Ключ - Куринка - Лукьяновка

Хроника степной сибирской деревни

Справка

Настоящее освоение Сибири стало возможно после ввода транссибирской железнодорожной магистрали. Начало ее строительства относится к 1891г. Через четыре года (1895г.) рельсы подошли к Красноярску. А в 1906 году в Российской империи огромные массы людей вдруг пришли в движение. Сотни тысяч крестьян катили в телячьих вагонах, двигались на телегах в Среднюю Азию, Казахстан, Урал, Сибирь, туда где были свободные земли, со всем скарбом, с животными, стариками и малыми детьми. Это «великое переселение народов» - третья попытка (после Петра I и Александра ll) модернизировать Россию, проводилась премьер-министром Петром Аркадьевичем Столыпиным. Первую волну переселенцев, сменила вторая, затем третья и так до десятой. За эти десять лет вынуждены были покинуть свои дома и направится в неизвестность около 4 млн. «лишних людей», целое государство. Переселенцы получали из казны денежное пособие 200 руб. на семью, что составляло по тем временам огромные деньги. Хотя и расходы предстояли не малые. На эту сумму нужно было извернуться и обзавестись самым необходимым: домом, постройками, скотом, сельхозинвентарем, семенами, питанием до нового урожая и т.д. Но и 200 руб получали единицы, царские чиновники "насобачились" обирать малограмотных крестьян. На месте назначения «лишним людям» давалось в собственность участок земли 15 га на главу семьи и 4,5 га на остальных членов семьи. Но ведь ее надо было еще освоить- вырубить лес, осушить землю, вспахать целину, провести дороги, навести мосты, найти рынки обмена и.т.д. Психологические и физические тяготы переселенцы испытывали неимоверные. Потому около 17 % из общего числа вернулись (убежали) обратно. А те кто прижился на новом месте освоили 30 млн. десятин, пустующих земель, основали тысячи сел. И уже в 1913 году ( 6 лет -срок чудовищно короткий!) только Сибирь вывезла 6 млн. пудов масла, в том числе за границу 4.4 млн. или 90% всего российского экспорта масла.

"Откуда есть и пошла" деревня наша

Каждый населенный пункт имеет свою историю и топономику. Начинаются они с даты основания и фамилии первых поселенцев, продолжаются периодами наивысшего расцвета, значимыми событиями, с указаниями имен людей, внесших ощутимый вклад в развитие деревеньки, села, городка и заканчивается последними событиями. Что касается основания нашей деревни, то точную дату мы не узнаем никогда. В какое время она появилась? Когда на этом месте остановились люди для постоянного проживания или когда ее зарегистрировали? Зафиксированной даты ни первого момента, ни второго установить не представляется возможным. Старожители, живые свидетели, давно умерли и расспросить их и переложить на бумагу никто не догадался, а рыться в архивах желающих не находится. Мы можем только по косвенным сведениям установить приблизительное время появления первых жителей. Поистине бесценные сведения я получил от лучшего друга Каменщикова Николая Петровича (проще Каменщиков Коля, 1947 года рождения – прозвища –«Царь», «Друг»). Коля, пожалуй, самый наблюдательный, любознательный и не боюсь сказать, самый доброжелательный житель нашей деревни. Он с раннего детства, вертелся около древних стариков и старушек (как нам тогда казалось) и слушал их рассказы, в то время как, его сверстники гоняли футбол. А потом, во время дороги из Ивановской школы (4 км) некоторые истории пересказывал мне.

Итак, версия Каменщикова Николая Петровича

-Мы, Каменщиковы, не первые жители, - повествовал Коля, что меня очень удивило, мне казалось, что люди которых я знал, которые были нашими соседями поселились здесь издавна и являлись первожителями, - первыми поселились в этих местах Грушевые, Заикины, Измайкины...., и перечислял фамилии, которые я, к сожалению, забыл. Далее он продолжал, -это место выбрали, потому что был Ключ, вода. Но местным кочевникам, новые соседи не понравились. Они издавна в этой местности выпасали стада лошадей, а Ключ и ручей служили водопоем. И вдруг понаехали неизвестно откуда-то белые люди, распахивают луга и пастбища, забирают воду на свои нужды. Началась вражда, кочевники старались выжить первых жителей, всячески вредили иногда, по ночам раздавались даже звуки выстрелов из ружей. Однажды, аборигены (слово хакасы появилось позднее в 1918 году) тайком ночью забили мешками с шерстью Ключ. Воды стало мало, ручей источился. И как не раскапывали, как не старались пионеры (первожители), восстановить ключ в прежнем виде не удалось. Воды катастрофически не хватало. Жажда донимала людей и животных. Хотели уж бросить обжитое место и двигаться дальше, к реке. Но уж приросли к месту, понравилось раздолье, плодородная земля, обширные пастбища. Кто –то предложил попробовать выкопать колодец. На трудную работу отрядили мужчин покрепче. Копали глубоко, пока не дошли до воды. Обрадовались. Колодец оборудовали журавлем, поставили рядом колоду. Затея удалась. Следом выкопали второй колодец в другом месте. Проблема с водой была решена. Кроме того вокруг Ключа возникали другие поселения – Волково, Герасимовка, Березовка, а так же непрерывным потоком двигались вглубь степи Столыпинские поселенцы. Степь обживалась, распахивалась. Кочевники, вынуждены перекочевать в другое место, или осесть. Нападения прекратились…». Вот так, по словам Коли Каменщикова, основалась наша деревня. Других свидетельств обнаружить не удалось. Примем ее за основу. Из всего вышесказанного можно сделать следующие выводы: во- первых, нашу деревеньку основали столыпинские переселенцы, где -то на границе 19-20 веков, во-вторых, первоначальное название населенного пункта содержало исторические корни и имело название "Ключ" и оно существовало довольно длительное время, в третьйх, первые жилища (землянки) были выкопаны немного севернее нынешнего кладбища. Фамилии основателей деревни позднее удалось уточнить. Пожалуйста, знакомьтесь: Грушевые, Заико, Измайкины, Лотцкий, Шпартун, Диких Екатерина, Дороганова Мария. Впрочем, вольготно им пожить не пришлось. Как только проезжающие переселенцы узнали о высоких урожаях зерновых и увидели как прекрасно на полях растут бахчевые (арбузы и дыни), то, не раздумывая, заселяли свободные земли. Когда стало тесновато, то мордва основала в трех- четырех километрах другую деревеньку под названием Ивановка. О ней нижне. Название Ключ уже не соответствовало населенному пункту и появилось, более приличное – Куринка. Я сам на старых картах читал это название. Откуда оно взялось? Почему им обозначили быстро растущее поселение. Вопрос не праздный, так как правильный ответ позволяет более точно определить особенности характера его жителей, их менталитет, взаимоотношение с окружающим миром. Привожу два варианта (третий не рассматриваю, так как в нем мало логики) появления название Куринка, в интерпретации коренных жителей. Вариант Кускашева Николай Ивановича (кличка – Кускаш, 1952 года рождения). Коля вырос в деревне, затем уехал в город. И там проснулся у него интерес к малой родине. Он приезжал к матери, помогал ей по хозяйству и одновременно собирал по крупицам драгоценные сведения. К сожалению, поздно уже в 90-е годы прошлого века. Но и на том спасибо. По варианту Николая Ивановича, выходило, что деревня, находилось в одном переходе если пешком (а так путешествовали, как правило) и в одном конном переходе от Минусинска (тогдашнего центра). Дорога однообразная. С одной горы на другую. Горы и холмы похожие друг на друга. И утомленный пешеход, потерявший ориентацию во времени и пространстве или возница, издали завидев дымок из труб хатенок, облегченно вздыхали:

-курится (въется) дымок. Деревня близко. Скоро отдохнем.

Так и пошло: куриться- курилка – Куринка.

Вариант хорош тем, что объясняет многонациональный состав деревни, в отличии от окружающих поселений. В близлежащей Ивановке компактно поселилась мордва, в Новомихайловке – украинцы, на Пятом – русские, на Сользаводе – эстонцы (репрессированные), в Краснополье – коми. Куринка, располагалась на тракте (если так можно назвать еле заметную проселочную дорогу), здесь путешествующие останавливались на ночлег и некоторые оставались навсегда. Причины разные – заболел, «чего идти дальше, все одно», место приглянулось, земля понравилась, в подорожной указано. Постепенно в Куринке образовался интернационал: украинцы (большинство), русские, белорусы, чуваши, молдаване, зыряне. Из множества наречий – выплавился свой особый язык, с неправильным произношением, с ударениями не там где надо и, специфическими оборотами речи. Потому в школе почти все юные куринцы испытывали трудности с грамотным произношением. Коля Кускашев, безусловно, патриот своей малой Родине. Очень жаль, что он похоронен на абаканском кладбище, а не в родной деревне. Имеет так же право на существование, слово Куринка, толкование Бродюк Николая Денисовича (1944 года рождения, кличка "Бродючина"), теперешнего жителя Новосибирска. Он вывел первоначальное название нашей деревни от украинского курень – усадьба. В давние времена, на данной территории поселилось несколько украинских семей, каждая семья, по привычке, отделилась от других и образовала свой курень. Вокруг них начали селиться другие переселенцы. Образовалось поселение куреней. Куринка же – производное от слова Курень. Вариант подкупает тем, что объясняет превалирование в деревне украинцев, со всеми вытекающими последствиями (украинским певучим наречиям, манерой одеваться, распространением блюд- галушек, вареников, борщей).

Итак мы имеем два подхода к топономики деревни - Кускашевский и Бродюковский. Оба основываются, не на знаниях, а на логике. Какой из них правильный, установить уже не удастся.

С течением времени слово Куринка, стало звучать не очень приятно для слуха и ее переименовали в Лукьянову. А почему именно в Лукьяновку, здесь опять два подхода. На одно из них претендует мой брат, Кислан Николай Степанович (кличка «Каюн» – 1950 года рождения). Большинство первожителей деревни прибыло из Украины, точнее из перенаселенных киевской, полтавской и харьковской губерний. Основная масса выселялась оттуда между 1896-1900гг. Примем во внимание факт о том, что ни один старожил в нашей деревне не поминал о льготах полученных от царского правительства. Стимулирование государством началось в декабре 1907 года. Следовательно, где то между этими датами и прибыли наши предки в Минусинскую котловину, то есть в промежуток между 1896-1906г. Украинцы из пригорода Киева, имевшего название Лукьяновка, принялись новое место обитания называть привычным словом. И когда встал вопрос о переименовании, более благозвучном имени, оно уже существовало. Я проверял, действительно, в пригороде Киева существовала Лукьяновка, а ныне один из районов украинской столицы носит одноименное название. Второй подход принадлежит Зайко Леониду Николаевичу (1950 год рождения, кличка…). Он, яко бы, слышал от родной бабушке о том, что название произошло от фамилии двух братьев Лукьяновых, живших когда-то в данной местности. Толкование не согласуется с гипотезой Коли Каменщикова о первых поселенцах и стычках с аборигенами. Получается, что до первых поселенцев в данной местности уже жили белые люди. Но ближе к правде, уже не установить. Потому примирим заико-кислановское и будем считать, что название произошло от братьев Лукъяновых, переехавших из под киевской Лукяновки. И поблагодарим за неравнодушие и любовь к малой Родине четырех Николаев (Каменшикова, Бродюк, Кускашева, Кислан) и одного Леонида – Заико. Если бы не они, мы бы об истории своей деревне знали гораздо меньше.

Единоличники

Деревня располагалась на тракте, соединяющего столицу уезда Минусинск с югом степи. Выгодное положение и масса свободных плодородных земель, способствовали к быстрому росту численности деревеньки. Первые поселенцы копали землянки, затем, по мере, накопления средств, возводили (методом «помочи») саманные избы, и наконец, наиболее трудолюбивые, ставили настоящие деревянные дома, покрывая крыши кровельным железом (Лоцкий, Бойко, Измайкины, Заико Василий). Не сразу сложились взаимоотношения между колонистами. Трудность заключалась в том, что в деревню основывали разные национальности: украинцы ( подавляющее большинство), белорусы, молдаване, чуваши, зыряне, татары, черкесы. У каждого свои язык, обычаи, традиции. Много подтрунивали друг над другом. В памяти осталось:

пришел хохол,

и наделал на стол,

а пришел кацап,

и зубами цап

Или вот еще:

Молдован, молдован, на пузе барабан,

ходит играет по всем городам.

Отмечу так же, что деревня росла не только количественно, но и качественно. Единоличники выращивали зерновые, разводили скот. Переработанные продукты - масло, жиры, сало и шкуры животных отвозили в Минусинск. Оттуда они перевозились в Красноярск и Ачинск, затем по железной дороге в Санкт-Петербург и Ригу, далее экспортировались в Европу. Обратно поступали сельскохозяйственные обрабатывающие орудия (грабли, плуги, сеялки, веялки, бороны, лобогрейки, жнейки). С началом Первой Мировой связь с Европой прервалась, темпы роста продовольствия и оснащённости механизмами замедлились, снизился уровень жизни. Войну и революцию встретили в стадии развития. По сути, переселенцы вставали на ноги. Вставали тяжело, но быстро. В зажиточные хозяйства вырывались единицы. На тракторы «Фордзон» еще не накопили капиталов. Экспортировали технику по проще. Война и Гражданская война прекратила этот процесс. Новый толчок к динамичному развитию деревня получила во времена Новой экономической политики (НЭПа). Теперь уже продовольствие из Сибири везлось во Владивосток, затем в США. Взамен покупались (плуги, сенокосилки, жнейки) и товары повседневного спроса (мануфактура, патефоны). Но опять же последующая коллективизация поставила крест на зажиточную (хорошую) жизнь. Мне, с товарищами Мишей Синякиным, Колей Каменщиковым, Ваней Кривенко, Колей Качур довелось работать на сенокосилке с клеймом made in USA.

Таким образом по двум причинам (войне и прерывания связей с другими государствами), настоящих кулаков в деревне не сформировалось. Даже названия такого не существовало. Говорили проще- крепкие единоличники, без политического подтекста.

К тридцатым года Куринка была уже приметной деревней и насчитывала около 75-100 дворов и до 400 довольно зажиточных жителей. Население приросло за счет крестьян, прибывающих в поисках спокойного уголка.

Период единоличного хозяйствования и процветания просуществовал исторически малое время, с концы 19 века до 1930 г. Мечта каждого куринца перебраться из землянки, в саманную избу, а оттуда в деревянный дом. Мечту превратить в быль, удалось лишь некоторым, наиболее «справным» хозяевам. За свое трудолюбие, за добротные дома им пришлось расплатиться по полной.

Революция и гражданская война прошли мимо деревни. Здесь никого не свергали и никто ни с кем воевал (брат на брата не шел). И все лихолетье первожители трудились, ухаживали за скотом, возделывали пашню. Это в селениях вдоль Енисея, полыхали кровавые события, а Куринка жила обычной жизнью. Только один раз, какой-то отряд вооруженных людей посетил деревню и даже переночевал. Но ни кого не тронули, речей не произносили, ни к чему не призывали

О Куринке вспомнили, когда пришла пора раскулачивать. И когда стали создавать колхозы, что бы проще было отнимать, выращенное на полях и фермах.

Раскулачивание

7 ноября 1929г. в Правде была опубликована статья Сталина «Год великого перелома», в которой восхвалялись успехи коллективизации. 29 год прошлого века так и вошел в историю нашей страны, как год Великого перелома. А немного времени спустя ( 4 февраля 1930г) вышла секретная инструкция ЦИК СССР и Совнаркома, в которой определялся порядок раскулачивания (кого в ссылку, кого на выселки, а кого просто обобрать). Секретный документ разжигал ненависть людей деревни друг к другу. В нем было написано черным по белому о том, что земля, постройки крепких хозяйств поступали в колхоз, а личное имущество, продукты питания, одежда конфисковывались, а затем распределялись односельчанам. Изымались и денежные накопления. Поощрялось доносительство. Крестьяне не желая сдавать скот, резали его. Поголовье скота за время раскулачивания и коллективизации уменьшилось в два-три раза. Раскулачивание нанесло ущерб стране и предопределило появление голода, который унес миллионы жизней. С 1932 г.нарастала смертность среди населения из-за недоедания. 7 августа 1932г. издан знаменитый преснопамятный закон «об охране социалистической собственности» известный в народе как «закон о пяти колосках». А ещё раньше в 1928г. вводится карточная система распределения продуктов просуществовавшая до 1935года. Как же сказался перелом и раскулачивание на жизни нашей сибирской деревни? Кулаков распределили по категориям: I-я, II-я и III-я. Самая свирепая I-ая категория («контрреволюционеры»), куда включали глав домохозяйств, их отправляли в концлагеря (исправительно-трудовые лагеря). Отнесенных к кулакам II-ой категории (в том числе членов семей первой категории) высылали за пределы регионов (Дальний Восток, Крайний Север). Причисленных к III-категории (самой мягкой) расселяли внутри региона. Причем провелось бесконечное количество компаний по выселению. В 1930 г, в 1931г, май- август 1932 г. и 1933г., затем 1934г, 1935г. 1936г. Но на этом издевательства над крестьянами не закончились. С целью ликвидации и изоляции «бывших кулаков» в июне 1937 г. был утвержден план репрессий по отношению к ним. Их разделили на две категории – лиц отнесенных к 1-й категории приговаривали к расстрелу, а лиц 2-й категории – к 8–10 летнему заключению в лагерях. По сути раскулачивать в Куринке было некого. Однако, планы были сверстаны и доведены до исполнителей. Их требовалось выполнять. Ретивости у комсомольцев- раскулачников не занимать. Очень скудные и обрывистые данные сохранились о раскулачивании и коллективизации в нашей деревне. Неоценимую помощь оказали Леня Заико, … и моя мама Матрена Макаровна. Первый собрал сведения и сохранил некоторые имена попавших под лемех раскулачивания. А мама будучи десятилетнем возрасте наблюдала страшные картины бессовестного ограбления.

-Какие они эксплуататоры! Они же работяги из работяг, жилы из себя тянули, трудились, как сумасшедшие с темна до темна…, - рассказывала она.Такими словами, думаю, выражается общее отношение к раскулачиванию. Не поддерживали поселенцы его, не ободряли. Но и не противились. И раскулаченные, напоминали беззащитных овец, которых гнали на бойню.

«…Проводили раскулачивание приезжие комсомольцы, им помогали местные активисты. Запомнилось, как одна женщина села на стул и не двигалась. Комсомольцы заподозрили не ладное, вырвали силой тубаретку. Под ней лежал мешок с шерстью. У других, отняли все что можно. Даже гвозди вытащили из стен. Но местные активисты, не досчитались в сундуке одежды. Раньше все про друг друга знали. Содрали с бедной женщины платье, не постыдились, а под ним оказались две кофты и две юбки. Вот как безжалостно действовали власти. Замечу о том, что термина «кулак» в нашей местности не существовало. Оно привнесено. Мне удалось по крупицам собрать фамилии несчастных, это Лоцкий Александр, Бойко, Заико Василий, Дъяченков, Щеглов (за наличии одной лошади), Измайкины и другие (список составляется). Судьба семьй Бойко достойна отдельного повествования. Трудолюбивая и многолюдная: три дочери и пять сыновей. Трудились от рассвета до заката, наемных работников не содержали. Советская власть их посчитала зажиточными и раскулачила. Отца и мать увезли с концами. Дети выживали одни. Пятеро ребят во время войны погибли за Советскую власть, которая погубила их родителей. У Дъяченковых так же семья большая -только сыновей шестеро, все работящие, здоровые, на гармошке играли. Хозяйство с трудом справили: коней голов шесть, коровы, три быка, овцы, лобогрейка, два плуга, грабли. Из одежонки ничего стоящего: фуфайки, простые рубашки, платья ситцевые. И все! Работников не держали – сами ухаживали за хозяйством. Отобрали все до последней нитки. Раскулачиваемые вели себя по разному. Горбоносый Ефим, сидя в фургоне, и поглядывая как комсомольцы вытаскивают из его избы домашнюю утварь, одежду, как выламывают косяки окон, дверей, поддерживал дух односельчан:

-ничего, братки. Живы будем не помрем. Нам не привыкать гулять по России. Вспомните, как сюда прибыли. Не только выжили, но и зажили. Главное голова, да руки при нас…

А хозяйственный, работящий Микола плакал. Голосила и его жена, ревели дети. Отвыкшие от насилия, привязавшиеся к степи, к друг другу и вдруг какие то незнакомые дяди запросто входят в дом, забирают нажитые трудом и потому дорогие вещи, криками и пинками выгоняют холеную скотину из двора, ребятишки заливались слезами. Кстати, за деревней всех высадили и заставили шагать пешком, а малых детей нести на руках.

Кого и к какой категории причислили наших земляков установить не удалось. Но можем только по косвенным причинам определить о том, что наших так называемых кулаков, отнесли к I категории. Во-первых, их увезли из деревни в неизвестном направлении. Во-вторых, ни один из них не вернулся. Следовательно, или погибли на великих стройках, или в 1937 году оказались расстрелянными.

Более достоверные и подробные сведения ждут исследователей краеведов. Если, конечно, кто ни будь добровольно отважится засесть в пыльные архивы Минусинска.

Коснулись лукъяновских жителей и сталинские репрессии. Забирали и увозили в неизвестность уважаемых жителей- Синякина Матвея, Шокурова, Сомкина и еще пару семей, фамилии, которых так же установить не удалось. Ходили слухи о том, что следователи НКВД одних обвинили в шпионстве в пользу Японии и Германии. Какие секретные сведения мог передавать из колхоза кузнец, шорник? И каким образом? Ведь связь с внешним миром практически отсутствовала. Даже телефона не было. Других во вредительстве колхозному строю и связями с троцкистами. Конечно, суда и следствия не существовало. В первые выборы, репрессировали, умеющих писать. Дело в том, что на бюллетенях обнаружили антисталинские ругательства. А кто мог написать? Грамотные. Они и пострадали. Репрессировали так же Гололобова (Имя не известно) за высказывание на колхозном собрании о неурожае: «наше знойное солнышко Сталин, сжег посевы» (грамотно и остроумно). Людей с семьями увозили в Минусинск, их дома отдавали под контору, магазин, сельский Совет, детские ясли. Назад не вернулся ни один. Хотя из любого правила имеются исключения. Измайкиным удалось совершить побег, они вернулись, скрывали на крыше у Казариных. Последние снабдили их документами и они уехали подальше, аж в Ташкент. Недюжинной силы и мужества, знать, были эти Измайкины. Впоследствии, потомки переехали в село Монастырское.

Колхоз "Украинский трудовик"

В тридцатые годы единоличников согнали в колхозы. Однако, быт в общих чертах сохранился. Зимой - уход за скотом, отдых, игральные карты, в теплое время – страда. Название Куринка употреблялось реже (в разговорах), больше звучало название колхоза «Украинский трудовик». Первый председатель Куманок – из батраков, бездельник и пьяница, как хозяин никудышный, но член ВКП (б) Щеглов Алексей Степанович, его охарактеризовал по –спартански, коротко: «Он у себя в хозяйстве ладу дать не мог, а тут колхоз…». Много печали и бед в правлении Куманка приняли лукьяновцы. Пользуясь партийными корочками он запросто занимался вымогательствами: «давай самогону, а то запишу в кулаки» и давали, а куда денешься. Председатель, пользовался данной ему властью - записывал в кулаки бедняков и середняков и вообще всех косо глянувшими на него и сам же принимал участие в их раскулачивании. Куманок же был замечен в Минусинске, торгующим конфискованным имуществом. При Куманке колхоз нищенствовал. Куманка давно нет, а человеческая память о нем, как о никудышным руководителе и мелкой душонке жива. Когда человек совершает глупость, лукъяновцы говорят: «Ты что, куманок!».

В трех километрах, возникло компактное поселение мордвы. Мордва, мордва, а фамилии вполне русские: Букин, Мезин, Панов, Точилкин, Терехов, Лихицкий (наиболее многочисленная), Галкин, Фирсов, Катков, Кириллов. Мордвины оказались на редкость дружелюбными и приветливыми соседями. Между Куринкой и Ивановкой сразу же установились дружественные отношения. Настоль тесные, что деревни связывали две дороги: одна проходила южнее (мимо кладбища) другая северная (через пески). С утра и до вечера по ним сновали пешеходы, повозки, всадники, позднее мототранспорт (велосипеды, мотоциклы). Местные власти старались развивать обе деревни гармонично, не в ущерб одна другой. В Куринке разместили сельский Совет, в Ивановке – семилетку, В Куринке – маслобойку, в Ивановке – мельницу.

Кино показывали по очереди: вначале в Куринке, на следующий вечер в Ивановке. Пацаны, на особо хороший фильм, бегали в соседнюю деревню, смотреть повторно. Правда, возвращаться пешком ночью домой было страшновато. Но что делать – «искусство требует жертв».

Куманка, в конце концов, переизбрали, выбрали на его место толкового середняка Зародыша Лазаря Ефимовича. Сегодня его и фамилия, и имя звучат ново, странно и непривычно. А он, возможно, самый знаменитый и заслуженный житель нашей деревни (об этом отдельная история). При новом председателе колхоз стал развиваться успешно. Посадили сад. К уходу за ним привлекли молодежь. Сад стал, безусловно, украшением округи. Представляете, от самого Абакана, степь. Ни одного кустика, ни деревца. И вдруг, перед глазами возникает зеленый массив, который притягивает и радует взгляд. Это как в пустыне – оазис. Сад располагался на северной стороне горы. Деревья посажены рядами с севера на юг. Выращивались ранетки двух сортов «Рая» и «Кравченко». «Рая» по слаще, "Кравченко» покислее, однако лучше хранился, зимой терял кислоту и набирал сладость. Посредине сада домик сторожа и ульй. Здесь хозяйствует специально приглашенный садовод из Черногорки Сережа-кореец.

Весной деревья начинали цвести, степной сухой воздух наполнялся ароматами. По саду разрешалась прогуливаться. К вечеру его территория наполнялась молодежью, звуками гармошки, смехом и песнями. Садом гордились, он приносил немалые доходы. На западной окраине росло несколько деревьев груш и полукультурки. Но они погоды не делали. Ребятишки, конечно, таскали плоды. Хранили на крыше. С заморозками плоды мягчили и приобретали сладость. Вкуснота! Умнейшая голова придумала развести в нашей деревни сад. Немалых трудов привести плодовые деревья, посадить их, поливать, рыхлить, пропалывать. Особенно доставалось молодежи 1918 года рождения и близких к нему. Колхоз отмечал особый вклад Стюры Дарагановой, Моти Кислан (Черных), Нины Зайко, Паши Печко (Черных), Ульяны Гончаренко (Кислан), Нины Ковалевой, Кати Каменщиковой, Веры и Кати Хозицких, Кати Подолиной, Веры Глухаревой, Вали Бойко и др.

Сад - жемчужина колхоза. Учеников снимали с занятий, для уборки ранетки. Школьники плохие работники: баловались, ломали ветки, срывали плоды вместе с листьями и плодоножками, чем доводили садовода до нервных срывов, но других рабочих рук не было. Ранетки фургонами отправляли на Минусинский винный завод. Завод рассчитывался с колхозом деньгами. Потому сад ценили вдвойне, за ним ухаживали, берегли. Получить на трудодни не только зерно, сено, растительное масло, но и живые деньги, дорогого стоит. Сад почти единственная возможность торгануть с выгодой. С пасеки (улья располагались посреди сада) в страду работников баловали свежим медом.

Помяну добрым словом, ныне забытое транспортное средство – фургон. На них переселенцы прибыли в Минусинскую котловину, на них возили зерно, картофель, ранетки, дыни, арбузы, семечки. В них любили, рожали и прятались от непогоды. На фургонах же их и увозили, несчастных, из родной деревни навсегда. Ныне фургон исчез и даже в музеях я не встречал это транспортное средство, сослужившего добрую службу нашим предкам. А жаль!

Второй сад заложили уже после войны, за деревней Ивановка. При чем учли недостатки при разведении Лукъяновского сада. Во- первых, разместили на ровном солнечном поле, во-вторых, не пожалели денег и закупили саженцы полукультурок. Через несколько лет, ухода за растениями сад дал первый урожай. Плоды выросли более крупные, сочные и сладкие. И доходу бы принес гораздо больше. Но Ивановский сад оказался не во время рожденным ребенком. Совхозу он не подходил по специализации, вдобавок Минусинский завод отказался от местного сырья. Заброшенные деревья вырождались, многочисленные мародеры ускорили смерть обеих «жемчужин». Сегодня на их месте уже ничто не напоминает о былом времени.

Само же название «Украинский трудовик» прочно закрепиться в сознании людей не успело.И тем не менее, колхоз с трудом, но развивался. На западе в 12 км. был прекрасный бор. Пред ним огромное поле. На опушке леса, колхозники возвели помещение (Балаган) из двух отделений (мужское и женское), выкопали колодец, соорудили летнюю кухню, распахали конями и быками целину, засеяли. Получили стопудовый (как тогда говорили) урожай. Место назвали – Лог. Лог стал бедой и выручкой. Бедой, так как туда на целое лето увозили ребят и девчат и они без отдыха и выходных трудились. Выручкой потому, что Лог в засуху давал урожай, а в войну, на Логу производилась частично неучтенная продукция, которая некоторых спасла от голодной смерти (об этой странице истории расскажу подробнее в другой раз). Деревня умещалась в три улицы: Центральная, Зеленая и Балдохина. Матрена Макаровна (моя мама) вспоминала:

…наша улица называлась Балдохина, а та которая на горе – Зеленая. У нас главный заводила Белаш, у них – Максимов. Вечером принарядимся, возьмемся под ручки и с песней по Балдохиной, а на встречь гармошка играет и песни поют – это парни и девки с Зеленой. Парни в красных рубашках, девчата в белых платьях. Красиво… Встретимся и поем, и пляшем до утра. А в шесть утра тятя будит на работу. И как выдерживали…

Часов тогда еще ни у кого не было, определялись по светилу. Солнце осветило избу– пора подниматься, солнце над головой – время обедать, солнце село- заканчивай работу. Наиболее жадных до работы (существовало такое определение) будили петухи. Очень рано ( по нашему времени до 6 часов) скот должен был напоен, коровы подоены и отогнаны в стадо. Отставших пастух дожидаться не будет. В ходу диалог мужа с женой:

-солнце давно встало, люди уже в поле, а мы все еще копаемся…Ой! Стыдоба, ой! Позор…». Обращаю на два слова «люди в поле». Считалось, что тот кто рано начинает работу и много трудится –Человек. С них брали пример, уважали, почитали. Это не просто слова – в них сконцентрирована философия и культура цивилизованного общества. Человек (пахарь, пастух, косец) производящий – звучало гордо. Точно так же как в США – фермер, ковбой.

В 40- е годы, на берегу Соленого озера возник небольшой поселок из репрессированных в 1940 году эстонцев - Сользавод. Эстонцы, в чужих краях, жили дружно, добывали соль, занимались скотоводством. Освоились в Сибири быстро, возвели добротные дома, покрыли черепицей. В памяти односельчан закрепилась фамилия Энгель, удивительно могучего эстонца. Ходили легенды о том, что этот Энгель мог приподнять за колесо трактор. Лукьяновы с соседями общались, обогащались, заводили общие дела.

Куринка в войну

Очень тяжело пережила Куринка войну, впрочем, как и все сельское население страны. Одна беда в том, что всех здоровых мужчин и парней призвали на фронт, где многие пропали без следов и только несколько счастливчиков вернулись невредимыми. Вспоминается фильм «Брестская крепость». Там был герой солдат, по фамилии Демин. Так вот вся деревня несколько раз просматривала кино. «Наш Демин, точно наш. До войны призвали и служил он в тех местах», - толковали женщины и мужчины. «Да и внешне похож, точно наш». Особенно заинтересованными зрителями, были сами Демины, даже плакали. Солдат в кино ведь погиб. Кстати, в жизни то же – почти все братья Демины погибли на фронтах Отечественной войны. На фронте, особенно в начале, погибали миллионы не похороненных, не погребенные в землю, забытых. Потому в деревню пришло мало похоронок. Ушел и не вернулся. И никаких льгот и выплат членам семьи без официального документа не полагалось.

Другая беда- высокая смертность в тылу. Умирали от голода, холода, болезней и непосильного труда. Все что производилось сразу же вывозилось фургонами в «закорма» государства. Выжить можно было только своим огородом и, подворовывая, ночами с полей: зерно и картофель. Свой огород обработать - еще нужно извернуться, так как в колхозе трудились с темна до темна без праздников и выходных. С колхозных полей утащить можно было только в темное время. Женщины во время работы, ухитрялись прикапывать зерно (семена) или картофель, а ночью приходили и выкапывали. Пшеницу, овес, просо, правда, травили, то есть обильно пересыпали дустом. Лукьяновцы и тут сообразили - они тайком выкапывали семена, просеивали от земли, затем отмачивали в холодной воде и готовили кашу. Так выживали отважные. А кто боялся, трусил, путь один на кладбище. Власти поместили на подтоварнике грозную надпись «Все для фронта, все для победы». На первый взгляд справедливо и правильно. Но, ведь от его исполнения умирали в тылу голодной смертью тысячи людей. Кстати, в США во Вторую мировую фермеров освободили от призыва. Голодный солдат много не навоюет. Особенно страдали лукьяновцы зимой. Деревня степная, леса нет, кустарник каргатник сгорал моментально, тепла выделял мало. Уголь возили фургонами из изыхских копей. Его хватало на детский сад, кузню, курятник, контору. За время войны люди пожгли все дерево, которое только было: заборы, коновязи, фронтоны крыш, лестницы. Чем дольше шла война, тем количество смертей в тылу увеличивалось. Старые запасы продовольствия иссякали, болезни уносили на тот свет все большее количество жителей. Зимой- на саночках, летом -на тележках везли на кладбище с улицы Центральной, с Балдохина, с Зеленой трупы взрослых и младенцев, завернутые в холстину. Дерева не хватало даже на крестик. Особенно много умирало младенцев и детей. Дуська-мордовка похоронила двоих ребятишек и осталась одна. В Куринке единицы людей, предвоенных и военных годов рождения. Зародыш, на свой страх и риск, нарушал грозный принцип «Все для фронта, все для Победы» и лежачим больным выписывал кое какие продукты то ведро картошки, то литр конопляного масла, то килограмм пять зерна. Нашлись люди, которые просигнализировали куда надо и кому надо. Его арестовал, увезли в Минусинск. Через несколько дней в деревню прилетел самолетик, из которого два солдатика с винтовками, вывели подсудимого (Зародыша), за ним спустились по трапу партийные работники и прокурор. Судили председателя в клубе. На ночь отвели в родной дом, где он и умер. Следующим председателем избрали Лихицкого (имя отчество не установлено). Новому председателю стало полегче, в деревню потихоньку возвращались с фронта мужики. Хотя и инвалиды, а все же по хозяйству помогали. Однако, люди продолжали умирать и вымерла бы вся деревня до последнего человека, если бы не Лихицкий и Кислан Григорий. Они нарушили грозный лозунг «Все для фронта…», превратив его в «Все для фронта и немного себе». Их новшество, грозившее им уголовным судом, так же как и Зародышу, опишу отдельно. Здесь отмечу, что им удалось спасти от голодной смерти оставшихся коренных жителей. И они, оба, внесли огромный вклад в историю деревни и заслуживают доброй памяти.

В войну особенно много развелось волков. Степные, крупные, стаями нападали на скот, резали овец в стайках. Жители по одному и вдвоем боялись выходить за деревню. Почтальона Бушуева, застали в дороге. Хорошо, что недалеко стояла копна сена. Он всю ночь его жег, оборонялся. Коня волки задрали. Бушуев отморозил пальцы, но выстоял, дождался подмоги. Разбойничали волки и после войны. Управится с ними удалось после того как за каждого убитого волка, за его шкуру государство назначило высокую цену.

Во время войны женщины особенно потянулись к Богу. Открыто отмечали, хотя и скудно, Пасху, Родительский день, Троицу. Повытаскивали попрятанные и запрещенные иконы, молились, отпевали умерших, ставили свечки за упокой. Начальство не приветствовало, но и не запрещало.

Послевоеннные радости и невзгоды

После войны, в 1945 – 1948 году начали возвращаться домой демобилизоввнные солдаты и вольноопределяющиеся. Сразу же заметим о том, что масса куринцев не вернулись. Многие погибли, назову только мне известных: Авдеевы Василий и Михаил, Баскаков Вася,Подолин, Демины Николай, Андрей, Гриша и Ваня, Кизяковский Ваня, Степанов Саша, Бочков Иван, Гмырин Иван, Ещенко Устин, Белаш Дима и Федор, Ефимчук Семен, Чепрасов Вася, Кирдяшкин Матвей, Шпаргуны Иосиф и Леонид, Лотцкий, Хозицкий (инициалы установить не удалось)… Другие пропали без вести. Дело краеведов уточнить их фамилии. Фронтовики-куринцы, возвращались с орденами и медалями. Обладателем боевых наград, мой отец Кислан Степан (самое большое количество наград), затем Зубов Николай, Синякин Федя. Из орденоносцев Ивановцев могу назвать Точилкина Илью, Каткова Мишу, Терехова Терентия, Лихицкого (имя не установлено).

Тогда же начали присылать присылать на излечение раненных. Отъевшись на колхозных харчах фронтовики разъезжались. Некоторые женились и оставались. Так в деревне появились новые фамилии: Зайцев, Румянцев, Терехов, Кондратюк.

В 1946-1947гг. в СССР свирепствовал Голодомор. По некоторым данным в стране умерло около 1.5 млн. душ. Однако, стол лукьяновцев стал богаче. Хотя если внимательно пройтись по кладбищу, то можно увидеть могилки совсем еще детей с надписями «умер (ла) в 1946 (1947, 1948 и 1949) году». В их числе могилка моей сестры Кислан Нины Степановны (1941-1949гг). Сказалось недоедание во время войны. Во время войны и после нее ходили босиком. Железа, стекла и даже дерева не боялись. Их попросту не было. По вечерам, иглами вытаскивали из огрубевшей и толстой кожи подошв занозы, шипишины.

Расцвет - колхоз "Победа"

В послевоенное время прошла компания по укрупнению колхозов и к «Украинскому трудовику» присоединили соседний колхоз, название которого выяснить не удалось, назовем условно – «Ивановский». Новое образование получило популярное тогда имя «Победа». В центре деревни, на пригорке «Победа» возвела просторную школу (4-х летку), затем клуб и контору, там же построили небольшое здание сельского Совета и разместили фельдшерско-акушерский пункт. Наличие органа власти в деревне сделали ее центром округи. Из рядом стоящих деревень приходили пешком, приезжали на верхом и в телегах жители окружающих деревень, что бы взять справку, зарегистрировать брак, получить выписку и так далее. Колхоз «Победа» развивался еще более успешно, чем «Украинский трудовик» – каждый год припахивал целину, построил курятник, свинарник.

Из развлечений – посиделки, хороводы, игра в лапту на специальном поле под Каменушкой. Весной и летом прогулки по улицам и саду с гармошкой и песнями. Пели много, петь любили. На работу с песней и с работы то же. Был в колхозе гармонист, по словам Дороженцева Володи «как заиграет ни за что не усидишь, в пляс пойдешь». Знаменитого музыканта забрали на войну и дальнейшая судьба его неизвестна, как фамилия и имя? Все лукьяновские девчата голосистые, на особенно выделились звонкими голосами и прекрасным слухом Дараганова Стюра и Черных Мотя.

Послевоенный колхоз Победа состоял из двух полеводческих бригад. Первая располагалась возле конюховки. Ею руководили последовательно Вася Лоцкий, Тимофей Гончаренко, Качур Иван. Вторая находилась в центре улицы Балдохина. Бригадиров установить не удалось. Известно, что после войны ею короткое время, руководил мой отец Кислан Степан Николаевич. Между бригадами устраивалось социалистическое соревнование. Какой коллектив лучше содержит лошадей, больше сметает зародов, отработает трудодней и др. тот и победил. Позднее, когда расформировали МТС, организовали еще и тракторно-полеводческую бригаду, руководить которой поставили молодого парня Щеглова Алексея Степановича. Летом в деревне было пусто – только в конторе счетовод («Мишка Варнашкин») щелкал счетами и в кузнице стучал молоток. Весь народ в том числе и дети – в поле.

Обязательно заметим о том, что тогдашняя степь нисколько не похожа на современную. В той первоначальной степи, в многочисленных низинах, впадинах, возле озер росли дикие огурцы, полевой лук и чеснок, степная ягода, на возвышенностях -заячья капуста. Найти поляну с нежными, пахучими огурчиками большая удача. Нежные, духмяные огурчики - деликатес. Сладковатый чеснок, хорошо шел с хлебом. С водой проблем не было, пили из свежих луж.

Ягода родилась обильно, ее набирали бидонами, ведрами. Сахара не доставало, что бы варить варенье, изготавливать компоты. Степной ягодой начиняли вареники и пироги, которые пацаны уплетали за обе щеки, приговаривая:

-слакие, сочные, ничего в жизни вкуснее не ел.

Пасти скот – одно удовольствие – потравы почти нет. Пастухи читали книги, собирали ягоду, вдоволь высыпались.

Зимы были снежными и не шуточно морозными. Так почтальон Терещенко работал почтальоном и замерз на горе Боиновке. Снег толстым слоем накрывал горы, поля, огороды, деревню. Ветер надувал высокие сугробы, зачастую выше крыш домов. Утром семья откапывала лаз наверх, затем шла помогать выбраться наружу соседям и только потом наступала пора освобождения от снежного плена стаек, дров, сена, проделывания внутридворных проходов, колодцев и выкапывания ступенек в сугробах. Проблем наваливалось. Каким образом поить скот? Где его выгуливать? Как подвезти сено? Куда складировать навоз? Мужикам приходилось изворачиваться, находить решения. Но никто не ругал холода и глубокий снег. Холодная зима обещала теплое лето, а снег – к урожаю. Сугробы ребятишкам в радость. С них катались на санках, лыжах, коньках, проделывали внутри тоннели.

Весной снег чернел, «съедался « солнцем, сходил с полей. Многочисленные ручьи несли воду в озера и озерки. До середины июля вокруг них пасся скот, из них брали воду для полива, здесь же стирались, купались дети.

После войны в Куринке, как во всей стране, - бум рождаемости. Колхоз содержал фельдшерицу. По моему ее основной задачей – было принимать роды. Оля Синякина в белом халате, с блестящим цилиндрическим сундучком полном хирургических инструментов и день и ночь исполняла свою главную обязанность. Женщины ее очень уважали.

Надо отметить инновационные подходы к колхозной программе деревенского начальства и жителей. Известно, что самая трудная страда – заготовка кормов на зиму. В Лукьяновке после войны никто не брал в руки косу. Сено и солому заготавливал колхоз. Часть заготовленного развозили тайком по дворам. Не забывали и вдов. Нарушали, конечно, установки партии, но никто не проболтался, не донес куда надо и кому надо. А может и донес, но начальство спустило на тормозах. Власть начала смягчаться. И какая великая поддержка многосемейным и вдовам! Второй особенностью, формирование богатой библиотеки. В фондах присутствовала вся классика зарубежной и отечественной литературы. Книги зачитывались до дыр. В районе наше хранилище книг лучшее. Утверждаю с большим основанием, так как мне пришлось пользоваться и совхозной, и районной библиотеками. Библиотека было место, где вечерами собирались, что бы в тепле можно было почитать газету «Правда», посмотреть журнал «Советский экран», сыграть партию в шахматы или шашки. Велся библиотекаршей Лизой «Уголок читателя». На плакате отмечались новинки литературы и лучший читатель библиотеки. Первым почетное место занял Румянцев Толя. Толя, можно сказать книг не читал, а проглатывал, словно оголодавшее животное. Потом первенство перешло к Кривенко Ивану, по кличке профессор (за очки), а уж за ним мое имя прочно заняло верхнюю строку. Лиза выделила меня не только за то, что читал много книг, но и за бережное к ним отношение. И третья особенность. Как правило во всех деревенских клубах, над сценой висели лозунги, написаннные белым по красному кумачу. Обычно политического содержания, типа "Учение Маркса всесильно, потому что оно верно", "Вперед! К победе коммунизма", "Ленин наше знамя, сила и оружие". В нашей же Куринке - Лукьяновке умудрились повесить плакат философского содержания:"Ум человеческий открыл много диковинного в природе и откроет еще больше, увеличивая тем самым свою власть над нею" В.Ленин. А что? неплохо! Вывешивай хоть сегодня, стыдно не будет.

По вечерам в центре деревни полно народу. На волейбольной площадке сражаются две команды, третья ждет своей очереди. В библиотеке играют в шашки, рассматривают картинки в журнале «Советское кино», читают газеты «Сельская жизнь, «Известия». «Правда». В клубе ребята по моложе играют в бильярд, постарше танцуют польку, краковяк, вальсы. Водят хороводы. Зимой людей в клубе не протолкнуться.

В это же время, власть вернулась к политики воинствующего атеизма. Потихоньку шло наступление на религию, на веру в Бога. Пионерам запрещалось посещать кладбище на Радуницу (а все ученики состояли в пионерах), отмечать Пасху, колядовать, рекомендовалось проводить беседы с родителями, бабушками и дедушками о вреде религии.

Мы, конечно, бесед не проводили. Наоборот, родители, дедушки, бабушки нас приучали отмечать религиозные дни по-старинному. И мы их слушались.

Со смертью И. Сталина дела в колхозе «Победа» пошли круто в гору. Немного снизили налоги, разрешили держать больше скота в домашнем хозяйстве, прикупалась техника, сельскохозяйственные орудия. Сад, пасека, куры, свиньй, полеводство - приносили доходы. Слава о "Победе" распространилась не только по Хакасии, но и в Красноярском крае. Практически каждый год колхоз награждали или переходящим Красным знаменем, или мотоциклом, или чудо вагончиком. Росло и благосостояние колхозников. В некоторых домах появились патефоны, велосипеды и даже сепараторы. Лучше и разнообразнее стали одеваться. Женщины щеголяли в ситцевых платьях, мужчины в сатиновых красных рубахах, дети с семи лет уже носили штаны на одной лямке. С 1953 по 1965 годы наивысших достижений: колхоз (ферма) расширялся, работников прибавлялось, люди обустраивались (во времена раннего Н. Хрущева отменен запрет на строительство добротных домов колхозниками). В деревне возникли четыре дома из бруса: Кислан С.Н., Щеглов А. С. Хисматуллин Илья, Ковалев Константин. По улицам бегали ватаги пацанов, зимой катались на лыжах и санках, играли в хоккей на озере.

Церковные праздники - Радуница

Перед родительским днем, ходили на кладбище, приводили в порядок могилки, добывали на горе красную и белую глину и из них выкладывали крестики. Старались, что бы могилка твоих предков выглядела не хуже других. У Миши Синякина получалось красивее других. Несмотря на запрет учителей, в воскресенье так же приходили на кладбище. Взрослые стояли возле могилок своих родных о чем- то говорили, а мы, дети шныряли между ними, собирали «гостинцы». Подавали конфеты, лампасейки, пряники и крашенные яйца. Тут же ходил Гриша Сацук с мешком. Его одаривать щедро. Для Гриши это был день, которые год кормит. Впоследствии хвастались друг перед другом, кто больше собрал. Ценили крашенные яйца. В конце дня Радуницы взрослые собирались на окраине кладбища и начинали петь поминальные (грустные) песни. Мы к тому времени, теряли интерес и убегали. На следующий день в школе бились добытыми яйцами. У кого яйцо оставалось целым, тот побеждал и забирал битое. Однажды, уже забыл кто, обчистил всех. Биток у него был что надо. Впоследствии его разоблачили – жульничал – ему привезли из Абакана яйцо из дерева. За мошенничество устроили «темную». Отдубасили от души.

Коледование

Широко отмечали колядки, дети особенно их любили. На колядки полагалось одеться, как -то по оригинальнее (шубу навыворот, вместо шапки чулок), насыпать в карманы пшеницы и группами ходить по дома, осыпать помещение дома зерном и напевать. Тексты колядок запоминались легко:

Сею вею, повиваю,

С Новым годом поздравляю,

Маленький мальчик

Сел на стаканчик.

В дудочку играет

Христа поздравляет!

Христос веселится-

Копеечка валится.

Или

Коляда. Коляда

Отваряйте ворота,

Доставайте сундучки,

Подавайте пятачки.

Хоть рубь

Хоть пятак,не уйдем из дома так!

Дайте нам конфетку,

А можно и монетку

Не жалейте ничего.

Довольные хозяева одаривали заранее приготовленными сладостями. Нашу группу возглавляли великовозрастные Леня Купченко и Шура Белик. Они большую часть подарков конфисковали в свою пользу. Доставалась конфетка – радость. Если какой- то дом коледовщики обошли, там поселялась тревога. Потому каждый из группы тянул ребят в свой дом.

Кутью разносили тайно. Обычно мама накладывала ее в горшок, горшок заматывала в шаль, сверток вручала со словами «отнеси бабушке Акулине», «отнеси тети Дуни». Бежишь, торопишься, украдкой поглядываешь по сторонам. Учителка увидит ничего не скажет, но на родительском собрании обязательно «посрамит» родителей. Навстречу попадаются, с таким же узелком ребята Коля Каменщиков или (Леня Зайко, Володя Зайко, Валя Щеглова). Они так же, прячутся от не нужных глаз, предвкушают угощение. Прибегаешь, а тебя уже ждут и щедро набивают полные карманы редким лакомством -конфетами и пряниками. Ну и как слушаться учителей и воинствующих безбожников?

КПСС хотя и старалась изо всех сил, заменить Бога Лениным, сломить окончательно сопротивление лукъяновцем ей не удавалось. Женщины, хотя и попрятали иконки, а во Всевышнего верить не переставали. Вечерами собирались у Кати Каменщиковой, читали Евангилие, толковали. При случае ездили в Абакан, посещали храм, слушали службы, участвовали в крестных ходах и так далее. По приезду слово Божье несли односельчанам. В конце концов власть смирилась.

Кино и художественная самодеятельность

Киномания не обошла и нашу деревню. Кино привозили два-три раза в неделю. На воротах магазина вешалась объявление с название кино и началом сеанса. В назначенное время набивался полный зал. Особенно, если показывали индийский фильм. Приходили даже самые древние. Взрослые садились на скамьй, а дети ложились на пол перед экраном. Стоимость билета для взрослых 20 копеек, для детей – 5 копеек. Сумма не маленькая. Потому старались посмотреть бесплатно: прятались под скамьями, влезали в окно, проникали со стороны библиотеки. Киномеханик на особом счету. Ему завидовали. Ведь он самостоятельно собирал деньги, причем кого обилечивал, а с кого брал деньги, а билет не выдавал. Труд у него был легким, не в поле. Съездил на коне за лентами, повешал вывеску, да вечеров прогнал кино. И вся работа. Ребятишки мечтали вырасти и стать киномехаником. Впоследствии два Коли, Каменщиков и Качур, мечту исполнили – закончили Черногорскую школу киномехаников. Поработать по профессии им довелось самую малость. Телевизор убил кино.

Художественную самодеятельность я понимаю, как сами себя веселили и развлекали. Художественная самодеятельность в деревне присутствовала на высшем уровне. До войны в деревне пользовались популярностью артисты, чтецы, музыканты. О том времени мало информации. После войны художественную самодеятельность возложили на директора школы Дзингель Елизавету Филипповну и заведующую клубом Надю Лоцкую. Гордостью деревни слыл хор. Он исполнял «Киевский вальс», «на сопках Манчжурии», другие песни. Среди музыкантов выделялись сестры Лоцкие Лида, Надя и (имя третьей установить не удалось).

Они играли на трех инструментах: домбре, баяне и флейте. Галя Гончаренко прекрасно декламировала патриотические стихи. Настоящий фурор произвело стихотворение «Мама», которое рассказывал Болотских Леня. Когда ведущий объявлял, его фамилию, в зале постепенно устанавливалась тишина. На сцену высоконький, тонкий, кудрявый мальчик в белой рубашке, повязанной пионерским галстуком и тихо, одними губами произносил:

Первое слово ребенок сказал:

— Мама! –

И замолкал… . Если кто шевелился или что-то нашептывал соседу, его неумолимо доставала деревянная клюка или Палюхи, или Васылыны, или Небылицы. И только когда устанавливалась полная тишина, в напряженную атмосферу зала бросались негромкие слова:

Вырос. Солдатом пришёл на вокзал.

— Мама! –

Вот он в атаке на дымную землю упал.

— Мама! –

Встал. И пошёл. И губами горячими к жизни припал.

— Мама! –

…. … ….

Голос со сцены звучал как бы обессиленно, как бы сухие губ просили воды. В то же время каждое слово чтец произносил четко, отдельно, вкладывая в него особый смысл. И падали они на подготовленную почву. Одна половина женщин потеряло на войне своих детей, другая имела детей и готовилась их отправлять в Советскую армию. Зал впитывал слова, вникал в их особый смысл. У некоторых на глазах выступала влага. И когда стихотворение заканчивалось – полная тишина не прерывалась. Леня, кланялся, уходил со сцены. И только тогда громкие аплодисменты разрывали тишину зала. Они звучали громко и долго. Ведущему приходилось торчать на сцене, прежде чем объявить следующий номер. Леня преподал наглядный урок, как можно, не меняя интонацию, не выделяя отдельные слова, а выталкивая их из себя негромко и равномерно дойти до каждой человеческой души.

С «Мамой» он объехал все деревни: Герасимовку, Смирновку, Березовку, Летник и везде сопутствовал успех. На районном смотре то же занял первое место. Леня пользовался бы славой и дальше. Но, однажды он сказал:

-надоело! Одно и то же!

И как его не уговаривали, пересилить не смогли. Характер! К слову, из него получился авторитетный ученый физик, кандидат физико-математических наук, по направлению «оптика».

Деревенские режиссеры составляли тексты с критикой районного начальства. Например, приходит старушка в Белом яре в кабинет к начальнику. Тот спрашивает:

-откуда путь держишь, бабушка?

Старушка прокашлялась и отвечает:

- из Лукьяновки.

- А чего на старости лет пустилась в путь?

-дак, я милок, когда вышла из деревни была еще молодой. А пока добиралась …

Хохот в зале такой, что дальнейшие слова не были слышны. В те времена выехать из Лукьяновки была проблема, автобусы битком набитые, не останавливались. К слову так проблема и не была решена до конца советской власти.

Игровые роли лучше других исполняли Стасик Земцов, Миша Синякин, Колька Швецов и др. Бывало, что имя героя присваивали артисту. Например, Леня Купченко играл охотника с именем Фома, ему и прикрепили соответствующую кличку. Когда Лида Лоцкая обзавелась семьей, пылу поубавилось. Ее сменила Лиля Кислан, которая переориентировала труппу на гастроли. Ей активно помогали Нина Авдеева, Галя Терехова, Нина Дьяченко и Коля Качур. Концерты назначались на воскресение. Лилле удавалось выбить у начальства грузовик и вся труппа, вместе с реквизитом и музыкальными инструментами весело грузилась в кузов. Афиша появлялась заранее и народ с удовольствием приходил поглазеть на артистов из Лукъяновки. Не жалели ладоней на аплодисменты. Сборы мизерные, хватало закупить в сельмаге консервов, хлеба и бутылку вина. Шофер, естественно, не ждал и домой возвращались пешком, как говориться, усталые и довольные.

В других деревнях так же пытались организовать выездные концерты. Однако, набрать труппу не получалось, как правило, не находилось лидера. Организуй гастроли Новомихайловка, Березовка, Герасимовка или другая деревня, думаю лукъяновцы пошли бы с удовольствием. Время телевизора еще не наступило.

Школа, артефакты

До войны и после войны (во время войны само собой разумеется) заканчивали два-четыре класса (редко семь) и шли работать в колхоз. Образование получить не стремились по двум причинам. Во-первых, учеба в старших классах, техникумах и вузах стоила немалых денег. Во-вторых, если бы кто и пожелал продолжать образование, выехать из деревни он не мог. Советская власть в 1932 году отобрала у крестьян паспорта. Колхозу же отпускать молождежь то же не выгодно. План сдачи государству продукции не уменьшался. Преобладал ручной труд. Народная мудрость гласила «быкам хвосты крутить грамота не нужна». И люди были правы.

В хрущевские времена эстонцев реабилитировали и они в полном составе вернулись на Родину. Не эстонцы перебрались в Лукьяновку (Надуевы и Карначевы). Опустевший поселок, лукьяновцы приспособили под содержание скота и овец.

Повышенная рождаемость старая школа уже не вмещала учеников. Новую школу колхоз построил в центре деревни, на сельсоветской горе. В ней учились до четвертого класса. В школе господствовала известная всем старым жителям учительница Дзингель Елизавета Петровна. Это была не большого роста, одинокая женщина, обрусевшая немка, фанатически преданная делу образования и потому все время находилась в школе. В руках у нее всегда большая линейка. Поговаривали, что она бьёт по пальцам, но я никогда такого не наблюдал. Елизавета Петровна знала всех учеников и по имени, и по характеру. Кого ругала, а кого подваливала. Много ребят и девчат она наставила на путь истинный. Ей помогала вторая учительница – Дьяченко Агриппина Яковлевна. У Агриппины Яковлевны семья, двое детей дочь Нина и сын Витя. Она разрывалась между работой и домом. В одной комнате занимались два класса одновременно: первый с третьим, второй с четвертым. Учиться было легко. Пока учительница занималась с одним классом, второй – развлекался. Мы не делили учителей на любимых и нелюбимых, на хороших или плохих, на добрых и злых. Не делили так как делить было не кого. Агриппина Яковлевна учила и учила. Ничего плохого или хорошего о ней никто из учеников не говорил. Вела она уроки в нашем классе. Но когда разносился слух о том, что Агриппина Яковлевна заболела (а болела она частенько), ученики напрягались. Усердно переписывали друг у друга домашние задания, повторяли стихотворения, решали задачи. Я же радовался. Мне Елизавета Филипповна ставила сплошные пятерки. Ставила несмотря, на засаленный, как у всех дневник, плохо вымытые руки, не ровный подчерк, кляксы и даже не приготовленное домашнее задание. Я даже не догадываюсь о причинах столь доброго отношения. Ее пятерки подвигали меня на прилежность и большее чтение книг. После окончания четырех классов, ученики бегали за три километра в Ивановку, в семилетку, а затем в восьмилетку. Зимой колхоз выделял сани школьникам. Возил Митя Мезин. Его свистящего, как парча, бича, побаивались. Получив, семилетнее образование многие заканчивали учебу и шли трудиться на производство.

В те времена местность вокруг представляла из себя сплошную ковыльную степь. Глазу не за что было зацепиться: ни зеленого кустика, ни деревца, светло- коричневая равнина. О том, что в наших местах жили аборигены красноречиво рассказывали многочисленные курганы, на вершинах, которых стояли двухметровые каменные глыбы. Вокруг некоторых, стояли камни поменьше размером. Один большой такой курган находился на северо-востоке от горы Каменушки в ста метрах, другой -на половине расстояния между Куринкой и Ивановкой, третий - под горой Кастусовкой, некоторое количество были разбросаны вдоль горы Боиновки. Виднелись курганы и за Сушилкиной горой. Все курганы были разрыты - следы древних искателей сокровищ. Первые жители камни не трогали. Как-то мы с Колей Каменщиковым отважились покопаться в близлежащем холме. Взяли лопаты, забрались на вершину, принялись копать в глубину, наткнулись на сплошной камень. По его перевороченному виду определили, что до нас то-ли захоронение, то ли место капище, то ли место поклонения уже тревожили. Мимо проезжал пастух, он нас запугал: «заколдованное место. Древние духи разгневаются. Начальство прознается, родителей оштрафуют». Духов мы боялись, а больше боялись, что нам надерут уши. Больше попыток мы не совершали. Постепенно землепашцы, опахивали вокруг каменнных изваяний землю. Роковое наступление на древнюю культуру оказала эпопея целинных земель. Небольшие холмы распахивались, большие – расползались, размывались, выдувались ветрами, камни заваливались. С течением времени они исчезли. Сегодня никто не может сказать, были ли на них нанесены петроглифы, рисунки или другие признаки человеческой руки.

"Прорыв" в город

К городу относились плохо, его боялись. Считалось, что в городе в основном « жулье», «люди там голодают», «без денег никто кружки молока не подаст», «изнеженные». После войны в городе рабочих рук не хватало, в деревню неоднократно приезжали «вербовщики». Уговаривали, сулили постоянную заработную плату и жилье в общежитии. На посылы никто не соблазнялся. Молодежь пряталась. Однако, жизнь брала свое. Первыми решились покинуть деревню два брата Бродюки. Абаканское училище увезло ребят и сделало горожанами. Затем рискнули две девчушки Валя Кислан и Бойко Нина. Они самостоятельно и отважно бросились навстречу приключениям. Их то же потеряли. А они вернулись недели через две. Добрались до Лукъяновки довольные и с подарками: конфетами, разноцветными косынками и полотенцами. Оказалось устроились проводниками на поезд Абакан –Симферополь. Привезли массу новостей и собирались повторить свой успех. Старательных, работящих девочек с удовольствием брали на такие работы. Их примеру последовали сестры Дарагановы.За ними потянулись Миша Купченко, Володя Синякин (Воеда), Володя Рахинский, Витя Щеглов. Страх и предубеждение перед городом постепенно проходил. Оказалась, что городские «не неженки» и не «жулье сплошное». В то же время основная масса молодежи предпочитало оставаться дома. В клубе по- прежнему многолюдно. Хотя заметно молодежи поменьше Массовый исход был еще впереди.

Ожидание комммунизма

Нельзя обойти время сладких ожиданий и больших надежд. В 1961 году Н. Хрущев объявил «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». В совхоз приехали лекторы и принялись рассказывать людям расхваливать этот самый коммунизм. Читались целые лекции, слушатели задавали вопросы и получали довольно убедительные ответы. Тезисами опишу как нам преподносился этот соблазнительный чудо- строй.

1.Труд станет добровольным. Хочешь иди на работу, а хочешь не иди. Люди станут настоль сознательными, что не идти не смогут.

2.Тяжелый и грязный труд заменят машины и автоматы.

3. Станет главенствовать принцип «от каждого по возможностям, каждому по потребностям».

5. В коммунизм просто так не возьмут, его надо заслужить, доказать – хорошим трудом.

6. Лодыри выродятся, а последнего жулика покажут по телевидению в 1980 году.

7. Церковь обещала рай на небе, а коммунисты его построят на земле.

Само интересное люди поверили в хрущевскую сказку. Деревенский житель, был столь наивен (о городском не скажу), что в скорое наступление «рая на земле» сомневались немногие. И ждали его прихода, мечтали: «вот там поживем», «вот тогда отдохнем», «покушаем всласть». И даже спорили – кого возьмут в сказочный коммунизм, а кого нет. Верили не только взрослые, но и молодежь. Манила и сама дата:1980 год – он же недалеко, казалось, протяни руку и достанешь. И только старые, повидавшие виды, прошедшие чистки, войну, много раз обманутые, посмеивались. «Ждите, дадут, а потом догонят и еще поддадут». Но и в их насмешках, слышалась надежда.

Шло время, механизмов и автоматов не появлялось. Жуликов становилось даже больше. Новый человек трудится добровольно и безвозмездно не желал. Он все больше воротил нос от тяжелого крестьянского труда и посматривал на город. Вера в коммунизм рассеивалась как дым. КПСС обманула крестьян в который раз.

Интересно, что колхозом руководили местные жители. А после того, как наступил этап «широкого строительства коммунизма» партия КПСС сделала ставку на своих, проверенных бойцов.

"Засланцы" партии

Четвертого председателя по фамилии Аникин, партия прислала на помощь (успешному колхозу!) из Дзержинского района. Для него специально построили деревянный просторный дом. Аникин себя не проявил. Тогда в моду вошли самодельные пистолеты - жиганы. Много пацанов пострадали- кому взрывом разворотило ладонь, кому выстрелом угодило в бок. Сыну Аникина случайно прострелили голову. Его увезли в больницу, мать голосила день и ночь. Аникин младший, слава богу, выжил. Семья бросила добротный дом и покинула деревню- подальше от беды.

Пятого председателя и последнего, как и четвертого, прислали так же из района. Это был Болотских Трофим Иванович, бывший работник НКВД, участник ВОВ. Нового председателя и его большую семью поселили на Центральной улице, в бывшем кулацком доме. За хорошенькими дочерями, наши парни принялись ухаживать. Единственный же сын нового председателя, Леня, сразу же вышел в первые ученики школы. Новый председатель знал массу прибауток, шуток, военных историй. Однако, в сельском хозяйстве разбирался плоховато. При нем произошла эпопей перевода колхоза в совхоз. Три дня держали колхозников в клубе и уговаривали поднять руки за вступление. И три дня лукяновцы дружно отказывались. Приводили многочисленные доводы в пользу колхозов. Запомнилось выступление Бойко:

-единолично жили и жили не плохо. Кто трудился тот и жил, а кто ленился по людям побирался. Стали сгонять в колхоз, расхваливать …., и задал вопрос,… и что лучше стали жить?

Раздались голоса «хуже, плохо!».

- И я о том же говорю. А сейчас расхваливаете совхоз… Он бы сказал больше, да люди зашикали: «Придержи язык, увезут, как …. Страх перед И. Сталиным оставался. К концу третьих суток при очередном голосовании большинство сдалось. Управляющим отделением назначили коренного жителя Щеглова Алексея Степановича. А Трофима Ивановича перевели вначале в Смирнову, затем в Березовку, без понижения в должности. В конце концов, Трофим Иванович определился трудится чабаном.

Совхоз "Россия", ф.4

Передовой колхоз с гордым названием «Победа» переименовали в ферму №4. Страшно обидели. Ферма так как специализировалось на животноводстве. Любимое детище бывшего колхоза, сад оказался не нужным, как, и пасека, и курятник, и свинарник. И даже гордость - Лог. Вместо них активно взвели огромные животноводческие помещения. Исчезло универсальность и разнообразие крестьянского труда. Жители разделились на трактористов (механизаторов широкого профиля) и животноводов (скотников и доярок). Остальные профессии вытолкнуты из быта: пимокатчики, пасечники, шорники, кузнецы, плотники и проч. Управляющим отделением (или фермой) поставили Шеглова А. С.. Алексей Степанович -мудрый руководитель, толковый организатор, прекрасный оратор, умеющий четко, доходчиво и ярко выразить свои мысли. Будучи необразованным, он до тонкости знал и понимал крестьянское дело. Под его руководством отделение постоянно занимало первое место в совхозе и районе. В моей памяти, он навсегда вошел в ряд великих одноглазых деятелей Яном Жижкой, Илларионом Кутузовым, Моше Даяном. При нем ферма №4 следовала лучшим традициям колхоза и постоянно числилось лучшим отделением. Причем, негативные тенденции (старение деревни, объезд молодежи в город) наблюдались все явственннее."

Порча" степи

В 1954 году Н. Хрущев затеял распахать залежные и целинные земли. Года через два –три эпопея под названием – Целина, докатилась и до Куринки. В совхоз государство навезло техники, тракторов. Все земли вокруг деревни вспахали. Первыми под плугом полегли любимые полевые огурцы, лук, чеснок и, самое главное, ягоды. Немедленно нагрянули черные «пыльные бури». Зафиксированы случаи, когда задувало целые отары овец. Но наши чабаны (Румянцев Иван и др.) отважно сражались с ненастьем и сохраняли отары овец. Верхний плодородный слой ветрами унесло, урожаи уменьшились. Власть натворив бед, пордвигло жителей на высаживание защитных полос и вспашку кулисами. Одновременно, Н. Хрущев принуждал сеять кукурузу. Вначале квадратно-гнездовым способов. На поле трудилось масса народу: трактористы, сеяльщики, сигнальщики, водовозы, учетчики. Привлекали даже школьников для прополки «царицы полей». В поле было весело. Кукуруза росла высокая, початки вызревали, ее закладывали на силос. Удой на корову выросли. Народ об этом времени вспоминает с удовольствием. Хрущева «ушли», квадратно-гнездовой способ отменили, а кукуруза осталась. Почти все дети летом трудились – возили волокуши, сгребали сено, пасли скот, участвовали в копке картофеля, куузики, турнепса. Малышня проводила каникулы на озере. Удивительно, но никто не утонул. Насколько помню утонула только Гончаренко Нина (дочь Алексея), но не озере, а в озерке за Сережей Корейцем. Повзрослее пацаны бродили по степи и ловили сусликов, которых развелось много и они наносили вред урожаю зерновых. Ребятишки группами (по двое- трое) брали ведро, клали в него капканы, прихватывали лопату и отправлялись за деревню. По дороге у нор ставились капканы. Самый лёгкий способ добычи, заливание норы водой. Он применялся в том случае, если недалеко от норы находилась лужа. Самый тяжёлый - копание норы лопатой. Довольно опасно было доставать зверька из норы. Грызун часто хватал за палец, отцепить его было можно только надавив ему на челюсти. Хорошо, что зубы у суслов не острые. На обратном пути проверялись и снимались капканы. При хорошем навыке за день можно было наловить около 15- 20 грызунов. Тушки обдирались, растягивались на доске, прибивались гвоздями на доски, высушивались на солнце. В деревне жил заготовитель по фамилии Баскаков. В обмен на хорошо выделанные шкурки, Баскак выдавал лампочки к фонарику, батарейки либо да же фонарик. Удачного суслолова отличали по далеко бьющему светом фонарю. Лучшие переносные световые приборы, бесспорно, принадлежали Шуре Белик и двойняшкам Земцовым (Косте и Шурке). Ребята повзрослее охотились на зайцев, лис, барсуков. Правда, серьезно никто не увлекался, охота считалась баловством, отлыниванием от полевых работ.

"Порча" степи

Опять же нельзя не отметить удар, который нанесло Правительство по моральным устоям крестьян. В это время принялись из городов выселять, так называемых, тунеядцев. Но почему в деревню? Непонятно. В Лукъяновку прислали пару «не желающих трудится» мужчин и нескольких проституток. Спокойная, размеренная жизнь осталась в прошлом. Дома, в которые вселили вновь прибывших, превратились в центры разврата, пьянок, драк. Через несколько лет, по многочисленным просьбам трудящихся, «гостей» отправили по неизвестному адресу. Однако, «появились» свои доморощенные тунеядцы.

Появление электричества

Как то по весне, в 1957 году приехали на машине парни и начали копать около каждого дома ямы. Большие такие и глубиной метра на полтора. Народ встрепенулся, забеспокоился. Начальство успокоило: «будут проводить электричество». Одновременно, повыше кладбища началось строительство большого помещения – место будущего дизель-генератора. Молодые парни Коля Плахотнюк, Володя Ещенко, Володя Синякин, Миронов Сергей, Миша Кислан, подрядилась копать ямы. Платили за каждую яму сказочные деньги. Вечерами трудились целое лето. Некоторые заработали на часы. В концу лета, установили столбы и протянули провода, в каждом доме провели проводку, повесили лампочки, поставили выключатели и по одной розетке, а так же привезли и установили дизель генератор.

Долго подбирали кандидатуру главного энергетика. Требовался специалист, который бы понимал технику и разбирался в электричестве. Такого профессионала в деревне не нашлось и быть не могло. Потому назначили самого башковитого, самого любознательного Черныха Василия Макаровича (Васька-зырян). И не ошиблись. Василий был вообще на все руки мастер: он разбирался в моторах, в радио и другой технике. Почитав ученые книжки, он добавил к своим талантам и профессию электрика. По существу же, Василий – самородок и достоин того, что бы быть внесенным в скрижали истории деревни. Если у кого- то что-то сломается (сепаратор, радио, телевизор) советовали:- «тащи к Черныху на станцию. Он починит». И несли, и он чинил (сваривал, паял, вытачивал).

Первый пуск ждали с великим нетерпением и волнением. Слухи ходили пугающие: и что ток перебьёт всех птиц, и что лампочки взрываются, и электричество вредное, и даже грядет Армагеддон (тогда этот термин входил в лексикон, но что он означал мало кто мог внятно объяснить) и так далее. Абсолютное большинство жителей деревни ни разу не видело включенной лампочки. В назначенный вечер, каждая семья уселась вокруг лампочки. Вот стало слышно как заработал мотор и вдруг, одновременно, во всех домах загорелось «солнце». Загорелось так ярко, что люди мгновенно закрыли глаза, дети бросились прятаться. Старики закрестились и Христом богом принялись упрашивать: «выключите этот чертов ток, глаза разрываются». Прошло немного времени и наиболее любознательные, осмелели, подошли поближе, принялись внимательно рассматривать свет, исходящий из лампочки, а наиболее отчаянные решили его задуть. Набирать полную грудь воздуха и дунуть. Но ни одному не удалось потушить, даже самым сильным. Что за черт! Лучину, свечу, керосиновую лампу задували, а как потушить лампочку?

Электричество произвело революционную ломку в сознании деревенских жителей. Большую часть светового дня крестьяне трудились вне дома. Лампа освещала небольшое пространство около стола. Семьй вечеряли и ложились спать. А электричество осветив, весь дом, каждый угол, показало всю невзрачность обстановки: грязь, тряпки по углам, которые раньше не замечались. Да и само жилье (саманущка) производила гнетущее впечатление. Хозяйки мгновенно бросились наводить чистоту, подбеливать стены, выбрасывать не нужный хлам и мечтать о новом просторном доме.

Провода висели низко. И с крыши их можно было достать. Взрослые пугали – нельзя брать за провода- убьёт током. Коля Пономарев, будучи несмышлёным мальцом схватил на провод голыми руками. Как его начало трепать! Он кричит, оторваться не может. Уж не помню, как его освободили. С тех пор он начал заметно заикаться.

Электричество стало предметом всех досужих разговоров. Например, мой отец Степан Николаевич, приступал ко мне с вопросом: «Как же так! Птица сидит на проводах и ей ничего, человек только возьмется руками хоть за один провод, хоть за два, его начинает трясти, как Колю Пономарева. Ты ж грамотный, объясни?». Точно такими же расспросами досаждали другие отцы своих чад. А что мы могли ответить? Раздел электричество по физике еще не проходили. И отцы разочарованно делали вывод: «И чему вас учат в школе?».

Собственная электростанция давала ток лет- 10-15. Затем провели центральные электрические сети, электростанция оказалась не нужной. Здание забросили. Василию Макаровичу никакой другой работы в деревне не нашлось, кроме как тракториста. Душа же его тянулась к творческому труду и когда наметился массовый выезд из деревни Василий Макарович переехал в Майна, поближе к сложным машинам, к реке, тайге. Чинить домашнюю технику оказалось некому. Люди погоревали, погоревали и вынуждены были возить сломанные телевизоры и проч. в Белый яр. К тому времени дорожники провели гравийную дорогу, которая проходила через районный центр, а на горе Боиновке, где переметало трассу, поставили защитные щиты. В такой ситуации не скажешь, что «отряд не заметил потери бойца». Выезд из деревни умных голов и умелых рук, скажется в недалеком будущем. Кстати, Вася Черных верил в коммунизм.

Я не зря назвал появление электричества революцией. Оно потянула за собой радио, телевизор, радиолы, сепараторы и так далее. Первый телевизор деревне появился в наиболее технически грамотной семье – Щегловых, второй телевизор у Кислан Степана и третий у Ишмаева Дмитрия. Я отчетливо помню момент покупки. В Абакане, единственном магазине торгующим телевизорами, было пусто. Продавцы долго и недоуменно смотрели на одетую в чистое, выглаженное, простенькое платьице деревенскую женщину и на ее спутника -загорелого и то же скромно одетого парубка.

-Телевизор! А зачем он вам? Вы ж деревня!

- Ну и что! Хотим посмотреть телевизор.

- вы нищета. У вас денег столько не наберётся, - продолжал высокомерничать продавец.

Мама смутилась, а я настоял:

-вы покажите, а деньги не ваша забота.

Нехотя, кидая недовольные взгляды нам вынесли две разные марки. Один поменьше ценой в 330 руб. и другой побольше ценой в 420 руб. Деньги действительно огромные! Мы долго совещались. Выбрали, с большим экраном и надписью «Изумруд». Мама достала из-за пазухи сверток, с туго завязанными в платочке деньгами. Пока мы отсчитывали нужную сумму, продавцы изумленно переглядывались и на их лицах читалось: «вот, тебе и суди о людях! Вот тебе, деревня». Нам показали сетку, сказали телевизор исправен, картинка транслируется с шести вечера. После оплаты вынесли на порог магазина и сказали «до свидания».Перед нами встал вопрос: как покупку доставить до автовокзала. Коробки не полагалась, бандура емкая и тяжелая. Единственное что у нас было – шаль, которую мама взяла с собой на случай непогоды. Мы на пороге магазина перевязали телевизор шалью, я пошел в парк и нашел крепкую палку. Палку мы продели в шаль, подняли, шерсть выдержала. Несли с остановками. Странно, мимо шли горожане, не обращая на нас внимания. Несли и не понимали как нам повезло. Телевизор еще даже не вошел в моду и мы спокойно совершили покупку. Через пару месяцев спрос на телевизоры вырос колоссально. Каждая семья старалась обзавестись предметом роскоши. Хватали любую марку. Стояли месяцами в очередях.

В тесном автобусе, а он шел до Лукъяновки пару часов, приходилось постоянно отгонять желающих присесть на дорогостоящую покупку. Мы, думали, привезем, включим и станем смотреть и горько ошибались. К нему надо было еще приобретать стабилизатор и антенну. И месяца три наша покупка стояла на столе, радовала взгляд дизайном. Когда же все приобретено и поставлено, на первое представление собрались все соседи и ребятишки со всей улицы. С первого включения залощилась традиция. К началу кино собирался народ. Взрослые садились на стулья, а пацанва ложилась на пол. Смотрели, щелкали семечки, кушали шанежки, сушки. Хозяева же занимались хозяйством: поили скот, доили коров, кормили свиней. После кино, народ расходился и приходилось самим расставлять стулья, подметать мусор, мыть полы, наводить порядок. А что поделаешь, «искусство требует жертв».

Телевизор, в свою очередь нанес удар по кино. Сборы за сеансы резко уменьшились. До этого Витька-киномеханик был в привилегированном положении, ему завидовали. Он располнел, лицо до отвратительности сальное, глаза закруглились. За глаза его лицо называли «харей». Киномеханику советовали, брать полотно по железу, лазить по крышам по ночам и спиливать антенны. В шутку конечно. Настал конец привилегированному положению служителя кинематографа. Ему пришлось взять в руки вилы. Постепенно жирок сошел. И тот кому завидовали и стремились подражать превратился в обычного, рядового работника фермы.

Пыльные бури - продолжение "порчи" степи

С распашкой ковыльной степи, климат медленно менялся, на смену знойному лету с очистительными и чистыми дождями, пришли засухи и пыльные бури. Исчезли сочные луга, уменьшилась площадь пастбищ. Пастухам работы прибавилось. В то же время политика КПСС была направленна на увеличение поголовья крупного рогатого скота.

Власть продолжала издеваться над колхозниками, а как иначе назвать запрет на содержание овец. Овца это все. Из овечьей шерсти вязали кофты, юбки, платья, шали, катали валенки. Из шкур шили полушубки. Сушеное овечье мясо лучше других сохранялось летом. Много глупостей совершала власть и ставила людей перед проблемами. И во что одеваться? Из чего вязать варежки, носки? Как в морозы обходится без полушубков? Какой обувью заменить валенки? И чем не угодили овцы советской власти? Кому они помешали? Овца же кроткая, безобидная животина! Но факт остается фактом, всех библейских животных пустили под нож. С овцами расставались со слезами.

Очередную глупость начальства деревня пережила. Народ начал увлекаться охотой и спортом. Заядлыми охотниками слыли Шурка Каменщиков и Володя Понамарев. Охотились на уток, чирков, в сезон на перелетных гусей. Из молодого поколения азартом охоты увлекся Коля Каменщиков. К охоте его приучил старший брат Шурка. Вдобавок он начитался «Рассказы охотника» Тургенева. Коля очень хотел слыть удачным охотников. Он разбирал ружье. Ствол в штанину, приклад за пазуху. И выходил в степь, словно не на охоту. Если ему удавалось добыть зайца, то он вешал ружье на одно плечо, дичь на другое, заходил в деревню с самого дальнего конца и продвигался неторопливо. Если же охота складывалась не удачно, он разбирал ружье и незаметно проскальзывал к своему дому. Все знали и понимали его слабости. Другого бы подняли на смех, но его мама Екатерина, грамотная, работящая и добрая женщина пользовалась огромным авторитетом, да и самого Колю любили и прощали все прегрешения. Коля настоль проникся охотничьим ремеслом, что целое лето трудился на сенокосе, что бы приобрести бинокль. И даже профессию выбрал киномеханика, что бы иметь свободное время для охоты.

И тем не менее, констатирую, сплошная распашка степи привела к пыльным бурям, к выдуванию верхнего плодородного слоя почвы, к изменению видового состава трав, к уменьшению урожаев зерновых.

Изувеченнные войной

До 1965 года и даже позднее об участии наших мужчин в Великой Отечественной войне дети почти ничего не знали. Лукьяновские участники отказывались выступать перед учениками и рассказывать о своих подвигах. А приезжие врали безбожно. И потому происходили нелепые и даже позорные случаи. Например, публиковалась статистика потерь и раненных. В ней указывалось сколько людей вернулись с войны калеками: с одной рукой, без рук, одной ногой и без ног, с изуродованными лицами, изувеченными шеями…. Я не буду приводить данные, что бы не утомлять цифрами. И когда называется число пришедших с увеченными шеями, вспоминается Дараганов Петр Абрамович- 1896-1972гг. (дед Дараган). Он ходил согнувшись, уперев взгляд перед собой. Изувеченная шея, не позволяла поднять голову и взглянуть повыше. Но, мы пацаны, о ранении не знали. Думали что дед такой и есть от природы. Бредет себе по дороге, размышляет, до окружающего ему нет дела. Колхоз его использовал в качестве сторожа. Однажды мы забрались в сад, сидим на деревьях, хрумкаем ранетку, и вдруг видим - бредет сторож дед Дараган. С ружьем. От страха растерялись. Коля Качур чуть не упал с дерева, а Миша Синякин навострился убежать. Но уже было поздно. Дед подошел совсем близко. Ну, думаем, конец, всадит нам соли в задницы. Сидим не живые и не мертвые. А сторож прошел мимо и нас не заметил. Он просто не видел ничего дальше своих ног. Этой его слабостью, начали пользоваться в полную. Залазишь в сад, забираешься на дерево и спокойно рвешь ранетку. Если бы мы знали, то относились бы бережнее. Но кто знал! И таких калек, изувеченных на войне в нашей деревне было предостаточно. И никто тогда ими не интересовался, и сегодня то же. Больше речей о Победе, героизме, удачных операциях. Участники войны вели себя скромно, о собственном участии в войне не рассказывали, подвигами не хвастались. И кто, где воевал, в каких войсках, какими наградами отмечен, не знали.

Спорта в деревне и до войны и после нее не было. Посиделки, игра в лапту, хороводы, затем женитьба (выход замуж) в 17-18 лет семья, хозяйственные заботы. В юности у лукъяновской молодежи не было юности. И только у послевоенного поколения появилось возможность разнообразить деревенскую скучную жизнь. Впервые распространились спортивные игры. Вначале волейбол, затем футбол и хоккей. На волейбол запал Володя Пономарев. Небольшого росточка с длинными руками и сильными пальцами он выдавал точнейшие пасы. Футбол привнес Колька Швецов, он стал капитанам команды. Затем капитанскую повязку передал мне. Несколько лет я возглавлял три команды игроков в волейбол, футбол и хоккей с мячом. Ворота отважно защищал Толя Швецов, центр обороны крепил Миша Дараганов, полузащиту организовывал Леня Ковалев, на острие атак – Коля Качур и я. Соперничали с командами из Центрального и из Березовки. Против команд Центрального у нас не было шансов. Хотя один раз мы выиграли со счетом 7:1. А с березовскими сражались практически на равных. Летом играли на волейбольной площадке возле клуба. Народу собиралось много. Футбольную площадку переносили дважды. Вначале разместили в центре деревни, затем облюбовали ровное поле за деревней, за огородами Кривенковых и Швецовых. В мороз заливали на озере каток. Пешком отправлялись на соревнования в соседние деревни. Мерзли страшно, но азарт брал свое. Появились собственные болельщики. Люди приходили посмотреть, по переживать. Надо выделить главного болельщика – Володю Пономарева. Он не пропускал ни одной игры. Забрасывал все свои дела, переживал, надрывал глотку. Мрачнел, когда мы проигрывали и выпрямлял грудь, когда выигрывали. Он стал, как бы, членом нашей команды.

Я передал капитанскую повязку следующему поколению, точнее Лене Качур. У него в команде выделялись Володька Миронов, Шурка Хисматуллин, Коля Кускашев. Лене Качур спортивную эстафету передавать было некому, постепенно молодежь перебралась в город и о спорте забыл

Распад

В начале 1960 годов в мире появились панки, начался так называемый бунт детей против отцов. Молодежь СССР то же не осталась в стороне. В моду вошли новые танцы (буги-вуги, твист, джаз («сегодня он танцует джаз, а завтра Родину продаст»), узкие брюки- дудочки, длинные волосы, остроконечные туфли.

Новые веяния дошли и до Лукьяновки. Парубки, словно, сошли с ума, откуда то доставали модные брюки, разучивали запрещенные танцы, отращивали патлы, приобретали остроконечные туфли. Взрослые забеспокоились серьезно. Боролись с влиянием Запада как могли: прорабатывали на собраниях в школе, разбирали в конторе, увещевали, стыдили. Родители с ножницами, подкрадывались к спящим парубкам и укорачивали волосы. Ленька Синякин даже сжег новомодные брюки сына Миши. Ничего не помогало. Молодежь продолжала разлагаться и носить брюки-дудочки, отращивать космы, исполнять запрещенные танцы, напевать негритянские песни. Я уж выдам секрет, шитья главного моднячего атрибута – узких в обтяжку брюк. Выбираешь время, когда родители отсутствуют. Мне везло, мама и отец всегда были на работе. Снимешь брюки, выворачиваешь их наоборот. Затем сантиметром, на внутренней стороне штанины отмеряешь нужную ширину внизу (размеры узнаешь у товарищей) и вверху. Между точками проводишь мелом черту. Затем с иголкой осваиваешь портняжное ремесло. Принцип известен, чем уже штанина и чем с большим трудом в них влезаешь, тем моднее. Остается утюгом разгладить новый шов и, пожалуйста, выходи на улицу, в школу, в клуб. Конечно, выглядели карикатурно. Особенно у кого были кривые и короткие ноги. Но что поделаешь, мода, как говориться, требует жертв. Вася Небылицын протанцевал твист 12 минут. Рекорд! Все стояли кругом, подбадривали, хлопали в ладоши, а в середине Вася выделывал коленца. Ему было не просто. Лицо раскраснелось, ноги к концу начали заплетаться, но Вася терпел, не останавливался.

-Вася, Вася, еще минуту, - просили болельщики и Вася пыхтел, старался. легким не хватало воздуха и он, в конце концов, рухнул на скамью. Хронометрист громко объявил «двенадцать минут!», и радостно захлопал в ладони. Васю поздравили с установлением рекорда и довольные разошлись по домам. Кстати, достижение Васи не превзойдены до сих пор.

Бунт детей против отцов, решился сам собою, потихоньку смирились с новыми веяниями новым в культуре, перестали их называть «тлетворным влиянием Запада». В клубе вальсы сменяли бодрым твистом и наоборот. Привыкли к разнообразию в одежде. Носи какая нравится. На необычные прически так же перестали обращать внимание. Родину никто не продал, да и желающих ее купить не нашлось. Сибирь никто никогда не купит и не займет. Приблизительно в эти года по степи наносится второй удар (первый распашка земель). Возводиться Красноярская, за ней Саяно- Шушенская ГЭСы, строиться Саяногорский алюминиевый завод. Климат резко поменялся. Он стал менее резко континентальный, более влажный. Урожай уменьшились, заработки то же. А на горизонте обозначились не менее важные изменения. Подрастающее поколение навострилось покидать деревню. Отменили плату за обучение, начали выдавать паспорта и молодежь устремилась в город. Переезжали в основном в город Абакан. Клуб опустел, замок на его дверях красноречиво указывал на положение дел в деревне с молодежью. Сельский Совет перенесли на Центральное. Деревня перестала быть центром притяжения. К сожалению, бессменного управляющего Щеглова Алексея перевели в Герасимовку, на укрепление. Этим шагом директор совхоза совершил большую ошибку. При новом управляющем Мякишеве негативные тенденции усилились. 60-е годы прошлого столетия самые тяжелые. Масса работников уходила на пенсию, а молодежь не стремилась на ферму или за рычаги тракторов. Старо жители на лавочках горевали:

- молодежь бежит, старики на пенсии. Кто будет пахать землю, ухаживать за скотом.

Для увеличения численности работников жителей соседней Ивановки перевезли в Лукьяновку. Совхоз им выстроил новые дома. Некогда многочисленное поселение мордвы перестало существовать. Прекрасный их сад, выродился, дома развалили и распахали трактором. Теперь о некогда многочисленной деревне Ивановка напоминает только небольшое кладбище. Однако, совхоз держался. Звенели три фамилии трактористов Вася Чепрасов, Миша Кислан и Коля Гмырин. Если к этой тройке, добавить Илью Хисматуллина, то вся четверка обрабатывала почти 80% земель отделения. Ребята молодые, семейные, стремились заработать. Работа механизатора да на тракторе ДТ-75 дюже вредная. Трактористов даже раньше других отправляли на пенсию, они чаще болели и раньше умирали. Представьте себе по полю движется столб пыли, в эпицентре его трактор, в кабине которого непрерывно двигает рычагами человек. На улице + 30, а в кабине все + 60 градусов, еще и пыль, шум, вибрация. Организм Васи Чепрасова еще справлялся с перегрузками, а у Миши Кислана и Коли Гмырина часто шла кровь из носа. Они так и ходили с ваточками в носу. В большом почете был единственный комбайнер Гончаренко Иван Иванович.

Среди животноводов выделялись Скотченко и Кислан Степан Николаевич. Как для поэта потребность слагать стихи, как для философа постоянно думать об устройстве мира, так для Скотченко ничего не существовало кроме работы. Крупный, немногословный он всегда был в деле. Степан Николаевич – трудолюбием и хваткой превосходил, пожалуй Скотченко, производственные показатели (удои и привесы) у него были выше. Получилось, что он первенствовал в войне (воевал на передовой дольше всех с 1941 по 1946гг. и Орденов имел больше других) и в труде. И заслуженно портреты обоих красовались на совхозной доске Почета.

Ивановская школа – 7-й класс. Год – 1962. Первый ряд (слева направо): Терехов Коля, Кислан Леня, Каменщиков Коля. Второй ряд: Кислан Лиля, Шокур Надя, Синякин Миша. Третий ряд: Авдеева Нина, Дъяченко Нина, Терехова Галя. Четвертый ряд: Миронова Галя,Таня, фамилию забыл, Горбунова Лида. Все они покинули "малую родину" и отправились в город на поиски счастья.

Уезжали целыми классами, поколениями, семьями. Выбрали город для проживания так же более молодое поколение: Зайко, Миронов, Бушуевы, Ещенковы, Ваня Кривенко и др. Одни отправлялись трудиться на стройки и фабрики, другие поступали в институты. Учились становились инженерами, врачами, учеными, обзаводились квартирами и семьями. Обратно уже не возвращались. Первыми получили высшее образование и стали врачами – дочери Сережи Корейца и Баскакова Дунька, первым инженером стал Витя Щеглов. Первым ученым в деревне стал я, Кислан Леонид.

Гниение

Совхоз существовал, функционировал. Еще вспахивалась и засевались вся пашня. Осенью до темноты гудели комбайны, а грузовики натружено возили силос. Казалось ничего не предвещает беды. Однако, раковая болезнь уже незаметно подтачивала, казалось, бы могучий и вечный организм. В каждом явлении существует начало. Одни считают началом конца, директорскую чехарду (частую смену). Другие, время, когда решили сократить зерной клин на 200 га. Обе сваливают все беды на начальство. "Рыба, мол, гниет с головы". Это правильно... для рыбы. Я таким началом считаю, появившееся повальное пьянство. Началось с того, что уже в день получки, деревня не работала три «законных» дня. Полевые работники пили возле своих агрегатов, подвозчики семян поставляли им водку, доярки и скотники «гудели» на фермах. А напившись, с остеклёнными глазами гоняли по деревне на тачанках в поисках то ли выпивки, то ли закуски, то ли приключений. Управляющий и специалисты мотались по дворам, уговаривали доярок-пенсионеров подоить коров. Затем три дня превратились в шесть, выдача аванс – повод продлить пъянство еще на три дня. Ни какие уговоры, угрозы, наказания не действовали. Единственное, что придумали – отменить аванс. В человеческом обществе (коллективе) другие законы. Оно начинает разлагаться не только сверху, но и снизу. Ведь простые люди обрекали дойных коров на страшные мучения. Тем не менее пропить три дня подряд считалось чем-то не зазорным и даже героическим. И никаких угрызений совести. Эти три все пьянейших дня начало гниения и в конце концов, краху не только совхоза «Россия». О том, что прекратит деятельность стройцех, Центральные ремонтные мастерские, зерноток, автотранспортное предприятие, нефтебаза, убойный цех, не могла представить самая фантастическая голова. А техника, оборудование и здания окажутся брошенными. Более того, придут в негодность новые фермы крупного рогатого скота, исчезнут бесчисленнные отары овец. Перестанут вспахиваться поля. Никто не мог даже и представить. Теряя работу, одни заколачивали окна домов досками и уезжали. Им на смену прибывали другие жители. Состав деревни менялся. Но я увлекся, у нас цель другая – история Лукъяновки. Гниение продолжилось в повальном употреблении дешевых самогонов и фальсифицированных спиртов, разбое, воровстве. Тащили друг у друга доски, кур, овец, без стыда и совести.

До войны и после нее убийств в населенном пункте не отмечалось. Люди, конечно, умирали. Кого-то сразила болезнь, кто-то покидал белый свет из-за несчастного случая. Три трагические смерти оставили свой след в памяти коренных жителей. Одна из них гибель 10-летной девочки. Через деревню проходил тракт, гул грузовиков чаше нарушал тишину. Родители пугали детей:

-увидишь машину – убегай, задавит.

Вера Небылицина не послушалась. Однажды проезжал грузовик, а она бежала впереди машины и кричала радостно:

-меня машина не задавит, не задавит.

На свою беду спотыкнулась о камень, упала, а водитель был выпивши, затормозить не успел. Горевала и хоронила девочку вся деревня. Интересно, что шофера не наказали «мол, был под воздействием алкоголя. Вины его нет». Вера Небылицина первая жертва автомобильной аварии.

Другая смерть, поразившая жителей, своей нелепостью и случайностью, смерть Коли Подолина. Произошло это довольно обычно, если можно так выразиться. Сама Подолина работала свинаркой и был у нее сын, радость жизни. Пацан, как пацан, бегал, играл. Однажды, осенью он промок и прибежал к матери на работу погреться. Лег на крышку большого котла, в котором варилась картошка свиньям. Крышка перевернулась и Коля оказался в кипящей воде. Хоронила Колю вся деревня, бабы выли (сейчас не воют, а плачут иногда, а тогда буквально выли), мужчины утирали слезы, в школе отменили занятия, пионеры дружины Коли Котикова отдавали последний салют.

Отметим печальный уход из жизни Нади Белаш. Жила- была девочка, обычная, как все девочки: веселая, разговорчивая, смешливая. И ни с того, ни с сего Надя начала кашлять, бледнеть, худеть, отставать в росте от сверстников. Врачи признали у нее туберкулез, болезнь в то время неизлечимую. В общем Надя угасла, как свечка. Ее смерть так же в деревне перенесли тяжело психологически. Болели ли люди в деревне? Считается, что раньше люди были здоровье, питались натуральными продуктами, жили долго. Болели, конечно. Ведь болезни существовали никуда не девались. Медицины же не было. И чем человек заболел и почему умер никто не знал. часто так и говорили:

-Мыкола Зайко совсем плох. Идёт ветром шатает. Умрет скоро.

Микола, действительно умер – желчекаменная болезнь.

Однако, убийств в послевоенной время не случалось. Первое после войны убийство случилось в первой половине 70-х годов прошлого века. Причем убийство не умелое и изощренное одновременно.

Появление Кастуся

Есть в нашей местности самая высокая гора. Находится она в четырех километрах от деревни. Она настоль высока, по сравнению с окружающими горами, что кажется не поленись, затрать усилие - заберись на вершину и увидишь всю округу, до самого Абакана. И каждое новое поколение лукьяновцев совершало восхождение на гору, обозревало округу, однако, город Абакан не просматривался, мешали горы, дымка и расстояние почти в полсотни километров. Однако не высотой и не далекими видами памятна гора. С самого зарождения деревни из ее недр добывали камень-плитняк, из которого легко и просто складывались стены. В отсутствии другого местного строительного материала из камня и еще из самана приспособились строить общественные животноводческие помещения, стайки, склады, сенцы, заборы и даже избы. Камня требовалось много и уже во времена колхоза, а затем совхоза на заготовку строительного материала отряжалась небольшая артель крепких мужиков. Работа каторжная: в шурфе темно, душно, тесно. Орудовать кайлой приходилось или согнувшись или лежа. Вытаскивать добытое приспособили лошадь и пару небольших ящиков на колесиках.

И вот неизвестно откуда, к деревне прибился один мужик по фамилии Кастусов (Кастусь), который явно имел навыки горняка и у него неплохо получалось добывать плитняк. Да что там неплохо, выдавал он на гора столько камня, сколько под силу трем-четверым работникам. Начальство быстро сообразило выгоду и даже к Кастусю прикрепили помощника – электрика, молодого спортивного парня, которого прислали для поддержания в исправности электрических сетей. Электрик с удовольствием согласился, во- первых, время позволяло, во-вторых, таская камень, он развивал свои физические данные и кроме того зарабатывал дополнительно неплохие деньги. Почти ежедневно, они садились на телегу и отправлялись на место работы. Один долбил, другой вывозил а третий, Колька Зуб с двумя грузчиками на стареньком Газике успевал отвозить. Дела в строительстве пошли веселее.

Жить пришельца то ли определили, то ли сам он определился к Печкиной Дарье – крепкой и знающей себе цену вдовы. В спорах у колодца с соседками, она так повышала голос, такие металлические нотки звучали в голосе, что противная сторона тушевалась. А так женщина, как женщина: хозяйственная, работящая, непьющая. Ее и звали так как принято было называть «Дарка». Точно так же, запросто, называли других женщин «Дуська», «Морька», «Глашка» и все знали о ком идет речь. Если же в деревне было две женщины с одним именем, тогда добавляли фамилию. Например, Нинка Подолина, Нинка Ковалева. Дом Дарки располагался в центре деревни, недалеко от конторы. Кастусь вначале жил у нее как квартирант, а затем, как сожитель. Дарке даже завидовали. А что! Нашла мужика, который еще неплохо зарабатывает. И все бы у нашей героини благополучно сложилось, да сожитель выпивал и выпивал добро. По два-три дня не выходил на работу. Председатель терпел, не выгонял. Когда еще такого умельца отыщешь.

Как-то однажды поток камня резко уменьшился. В это время возводили коровник и строители вынужденно трудились спустя рукава. Управляющий забеспокоился и отправил бригадира Авдеева Кольку (Закона) с Кастусю разузнать в чем причина. Если запил, ничего страшного, проспится. Если ж загулял серьезно, придется подыскивать ему замену. Дарка, как раз была дома, она и рассказала посланцу о том, что приезжала поздно вечером какая-то бортовая машина и что Кастусь запрыгнул в кузов и уехал, не попрощавшись и ничего не сказав, когда вернется и вернется ли? Закон ничего не заподозрив, доложил начальству. С формированием бригады добытчиков решили повременить, надеялись, погуляет и вернётся. С кем не бывает. Электрик трудился один, строители работали в полсилы. Прошло время- Кастусь не появлялся. В конторе сделали логичный вывод – умотал. Его же ничего не держало в деревне - ни жилье, ни скот, ни прописка, ни трудовая книжка. Бродяга и есть бродяга. Погоревали, погоревали, да делать нечего, отрядили трех молодых парней в каменоломню.

Ноги

Жили на Центральной улице по соседству два пацана – Миша Лоцкий и Гриша Кислан. Оба одногодки, без отца и без призора – матери с утра до вечера на работе. Оба вошли в пору, когда «хулюганить» еще рано, а познавать окружающий мир как раз время. Самый беззаботный возраст. И не было места в деревне куда бы они не совали свои любопытные носы. Вечерами подсматривали в окна клуба на танцы и хороводы, часами торчали около магазина, изучая повадки бравых парней, сопровождали бегом каждую автомашину, которая проезжала через деревню. Гриша и Миша совместно облазили зерноток, кузницу, конюшню, курятник, каменоломни, озерки, окружающие деревню, научились лакомится заячьей капустой, полевыми огурцами, вылавливать сусликов. Настала очередь нового свинарника, возведенного из бруса, на который отделение возлагало надежды на получение доходов. Свинарник, какой бы он не был современным, испускает нестерпимую вонь. Но наши герои, невзирая на запахи, отправились посмотреть на деле гордость и надежду отделения. Обследовали все закоулки, заглянули в самые неприметные уголки, потрогали руками транспортер, попинали трубы для подводки воды и собрались уже шагать домой. На свою беду на глаза им попался колодец, куда сбегала моча от всего поголовья. От него несло уже совсем непереносимым смрадом. Никто никогда в это «исчадие ада» не заглядывал и даже близко не подходил. Подъезжала машина, шофер, зажав нос, опускал шланг, выкачивал содержимое и торопливо уезжал до следующего раза. Нестерпимая сила любопытства потянула пацанов к вонючему колодцу. И чего им вздумалось? Убедиться в его глубине? Увидеть что-то необычное? Заглянули… получили приключение на свою голову. В темной глубине колодца, в зловонной жиже ясно различались очертания человеческой ноги. Кореша одновременно вздрогнули, непроизвольно взглянули друг другу в глаза и перевели очи в глубину колодца. Нога никуда не делась и продолжала спокойно покачиваться на волнах. Страх, испуг пронзил мозг каждого одновременно. Не сговариваясь, пацаны бросились бежать. А бегать они натренировались. Приведу один пример их неуемного любопытства и спортивной подготовки. В деревне в те времена на медленно передвигающегося человека принято было говорить: «смазать бы ему пятки касторкой, побежал бы скорее олимпийского чемпиона». Ребята намотали на ус - касторка придает скорость. На беду у Гриша в доме этого добра – залейся, а мать, как всегда на работе. Они и намазали себе пятки. После бегали непрерывно почти полдня: обежали Соленое озеро пару раз, побывали на Сользаводе, забежали даже на гору Боиновка. Правда, с тех пор старались от касторки держаться как можно дальше. Теперь они летели не выбирая дороги, перескакивая через колдобины, кусты пикулек, кучи навоза.

Навстречу им ехал на телеге тот человек, работа которого заключалась оказываться в нужное время в нужном месте, то есть упомянутый уже мною бригадир Авдеев Николай (Закон). Он хотел было заехать домой, расслабить подпругу пегой ухоженной лошаденке, поесть, освободить потные ноги от тяжелых сапог и вздремнуть в темной комнате с часок. Однако, предчувствие неясной беды, заставило направить коня мимо собственной коновязи в направлении свинарника. Увидев драпающих пацанов, Закон решил, что «проказники» что-то натворили. Он соскочил с телеги и изловчился ухватить Мишу за шкирку. Тот во весь голос заголосил:

-нога… Мы не виноваты… Ой, дядя Коля! Честное слово… страшная нога… опустите.

- поедем покажешь,- приказывал бригадир. Он был убежден, пацаны, что-то натворили. А что? Во всяком случае отпускать нельзя ни в коем разе, до тех пор пока ситуация не прояснится.

- Не, ни за что, опустите, дядя Коля, мне страшно! Нога – огромная, великанья!– продолжал верещать Миша.

Закон прежде служил в войсках НКВД и имел навыки приводить в чувство людей и выведывать правдивую информацию. Последовало несколько тычков, куда надо, легкое похлопывание ладони по щекам и к Мише вернулся рассудок. Выслушав его рассказ, Закон, естественно, не поверил и поехал на свинарник убедиться лично, прихватив трясущегося хлопчика. Миша не обманывал и ему не показалось - в зловонной жиже, действительно, плавала обыкновенная человеческая нога- бледная с синими прожилками. Целая нога начиная от кончиков пальцев и до бедра согнутая в колене! Размер не маленький. Не раздумывая, Авдеев погнал коня в направлении конторы. Но не успел он даже добраться до телефона, как люди с разных концов деревни уже спешили в направлении свинарника. Кто-то налегал на педали велосипеда, кто-то погонял лошадь, а кто-то энергично работал локтями. Первыми, естественно, на месте оказались свинари. Они и принялись истошно кричать прибывающим:

- «кошку», «кошку», без нее не обойтись.

Если масса людей чего-то очень сильно захочет, то оно, это чего-то, возникает ниоткуда. Каким образом? Загадка! И в нашем случае, неизвестно откуда вдруг взялась «кошка» с примотанной к ней по крестьянской науке веревкой. Веревку размотали, кошку забросили в колодец, ногу подцепили, вытащили и опустили на брезентуху, закинули «кошку» во второй раз и выудили другую ногу, с привязанным к ней проволокой камнем. Две человеческие ноги, похожие друг на друга, как два сапога, смотрелись нелепо и страшно. Довольно свежие, хотя щелочная среда уже начала разъедать кожу. Набежавший народ разглядывал страшную находку и размышлял: откуда ноги? Чьй они? Почему в колодце? В деревне никто не исчезал. Привезти из соседнего населенного пункта не могли, слишком далеко. Да и зачем?

Тяжелые раздумья и тягостное молчание толпы прервали два человека из района: один в милицейской форме, другой в гражданском костюме. Последний подробно расспросил очевидцев, делая пометки в блокноте, а первый, внимательно рассмотрев каждую ногу в отдельности, сложил их в холщовый мешок. Не высказав никаких предположений, не успокоив людей, районники поспешили отбыть.

Лукъяновка - патриархальная деревня, оторванная от цивилизации. Гражданская война с ее ужасами и смертями прогромыхала рядом и деревню не коснулась. Убийств здесь никогда не совершалось, люди умирали своей смертью. Фронтовики, правда, много рассказывали о гибели солдат, но это же рассказы. А тут наяву. Части человеческого тела! К вечеру темнота, неизвестность и страх накрыли деревню.

Туловище

Не успели успокоится и прийти хоть к каким- то умозаключениям, как другое событие куда более серьезно взволновало и старых, и малых. На окраине территории кузницы, собаки начали рычать и рыть землю. Среди бела дня! Кузнецы, не оставили без внимания странное поведение стаи, взяли в руки лопаты, отогнали псов. Рыть пришлось не глубоко и не долго. Находка их ошеломила. Из земли показалось туловище человека. Причем без ног, без головы, и одежды. В одних трусах. Стояли жаркие дни, туловище разбухло и издавало трупный запах, который и почуяли собаки. А надо заметить, что кузнеца располагалась за Даркиным огородом. Новость о страшной находке мгновенно разнеслась по деревне. А кто был занят на полевых работах, ему донесла Дуська –мордовка. Люди бросали работу, домашние дела и бежали к кузнице. Нельзя сказать о том, что Лукъяновка была деревней непуганых идиотов. Здесь много рассказывали о Голодоморе 1932-1933гг. О том, как трупы покойников вырывали из могил, что бы поесть, о том, что в некоторых семьях засаливали человеческое мясо в бочках, о том, как заманивали малолетних детей конфетками, после чего те исчезали без следа. А после войны, в Абакане, якобы пекли пироги с человеческим мясом и другие страсти. Но то были рассказы, фантазии. А тут на деле лежало большое тело без головы и ног, с неестественно длинными мускулистыми руками. Раздутое, сине – красное. Неизвестно откуда? Завтра и ты так же можешь стать таким же безобразным трупом! Неизвестность вызывала страх, страх переходил в ужас.

Тут уж не до выполнения норм выработки и не до домашних пирогов. Одноногий дед Павло, живший не далеко, осмелился подойти к неглубокой яме внимательно рассмотрел лежащий обрубок и проронил в растерянности: «…загорелое, как медь, мускулистое и грязное – Кастусь…, помолчал и добавил…., а кто больше!». В логике ему не откажешь. Все невольно впялились в сторону Даркиного двора. В доме были закрыты ставни, ворота на засове, во дворе пустота: ни курицы, ни овцы. От усадьбы веяло одновременно безысходностью и враждебностью. Сразу же возникли вопросы: «Где хозяйка?», «По какой причине днем окна закрыты?», «По чему двор словно вымерший?». Припомнился ее рассказ о приезде неизвестной машины и быстром отъезде Кастуся. Теперь ее краткое повествование показался подозрительным. Толпа не знала, что предпринять и как поступить. К счастью, через часок опять примчалась из района на двух машинах милиция. В одну погрузили обезглавленную и обезноженную тушу. На другой, с председателем и Законом отправилась к Даркиной избе. От кузницы прекрасно просматривалось, как посторонние люди вошли во двор, постучали в дверь, дверь открылась и они скрылись за ней. Долго томится не пришлось. Скоро на белый свет вышла Дарка, в знакомом всем единственном халате с узелком в руке. Покорная и молчаливая. Ее посадили в «бобик»…

Все темы забыты, распри меж соседями, виды на урожай и так далее. Стало ясно куда подевался Кастусь. Перед глазами напуганных жителей, возникали видения одно страшнее другой. Вот Дарка тащит на спине обезглавленное туловище! Вот она кайлой долбит яму. А вот везет к колодецу, замотанные в мешок ноги. Суровая и могучая. А вдруг навстречу попался бы я!. Она бы выхватывает топор… И то же в колодец, в свиную мочу. Все работы: сенокос, прополка, отодвинуты. Убийство! С расчленением трупа! Люди не могли представить, как это отрубать у трупа поочередно ноги затем голову. Деревня в трансе. И даже фронтовики смущенно покачивали головами. На дверях клуба повис замок. Гармонисты вечерами не веселили слух, хороводы не водились. Из колодцев перестали брать воду. Страх, словно черная дождевая туча, повис над деревней.

Голова

Всадник без головы держал в страхе англичан сельской местности, в Лукьяновке не найденная голова убиенного пугала людей не меньше. Высказывались многочисленные предположение насчет места ее нахождения, смелые отваживались даже на поиски. Утром в прокуренной конторе, немногословный Кравченко рассказал сон. Буд то бы ему явилась голова Кастуся. Выглядела она жутко: горящие глаза, раскрытый рот, с выступающими крупными клыками.

-Она кружила вокруг меня, скалилась, прорычала несколько раз: «передай, Кастусь будет мстить!» и исчезла.

Его слушали молча, уставив взгляды в пол. И кому она могла мстить? В чем вина людей? Над причинами мщения никто не задумывался. Мстить Кастусь мог своей убийце, но не людям же? Они не при чем. Но, возможно, Кравченко нарочно придумал этот проклятый сон, что бы попугать древних старух да малолетних детей. Уж лучше бы он промолчал. На следующую ночь подобные сны приснились уже нескольким жителям и в них голова Кастуся требовала мщения. Бедолаги просыпались в холодном поту и спешили поделиться с соседями. Страх постепенно переходил в ужас. Теперь уже боялись выйти в темное время во двор, днем заглянуть в стайку, наведаться к соседу. Казалось бы, ну что может голова сделать человеку? У нее ни рук, ни ног. А все одно страшно. Голову требовалось срочно найти. Куда могла спрятать голову преступница, человекоубийца? В деревне, на скотных дворах, в поле? Мест предостаточно! Начались поиски недостающей части и немаловажной части тела. Добровольцы исследовали колодцы, другие места, вызывающие подозрения. Появились так называемые копатели, которые лопатами вскапывали всякую вызывающую подозрение часть почвы. Перекопали бы всю деревню, если бы не слух о том, что Дарка во всем созналась и что после обеда на восточный склон горы Каменушки, приедут искать голову Кастуся. Постепенно к указанному месту начали подходить встревоженные люди. Надо отметить, что такой огромной толпы в Лукъяновке еще не собиралось никогда. Слух подтвердился – со стороны горы Боиновки донесся гул мотора. На той машине, на которой увозили Дарку- убийцу, на то же ее и привезли. Из кабины вышли трое оперативников и вывели Дарку. Она была без наручников, одетая в знакомый всем застиранный домашний халат, в каких ходили почти все женщины. В бедной деревне халат был, вроде, униформы. Лицо ее осунулось и похудело. Чувствовалось, что ее уже не волнует реакция односельчан или она не показывала вида. Дарка никогда не покидала деревню, больше чем на сутки. По видимому в темной, душной камере, она соскучилась по свежему степному воздуху, по далекому горизонту и по очертаниям знакомых с детства домов, оград, сараев.

По небольшому росту и щуплости народ признал в прибывших милиционеров из района. В сравнению с ними Дарка, будучи довольно рослой женщиной, смотрелась великаном. Самым впечатлительным представилось, что сейчас она «разбросает» охрану (как это делали мужики в Смирновском бору на день молодежи) и с топором в руках (о том, что топору неоткуда было взяться и мысли не возникло) кинется в толпу… Передние, невольно, подались назад, старясь спрятаться за спины задних, те же очутившись впереди, то же попятились назад. Давка и неразбериха грозила превратиться в панику.

Народ никто не разгонял, ни просил отойти или убрать детей, для правоохранителей люди, как бы не существовали. Следователи что-то сказали Дарке, она принялась ходить по склону и всматриваться в землю. В одном месте ткнула ногой. Два работника милиции осторожно лопатами сняли дерн, стали копать в глубь. Работали осторожно, словно минеры. Они наметили маленькую ямку размером лопата в длину на лопату в ширину. По толпе пошел слушок:

-они не голову ищут, они выкапывают деньги Кастуся.

Слушку поверили:

- в такой ямке голова не поместиться. Кастусь зарабатывал будь здоров. Конечно деньги, а что еще?

Женщины заволновались:

- деньги им видите важнее. Путь ищут голову. Сколько страху натерпелись.

Тем временем копальщики на что-то наткнулись, отложили лопаты и принялись руками доставать из ямки землю. Через некоторое время один из них испуганно, отдернул руку.

Толпа напряглась. Чего его могло так испугать? Милиционеры дружно принялись заглядывать в ямку и шептаться. Они явно трусили.

Тогда Дарка, решительно подошла, засунула руку по локоть и медленно стала ее вытаскивать обратно. Рука выходила из земли постепенно. Вначале локоть, на ним предплечье, далее кисть, сжатая в кулак, а далее словно провязанный, бесформенный комок земли. Дарка его встряхнула, комки почвы и песок ссыпались и люди ясно увидели, что рука Дарки держала за волосы человеческую голову. Вот это они не ожидали, в маленькой то ямке! Нисколько не смущаясь и не брезгуя, односельчанка пальцами выковыряла комочки земли, прилипшие к глазам, подобрала соломинку и прочистила ею ноздри, внимательно осмотрела. Что то ей не понравилась и она сняла темно-коричневый платок со своей головы и протерла им лицо убиенного. Манипуляции проводила в мертвой тишине. И люди, и милиционеры словно приросли к земле. И вот то ли озорствуя, то ли с испугу, она схватила голову за волосы и подняла ее над собой «вот, мол, смотрите люди». И хотя Дарка была безграмотной женщиной и не читала умных книжек, но голову показала людям точно так, как давным давно показывали палачи отрубленную голову уже на другом конце земли монарха Карла 1 англичанам. Люди ожидали сверток с деньгами, а увидели лицо убиенного. Закрытые глазницы, впалые щеки, щель вместо рта, производили гнетущее впечатления. Это не равнодушное разглядывание в учебнике истории бюстов прославенных римлян. Установилась оглушительная тишина. Маленькие дети попрятались под подолами матерей. Дарка сардонически улыбнулась. Ей явно понравилось наводить ужас. Наконец, опомнившись милиционеры быстро подали мешок, в который она положила голову, мешок положили в багажник, торопливо затолкали преступницу в кабину, сели сами и машина резко тронулась. Голова отправилась к туловищу. Люди в последний раз лицезрели Дарку. Притихшие и опустошенные сельчане, расходились по домам. Вот это характер! Ничего не боится! А ведь жили рядом и не подозревали. Не дай Бог встретиться с Даркой? Особо впечатлительные представляли как в багажнике трясется на кочках голова бедового Кастуся, вытирая украдкой мокрые глаза. Кастуся жалели, как невинно убиенного.

Теперь преступницей (уже понятно и без суда) начали стращать детей « не плачь, придет Дарка и заберет!» и ребенок переставал привередничать. Ее же именем жены пугали мужей: «Дарки на тебя не хватает!» и мужик «приходил в норму». Клуб по вечерам опустел. В темное время люди боялись выйти во двор. Казалось, откроешь дверь, а за ней притаилась Она, смертушка, с топором в руках. Сосед Дарки Иван Иванович Гончаренко, посмеивался над страхами и домыслами, а сам на ночь заносил в дом поганое ведро и несколько раз проверял – на крючке ли входная дверь. В мирной деревне случилось не просто убийство, а убийство с расчленением. Рассудок такую дикость выдерживал с трудом.

Суд

Спорили, гадали – Дарку приговорят «к вышке» или ей грозит «пожизненное». И у одних и у других железные аргументы. Были и третьй, которые утверждали, что преступницу «засадят» на двадцать пять лет тюрьмы. Однако, деревенские жители плохие знатоки юриспруденции. Никто не угадал. Дарке, что говорится, припаяли хотя и солидный, но терпимый срок.

Никто из местных на суде не присутствовал. Деревня живет слухами, а они неожиданно мягкое наказание ставят в заслугу защитнику (адвокату). Буд-то бы судья спрашивает саму подсудимую: «как вы могли поднять руку на человека?». Она буд-то бы отвечала: «Товарищ судья! Изувер он. не человек. Издевался надо мной. Пьяный- истинно зверь. Мучил меня, словно фашист …,- и буд-то бы не постеснялась оголила спину и бока на которых отчетливо виднелись шрамы, желтые и синие кровоподтеки, -… мочи мой не было терпеть. Как заснул я и взяла топор в руки…».

-А почему вы не заявили об истязаниях?

Дарка и тут якобы нашлась:

- «а куда жаловаться? Вся деревня знала и начальство было в курсе и никто не помог. И запугал он меня –расскажешь – убью».

-А зачем же тело расчленили?

- Не знаю, не помню, вне себя была, рассудок потеряла.

Затем буд-то бы выступил адвокат: «вот уж говорил складно и красноречиво … доведенная до отчаяния беззащитная женщина…. Ее действия доказывают состояние аффекта. Разве мог человек в полном здравии наделать столько ошибок. Расчленить тело на три части! Зачем? Очередная глупость развести их в разные концы деревни. Всякому здравомыслящему ясно, что больше шансов быть обнаруженным. Не ноги, так голову, не голову так туловище. И закапывала не глубоко. Ясно, что подсудимая действовала в состоянии аффекта. Будучи в полной памяти, она бы в первую ночь, пошла бы на кладбище и выкопала могилку. Во вторую ночь, погрузила бы тело на тележку (которая у нее была), отвезла бы на кладбище и предала земле. И никто никогда бы ее ни в чем не заподозрил, и никогда бы не раскрыл преступление. Состояние аффекта и только состояние аффекта. Моя подзащитная требует снисхождения! Она безвинная жертва домашнего насилия… бездействия государственных и общественных органов… она вынуждена была защитить себя…» и так далее и тому подобнее.

Среди деревенских женщин нашлись даже сочувствующие Дарье (назовем ее так): «пьяница доведет, что топор сам в руки просится», «бедняга, столько натерпелась», «что делать если муж кровопийца», «защитник, все правильно изложил».

Новая волна жути

Потихоньку страх проходил и деревня оживала. Вначале молодежь договорилась ходить в клуб и расходится группами. Затем, конюх отважился выгонять лошадей в ночное, надеясь в случае чего на прыть коня. За ними вышли на работу сторожа. Открылся клуб, запиликали гармошки, вечерами вышли прогуливаться девушки с парнями по улицам с песнями… И таким образом деревня входила в привычный ритм жизни. Входила, да не вошла. Прошел слух о том, что Дарка сбежала из заключения и что она направляется в деревню мстить. Не кстати, или наоборот, кстати загорелся свинарник. Часть животных не удалось спасти и они сгорели заживо. Их обугленные трупы, грузили на телеги и отвозили на скотомогильник. Зрелище крайне неприятное. Молва сразу же обвинила Дарку:

-это она! Больше некому! Пожар - начало. Дальше будет страшнее. Она где-то здесь, прячется в каргатнике.

Вот так, вначале Кастусева голова мстил, теперь Дарка. И за что несчастная женщина накинулась на односельчан? В чем вина людей? Ответы не искали. Мстит и все! Особенно переживали матери сорванцов Гриши и Миши.

Новая волна страха накрыла деревню. Замолчали гармошки, на дверях клуба вновь повесили замок. С наступлением темноты деревня замирала, словно в войну…

Сколько бы продолжала деревня жить в страхе, предположить сложно. Неожиданно, пришло казенное письмо на имя председателя. В нем сообщалось о том, что Дарья Печкина отбывает наказание по такой-то статье, в такой-то колонии, к труду относится добросовестно и, главное, кланяется колхозникам и просит у них прощения. Теперь деревня вторично и окончательно начала постепенно отходить от трагедии.

Последствия

Отсидев срок, Дарка в деревню не вернулась и правильно сделала. Гору, где убиенный добывал камень, назвали Кастусовкой.

Кастуся давно нет, а имя его живет в названии горы, в которой он добывал плитняк. Парадокс! Именами коренных лукъяновцев не названа ни поле, ни холм, ни улица. Правда, озерко, которое наполнялось водой летом, называлось корейским, а другое бушуевским, по фамилии ближайшим к ним жителям. Однако, исчезли озерки, а вместе с ними и названия. А имя Кастуся, который имеет мимолетное отношение к истории деревни осталось на века.

Так получилось, что временный житель деревни, увековечил свое имя.

Жизнь после совхоза

Никто не мог представить о том, что Даркино убийство – пролог. Что пройдет еще лет двадцать и убийства с особой жестокостью превратиться в обыденное дело. Но Даркино изуверство в то время, навело страх на всех жителей. Оно было не просто первым. Оно стало предвестником будущих несчастий деревни. Несколько зарисовок из происшествий в Лукьяновке.

В новом совхозном доме живет и поживает небольшая семья, муж и жена и ребенок. Сидели супруги как-то пили шкурдяк (древесный спирт). Все как всегда. Ничего необычного. Да только вилка попалась, будь они не ладна, на глаза. Муж и ударил жене четырех зубным предметом прямо в сердце. Навели следствие, провели обыск. В стайке нашли коровьи и овечьи рога, копыта и головы. Соседи признали своих пропавших коров и овец. Сделали вывод: уводил скотинку по ночам, резал, разделывал, мясо увозил на базар, тем и жил. И еще удивлялся вместе со всеми - куда по ночам пропадают домашние животные.

Или еще подобная история. Молодой парень, захотел выпить, пришел грабить инвалида. Ограбил. Дело привычное и доходное. Он постоянно обирал пенсионеров и калек. И жил нормально. Откуда деньги родители не спрашивали, а может и знали. На этот раз, отобрав деньги, просто так, забавы ради ударил ножом в грудь. Истекая кровью, пострадавший позвонил в больницу, больница сообщила участковому. Милиционер, обнаружил вещь доки, нашлись свидетели. Суд, приговор – семь лет колонии.

А вот трагедия старинной семьи. Отец, мать и сын баловались шкурдяком до бес сознания. Однажды, в пьяной драке забили до смерти мать (самого слабого). Сын взял на себя вину и отсидел положенный срок. Пришел, продолжал пьянствовать с отцом. Этим летом, забил отца до смерти, поломал ребра, отбил почки. Похоронил и опять в тюрьму.

Приходит к пенсионеру парень, который нигде не работает и принимается вымогать у того социальную пенсию.. Один раз выколотил, во-второй раз то же. А на третий раз взял да и убил старика. Зачем и почему объяснить на следствии не смог. Отправился за решетку. Внук застрелил из ружья деда и то же за пенсию. Убийства стали происходить регулярно, в голове людей словно сорвало резьбу. Убивали, садились в тюрьму, отсидев срок, приходили и снова совершали преступления. К ним даже привыкли. Они не вызывали шока. Поговорили и забыли. Но первой убийство осталось в памяти на долго.

К концу века жители, как бы образумились, многие нашли способы заработать на кусок хлеба, да еще с маслом. Одни принялись разводить скот (КРС, лошадей), другие, заготавливать для них корма. Третьи, занялись ремонтом техники. Четвертые пристроились на работу в Абакане, а некоторые заделались даже «вахтовиками». Здоровое начало победило. Начался новый этап в истории Лукьяновки. Такова краткая история Ключа - Куринки- Лукьяновки.

В связи с появлением новых данных и фактов, она будет постоянно дополняться и расширяться.