Идеология против науки: кто кого?
Читайте Оруэлла
Мишель Онфре в своей книге “Как построить диктатуру”, анализируя антиутопию Оруэлла пишет, как и почему диктатура контролирует науку:
“Настоящая причина презрения к науке в том, что наука подразумевает эмпирические исследования, эксперименты, проверку гипотез, репликацию результатов и поиск истины, а значит представляет угрозу для режима, основанного на вере, догмах, предрассудках, суевериях и преданности.
Однако при помощи предрассудков и догм самолёт не построишь. Если инженеры возьмутся за работу, руководствуясь принципом, что дважды два пять потому что так решила Партия, самолёт никогда не поднимется в воздух.
Но у Партии на всё готов ответ. Она создала двойную науку: одна согласуется с идеологией и соответственно не является настоящей наукой, а вторая игнорирует идеологию и отдаёт предпочтение реальности перед тем, что говорит Партия.
В этом режиме существует "двойная система астрономии", так же, как в некоторых недобросовестных предприятиях практикуется двойная бухгалтерия. “Звёзды могут быть от нас близко или далеко, как нам потребуется”, — говорит О’Брайен.
Вот почему “в философии, религии, этике и политике дважды два могло равняться пяти, но когда вы создаёте винтовку или самолёт, дважды два должно быть четыре”.
Когда речь идёт о производстве вооружений, подготовке к войне, шпионаже или слежке за гражданами, на первое место выходит экспериментальная наука, так как на одной идеологии далеко не уедешь.
“У Партии две цели: завоевание всего мира и полное уничтожение независимого мышления”. В соответствии с этими целями настоящая наука, не имеющая ничего общего с верой в Партию, должна обеспечивать выполнение двух задач: уничтожение максимального количества врагов и контроль над умами людей”.
Успехи тоталитаризма
Тем не менее, тоталитаризм иногда имеет успехи в науке, однако специфические и, как правило, кратковременные.
Канал “Записки у изголовья” приводит в пример Корею: “В первые десятилетия после Корейской войны изначально более промышленно развитый север, имевший к тому же неограниченную помощь от Советского Союза, опережал по темпам роста ВВП юг полуострова (который традиционно специализировался на сельском хозяйстве). Но затем Южная Корея догнала свою северную сестру, после чего начала с каждым годом уходить в отрыв. Потому что заимствовала с Запада не только материальные технологии, но и социальные. Сперва в экономической сфере, а затем и в политической. Что и позволило сделать экономический рост устойчивым и самоподдерживающимся”.
“Авторитарные или тоталитарные государства, каким был Советский Союз, порой превосходят государства с демократическим устройством и рыночной экономикой в способности мобилизовывать ресурсы общества на форсированное развитие той или иной области науки, как правило, связанной напрямую с военной мощью, — объясняет этот феномен в беседе с корреспондентами Радио Свобода американский историк науки, профессор Массачусетского технологического института и исследователь Гарвардского университета Лорен Грэхэм. — Так было с советскими проектами создания атомной бомбы или космических спутников. Но в том, что касается связей науки с производством не военных благ, а с удовлетворением материальных запросов населения, то идеология, основанная на демократии и рынке, в долгосрочном плане способствует решению этих задач лучше, чем идеология репрессивная и запретительная. Диктаторские режимы также плохо трансформируют научные достижения в технические новшества, а потому их научные разработки с чисто экономической точки зрения являются нерентабельными: в Советском Союзе одно время были неплохие компьютеры, но кому они сейчас интересны?
…Таковыми были и, например, успехи советской физики начиная с 50-х годов прошлого века. Да, советские физики получили две Нобелевские премии за разработки лазеров, но в настоящее время доля России на коммерческом рынке лазеров не превышает и одного процента. В истории СССР было семь или восемь нобелиатов по физике – меньше, чем живут сегодня в моем городе Бостон. Тем не менее история доказывает, что и чистая, и прикладная наука лучше работает в идеологической атмосфере демократии и рынка, чем политического и экономического монополизма”, — делает вывод Грэхэм.
Действительно, посмотрите, как выглядит рейтинг стран по количеству Нобелевских лауреатов. Даже если считать Российскую империю, СССР и современную Россию как одно государство, наша 1/7 часть суши располагается лишь на 8 месте (24 лауреата), уступая США (384), Великобритании (107), Германии (76), Франции (61), Японии (27) и Канаде (25), и едва обогнав Нидерланды и Швейцарию (по 20). При том, что по численности населения среди этих стран мы уступаем лишь Штатам. Самые населенные Китай и Индия, кстати, тоже плетутся в хвосте (7 и 8 соответственно). Даже “великая” русская литература породила всего 5 нобелевских лауреатов, в то время как великая американская — 8.
Да и кто эти великие люди, наследием которых мы так гордимся? Сахаров, Бродский, Солженицын, Бунин, Абрикосов, которых мы выжили из страны, Пастернак, которому не дали выехать за премией и травили всю оставшуюся (очень недолгую) жизнь, Ландау, чуть не умерший в тюрьме, Тамм, брата которого расстреляли, а сам он чудом избежал репрессий, Муратов, которого уже в новой России объявили иноагентом…
Мы гордимся наследием этих людей, однако сами те, кто это наследие создает, оказываются врагами “народа”.
Конечно, можно импортировать мозги в страну, найти и обучить своих Кулибиных и Ломоносовых — в ясных умах страна никогда не знала недостатка. Но для того, чтобы эти мозги начали генерировать новые идеи, и, главное, чтобы эти идеи реализовывались в жизнь, им надо создать определенные условия.
“Кладбище домашних империй” ©
“Z-каналы потешаются над глупостью украинских баек о российских солдатах, пытающихся увезти домой трофейный интернет, снятый прямо со столба, — пишет Телеграмм-канал “Записки у изголовья” в цикле постов под общим названием “Кладбище домашних империй”. — А мне хочется спросить — разве не примерно тем же самым Россия занималась большую часть своей истории? Не таким вот сбором чужих интернетов со столбов?
…Можно долго перечислять, какие европейские ноу-хау Пётр I позаимствовал и достаточно успешно, на первый взгляд, привил на российскую почву. А можно обратить внимание на одно очень значимое обстоятельство. С азартом и пылом заимствуя европейские инновации в технической сфере, Пётр гораздо прохладнее относился к тем социальным достижениям, которые и позволили создать общества, на постоянной основе генерирующие эти технические новинки. Российская политическая элита хотела заимствовать не европейские институты, на которых базируются достижения Западной Европы, а военные и производственные технологии…
Англия и Голландия петровской эпохи — это ведь не только лучшие корабли, а ещё и первые буржуазные революции. Это ограниченность власти короля, это парламент, это зарождение демократии налогоплательщиков.
Ничего из этого в России Пётр внедрять не собирался. Напротив, при нём царская власть, трансформировавшаяся в императорскую, лишь расширялась и укреплялась. А народ, соответственно, становился лишь бесправнее и бессловеснее.
“При всем блеске военных успехов и технических усовершенствований петровские реформы ярко обнажают самоедский характер государственного ответа на европейский вызов: мощное государство, высокие налоги, переобложение крестьянства, круговая порука; в результате — медленное экономическое развитие. Естественным следствием оплаченного огромной ценой рывка, в котором страна потеряла до 20% населения, стало вновь нарастающее отставание от уходящей вперед Европы”, — цитирует канал слова Егора Гайдара.
Но ведь именно индивидуальная свобода, свобода личности была необходимым условием развития инноваций повсюду, начиная с древних времён… И это ведь не случайно так совпало, что заимствовать передовые достижения Пётр поехал в ограниченные монархии Нидерландов и Англии, а не в абсолютистскую Францию и не к турецкому султану. И не по простому совпадению та же Англия вскоре станет родиной промышленной революции. Зачем внедрять сложные, дорогие и опасные паровые двигатели там, где широко доступен дешёвый принудительный труд в той или иной форме?”
Что изменилось при большевиках?
“А разве не схожими методами действовал Сталин? — продолжают “Записки у изголовья.
Вся советская форсированная индустриализация проводилась по западным проектам, с массовым привлечением западных экспертов и закупками западного оборудования. Что было вполне логично: зачем самим изобретать велосипед, когда он уже давно разработан, проверен и обкатан другими?
Но заимствовал ли Сталин американскую систему управления с обладающим реальной властью парламентом, с независимым судом, с конкурентными выборами? Да боже упаси. Сталину не нужна была свобода для народа России — ему был нужен тоталитарный, то есть полный, абсолютный и ничем не ограниченный контроль над ним, и современные технические достижения предоставили ему обширный инструментарий для этого.
Говоря о том, что Сталин принял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой, часто забывают о том, что оставил он её без сохи, а первая советская атомная бомба РДС-1 была почти точной копией американского "Толстяка" за исключением электронной начинки, с воспроизведением которой уже тогда имелись проблемы. А стратегический бомбардировщик Ту-4, созданный для доставки первых советских ядерных бомб, был, в свою очередь, почти точной копией американского же бомбера В-29, несколько экземпляров которого в годы войны совершили вынужденную посадку на территории СССР. (о заимствовании в советском производстве я подробно писала в статье “Ворованное величие”, — С.Ч.)
Скопировать американский самолёт? Не проблема. Скопировать американский парламент? Да вы с ума сошли!
Почти вся отечественная история последних веков — это демонстрация упорного непонимания причинно-следственной связи между устойчивым функциональным парламентом и устойчивым воспроизводством функциональных самолётов. И попытки в лысенковских традициях привить ветки западных технологий к стволу восточной деспотии. В надежде, что они благополучно приживутся и начнут расти дальше самостоятельно.
Собственно, вся российская история последних веков представляет собой попытку создать государство-терминатора (канал “Записки у изголовья” вспоминает тут культовый фильм — С.Ч.). Покрытое чужеродной внешней оболочкой (заимствованными с Запада технологиями), но основанное на оригинальной несущей конструкции (скелете на базе мироточащих берёзовых скреп). Но в действительности это невозможно. В реальности у создателей подобного киборга получится не Терминатор, защищающий женщин и детей, а монстр Франкенштейна. Не сверкающий белоснежной улыбкой, а гниющий на ходу и распространяющий вокруг себя смрад разложения”.
Коммунистическое мракобесие
Что мы получили в результате такого однобокого заимствования? Несмотря на провозглашенный большевиками “материализм”, на первом месте для них стояли не научные факты, а марксисткая идеология, возведённая в ранг квазирелигиозной доктрины.
Советская наука, как и любая другая наука тоталитарного государства не должна была существовать вне политики. Она должна была держаться на скрепах того времени, любая диссертация и даже дипломная работа обязательно должна была содержать какую-нибудь цитату какого-нибудь советского политического деятеля, произнесенную им на каком-нибудь съезде партии.
В советской науке главенствовал идеологический контроль — научные направления и исследования оценивались органами государственной и партийной власти с точки зрения их соответствия господствующей идеологии марксизма-ленинизма и заявленной цели общественного развития — построению социализма и коммунизма. Наряду с постоянным административным контролем за развитием фундаментальных и прикладных наук, партийный контроль выливался в кампании репрессий, в ходе которых некоторые научные направления объявлялись "буржуазными" и "идеалистическими", а их приверженцы подвергались гонениям и репрессиям, вплоть до физического уничтожения.
Большевики с самого начала сомневались в политической лояльности “царской” профессуры, и потому изолировали ее от студенчества в Академию, откуда она не могла активно воздействовать на учащуюся молодежь и “инфицировать” неокрепшие умы вредными идеями.
В 1929 году отношение официальной идеологии к старым русским интеллигентам еще больше ухудшилось. Властью преследовалась цель отдать руководство наукой в руки воинствующих идеологически правильных дилетантов. Велась борьба с самоорганизацией и международной коммуникацией ученого сообщества, последовала массовая ликвидация научных обществ, чудом выжило Московское математическое общество, разгромили краеведение, славистов, “вычистили” Академию наук.
В рамках “борьбы с космополитизмом и низкопоклонничеством перед Западом” при Сталине (а звучит ведь как сегодня) даже начали переписывать историю русской и советской науки, чтобы было понятно, что именно русские ученые были первыми абсолютно во всех направлениях науки. Именно за то, что он отказался участвовать в подобной фальсификации, пострадал муж Лидии Чуковской, гениальный молодой физик, профессор Матвей Петрович Бронштейн.
Начиная с 1930 годов научные контакты с западными странами постепенно сходили на нет, и к концу 1940-х советские ученые и вовсе оказываются в полной международной изоляции. Помимо этого, боязнь научно-технического шпионажа в условиях холодной войны привела к ужесточению мер по обеспечению секретности в некоторых наиболее передовых отраслях науки, особенно в ядерной физике. Отсутствие открытых публикаций по многим вопросам, касающимся передовых научных достижений, нарушило не только международные, но и внутренние коммуникации ученых. Это, в свою очередь, создало ряд трудностей в подготовке молодых специалистов и осуществлении научной преемственности. Вскоре после войны началась новая кампания, которая была призвана очистить советскую науку от "буржуазных", "идеалистических" теорий и "рабского преклонения перед буржуазными научными авторитетами".
Не так давно было опубликовано высказывание Сталина, которое обнаружили в дневнике Сергея Вавилова от 25 января 1946 года: "Гениев не бывает, их выдумали, влияет обстановка, условия". Наверное, поэтому и посылал с такой легкостью на смерть “отец народов” одного за другим величайших ученых лишь за то, что они отстаивали научную картину мира перед “марксистской”.
“Буржуазные науки”
Одной из наук, не вписывающихся в стройную систему марксизма-ленинизма, стала генетика. В 1948 году на сессии ВАСХНИЛ благодаря деятельности Лысенко генетика была разгромлена, а происходящее было представлено как победа мичуринской натуралистической биологии над “лженаукой”. Генетики сначала изображались как носители буржуазной идеологии, а после — как "враги народа", противники советского строя. Оттепель для генетики наступила лишь в 1965 году. В начале же 60-х работы проводились с использованием разного рода хитростей, в частности под прикрытием таких выдающихся и влиятельных физиков, как академик И. В. Курчатов. В Институте атомной энергии был создан Радиобиологический отдел, в котором биологи могли заниматься наукой.
В ряде областей советской биологии (генетика, цитология, физиология высшей нервной деятельности) официально поддерживались паранаучные концепции, в частности "учение о живом веществе" О. Б. Лепешинской и "мичуринская агробиология".
В физике была разработана версия Статистической интерпретации квантовой механики, которая рассматривалась как более соответствующая принципам диалектического материализма. Выдвигались предложения разгромить в физике "эйнштейнианство". Однако, когда Берия, курировавший работы по созданию советской атомной бомбы, спросил у научного руководителя атомного проекта Курчатова, правда ли, что нужно отказаться от квантовой механики и теории относительности по причине их "идеалистичности", то услышал в ответ: "Если от них отказаться, то придётся отказаться и от бомбы". На это СССР пойти не мог, и пришлось согласиться на буржуазную концепцию.
В конце 1940-х годов в СССР была начата кампания идеологического вмешательства в химию. Основным объектом критики стала теория резонанса, предложенная американским ученым, дважды нобелевским лауреатом Лайнусом Полингом. В СССР теория была объявлена "идеалистической" — и поэтому неприемлемой для использования в науке и образовании. Была сделана попытка связать теорию резонанса с вейсманизмом-морганизмом, то есть как бы заложить основу объединённого фронта борьбы с передовыми научными направлениями. В июне 1951 года прошла Всесоюзная конференция по состоянию теории химического состава органической химии, на которой резонансная теория Полинга, а также теория мезомерии Ингольда были объявлены буржуазными и лженаучными.
В начале 50-х годов была объявлена лженаукой кибернетика. До 1955 года она оставалась “вне закона”.
С 1930-х по 1950-е годы фактически прекратила своё существование в СССР социология, от которой осталось лишь марксистское обществоведение.
Демография как академическая наука в СССР перестала существовать еще после "неудачной" переписи населения 1937 года. По мнению директора Института демографии ГУ-ВШЭ доктора наук профессора Анатолия Вишневского, в результате такой политики "до середины 50-х годов вообще никто не знал, сколько людей живёт в Советском Союзе". Первая послевоенная перепись была проведена только в 1959 году, однако вряд ли она была объективной — количество смертей во время войны до 1990-х умалчивалось властями.
Ограничения были наложены на статистику. В рамках централизованного планирования ничто не могло произойти случайно. Поэтому Закон больших чисел или идея среднеквадратического отклонения были запрещены, как "ложные теории". Статистические издания и факультеты были закрыты, всемирно известные статистики, как Андрей Колмогоров и Евгений Слуцкий были вынуждены забросить статистические исследования.
Гуманитарным направлениям науки был нанесен наибольший ущерб. Академик Андрей Зализняк говорил, что "в отношении гуманитарных наук губительную роль играло желание советской власти поставить эти науки на службу политической пропаганде".
Большевики считали, что обладают истиной в последней инстанции и философы других направлений им были не нужны. Позже оказалось, что и марксистские философы им тоже не нужны, остались востребованы только те "философы", которые согласно моменту могли быстро подыскать удобную фразу из Маркса, Энгельса или Ленина.
Целенаправленным гонениям в этот период подверглись востоковеды, обвинявшиеся в шпионаже в пользу Японии (их было репрессировано около 900 человек) и геологи (969 человек).
Для литературоведов обязательной стала марксистская позиция. Особое внимание уделялось писателям, связанным с освободительным движением, и революционным или "прогрессивным" с марксистской точки зрения тенденциям в литературе, а само литературоведение переживало репрессии. Так, еще в 1929 году был сослан и до 1963 года не печатался М. М. Бахтин, прошли через лагеря будущие академики Д. С. Лихачёв и Г. М. Фридлендер, а также Б. И. Ярхо, чьи основные труды были напечатаны лишь в 2006 году; в лагере под Магаданом скончался Д. П. Мирский; во время борьбы с космополитизмом были арестованы и умерли в заключении Григорий Гуковский и Исаак Нусинов; литературовед Яков Эльсберг был известен доносами на коллег в НКВД.
Искусствоведы обвинялись в том, что создавали и сохраняли экспозиции залов, посвящённых русскому искусству дореволюционного периода, которые "тенденциозно подчеркивали мощь и красоту старого дореволюционного строя и величайшие достижения искусства этого строя".
Разумеется, не могла не стать объектом идеологического вмешательства история. Еще В 1930 году было создано дело "буржуазных историков". За решёткой оказались известные учёные, в том числе академики Н. П. Лихачёв, М. К. Любавский, С. Ф. Платонов, Е. В. Тарле и ряд других. Историков обвиняли в великодержавном шовинизме и монархических взглядах. С середины 1930-х годов официальная пропаганда сделала резкий поворот от идеи мировой революции к имперскому представлению "великого русского народа".
В учебниках, изданных до начала Великой Отечественной войны, традиционно писали о завоевательной политике царской России. В конце 1930-х годов стали говорить, что завоевание Россией было для народов окраин Российской империи "наименьшим злом". После войны усилилась шовинистическая кампания, выражение "наименьшее зло" ушло в прошлое, появилась универсальная формула "добровольное присоединение". Народные движения против царского экспансионизма стали рассматриваться как реакционные. Примером такой перемены в трактовках является оценка борьбы горцев Кавказа под руководством Шамиля. Прежде он изображался бесстрашным героем и лидером освободительной войны. В 1950 году оценка резко изменилась. Азербайджанский учёный Г. Гусейнов, получивший Сталинскую премию за книгу по истории азербайджанской философии, был через несколько месяцев лишён награды, поскольку в своей работе положительно писал о Шамиле. Затем в журнале "Большевик" появилась статья первого секретаря ЦК КП(б) Азербайджана М. Д. Багирова, в которой Шамиль назывался агентом Англии и Турции. Началось "разоблачение" Шамиля и "реакционной сущности мюридизма". Позже, в 1956—1957 годах, в связи с XX съездом КПСС, был поднят вопрос о возвращении к оценке движения Шамиля как национально-освободительного.
***
Марксизм-ленинизм перестал быть официальной идеологией только в перестройку, однако оказалось, что Шариковы без идеологии долго не могут, и уже через два десятка лет все начало возвращаться на круги своя и идеологическое мракобесие, лишь под другим соусом, вновь подвинуло науку.
"Лысенко: будет ли эксгумация?"
Телеграмм-канал “Записки у изголовья”