Rote Korallen (продолжение)

В этот вечер она впервые за три года ужинала вместе с прадедушкой. Прадедушка говорил по-русски и улыбалс прабабушке. Прабабушка сидела, сложив руки на коленях, и улыбалась в ответ. Прадедушка рассказывал о степях, о лесах, о светлых русских ночах, рассказывал о печах и называл их немецкими именами, и тогда прабабушка кивала, делая вид, что поняла. Прадедушка сказал по-русски, что ему надо еще раз съездить во Владивосток, и пока он говорил это, он руками ел русские пельмени и рукой вытирал рот, он сказал, что Владивосток – это последняя остановка, а потом придет время возвращаться в Германию. Или, может быть, она хочет еще остаться?
Прабабушка не понимала его. Но поняла слово Владивосток. И она положила руки на стол, а на левом белом запястье пламенел коралловый браслет красный, как ярость.

Прадедушка уставился на коралловый браслет. Он положил остаток пельменей на тарелку, вытер руки о льняную салфетку и отослал горничную из комнаты. И сказал по-немецки: «Was ist das?»
Прабабушка ответила: «Браслет»
Прадедушка спросил: «И откуда он у тебя, если позволишь спросить»
Прабабушка сказала очень тихо и мягко: «Я бы хотела, чтобы ты никогда не спрашивал. Это подарок от Николая Сергеевича»
Прадедушка снова позвал горничную и послал ее за своим другом Исааком Барувом. Исаак Барум пришел, он был горбат и крив, он выглядел заспанным и озадаченным, ведь было уже поздно, и снова и снова приглаживал непричесанные волосы. Прадедушка и Исаак Барув, возбужденно споря, бегали по комнате. Исаак Барув тщетно произносил что-то успокаивающее, что напоминало прабабушке о ее возлюбленном. Прабабушка обессилено сидела в одном из мягких кресел и держала холодные руки у самовара. Прадедушка и Исаак Барув говорили по-русски, прабабушка поняла только слова «секундант» и «Петровский парк». Горничную послали с письмом во тьму ночи. Когда забрезжил рассвет, прадедушка и Исаак Барув покинули дом. Прабабушка спала, сидя в мягком кресле, ее тонкая рука с красным коралловым браслетом на запястье свисала с подлокотника, в комнате было темно и тихо как на дне моря.

Исаак Барув вернулся в полдень и, долго мявшись и принося соболезнования, сообщил, что прадедушка скончался около восьми часов утра. Николай Сергеевич на дуэли в Петровском парке выстрелил ему прямо в сердце.

Прабабушка ждала семь месяцев. Потом 20 января 1905 года в первый день революции родила мою бабушку, упаковала чемоданы и вернулась в Германию. Ее поезд, наверное, был последним, покинувшим Петербург прежде чем началась забастовка и прекратилось сообщение России с другими странами. Когда закрыли двери и Локомотив выпустил белое облако пара в зимний воздух, на дальнем конце перрона появилась горбатая кривая фигура Исаака Барува. Прабабушка, увидев его появление, приказала проводнику подождать, и таким образом Исаак Барув в последнюю секунду попал на поезд в Германию. Он сопровождал прабабушку в долгом путешествии до Берлина, нес ее чемоданы и шляпные коробки и ридикюль и никогда не забывал снова и снова благодарить ее. Прабабушка улыбалась ему успокаивающе и молчала, на левом запястье она носила красный коралловый браслет, а моя бабушка в ивовой корзине уже тогда больше была похожа на Николая Сергеевича, чем на прадедушку.

Мое первое и единственное посещение терапевта стоило мне красного кораллового браслета и возлюбленного.
Мой возлюбленный был на десять лет старше и напоминал рыбу. У него были серые рыбьи глаза и серая рыбья кожа, он был как мертвая рыба, он лежал целыми днями на кровати, холодный и молчаливый, ему было очень плохо, он лежал на кровати и единственное, что он иногда произносил было предложение: «Я сам себе не интересен».
Эту ли историю я хочу рассказать? Я не уверена. Не до конца уверена.