Великое русское бескультурье
Эстетика Е$еней или 256 оттенков серого
“Самая читающая нация...
Это что ж мы такое читали, если докатились до всего вот этого?”
Город Глупов
Посмотрите за окно — кругом один совковый конструктивизм и 256 оттенков серого большую часть года. Уже несколько поколений выросло в безликой одежде, среди безликой архитектуры, на похабных песенках а ля городской или тюремный романс на три аккорда. Откуда стремление к прекрасному? Откуда желание создавать это прекрасное, если мы не знаем, как оно выглядит? Откуда вкус, если отцы наших отцов и деды наших дедов воспитывались в таком же бескультурье и вряд ли смогли научить вкусу своих детей.
В досовковую эпоху было однако не лучше. Еще в древности приезжающие сюда иностранцы дивились дикости, грубости и невоспитанности московитов, примитивности их “культурного досуга”, а также неприхотливости и терпимости к грязи вокруг себя.
В вышедшей в 1578 году книге "Путешествие В Московию” датский дипломат Якоб Ульфельдт пишет: "К нам всякий день приходили гудошники, разыгрывали комедии на свой лад, часто среди представления они обнажали зады и показывали всем срамные места тела, вставали на колени и поднимали зад кверху, отбросив всякий стыд и робость. То же самое иногда делали и женщины. Однажды, находясь на площадке перед нашим домом вместе со своими многочисленными слугами, мы увидели в соседнем [доме] женщин, которые задирали вверх одежду и показывали нам в окне срамные [части тела], как передние, так и задние; высовывали из окна голые ноги — поочередно то левую, то правую, и зад, и другие [части тела], не смущаясь присутствием приставов. Из этого можно увидеть и ясно понять, что здешние люди отличаются весьма грубым и развратным нравом; и если бы пришлось сравнить их с другими, культурными людьми, последние посмеялись бы над первыми, словно те ничем, даже очень малым не отличаются от тупиц".
Петр Петрей, шведский дипломат XVII века вспоминает: “На свадьбах бывает много музыкантов, которые поют многие бесстыдные и похабные песни, притом играют на трубах, тромбонах, дудках и сопелках, а иногда бьют и в барабаны: из этого выходит удивительная и необыкновенная музыка, такая же приятная, как собачий вой, а москвитяне очень рады и довольны, думая, что лучше и приятнее ее и на свете нет, потому что не слыхали никакой, кроме этой, меж тем как всякого пронимает страх и дрожь, когда он ее слышит… Они вовсе не стыдятся во всеуслышание и не щадя ни чьего обоняния пускать на волю то, что природа требует испустить верхом и низом после еды, и так как они очень любят и едят в изобилии лук и чеснок, то для непривычного самое присутствие их невыносимо тягостно. Когда придут в гости или дома устроят обед, закуску или попойку, они до того грязны и бесстыдны, что не только икают, кашляют, харкают и выводят разные ноты, но позволяют себе еще дела постыднее и грубее, которые природа велит исправлять в других местах: примутся друг за другом кое-что выпускать из себя и делают потеху из того, о чем и говорить-то невежливо для приличного слуха.
Войско, когда находится в неприятельской земле и не имеет времени варить вкусное и приятное блюдо, — пишет Петрей далее, — берут наравне с простыми воинами несколько пригоршней овсяной муки и прибавляют к ней немного воды и соли; знатные и зажиточные кладут туда еще перцу, мешают все это вместе, точно телячье пойло, и съедают это лакомое кушанье все дочиста, как проголодавшиеся свиньи, а потом выпивают несколько чарок водки. Когда им очень хочется пить, а утолить эту жажду не могут, становятся на четвереньки да и пьют вместе с лошадьми, когда поят их, и напиваются иногда до того, что чуть не лопнет живот, а все же хмеля не достают себе”.
“В еде и питье они напоминают скот — грубые и неприличные”, — вторит Петрею его современник посол Священной Римской империи Георг Тактандер.
Хорватский богослов Юрий Крижанич, будучи в Московии удивляется в 1660-х: “Грубость обычаев у них видна на каждом шагу. А, помимо всего, общение с ними противно вследствие запаха чеснока и лука — обычной их еды… Они довольствуются тремя или четырьмя глиняными горшками и таким же числом деревянных блюд. Серебряная посуда встречается очень редко, кроме нескольких чаш для вина или для меда. И не прилагают много сил, чтобы чистить ее, так что сама великого государя серебряная и оловянная посуда, с которой угощали наших послов, была такой вымазанной, что было противно смотреть, и казалось, что ее целый год не чистили. В еде они неприхотливы, но бывают довольны, если есть у них каша, капуста, огурцы и соленая рыба, которая, хотя порой и сильно пахнет, однако им нравится. Приправа ко всем блюдам у них одна: лук и чеснок, запах которых заполняет дома черных людей и дворцы князей и самого великого государя”.
Даже в цивилизованном XIX веке француз Маркиз де Кюстин пишет о том, что цивилизация не коснулась российскую землю и ее жителей: “Они принимают богатство за элегантность, роскошь — за светскость, страх и благочиние — за основания общества. Несмотря на все их старания казаться прекрасно воспитанными, несмотря на получаемое ими поверхностное образование и их раннюю и глубокую развращенность, несмотря на их превосходную практическую сметку, русские еще не могут считаться людьми цивилизованными. Их цивилизация — одна видимость; на деле же они безнадежно отстали от нас и, когда представится случай, жестоко отомстят нам за наше превосходство”. Вот и мстят сейчас европейцам за то, что те гораздо цивилизованнее.
При всем неоднозначном отношении к Петру Первому, все-таки заслуга его состоит в том, что он сделал мужественную попытку повернуть Россию к Европе передом, а не задом. В том числе попытался бороться с привычным свинарником. Своим указом “О наблюдении чистоты в Москве и о наказании за выбрасывание сору и всякого помёту на улицы и переулки” от 9 апреля 1699 года самодержец обозначил начало истории борьбы с мусором в России. За нарушение указа полагался штраф в размере 10 рублей (на 1 рубль можно питаться месяц). Эффективность указа по историческим справкам оценить сложно, однако именно в петровские времена Поганые пруды в Москве стали Чистыми. Первоначальное название связано с тем, что мясники с нынешней Мясницкой улицы выбрасывали в пруды требуху и протухшее мясо.
Из-за грязи в XIX веке в городах России постоянно случались холерные эпидемии. Причина часто была в грязных водоёмах, куда сливали нечистоты. В Калуге, например, улица, где грязь смешивалась с отходами в выдающихся количествах, получила название Говенская. В 1825 году ее, как одну из самых грязных и неудобных для проезда в городе, вообще загородили забором.
Дело Петра продолжили его преемники. Екатерина II своим указом повелела “накрепко запретить и неослабно наблюдать, чтобы в Москву-реку и прочие через город текущие воды никто никакого сору и хламу не бросал и на лёд нечистот не возил”.
“Культура хамства”
“Устойчивое выражение “русская хтонь” – уже собирательный образ из “тоски неизбывной”, оборотней всех мастей, заброшек, грязи нескончаемых дорог”.
Из интернетов.
Пожив в 1773–1774 годах в Петербурге, самом благоустроенном и чистом городе России, Дени Дидро был поражен грязью на улицах и в жилищах. “Вкус к чистоте,— полагал философ, — тесно связан с качествами, значительно более важными. Его воспитывает свобода нации”. Приблизительно о том же говорит герой Булгакова: “Разруха не в клозетах, а в головах”.
Несмотря на старания “просвещенных монархов” и право на всеобщее образование, данное большевиками, вкус и любовь к красоте россиянам привить не удалось. В советские годы красота вообще считалась проявлением мещанства, в “моду” вошли безликие здания, безликая одежда, да и искусство стало безликим.
Серая однообразная советская застройка не радовала глаз, воспринималась как неухоженная и грязная, была символом тоски, безысходности. Старожил московского района Тропарево, депутат Александр Пищальников, вспоминал старые сельские дома, стоявшие на месте современной Москвы: "Деревни были довольно жуткого вида, люди там жили довольно пьющие; дома были некрашеные и очень неопрятные, очень грязные улицы, повсюду лужи". (Это в 1960-е годы!) Со строительством “хрущевок” архитектура, как искусство, практически перестала существовать. Сегодня добавилась потрепанность временем. Глядя на сегодняшние фотографии улиц часто даже не удается точно сказать, в каком городе они находятся.
“Здесь мне особенно ясно стало, что начальство при помощи радио, телевидения и газет распространяет среди миллионов разухабистые гнусные песни — дабы население не знало ни Ахматовой, ни Блока, ни Мандельштама, — пишет Корней Иванович Чуковский 24 марта 1969 года. — В разговоре цитируют самые вульгарные фразы, и никто не знает Пушкина, Баратынского, Жуковского, Фета — никто.
В этом океане пошлости купается вся полуинтеллигентная Русь… это результат спецобработки при помощи газет, радио, журналов “Неделя” и “Огонек”, которые не только навязывают своим потребителям дурное искусство, но скрывают от них хорошее.
Оно окружило тайной имена Сологуба, Мережковского, Белого, Гумилева, Гиппиус, принуждая любить худшие стихи Маяковского. Во главе ТV и радио стоят цербера…
Словом, вокруг я вижу обокраденные души…
И можно наперед знать, что они скажут по любому поводу.
Не люди, а мебель — гарнитур кресел, стульев и т.д.
Когда-то Щедрин и Кузьма Прутков смеялись над проектом о введении в России единомыслия — теперь этот проект осуществлен; у всех одинаковый казенный метод мышления, яркие индивидуальности — стали величайшей редкостью…”
”Исторический Железный Занавес, — считал Александр Исаевич Солженицын, — отлично защищал нашу страну ото всего хорошего, что есть на Западе: от гражданской нестесненности, уважения к личности, разнообразия личной деятельности, от всеобщего благосостояния, от благотворительных движений, — но тот Занавес не доходил до самого-самого низу, и туда подтекала навозная жижа распущенной опустившейся "поп-масс-культуры", вульгарнейших мод и издержек публичности, — и вот эти отбросы жадно впитывала наша обделенная молодежь: западная — дурит от сытости, а наша в нищете бездумно перехватывает их забавы”.
В 1990-2000-е в архитектуре (как и в искусстве и одежде) — в пику совковому, серому — появилось яркое, но безвкусное: сказалось многолетнее отсутствие культурного бэкграунда.
За последние же 25 лет "стабильности" все это еще и развалилось, обветшало, старые изящные здания не реставрируются, а в лучшем случае обшиваются сайдингом, а в худшем — сносятся, уступая место часто абсолютной безвкусице. Новое строится без учета окружающей застройки, закрывает красивые виды, смотрится как бельмо на глазу или заплатка на асфальте.
То же происходит с культурой. Причина та же — почти сто лет воспитания не на лучших образцах мировой культуры, а на соцреализме и последующая деградация как культуры, так и образования уже в путинские годы.
Культура, говорите? Многие из россиян бывают, скажем, в опере? Или в художественную галерею по выходным ходят? Может, Читают Достоевского по вечерам? Остановите кого угодно и спросите, кто Муму написал: сколько ответят? Я ставлю на 10 процентов. Набрала сейчас ради интереса в Гугле “Тургенев Муму” и первой строчкой выпало: “Муму, краткое содержание”. Вы об этой культуре в России хотите поговорить?
Воспитанное на такой “бескультурной культуре” население деградирует и превращается в животных, которых вполне устраивает свинарник, в котором они живут, а вместе с внешним видом деградирует и внутреннее содержание. Глядя на ролики, которые снимают россияне в своих жилищах, на своих улицах и в подъездах удивляешься, как им самим не виден этот кошмар, как они не стыдятся выкладывать такое в интернет.
Хроническая несвобода, “разруха в головах” ведет у хроническому пребыванию в дерьме, длительное пребывание в котором уничтожает всякую цивилизацию и тогда бескультурье принимает особенно изощренные формы.
Де****фекация
“Вася Обломов пишет, что путинизм — это когда наср…но.
Я с этим в корне не согласна, Вася не прав.
Путинизм — это когда везде наср…но.”
Ева Канторович
“Из задницы выползают два глиста и один, который поменьше, спрашивает другого:
— Папа, а почему другие жучки и червячки живут в цветах, в травке, а мы живем в дерьме?
— Потому, что это наша родина, сынок, — отвечает большой глист”.
Анекдот времен СССР, актуальный и поныне
"Про загадочный русский народ: Загадочный тут не от слова загадка,а от слова загадить”.
Цитата из просторов интернета
“Кому не любо жить в дерьме,
Пусть коротает век в тюрьме!.
Искореним бунтарство!..
Кто объявляет бой дерьму —
Тот посягает на саму
Основу государства!
…Ведь речь не просто о дерьме,
А о дерьме — прикинь в уме! —
Великого народа!..”
Леонид Филатов.
Сергей Медведев пишет в марте 2023 года:
“В дополнение к посту украинского писателя Яна Валетова.
“Они засрали дюны, море и сосняк. Они всегда так делают, создают себе привычную среду обитания. ...Им главное не приумножить и улучшить, а дотянуться, украсть, сломать, испоганить, сделать нежилым, непригодным для использования”.
Точно о том же самом писал еще в 50-е архитектор Леонид Невлер в своей гениальной статье “Культура хамства”: испортить работающее, изуродовать красивое, привести все к усредненному распаду (разбить стекла в доме, проходя, перевернуть скамейку, исцарапать стену, поджечь кнопки в лифте) — это не эксцесс, а особая российская культурная норма, стремление привести все к состоянию хаоса. (И да, как пишет Сурков, Россия — это главный поставщик энтропии в мире, ее назначение — экспортировать хаос).
Я помню, как впервые попал на военную базу Порккала в Финском заливе, которой СССР владел с 1944 по 1956 и передал затем Финляндии. Полвека прошло, а десять лет советского присутствия не выветрились до тех пор, надо всем витал дух запустения и разрушения, и даже лес был какой-то мелкий, унылый.
Финны рассказывали, что все было загажено так, что чистили годами…”
Из доклада председателя волостного правления Тори Сергея Хапаева председателю уездного правления Пярнумаа в Эстонии 22 марта 1945 года: “Экскременты и хлам находились повсюду — в комнатах и вокруг домов, особенно у сараев, где теперь некуда ступить. Заборы и доски все разломаны и частично сожжены”.
И это не случайность и не в первый раз. Из дневников художника Юрия Анненкова: “В 1918 году, после бегства красной гвардии из Финляндии, я пробрался в Куокаллу (это еще было возможно), чтобы взглянуть на мой дом. Была зима. В горностаевой снеговой пышности торчал на его месте жалкий урод — бревенчатый сруб с развороченной крышей, с выбитыми окнами, с черными дырами вместо дверей. Обледенелые горы человеческих испражнений покрывали пол. По стенам почти до потолка замерзшими струями желтела моча, и еще не стерлись пометки углем: 2 арш. 2 верш., 2 арш. 5 верш., 2 арш. 10 верш…. Победителем в этом своеобразном чемпионате красногвардейцев оказался пулеметчик Матвей Глушков: он достиг 2 арш. 12 верш, в высоту.
Вырванная с мясом из потолка висячая лампа была втоптана в кучу испражнений. Возле лампы — записка:
“Спасибо тебе за лампу, буржуй, хорошо нам светила”.
Половицы расщеплены топором, обои сорваны, пробиты пулями, железные кровати сведены смертельной судорогой, голубые сервизы обращены в осколки, металлическая посуда — кастрюли, сковородки, чайники — доверху заполнены испражнениями. Непостижимо обильно испражнялись повсюду: во всех этажах на полу, на лестницах — сглаживая ступени, на столах, в ящиках столов, на стульях, на матрасах, швыряли кусками испражнений в потолок. Вот еще записка:
“Понюхай нашава гавна ладно ваняит”.
В третьем этаже — единственная уцелевшая комната. На двери записка:
На столе — ночной горшок с недоеденной гречневой кашей и воткнутой в нее ложкой…”
А как вам воспоминания пролетарского писателя Горького о съезде комитетов “так называемой деревенской Бедноты” в ноябре 1918 года в Петрограде, согласно которым “после отъезда “делегатов” весь Зимний Дворец, где они были временно размещены, оказались обгажеными не только все ванны, но и огромное количество ценнейших раритетных ваз. Причем уборные дворца были в порядке, так что это было сделано не по нужде”.
Думаете, большевики все испортили? В повести Хаджи-Мурат Лев Толстой описывает, что в каждом захваченном ауле российские солдаты считали своим долгом не только сломать, но и обоср*ть все. Видимо, для того самого русского духа, дым которого “нам сладок и приятен”.
“Бывшие там два стожка сена были сожжены; были поломаны и обожжены посаженные стариком и выхоженные абрикосовые и вишневые деревья и, главное, сожжены все ульи с пчелами. Вой женщин слышался во всех домах и на площадях, куда были привезены еще два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и голодная скотина, которой нечего было дать. Взрослые дети не играли, а испуганными глазами смотрели на старших. Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищал ее”.
Зигмунд Фрейд утверждал, что развитие индивида может фиксироваться (застревать) на ранних стадиях развития. Изучая приведенные выше тексты, можно предположить, что развитие среднерусского человека застряло на анальной стадии, которая продолжается обычно у ребенка от одного до трех лет.
Ср*ть для “русского патриота” — значит самоутверждаться. В прямом и переносном смысле. “По-моему, жопа — это общенациональный фетиш русских: и руки из жопы, и жопа вместо головы, и язык в жопе, и глаза на жопе и до пи…ды рукой подать”, — пишет некто в Телеграмме. Да и шутки на на анальные темы кажутся им особенно смешными.
Один из украинских комментаторов считает, что “для россиян обоср*ть равно присвоить”. То есть таким образом солдаты российской армии помечают территорию. “Где сру — там и Россия, — пишет другой. — Хозяева домов в Буче и Ирпене после освобождения нашими находили в своих домах буквально кучи г*вна посреди комнаты на коврах. Все было обоср*но и в захваченном российскими ОМОНовцами доме в Киеве в 2014 году”.
“То же самое происходит сейчас в Ирпене, Буче, Гостомеле, где, кажется, единственной задачей оккупантов было не захватить и присвоить, а побольше испортить, загадить, сделать непригодным для жизни, — заканчивает свой пост Сергей Медведев.
Адский инстинкт разрушения — теперь уже не только географического, но и культурного ландшафта, о чем и пишет в своем посте Ян Валетов.
Словно выпустили на волю бесов, и они пошли работать кувалдами”.
Можно ли это исправить? Вот мнение Вячеслава Чернова
“У г*вноедов логика устроена особенным образом. Г*вноед готов хлебать г*вно смиренно и послушно, но ровно до тех пор, пока кто-то не приблизится, чтобы уменьшить количество г*вна вокруг него.
Тогда г*вноед становится на дыбы и повсюду разносит слух, что г*вно вокруг г*вноеда — из-за того, кто попытался г*вноеда от г*вна избавить. Вон, гляньте, у него и руки в г*вне — какие вам нужны ещё доказательства?
Это удивительная порода людей, от даже эпизодических контактов с которыми руки у нормальных людей опускаются и они теряют всякую инициативу.
Однако, если не производить никаких улучшений вопреки воплям г*вноедов, г*вна становится столько, что ты становишься неразличим с г*вноедами.