Что за человек был Вольтер?

Лилия Григорьева

Все деятели Просвещения хотели изменить мир посредством совершенствования разума.

Вольтер – один из них. Писатель, антимилитарист, драматург, поэт-философ. Деятельность Вольтера была направлена в основном на критику религиозного фанатизма. Он занимался защитой людей, которые попали под опалу церкви, освещал подобные дела, писал статьи, письма с обращениями к общественным деятелям, политикам и всем тем, кто имел какую-то власть для того, чтобы воспрепятствовать совершению преступления против свободы человека.

Период жизни и деятельности Вольтера (Франсуа-Мари де Аруэ) был нелёгок: вскоре грянет буржуазная революция во Франции. Вольтер писал свои философские повести и призывал других: “Вам следовало бы непременно сочинить философские сказки, где вы можете предавать осмеянию кое-каких глупцов и кое-какие глупости, кое-каких подлецов и кое-какие подлости, – всё это с умом, в надлежащую минуту, подстригая когти зверя, как только застанете его спящим”, – говорил он Мармонтелю.

“XVIII век создал себе свой роман, в котором выразил себя в особенной, только одному ему свойственной форме: философские повести Вольтера и юмористические рассказы Свифта и Стерна, вот истинный роман XVIII века”, – писал Белинский.

Вольтер был неординарной личностью, вспыльчивым, мнительным, но добрым человеком. Всегда готовый помочь попавшему в беду, он предлагал свой кров и денежную помощь тем, кто скрывался от гнева королей или церкви.

Талантливый писатель, он с лёгкостью и юмором сталкивал различные мнения, которые на тот момент разделяли общество. Хорошо это иллюстрирует повесть “Микромегас”, в которой жители Сатурна и Сириуса, путешествуя по вселенной, попали на Землю. Им встретился корабль; по счастливому случаю люди на этом корабле оказались философами, представляющими различные философские школы, приверженцами идей Аристотеля, Декарта, Мальбранша, Лейбница и Локка. Между ними завязался диалог, в котором каждый высказал свои убеждения. Великан Сириуса с лёгкостью показал несостоятельность всех точек зрения, кроме одной:

“Маленький почитатель Локка находился там же, и когда к нему, наконец, обратились:

– Я не знаю, – сказал он, – каким образом я мыслю, но я знаю, что я не мыслю иначе, как по поводу своих ощущений. Я отнюдь не сомневаюсь, что есть субстанции имматериальные и разумные, но я сильно сомневаюсь в том, чтобы богу невозможно было наделить материю мыслью. Я чту Вечное Всемогущество, мне не подобает ограничивать его; я ничего не утверждаю, я довольствуюсь убеждениями, что на свете гораздо больше возможных вещей, чем мы думаем.

Житель Сириуса улыбнулся: он нашёл, что этот мудрец не глупее других; и карлик Сатурна обнял бы последователя Локка, если бы не крайняя диспропорция их роста”.

Вольтеру по душе была материалистическая философия Локка.

Микромегас, восхищенный умом людей, обещал им ответить на вопрос о сущности вещей, но в книге, подаренной им Парижской Академии наук, оказались только чистые листы бумаги: сущность вещей ещё предстоит раскрыть, и это могут сделать сами люди.

Вольтера многие критикуют за крайне негативное отношение к низшему сословию, которое он именует чернью; кто-то сразу же напоминает о наивности его взглядов о просвещённом монархе, который-де наведёт порядок и подарит народу справедливость; кто-то не считает его философом, не видит гениальности, а видит только то, что он подхватывал идеи и просто их распространял. Да, отчасти это правда, но один ли Вольтер заблуждался, возлагая надежды на монарха-философа? Один ли только Вольтер не мог выйти за те рамки, которые поставила перед ним эпоха? Я думаю, что Вольтера есть за что порицать, но у него есть чему учится.

Вспомним письмо Белинского к Анненкову (1848 г.): “Но, что за благородная личность Вольтера! Какая горячая симпатия ко всему человеческому, разумному, к бедствиям простого народа! Что он сделал для человечества!”

“Смеем думать, что, к чести нашего столетия, в Европе не найдется ни одного просвещенного человека, который не считал бы веротерпимость долгом правосудия, долгом, который предписывают нам человечность, совесть, религия; законом, необходимым для сохранения мира и для процветания государств…” – это вступительная речь в “Трактате о веротерпимости”, где Вольтер подробно описал судебный процесс над Ж. Каласом, которого обвинили в убийстве сына – якобы за то, что тот собирался принять католицизм (обвиняемый был гугенотом). История вот такая.

Сын Каласа, Марк-Антуан, спустив огромную сумму отцовских денег, решил покончить жизнь самоубийством. Марк-Антуан был заядлым игроком и неудачливым писателем. Многие его друзья и знакомые говорили, что он был впечатлительным молодым человеком и часто помышлял о самоубийстве. Однажды, отобедав с семьей в родном доме, Марк-Антуан встал из-за стола и вышел. Когда семья забеспокоилась, что его долго нет, начали искать. Обнаружили его в комнате мёртвым. Суицид считался не меньшим преступлением чем убийство, к тому же иногда тело самоубийцы могли проволочь через весь город, позволив зевакам надругаться над ним. Ритуальное погребение самоубийц было запрещено. Поэтому родители пытались выдать самоубийство сына за убийство. Им поверили, но когда встал вопрос о том, кто же убил Марка-Антуана, единственным подозреваемым оказался его отец. Получилось так, что Калас, заботясь о теле сына, пытаясь уберечь его от жестокого обращения, типичного для погрязшего в религиозных предрассудках и невежестве общества, подставил под удар себя.

Проснулась старая религиозная ненависть к гугенотам. Сплетни и домыслы на этой почве вынесли приговор. Давид де Бориг (начальник полиции) решив сделать себе карьеру, – ибо это дело затрагивало интересы государства и религии, – порой сам порождал сплетни, необходимые для обвинения в таком громком деле. Судьи приговорили Каласа к колесованию, а его жену и младшего сына к сожжению. Пытками пытались выбить из Каласа признание. Но даже когда его колесовали, священнику не удалось добиться желаемого: Калас утверждал, что невиновен. Известие об данном инциденте Вольтеру сообщил Доминик Одибер, марсельский негоциант, который был проездом в то время в Тулузе, где происходили эти события.

«Я вне себя, — пишет Вольтер, одному из лиц, власть имущих, — я хочу знать истину, я вас умоляю, скажите мне, что я должен думать об этом деле».

В тот же день в другом письме он пишет: «Это дело я принимаю близко к сердцу, оно отравляет для меня все удовольствия жизни». Вольтер пишет письма министрам, обращает внимание высокопоставленных лиц на дело Каласа, просит расследовать это дело и узнать истину, но те, разумеется, не спешат ответить человеку, который был… только писателем. Вольтер не опускает руки и берётся сам расследовать дело. Ему всячески препятствуют. К тому же, обстоятельства дела настолько запутаны, что сложно докопаться до истины. Получив письмо от герцога Ришелье, он почти убеждён, что Калас виновен. В попытках узнать истину Вольтер фактически лишается поддержки, многие его останавливают и просят бросить это занятие, ведь оно может его погубить, лишить тех привилегий, которые он себе уже сыскал.

«Весь мир был против меня, и я был один против всего мира», — пишет он впоследствии. Но общение с младшим сыном Пьером убеждает его в том, что Калас невиновен. «Если б вы знали, — пишет Вольтер, — сколько нужно было забот и труда, чтобы добыть, наконец, несколько юридических доказательств в пользу Каласа, вы ужаснулись бы. Какой злой рок тяготеет над людьми? Почему так трудно помогать несчастным и так легко их угнетать?»

После нескольких месяцев кропотливой работы при поддержке нескольких друзей, Вольтер обращается к властям и требует, чтобы те опубликовали доказательства, которые подтверждают виновность Каласа в совершении преступления. На самого Вольтера посыпались обвинения, одно из которых – неуважение к суду. Но он продолжает освещать этот процесс, пишет брошюры – их конфискуют, по приказанию властей разбивают типографские станки, напечатавшие эти брошюры. Подобное поведение властей ещё больше привлекает внимание к истории Каласа. Фактически не остаётся во Франции человека, которому это дело оставалось бы неизвестно. Под давлением общественного негодования судьям приходится пересмотреть процесс Каласа.

В течение 5 заседаний государственный совет Франции пересматривает дело Каласа, построенное на сплетнях и слухах, собранных Давидом де Боригом, и вот, 28 февраля 1765 года выносят резолюцию: сыноубийства не было.

Имя Жана Каласа реабилитировано, его родные выпущены из монастырских тюрем.

Вольтер поставил на кон всё – ради того, чтобы истина восторжествовала.

Мне кажется, в этом поступке есть ответ на то, каким был Вольтер. Свой талант он пустил на пропаганду новых идей. Просвещение народа, отмена дворянских привилегий, свобода слова и печати, гражданское равенство, безжалостная критика доживающих свой век остатков феодализма. Мысль его никогда не дремала, он брался за всё, обо всём писал. Он писал о том, что разрывало его эпоху, всегда сердечно откликался на все события, которые происходили не только в его родной Франции.

“Задиг или судьба” – это саркастическая ухмылка Вольтера на “философию оптимизма”, которая в его времена была весьма популярна. “Я приходил в отчаяние, видя, что на земле, которая одинаково принадлежит всем людям, судьба ничего не оставила на мою долю”, – говорит один персонаж этой повести. Другой, намекая на сословные предрассудки, заявляет: “Разум старее предков”. Всё это легко подхватывалось другими. Вольтер становился значимой личностью, что приносило ему немало бед. Дважды сидел в Бастилии, дважды эмигрировал из Франции. Церковь боялась Вольтера, то объявляла еретиком, то шла на примирение, так как именно Вольтер был властителем дум своего времени. Он излагал самые сложные философские и политические теории в предельно лёгкой манере, что позволяло охватывать широкие круги читателей.

Вольтер всегда придерживался более умеренных политический воззрений, нежели Дидро и Руссо. С одной стороны, он боролся с пережитками феодализма, с рабским крепостническим трудом, с насилием против личности. С другой стороны, он был противником республиканских и демократический идей. Свобода означает для Вольтера верховенство закона, а равенство – одинаковое право граждан на его защиту. Дальше такого юридического требования равенства Вольтер не пошёл. Иногда он возмущался, критикуя сословное различие, но всё же считал социальное равенство несбыточной мечтой. По его мнению, люди равны как люди, но не равны как члены общества: “В сущности говоря, люди равны, но на сцене жизни они играют разные роли. На нашем несчастном земном шаре невозможно, чтобы люди, живущие в обществе, не были разделены на два класса: класс богатых, которые повелевают, и класс бедных, которые служат.”

Тем не менее, эти ограниченные взгляды нисколько не преуменьшают значимый вклад Вольтера в развитие общества. Ведь не только один Вольтер был принципиальным противником революционных методов борьбы: подобной позиции придерживалось большинство французских просветителей. Однако впоследствии всё, что сделал Вольтер, все его старания, весь его гений помогли свершиться революции. Его работы, его критика вооружили революционные массы.

В 1764 году он написал маркизу Шовелену письмо: “Всё, что происходит вокруг меня, бросает зёрна революции, которая наступит неминуемо, хотя я сам едва ли буду её свидетелем. Французы почти всегда поздно достигают своей цели, но в конце концов они достигают её. Свет распространяется всё больше и больше; вспышка произойдёт при первом случае, и тогда поднимется страшная сумятица. Счастлив тот, кто молод; он ещё увидит прекрасные вещи”.