Снегопад
“Смотри, говоришь себе, смотри, как на свете становится холодно”.
“Белые ночи”, Ф. М. Достоевский
Промозглый воздух вливался в легкие и морозил тело изнутри. Осеннее небо, затянутое тучами, не стремилось проясняться, хоть рассвет уже давно наступил. Казалось, этот день заел на повторе, словно старая песня на давно изученной всеми пластинке. Тучи зависли в грязном небе без движения, готовые вот-вот разразиться маленьким плачем. Чьи-то ботинки бессовестно пнули их в отражении луж.
— А, добрый день, добрый день, — вышел навстречу человек среднего возраста. Ростом он был немного выше следователя, а одежда на нем была словно с иголочки: новое синее пальто, темный костюм неразличимого цвета и блестящие лаковые туфли. И хотя он был лишь его помощником, он казался главнее, видимо, из-за своей богатой одежды и манеры общаться: этот человек порой чрезмерно растягивал гласные и не был скуп на мимику и эмоции. И потому, увидев приближающегося следователя, он широко улыбнулся, показав свои небольшие морщины, и расставил руки, словно хотел обняться или потянуться.
— Здравствуй, Голди. Ты думаешь, что утро может быть добрым на месте убийства? — спросил пришедший, взглянув ему прямо в глаза.
— Или самоубийства, этого мы еще точно не знаем, — громко заявил Голди, сладко растянув это слово, словно пробуя на вкус, как очередную теорию.
— Тем не менее, давай говори, что ты уже нашел, — следователь достал из внутреннего кармана своего пальто бамбуковую веточку длиной сантиметров десять, поднес к ней горящую спичку и закурил.
—И тебе не лень каждый раз искать эти трубки, запихивать туда табак и вот так вот носить с собой?
—Не лень, мне их привозят. Может, начнешь говорить по делу? — поинтересовался следователь, выпустив пару клубов белого кучерявого дыма.
— Да, да, да. У меня тут все записано! — Голди достал черный ежедневник, который он часто использовал как блокнот для следствия, и начал листать страницы, смачивая палец слюной, в поисках своих записей. Удивительно было то, как в хаосе своего ежедневника он мог находить нужную ему информацию: по датам он никогда ничего не записывал, а калякал там, где было свободное место. Писал он тоже чем попало: бывало, найдет карандаш за ухом — да так и проведет весь день, что-то черкая деревянным огрызком на бумаге. В следствиях он всегда был слегка рассеянным или, точнее сказать, потерянным, потому и старался зафиксировать абсолютно все, что видел, слышал или находил. — Парень двадцати двух лет, утонул прямо здесь. Документы при нем были, хоть в этом он нам облегчил задачу, но не думаю, что его будут искать.
— Да, в карманах у погибшего были камни.
— Камни? — переспросил следователь, слегка удивленно подняв левую бровь. — Давно такого не видел. Ладно, пойдем осмотрим.
Они пытались обойти большую и довольно грязную лужу, перемешанную с отражениями облаков, но в итоге, когда добрались до места, все равно промочили свою обувь.
— А вообще-то это замшевые ботинки! — негодовал Голди, но следователь лишь усмехнулся и наклонился к телу. Труп не то чтобы особо походил на нечто ужасное, нет, далеко нет. В такое холодное время тело хорошо сохраняется и труп не кажется страшным, разве что от него пахло морской солоноватой водой и резиной. Это был молодой человек на вид лет двадцати с темными вьющимися волосами и дугообразными бровями. Его практически черные глаза, в которых не видно зрачков, были слегка приоткрыты, как и его рот, что придавало его бледному мертвенному лицу слегка удивленный вид. Следователь заметил, что руки парня были покрыты голубой сыпью. Он наклонился и, задрав рукав у трупа, разглядел россыпь небесных точек поближе. Да, этот паренек был определенно из брошенных. Под его мокрым пальто виднелась темная толстовка и штаны, в карманах которых Голди как раз нашел документы. Следователь сунул руку в сырой карман пальто и выудил оттуда пару гладких белых камней, отчего-то уже высохших. Он повертел их в ладонях и почувствовал их холод даже через свои белоснежные кожаные перчатки.
— Кто его видел? — не отрывая взгляд от камней спросил следователь.
— Да пара человек: моряк, который в этот момент был на судне, и попрошайка, сидящий у променада. Я сейчас проведу к ним.
Первым делом они пошли к старому темно-синему судну, откуда вышел довольно дряхлый старик. На вид он был типичным моряком: ему не хватало лишь трубки, головного убора и деревянной ноги. Какое-то время казалось, что старик сошел со страниц Хемингуэя, дабы порыбачить в других морях. Он слегка прихрамывал, выходя к следователю и Голди.
— Чем могу помочь? — хрипло крикнул он с палубы. Спуститься старик даже не думал.
— Действуй, — тихо проговорил следователь Голди.
— Тебе же нужно учиться, так что давай, расспрашивай.
— Кхм, — Голди приосанился, открыл свой ежедневник и с гордым, самоуверенным, пусть и только напоказ, видом стал расспрашивать. Он задавал довольно стандартные вопросы, порой они даже не могли помочь в расследовании, но, тем не менее, он смог разговорить этого старого моряка.
— Понимаете, вот выхожу я, значится, на палубу, чтоб посмотреть, каков ветер нынче, собираюсь отчаливать, как-никак, а этот мальчишка стоит себе на мосту да вниз смотрит. Я даже крикнуть ему ничего не успел, вижу, значится, падает, как кусок камня вырезного, вниз, прямо в этот залив. Бултых — и все. Ума у меня только и хватило, что кинуть ему спасательный круг, как только голову всплывающую увидел, а мальчишка всплыть пытался, наверно, инстинкт этот, как его… — замялся старик.
— Самосохранения, — подсказал Голди. Кажется, он уже отчаялся записывать и старался просто понять старого моряка.
— Да-да, самосохранения этот инстинкт. Так вот, мальчишка этот что-то бултыхался в воде, да кругов много, Спасительный Залив же, вот юморок у парнишки, да? — усмехнулся моряк, ткнув локтем Голди. Тот лишь натянуто улыбнулся и промолчал. — Значится, он, видимо, в воде и кругах-то и задохнулся.
— Спасибо за сведения, Вы нам м-м... — немного замялся Голди, как бы пребывая в своих мыслях, — ...очень помогли, да, всего хорошего.
Голди спешно повернулся и отошел подальше от старика, следователь же не спеша побрел за ним, иногда затягиваясь бамбуковой трубкой и пуская в серое небо все больше дымчатых овец.
— Я так и не понял, что нам этот старик сказал, он весь какой-то… какой-то не такой! — Голди явно был раздражен. — Черт возьми, да где же он?! — его голова вертелась, как маятник, в надежде кого-то найти.
— Подумай сам. Мне же нельзя все время тебе все разъяснять, — спокойно промолвил следователь. По сравнению с Голди, он был спокоен и странно задумчив.
— Кхм, да, ты все-таки прав, — выдохнул Голди, когда поток его раздражения иссяк. — Пожалуй следует начать с того, что нам сказали, что это было самоубийство. Потом, моряк пытался помочь, но у него ничего не вышло. Вроде, это все, — слегка неуверенно он рассудил.
— Да, примерно так. Но не стоит делать поспешных выводов, нам еще во многом стоит разобраться. А теперь приступим к следующей задаче: кого ты искал?
— Ах, да! — вспомнил он. — Я пытался найти того попрошайку, который утверждал, что все видел, но сейчас отчего-то его нигде не наблюдаю.
— Недавно был дождь, может, он мог где-то спрятаться? — следователь наталкивал Голди на мысль.
— Хм... может, он ушел под мост?
— Вполне возможно. Веди, — согласился обладатель бамбуковой трубки.
Сначала они шли по небольшому променаду: чтобы добраться от лодки до моста, требовалась пара минут, но они то и дело оглядывались в поисках бездомного, которого заметил Голди. Он старался, торопился и был, как обычно, рассеян и немного несобран, в то время как человек рядом с ним шел неторопливым шагом, наслаждаясь переливами волн спасательных кругов. Порой он чувствовал запах моря, настоящего моря, солоноватого и рыбного, а не этот обыденный душный запах города, сырости старых лодок и деревянных палуб, к которому все так уже привыкли, что перестали замечать. Подул прохладный северный ветер, и на асфальте появилась пара маленьких пятен с неба. Теперь они поспешили, как и прохожие, ведь тоже не хотели попасть под дождь, по крайней мере, Голди точно не хотел, а вот насчет следователя еще можно было поспорить. Он часто любил гулять подолгу и всегда был готов промокнуть под дождем, если было нужно. Видимо, ему это нравилось.
Тем не менее, они зашли под мост, где было довольно грязно и сыро, тут и там валялись какие-то картонки и мусор, а чуть дальше, в углу, виднелся силуэт одиноко сидящего человека с картонкой и шляпой для монет поблизости. Его костюм был сер и изношен, а красные оксфорды неестественно выделялись среди этой обыденности и потому казались новыми, хотя, подойдя поближе, можно было с уверенностью заявить, что они были так же стары, как и костюм их обладателя. Этот человек был хмур и словно задумался о чем-то, глядя на волнующийся залив.
— Эй, эй ты! — окликнул его Голди.
— Да? — тихо отозвался человек, подняв голову, но не двинувшись с места. Его серо-голубые глаза были полны печали, как небо. Голди хотел было приказным тоном позвать молодого человека к себе для расспроса, но следователь сам молча отправился к нему, как бы угадав решение напарника, тем самым опередив его опрометчивый поступок.
— «Пустые полны» — что это значит? — спросил следователь, сев рядом с человеком и указав на его картонку. Она была приставлена к стене, и надпись на ней слегка размылась из-за дождя, но все равно оставалась читаемой.
— Это значит, что мы не такие, как о нас думают. На самом деле, наши души порой более заполнены и насыщены, чем у обычных людей.
— Интересно, — задумчиво сказал следователь куря.
— Хорошая трубка, — заметил попрошайка, наблюдая за рассеивающимися клубами дыма.
— Спасибо, — коротко ответил следователь и дал трубку попрошайке. Тот молча принял, поблагодарил, кивнув головой, и закурил.
— А пустые — это кто? — прервал молчание Голди.
— Ты разве не слышал о них? — удивился следователь. — Их совсем недавно переименовали.
— Нет, не слышал, да я, к тому же, вообще новости особо не смотрю. Как это — переименовали? — нахмурился он.
— Брошенные — это они, — указал следователь на человека в сером клетчатом костюме. — Новое время настало, знаешь ли, вот люди и посчитали, что старое название слишком их оскорбляет, — с горечью улыбнулся он, — и потому у нас сейчас не брошенные, а пустые.
—Право, благородные люди, одно хуже другого, — задумчиво произнес попрошайка. — В любом случае, мы остаемся ненужными, — с досадой тихо произнес он.
— Он, тот парень, тоже из брошенных? — вкрадчиво спросил следователь, глядя в глаза человеку в сером костюме.
— Да. Я его знал, хороший парень такой, — его глаза прояснились, словно их осенили старые и светлые воспоминания.
— Тем не менее, он мертв. Это из-за того, что он пуст? — вклинился в разговор Голди.
— Поверьте мне, он не был пуст, — нервно заметил попрошайка, но, успокоившись, продолжил: — Однако, скорее всего, именно из-за этого он решил уйти из этого мира. Я видел, как он падал. Знаете, как это грустно — видеть, что ничем не можешь помочь человеку, а он летит и летит в эту холодную пропасть, будь то море или мир?
— Знаю, — понимающе промолвил следователь. — Я видел таких бедняг не раз. И еще, — добавил он, пока вставал с холодного каменного блока, — назовите себя. Для отчета, конечно же.
— Хм… — человек с красными ботинками немного замялся, но потом, встряхнув головой, словно отогнав какие-то мысли и смирясь с идеей, решил ответить: — Писатель. Так и запишите. Документов при мне нет, даже не спрашивайте.
— Хорошо. Последняя просьба: покажите руки, — спокойным тоном произнес следователь. Писатель закатал рукава серого пиджака и беловатой рубашки и продемонстрировал по локоть руки — полностью в голубо-синей сыпи.
— У меня снег на руках, детектив, вы это и так прекрасно поняли, так зачем просить документы или иные подтверждения? — прищурился попрошайка, заглядывая следователю в глаза, словно стараясь уловить ответ.
— Всего доброго, трубку можешь оставить себе, — только и ответил он, не смотря на писателя и уйдя в направлении лестницы на мост. Голди поспешил за ним, словно боясь что-то упустить. Одинокий силуэт человека в красных ботинках задумчиво сидел на прежнем месте, поглядывая то на свою картонку, то на тлеющую бамбуковую трубку, затухающую под натиском начинающейся бури.
— И что теперь? — с одышкой в голосе спросил Голди, поднимаясь за следователем по лестнице.
—Теперь осталось немного: лишь провести мысленный эксперимент, чтобы окончательно все понять.
— А что еще нужно понимать? Мне все ясно: парень был одним из пустых, вот он и отчаялся, потому и закончил жизнь, утопившись в заливе. Ведь так? — высказал теорию Голди.
— Не совсем. Ты знаешь, кто такие брошенные?
— Нет, мало о них слышал, — виновато признался он.
— Вот именно. Мало о них слышал ты из-за того, что они обычно прячут свои документы. А еще потому, что с такими практически никто не общается. Но не буду тебя путать и скажу гораздо проще: брошенные — это те люди, которые к определенному этапу своей жизни не смогли социализироваться или же найти себе достаточное количество близких людей. Они не могут создать полноценный круг общения. И, как ты, я надеюсь, успел заметить, у них синяя сыпь на руках. Она возникает внезапно, у всех в разные моменты жизни, и от нее невозможно избавиться. По крайней мере, про вылечившихся я не слышал. Так что брошенным ты можешь проснуться завтра или через год, и только став, как сейчас говорят, «пустым», ты поймешь, что людей вокруг тебя на самом деле нет. К тому же, не только твоя социальная жизнь будет падать камнем вниз, но и карьерная. Тебя обследуют и выдадут новые документы с твоим новым статусом. Учти, брошенных редко принимают на работу, оттого ты не так часто их видишь. Конечно, я слышал истории о тех, кто скрывал свою сыпь, мог найти документы и притворяться, чтобы жить дальше нормальной жизнью, но, как по мне, это всего лишь байки.
— Угу, понял. Но, в целом, пустые — такие же люди, как и мы?
— В целом, да, за исключением сыпи и социального неравенства, — подтвердил следователь. — А теперь тебе следует немного отойти, мне нужно собраться с мыслями, — сказал он Голди и подошел к краю моста. В карманах своего пальто он все не выпускал из рук белые прохладные камни погибшего. Следователь подождал, пока Голди отойдет, закрыл глаза и как можно глубже вдохнул.
Даже сквозь закрытые веки солнечные лучи оставляют свои следы, так что кажется, что свет все равно рассеивает внутреннюю темноту закрытых глаз. И даже через белые перчатки руки в карманах стали холодными от плоских камней. Он глубоко вздохнул, почувствовав всю тяжесть внутренних эмоций. Они, словно эти камушки, холодили не только его кожу, но и душу изнутри. Чувство одиночества и пустоты стягивало его легкие и сердце, оно не давало им дышать, душа их. Огромная длинная рука цепкими пальцами скручивала все его чувства, а снаружи голубая сыпь на руках адски кололась и чесалась об одежду. Последний раз взглянуть на этот прекрасный мир, где он был так одинок. Последний раз взглянуть и забыть.
Он открыл глаза, и полуденное солнце ослепило его. Невольно прищурился и стал рассматривать детали, чтобы запомнить мир таким, каким он есть. На улице было непривычно холодно: казалось, что время застряло на пороге между осенью и зимой. На деревьях оставалось лишь несколько листьев, а природа словно замерла в ожидании первого снега. Но, как Он ни старался, единственное, что Он действительно запомнил, — это проплывающий в заливе серый бумажный кораблик. Корявый, сделанный из старой бумаги, маленький кораблик невесомо плыл по воде, огибая спасательные круги. Казалось, что и Он сможет так же невесомо поплыть. В порыве чувств Он шагнул вниз.
Первое: холодная вода залива. Второе: она стала попадать в легкие. Инстинктивно Он старался выплыть и даже вдохнул было воздух. Но это был не тот свежий воздух мира, это был душный, спертый резиновый воздух, который перемешался с водой в его легких, отчего человек начал быстрее задыхаться. «Утопиться в Спасительном Заливе. Как иронично», — словно послышался голос старого моряка, который прибавил очередной спасательный круг грязно-оранжевого цвета, тем самым приложив руку к самоубийству. Или все-таки убийству?
Голди слегка дотронулся до плеча следователя, и тот резко открыл глаза, глубоко вдохнул и стал кашлять, словно задыхался. Помощник перепугался не на шутку, хотел как-то помочь, но совершенно растерялся, хотя следователь уже махал ему рукой, мол, все хорошо.
— Так что? Выяснилось что-то? — с дрожью в голосе спросил Голди. Он до сих пор волновался за следователя, хотя тот уже давно пришел в себя и просто молчал, видимо, о чем-то раздумывая.
— Было солнечно, скорее всего, полдень, — начал он охрипшим тихим голосом. — Людей особо не было, или же он их не заметил. Парень точно был из брошенных, я это почувствовал. Еще он пытался выплыть, но мыслей о жизни у него не было: человек явно понимал, что хочет умереть. Кстати, моряк действительно бросил ему круг, тем самым усугубив положение брошенного. Пока все, — устало произнес он.
— Я... я понял, — Голди стоял с ежедневником и карандашом. — Вам уже лучше? — снова спросил он. Голди до сих пор не привык к таким методам работы, отчего порой волновался и переходил на официальность.
— Да, лучше, успокойся уже. А теперь мне нужно идти. Встретимся в штабе. Вот, — следователь медленно достал камни из карманов, словно не хотел с ними расставаться, — отнеси туда, улики как-никак.
— Хорошо, — послушно согласился Голди и пошел обратно.
А следователь, чувствуя всепоглощающую ненужность, прошел до конца каменного моста, завернул в узкий переулок и торопливо оглянулся. Людей вокруг не было или же он просто никого не заметил. Следователь снял белоснежную перчатку и выставил ладонь перед собой, чтобы получше разглядеть, ведь темные тучи давно заволокли небо. Начался снегопад, и голубые снежинки неприятно кололи его кожу.
Автор: Анастасия Ткачева (Аэд)