Rote Korallen (все еще не окончание)

Мой возлюбленный был правнуком Исаака Барува, и в его тонких венах текла русско-немецкая кровь. Исаак Барув оставался верным прабабушке всю свою жизнь, но женился он на поморской горничной. У них родилось семеро детей, а дети принесли им семь внуков, и один из этих внуков подарил им их единственного правнука – моего возлюбленного. Родители моего возлюбленного утонули в море в летний шторм и прабабушка велела мне пойти на их похороны – последние свидетели ее петербургского прошлого были похоронены в бранденбургской земле и вместе с ними истории, о которых она больше не хотела говорить. Так я попала на похороны внука Исаака Барува и его жены. У их могилы стоял мой возлюбленный и по его щеке стекали три серых слезинки. Я взяла его холодную руку в свою и, когда он вернулся домой, пошла вместе с ним. Я думала, что смогу его утешить петербургскими историями, я думала, что он мог бы рассказывать и мне как бы заново.

Но мой возлюбленный молчал. И не хотел ничего слушать и даже совсем ничего не знал о зимнем утре 1905 года, когда моя прабабушка задержала поезд, чтобы его прадедушка смог убежать в последнюю секунду. Так что мой возлюбленный лежал на кровати и произносил, если вообще что произносил, только одну фразу: «Я сам себе не интересен». Его комната была холодной и пыльной и выходила окнами на кладбище, на котором всегда звучали колокольчики мертвых. Когда я вставала на цыпочки и смотрела из окна, я могла видеть свежие могилы, букеты гвоздик и скорбящих. Я часто сидела на полу в углу комнаты, прижав колени к подбородку, и дула на клочья пыли, которые летали по комнате, мне казалось таким оригинальным, быть самому себе не интересным. Мне была интересна исключительно я сама. Я рассматривала своего возлюбленного, а он рассматривал свое тело, как будто уже был мертв, иногда мы почти враждебно занимались любовью и я кусала его соленые губы. Мне казалось, что я была очень стройной, хотя на самом деле это было не так, и я вела себя так, словно это не я. Из окна сквозь деревья падал зеленый свет, это был водянистый свет, словно морской. И клочья пыли летали по комнате как морские водоросли.

Мой возлюбленный был печален. Я спросила его сочувственно, не рассказать ли ему маленькую русскую историю, а он ответил загадочно, что истории уже прошли, он не хочет ее слушать и вообще я не должна смешивать свою собственную историю с другими. Я спросила: «А у тебя есть своя история?», а мой возлюбленный сказал нет, у него ее нет. Но он ходит два раза в неделю к врачу, к терапевту. О запретил мне его сопровождать, он не хотел мне ничего рассказывать о враче, он сказал: «Я рассказываю о себе. Это все.» и когда я спросила его, говорит ли он о том, что он сам себе не интересен, он посмотрел на меня внимательно и промолчал.

Так что мой возлюбленный молчал или произносил ту самую фразу, я тоже молчала и начала задумываться о враче, мое лицо всегда было таким же пыльным как и босые подошвы ног. Я представила себе, как это сидеть в кабинете терапевта и рассказывать о себе. Я не имела понятия, о чем я должна говорить. Я почти не разговаривала, с тех пор как я стала жить с моим возлюбленным, я почти не разговаривала с ним, а он не разговаривал со мной, если не считать той одной фразы, и случались моменты, когда мне казалось, что весь язык состоит только из этих пяти слов: я сам себе не интересен.

Я начала много думать о посещении терапевта. Я думала только об этих разговорах в его незнакомом кабинете, и это было приятно. Мне было двадцать лет, мне было нечего делать и на левом запястье я носила красный коралловый браслет. Я знала историю своей прабабушки, я могла в воображении пройти через темную сумрачную комнату на Малом проспекте, я могла увидеть отражение Николая Сергеевича в глазах моей прабабушки. Прошлое так прочно сплелось со мной, что иногда казалось мне моей собственной жизнью. История моей прабабушки была моей историей. Но где была моя собственная история без прабабушки? Этого я не знала.

Дни проходили тихо словно под толщей воды. Я сидела в комнате моего возлюбленного и пыль собиралась вокруг моих лодыжек, я сидела, прижав колени к подбородку, я чертила указательным пальцем узоры на сером полу, я мысленно уклублялась уже не знаю во что. Так проходили, казалось, годы, а я ничего не меняла. Могла ли я об этом поговорить? Время от времени приходила прабабушка и стучала костлявой рукой в дверь, она кричала, что я должна выйти наружу и вернуться вместе с ней домой, ее голос проникал сквозь пыль, которая покрывала дверь, как издалека. Я не двигалась и не отвечала, а мой возлюбленный, не шевелясь, лежал на кровати и смотрел мертвыми глазами на потолок. Моя прабабушка кричала и называла меня ласковыми именами моего детства, она настойчиво и упорно стучала в дверь своей костлявой рукой и только после того, как я кричала: «Ты сама меня к нему послала, теперь жди пока это не закончится!» уходила прочь.