. Дабы не разочаровываться в компаньоне, быстро пресекаю тему парой заготовленных на такие случаи фраз и говорю: «Ну давай что ли экскурсию тебе небольшую проведу. Прям здесь начнём. Вот прямо над нами до 1991 памятник Дзержинскому стоял. А во время путча народ снес его, представляешь. Сейчас где-то в Музеоне стоит он, без постамента».
Вышли из перехода. А тут вот, смотри, Центральный детский мир. Если есть кто из родни маленький, загляни. Да и просто так загляни, стеклянная крыша там красивая».
Женя меняется в лице. «Да нет у меня никого. 10 лет назад вот дом отстроил, 800 тысяч гривен почти. Жили там с женой, дочка была у нас. А потом вот война. И градом мой дом обстреляли. Один я уцелел». Говорил он это так буднично, как историю не про себя.
Теряюсь я, всякий раз слыша что-либо про смерть и подобные истории. Тоже меняюсь в лице и сбившимся голосом выражаю ему соболезнования, пытаюсь сглотнуть слюну. Во рту внезапно пересохло.
«А это всё светится ночью?» — спросил Женя, указав на украшения Никольской. «Да, светится!» — неуместно экзальтированно отвечаю я. А обрадовался я, что могу его чуть порадовать беглой экскурсией по Никольской. И печатный двор ему показал. И славяно-греко-латинскую академию, и про Ломоносова рассказал, и про Зарядье, и про мавзолей, и про…
«Какая она маленькая, площадь-то Красная, а по телевизору такой гигантской кажется!» — радостно оглядывается Женя в конце Никольской.
«Да разве ж можно телевизору верить? — отвечаю я. — Ты ещё Москву-сити посмотри, это станция Выставочная или Деловой центр, прогуляйся вокруг МГУ – самая высокая среди высоток сталинских».
Задумался Женя и после паузы выдал: «Высотки я люблю!.. Кладбища у вас кругом! Тут мумия лежит, может, в стенах кремлевских ещё лежат, как в пирамидах, знаешь, или в стене китайской. А Иван-то чего творил!..»
«Вот, например, Василия Блаженного храм натворил! Хорошей тебе прогулки!» — уж надумал оставить я гостя столицы, как он вдруг уставился в глаза мне и руку тянет. Пожал. Он крепко так сжал мою ладонь: «А говорят, Москва неприветливая. Ты вот, первый встречный, и так тепл ко мне. Вообще судьба добра ко мне. Спасибо тебе!»
И тут уж я не поскакал, а, скорее, поплелся в пункт вакцинации.