Бесконечно | Глава 17
— Я люблю тебя, Каэвта, — голос звучал глухо, но крепкие объятия говорили сами за себя.
Он ждал ответа, но парень в его руках молчал.
— Скажи… пожалуйста, скажи, что ты чувствуешь то же самое.
Юноша вздохнул. Он ни разу не слышал от этого человека слово «любовь».
— Разве всего, что я делал, недостаточно? — прошептал он, опустив голову так низко, что подбородок коснулся крепкой груди. Щёки горели.
— Я знаю… Но всё равно хочу услышать это от тебя, Каэвта. Пожалуйста, скажи мне.
Голос был почти шёпотом, дыхание обжигало ухо. Кончик носа скользнул по щеке Каэвты, вызывая ещё большую волну жара.
— Я скажу, когда ты вернёшься после своей командировки. Обещаю, скажу.
Мужчина с красивым лицом широко улыбнулся от счастья и крепко прижал к себе мальчишку, словно хотел запомнить его навсегда. Изначально он уже смирился с тем, что не услышит в ответ заветных слов, потому и не хотел давить. Возможность держать Каэвту вот так, в своих объятиях, уже была даром.
— Пообещай. Когда вернусь… я хочу услышать это слово от тебя, — попросил он с тоской в голосе. Каэвта, улыбаясь, опёрся щекой на его грудь.
— Обещаю. Если ты вернёшься, я скажу... чтобы ты знал, насколько сильно я тебя люблю.
— Что? — не поверил он своим ушам.
Бноша рухнул на колени, будто у него выбили землю из-под ног.
— Каэв! — подруга тут же подбежала, чтобы поддержать его. Лицо Каэвты побледнело. Он не мог поверить.
— Нет… Это какая-то шутка?.. — прошептал он, покачивая головой. — Моя картина… Где моя картина?..
— Мне жаль, но это правда. Письмо об отставке пришло в университет несколько дней назад. Мы поехали к нему домой… но он исчез. Дом пуст. Ни холста, ни кистей, — безразлично сообщил молодой преподаватель, обращаясь ко всем студентам.
— Дайте мне его адрес! Я должен вернуть свою картину! — Каэвта с трудом поднялся на ноги, опираясь на подругу. Голос его был хриплым, надломленным.
— Я же сказал, дома ничего не осталось!
— Но… я должен её вернуть! — воскликнул он с отчаянием, от которого даже Руди растерялась. Она никогда прежде не видела Каэвту в таком состоянии, даже при разговоре с преподавателем.
Им всё же удалось узнать адрес профессора Киттина. Руди всё никак не могла понять, почему её друг так сильно зациклился на этой картине. Почему он не может просто нарисовать другую?
После выписки из больницы Каэвта не пошёл в Белый Дом. Вместо этого он сразу повёл подругу в университет. Начался новый семестр, но, разумеется, Киттина там не оказалось.
Всю дорогу в машине Каэвта убеждал самого себя, что если ему удастся вернуть картину, он всё забудет. А если Киттин извинится и пообещает больше не трогать его… он простит. Но правда оказалась как удар под дых. Его разум помутился. Сердце опустело, а потом наполнилось гневом.
— Каэв… — Руди коснулась его руки. Пустая комната перед ними лишь усилила напряжение. Каэвта сжал руки в кулаки.
— Всё хорошо, Каэв. Ты ведь можешь нарисовать другую, — попыталась утешить его Руди.
— Нет. Ты не понимаешь, — покачал он головой. Ей не понять, что значила для него эта картина.
Та печальная улыбка… тот размытый, неясный образ из сна, который он почему-то смог изобразить с пугающей точностью, вплоть до грусти в глазах.
Мужчина на картине был кем-то, кого Каэвта, казалось бы, никогда не знал… но отчего-то чувствовал, что тот тёплый, нежный взгляд предназначен именно ему. Эту улыбку он любил. Эти глаза — тоже. Этот человек, существующий только в его разуме, стал единственным, кого он сумел изобразить до конца. Он пробовал рисовать других, но всегда бросал на полпути. Только этот — неведомый, из сна — обрел форму и душу на холсте.
— Вернёмся домой, Каэв, — вдруг позади раздался голос.
Каэвта обернулся и увидел Сана. Тот стоял прямо перед ним. Высокий, уверенный.
— И правда, Каэв. Вернись домой, а потом уже придумаем, как вернуть картину, — сказала Руди, стараясь приободрить друга. Она мельком взглянула на Сана, всё ещё пытаясь понять, как он их нашёл.
— Я приехал за тобой в больницу. Твоя мама сказала, что ты поехал в университет. Я волновался, вот и последовал за вами. Так и оказался здесь, — спокойно объяснил Сан. Руди кивнула, принимая его слова, и расслабилась, отпуская напряжение.
С тех пор Каэвта не мог ни думать, ни говорить ни о чём другом, кроме как о том, где мог скрыться профессор Киттин. Он должен был вернуть ту картину. Но чем больше пытался рисовать заново, тем сильнее цепенели его пальцы. Он чувствовал, как раздражение съедает его изнутри.
Даже Руди перестала шутить с ним, как раньше. После занятий он сидел в задумчивости, уставившись в пустоту. Дома он молча стоял перед белым холстом, не в силах дотронуться до него.
— Каэв, хочешь пойти со мной раздавать подаяния? — спросила Чанпхен, глядя на сына. Увидев его потухший взгляд, она тяжело вздохнула.
— Abhivādānasīlisā niccaṃ vutthapajāyino kattāro dhammavaṭṭajānti ayu, vanno, sukhaṃ, phalaṃ… — после благословения Луанг Пора Каэвта поднял руки к лбу в почтительном жесте. Он уже собирался встать, но замер, увидев, что монах остаётся на месте.
[п/п: Стих из палийского канона, священного текста буддизма. Он часто используется монахами при благословении, особенно после получения подаяний.
У тех, кто проявляет уважение к старшим и поддерживает добродетель в приветствии, увеличиваются красота, счастье и сила.]
— Сын мой, если у тебя есть время до полудня, то зайди в храм, — сказал монах.
— Простите? — юноша удивлённо поднял брови. В лице монаха читалась тревога. Его глубокий вздох заставил Чанпхен обернуться к сыну.
Когда они вернулись домой и Каэвта ушёл вперёд, подул холодный ветер. Монах на мгновение остановился, обернулся к Белому дому и тихо, но твёрдо произнёс:
— Вы можете поговорить со мной, Ваше Величество. Цикл кармы продолжается из-за слов… слов обещания, — проговорил он.
— Каэвта? — выдохнула Чанпхен, не понимая.
— Ваш сын создал карму, хоть и неосознанно.
— Каэвта?.. — снова переспросила она. Сердце в груди сжалось. Он был её единственным ребёнком. Она любила его больше жизни. Голос дрожал. — С ним всё будет в порядке, преподобный? Он… не в опасности?
— С ним всё хорошо. Он не сделал ничего дурного. Просто… он любил. Любил давно. И потому его оберегали. Но слова, сказанные в прошлой жизни, теперь держат его крепче, чем цепи.
— Всё зависит от того, захочет ли ваш сын разорвать эту связь. В следующий раз… приведите его ко мне.
— Да, преподобный, — Чанпхен поклонилась, тревожась. Что она может сделать, чтобы помочь сыну? Монах говорил, что Каэв в безопасности, но кто бы хотел, чтобы за его ребёнком следило… что-то нечеловеческое?
— Что вы собираетесь делать, Ваше Величество?
Молодой человек с печальными глазами стоял перед монахом, окутанный туманом, будто сотканный из боли.
— Сколько времени вы уже заточены в этом круге? И вы, и те, кто служит вам… две души, — монах поднял чашку с чаем, сделал глоток, затем посмотрел прямо на него.
— Никогда не думал, что ожидание любимого человека может быть таким мучительным.
— Это и есть страдание. Страдание из-за любви. Из-за надежды. Из-за привязанности.
— Но разве не вы сами сказали, что у любви нет границ? Никто не может остановить сердце. Я так сильно люблю… потому и жду. Ждал так долго.
— Если мои слова из прошлой жизни стали причиной ваших страданий, то я прошу прощения. Не страдайте больше.
— Нет! — возразил голос, в котором звучала боль от раны, что никогда не заживала. — Я ждал так долго… Осталось совсем немного. Он вспомнит. Он обязательно вспомнит!
— Вы и он… сейчас в разных жизнях.
— Нет… — голос оборвал его слова и исчез, оставив после себя лишь тишину.
Монах долго молчал, а потом устало выдохнул:
— Похоже, разорвать эту карму смогут только те, кто ещё жив.
— …Я ждал так долго, что уже сбился со счёта. Всё, чего я хочу, это найти его, любить его… и быть любимым, как прежде.
— Да, господин. Мы ждали очень долго.
— Мне сдаться, Сан?.. — тихий, разбитый голос заставлял сердце сжиматься от боли. Сан с тревогой наблюдал за тем, как господин, стоя у окна, смотрел вниз, на фигуру в саду перед Белым домом. Взгляд был печальным, безнадёжным.
— Когда он наконец вспомнит, кто вы на самом деле?
— Я думаю… мы должны позволить Каэву войти в ту комнату.
— Если Будда действительно желает, чтобы вы покинули этот мир… боюсь, времени у нас совсем мало.
— А если он не вспомнит?.. Разве мне не станет больнее? Я так старался… и всё, что он видел — просто сны. Туманные, расплывчатые. Он не знал, что они настоящее.
— Ещё больнее будет, если вы снова будете сожалеть. Как тогда. Почему бы не попробовать, господин?
— Мама, а ты надолго уезжаешь? — спросил Каэвта, помогая матери сложить вещи в небольшую дорожную сумку.
— Надеюсь, ненадолго. Мали говорила, что надо ехать немного севернее.
— Ты так далеко едешь, чтобы поклониться Будде, — заметил Каэвта, притворяясь, что считает это паломничеством, а не скрытой заботой.
— Жаль, что ты не можешь поехать со мной. Начался семестр, и мне не хочется, чтобы ты пропускал учёбу.
— Не переживай, мама. Сан и Номьям здесь, всё будет хорошо. Привези побольше заслуг и передай мне, ладно? — он обнял мать за талию, уткнувшись в грудь, словно ребёнок.
— Хорошо, — с улыбкой ответила Чанпхен, нежно поглаживая его по голове. Она не сказала сыну, что монах просил привезти его в следующий раз.
Вместо этого она посоветовалась с подругой на рынке, и та направила её в северный храм, где служил особый монах — друг Мали. Говорят, его благословения особенно сильны. В глубине души Чанпхен всё равно тревожилась. Но пока рядом были Сан и Номьям, она с лёгким сердцем могла отправиться в поездку.
— Я вернусь как можно скорее, слышишь?
Солнце уже скрылось за горизонтом, и Белый дом окутала плотная темнота. Каэвта, очнувшись от задумчивости, нащупал коробку спичек и зажёг свечу. Перед ним стоял пустой холст. Он огляделся. Ни Номьям, ни Сан не позвали его сегодня на помощь на кухню, как делали обычно. Это показалось ему странным.
Оставив холст, он взял подсвечник и поднялся в свою комнату. Хотел переодеться, помыться, но есть не хотелось. Мерцание пламени создавало странные тени, удлиняясь и дрожа на стенах, а тишина казалась какой-то… неестественно густой.
Каэвта невольно поёжился. Сегодня было слишком тихо.
До его носа донёсся аромат жасминовой гирлянды у изголовья кровати. Он улыбнулся, подумав о всегда заботливой Номьям. Каэв зажёг ещё одну свечу у зеркала, чтобы добавить света, и на мгновение задержал взгляд на собственном отражении. Руди была права, в нём не было прежней живости. Его лицо стало каким-то пустым.
Он провёл ладонью по щеке и вздохнул. И тут… краем глаза уловил движение. Что-то скользнуло на балконе. Он повернулся. Лёгкие занавески колыхались на ветру. Неужели он забыл закрыть дверь?
Будет полно комаров, — мысленно отметил он и направился к двери. Но остановился.
За дверью, в полумраке, показалась фигура в светло-пурпурных шёлковых брюках. Высокая, элегантная, стояла спиной, глядя в тьму за балконом.
Каэвта приблизился. Он сделал всего несколько шагов, как вдруг свечи в комнате погасли от порыва ветра. Занавески с шорохом сомкнулись. Пронёсся странный звук. В полном мраке он шагнул на балкон, уверенный в знакомой обстановке… но там никого не оказалось.
— Сан?.. — прошептал он, недоумевая. — Сан?!
Он снова позвал и услышал, как внизу кто-то отозвался. Сан был под балконом.
— Подожди! — Каэвта встревожился. Поведение друга казалось ему… странным. Он поспешно вернулся в комнату, зажёг лампу, схватил подсвечник и вышел.
С каждой поступью по лестнице, среди гробовой тишины, эхом отдавался звук его собственных шагов… или не только его? Казалось, кто-то шёл за ним. Рядом. Быстро. Он остановился, обернулся и не увидел никого. Только пустота и холод, от которого кожа покрылась мурашками.
Почему кажется, что я не один?..
Где-то послышался отдалённый звук шагов. Каэвта бросился вниз. На выходе он успел заметить, как широкая спина Сана скрылась за Белым домом.
Но прежде чем он успел броситься за ним… его взгляд зацепился за другую фигуру сбоку.
Его взгляд скользнул по длинным ногам… к тонкой талии, крепкой груди под тонкой тканью, прямым широким плечам, чётко очерченному подбородку, пухлым губам… и к той самой улыбке, которую он видел во снах.
Он сузил глаза, вглядываясь в лицо... но фигура уже повернулась и пошла прочь.
— Ты! Подожди! — воскликнул Каэвта и рванулся за ним. Паника ударила в грудь. Он забыл, что хотел пойти за Саном. Забыл, как ещё минуту назад ему было страшно от темноты в Белом доме.
Фигура направлялась к танцевальному залу. Тому самому, который Сан обещал когда-нибудь ему показать. Каэвта не знал, как так получилось, что он пробежал весь путь туда… и всё равно не догнал того, кто, казалось, шёл неторопливо.
Он остановился перед маленьким домиком, тяжело дыша. Когда-то дверь была скована цепями и заперта на ключ. Сейчас же — приоткрыта. Будто ждала его. Будто приглашала.
Каэвта медленно протянул руку и толкнул дверь.
Молодой Каэв опять выбрал идти за Кхун Яем. А не за мной.
На этот раз… пожалуйста. Пусть он вспомнит.
Он ведь пообещал, что будет ждать. Что даст Каэвте время вспомнить, время снова полюбить. Он был готов терпеливо ждать. Но… если снова придётся расстаться… выдержит ли его сердце?
На этот раз оно точно не выдержит.
Каэвта должен вспомнить. Срочно. Пока ещё не поздно.
— Мэй Инг, Мэй Инг Чуи Чай! — оклик сзади заставил Каэвту закатить глаза. Его маленькие кулачки сжались, сдерживать раздражение становилось всё труднее. — Мэй Инг, из-за тебя Его Светлость… — начал было Сан, но не успел договорить. Каэвта остановился, резко обернулся и направил в его сторону крепко сжатый кулак.
— Ты ещё не устал, да? — процедил он сквозь зубы, голос его был хрипловатым, но по-своему сладким.
Сан с иронией усмехнулся и сделал пару шагов назад. Синяк под правым глазом был достаточным доказательством того, что шутки закончились. Ещё одно «Мэй Инг» и он рисковал получить симметричный след под вторым глазом.
— Ладно-ладно, больше не буду тебя так называть, — пообещал Сан.
— Но ты должен пойти навестить Кхун Яя.
— С чего это вдруг?! — взорвался юноша.
— Каэв, из-за тебя он слёг с жаром. По справедливости ты должен его навестить!
— Сам виноват! — упрямо заявил Каэвта. Он и слышать не хотел, будто бы это его вина. Да он скорее в болото нырнёт, чем признает это!
— Если бы ты не сделал вид, что прыгнешь в пруд за лотосом, как бы Кхун Яй догадался, что ему не стоит туда лезть?
— А кто его просил прыгать за мной?! — буркнул Каэвта, скрестив руки на груди и отвернувшись. Ни капли раскаяния.
— Да, но ведь он хотел принести лотосы тебе, Мэй… — Сан осёкся. — Кхун Каэв. Вот и простудился. Тебе стоит хотя бы его навестить.
— Я не пойду, — голос юноши был тихим, но твёрдым. Он развернулся и ушёл в сторону танцевального зала, оставив Сана с кислой миной и проваленной миссией.
Каэвта опустился рядом с Док Каэв, которая как раз завязывала волосы перед зеркалом. Лицо его было недовольным, и она не удержалась от вопроса:
— Говорят, Его Светлость заболел…
— И что? — Каэвта дёрнулся и сел как по команде, будто ему в спину воткнули палку.
— Он ведь исчез на несколько дней, потом вернулся всего на пару и снова слёг с температурой. Мы тут все хотели увидеть его прекрасное лицо, вдохновиться… а в итоге и сами поблёкли, — сказала Док Каэв, и остальные согласно закивали.
— Какое ещё прекрасное?! Хотите на красоту смотреть? Я ничем не хуже Его Светлости! — воскликнул Каэвта, явно раздражённый. Док Каэв смерила его взглядом.
— Ты тоже красивый, но по-другому. Мы тебя с детства видим, с тех пор как ты был меньше ракушки. А вот такого красавца, как Его Светлость, трудно найти. Уж прости.
— Каэвта ревнует к Кхун Пхра Най! — поддразнила Док Каэв. Щёки юноши моментально вспыхнули, вызвав взрыв хихиканья и смеха среди ребят.
— Вот ещё, — буркнул он, и мысли его непроизвольно вернулись к болезни Кхун Пхра Ная. Каэвта прекрасно знал, кто в этом виноват.
Он шёл по направлению к дому дяди, раздражённый. Уже несколько дней он пребывал в странном настроении, хотя и сам не знал почему. И вдруг остановился, увидев возле дома знакомую машину.
— О, Каэв, ты как? Мэй Пхайом уже лучше? — крикнул Луанг Санаэ с веранды.
Юноша поднял взгляд, сложил ладони в вае.
— Уже лучше. Всё прошло. Ваши лекарства действуют безотказно.
— Но… — Каэвта замялся. Сердце вдруг забилось чаще. Он догадался, кто может быть там, наверху.
— Я хотел бы, чтобы ты послушал новую песню, которую сочинил Его Светлость. Пожалуйста, поднимайся.
У Каэвты не было повода отказаться. Он ведь с детства славился тем, что мог запомнить любую мелодию с одного прослушивания. Поэтому Луанг Санаэ часто звал именно его, когда появлялись новые композиции, чтобы Каэвта потом учил остальных.
— Сакунтала, — сказал Луанг Санаэ, протягивая ему книгу, чтобы тот сначала прочёл, а потом пропел её.
Когда я встретила его взгляд, словно стрела пронзила сердце, и я почувствовала себя прекрасной, будто небесное существо. Слова звучали вновь и вновь, их вкус оставался на губах. Сила Владыки велика, моё сердце отдано Пхубану, смелому, доблестному воину, сладкому, как утренний ветер, свежему, но вовсе не пустому.
По какой-то причине Луанг Санаэ велел Каэвте петь в главном доме, а не с оркестром Пипхата, чтобы выверить ритм. Тот сел, как обычно, и стал петь. Сначала всё шло привычно, без запинок.
Но вскоре… спокойствие дало трещину.
Его голос дрогнул, когда он почувствовал, как кто-то пристально смотрит. Слишком пристально.
Кто-то смотрел на него не моргая. И эта неподвижная, глубокая тишина во взгляде вдруг расшатала всё, что Каэвта так тщательно прятал внутри.
Юноша продолжал петь, не отрывая откровенно раздражённого взгляда от сидящего напротив мужчины.
— Ах! Я больше не могу петь, дядя! — воскликнул Каэвта, резко повернувшись к гостю Луанг Санаэ и бросив в его сторону испепеляющий взгляд.
— Что с тобой? — с приподнятой бровью спросил Луанг Санаэ, притворяясь, будто не замечает очевидного. Увидев выражение лица Каэвты, он не смог сдержать смешка.
— Больше не буду! — юноша вскочил и бросился вниз по лестнице. Кхун Пхра Най нахмурился, глядя ему вслед, чем только вызвал ещё более громкий смех Луанг Санаэ. Он кивнул своему гостю, разрешая следовать за Каэвтой.
Каэвта хотел было скрыться в зале для танцев, но, заметив, что за ним кто-то идёт, передумал и направился к своему дому. Мягкие шаги сзади дали понять — преследование продолжается. На его губах скользнула едва заметная улыбка, а сердце, которое только-только пришло в норму после бегства от дяди, вновь забилось быстрее. Прищуренные глаза блестели с озорством, прежнее раздражение улетучилось, как будто его и не было.
Проходя мимо тропинки, Каэвта заметил большой тамаринд — дерево, на которое часто лазил в детстве. В голове мгновенно возник план. Он подобрал с обочины несколько цветов, стал притворно не замечать слежку и побежал вперёд. Убедившись, что за ним по-прежнему идут, юноша юркнул за дерево и ловко вскарабкался на толстую ветку.
Мужчина внизу остановился и осмотрелся. Каэвты не было видно. Он с лёгким раздражением вздохнул, осознав, что его перехитрили. Скрестил руки на груди и покачал головой, но в уголках его губ всё же появилась усмешка. Он не знал, что в этот момент Каэвта, лёжа на ветке, с довольной улыбкой наблюдал за ним сверху.
С тех пор этот трюк повторялся не раз. Каэвта грыз стручки молодого тамаринда и весело наблюдал за разочарованным лицом своего преследователя. Но сегодня что-то изменилось. Тот, кто стоял внизу, не ушёл и не стал звать. Каэвта, удивлённый, спрятал лакомство, наклонился, стараясь не выдать своё присутствие.
Он видел знакомый облик: чисто выбритое лицо, кожа белая, как слоновая кость, тёмные изогнутые брови над глубокими глазами, пухлые губы, тонкий нос… Красота, от которой все женщины в городе сходили с ума.
Каэвта сморщил нос, будто недоволен, но сердце всё равно подпрыгнуло, когда этот человек поднял взгляд.
— Ой! — вскрикнул юноша. Пальцы соскользнули с коры, он потерял равновесие и рухнул вниз.
Лишь мгновение, и он оказался верхом на своём преследователе. Его чёрные волосы коснулись щеки мужчины, а нос остановился всего в нескольких сантиметрах от чужого. Их губы слегка соприкоснулись. Молодой господин тут же обвил его талию руками, крепко прижав к себе, будто боялся, что он разобьётся.
Сердце Каэвты колотилось, как сумасшедшее. Он в ужасе распахнул глаза и попытался оттолкнуться, но хватка лишь усилилась.
— Отпусти! — прошипел он, извиваясь.
— Не двигайся… Мне больно. Я не могу подняться, — выдохнул Кхун Пхра Най ему в ухо. Он с нежностью смотрел на Каэвту, а дрожащие плечи юноши не могли скрыть смущения. Воздух был прохладным, но лицо жгло от жара, расползающегося от щёк до самых кончиков пальцев.
— Я сказал, отпусти! — глаза Каэвты вспыхнули.
— Такой жестокий… Упал прямо на меня, и теперь даже не дождёшься, пока мне полегчает? — с наигранной обидой пожаловался он, хотя на лице не было и следа боли.
— Хорошо, хорошо. Отпущу, если разрешишь проводить тебя домой, — сдался он.
Каэвта смотрел на него с явным раздражением. Тот даже не думал его отпускать. Губы Кхун Пхра Ная изогнулись в ленивой ухмылке, и он наклонился ближе…
— Ай! — вскрикнул он, когда Каэвта вонзил зубы в его плечо. Тот инстинктивно ослабил хватку, и мальчишка тут же вывернулся, поднялся и сбежал.
Он почти бежал прочь, стараясь поскорее отдалиться от него, ведь сердце бешено колотилось, готовое выпрыгнуть из груди.
— Какой наглец, — буркнул он себе под нос, вспоминая то, что только что произошло. Щёки полыхали от смущения, пламя доходило до самых ушей.
Что этот человек вообще себе думает?!
Но сзади снова послышались шаги. Каэвта тут же сделался серьёзным. Он подобрал волосы и заколол их веткой, отломанной от дерева.
Один шёл вперёд, другой следовал за ним. Никаких слов. Только звук шагов.
Солнце клонилось к закату. Его место занимала луна. Вечерний воздух резал кожу, но идущий следом, казалось, не чувствовал холода вовсе. На его лице появилась лёгкая, довольная улыбка.
Каэвта остановился, глядя туда, куда уставился его преследователь. Над прудом плавали цветы лотоса.
Он шагнул к воде, опустился, будто собирался снять обувь и войти.
И тут кто-то дёрнул его за локоть.
— Милый, ты что, за лотосами собрался?
Он поднял взгляд. Небо темнело.
— Завтра буддийский праздник. Я не успею отдать почтение Будде, — пробурчал Каэвта, вырывая руку и садясь на край мостков.
Не успел Каэвта опустить ноги в воду, как высокий мужчина внезапно нырнул в пруд. Юноша распахнул глаза. Он не ожидал, что тот зайдёт так далеко. Вода в пруду была холодной, ветер — тоже. Он с ума сошёл?!
— Ты что творишь?! — закричал Каэвта, вскочив на ноги.
— Хочу сорвать для тебя лотосы, — спокойно ответил мужчина, плавая в пруду и вытягивая руки к ещё не распустившимся бутонам.
Мальчишка сжал губы. Он ведь просто притворялся, что хочет лотосы. Ему было любопытно, как тот отреагирует, если он сделает вид, будто хочет прыгнуть за ними в воду. Лотосы, собранные для подношения Будде, у него уже были. Они с матерью ещё днём сплавали за ними на лодке. Но уж точно не вот так, вплавь.
— Всё, хватит! Возьми вот этот! — крикнул Каэвта, протягивая ему цветок.
— Уже достаточно? — с приподнятой бровью уточнил тот, но мальчик лишь молча кивнул. Приняв цветок, молодой господин выбрался на берег. Кожа побледнела от холодного ветра, зубы застучали. Но он всё равно улыбался, глядя на Каэвту.
— Забирай и иди домой, — хрипло проговорил он и, не оглядываясь, побежал прочь.
Каэвта так и не понял, как тот оказался у него дома, но на следующее утро он принёс тот самыйлотос, что ему передал Кхун Пхра Най. Мать удивлённо посмотрела на него, удивляясь, почему он не использовал те, что собрал с ней?
— Да, дядя, — очнулся юноша, вскакивая, когда Луанг Санаэ подошёл к нему.
— Раз уж не собираешься репетировать танец, то пойдём со мной.
— Куда? — Каэвта принял корзинку с леденцами и банку с настойкой, которую подал повар.
— Не задавай вопросов, просто пойдём.
Он забрался в повозку, думая, что дядя едет навестить больного. Вдруг вспомнил слова Док Каэв о том самом красавце, который уже второй день болел. Сидя рядом с кучером, Каэвта обернулся к Луанг Санаэ:
— Что ты такое говоришь? Мы приехали к Его Светлости.
— Передай настойку слуге, а я поднимусь сам. Этот разговор только между нами, — сказал дядя, и Каэвта, нехотя, пошёл к ждавшему его Сану.
— А говорил, что не пойдёшь, — с усмешкой сказал тот, принимая банку.
— Тогда поднимайся. А я пока приготовлю отвар для Кхун Яя, — подмигнул Сан.
Каэвта ничего не ответил. Он поднялся в дом, где Номьям, сидя у окна, нанизывала гирлянды. Он сложил ладони в вае, а она, глядя на его нежное лицо, не сдержала улыбки.
— Приветствую вас, молодой господин, — тепло произнесла она. Теперь она понимала, почему Его Светлость так потерян: спал тревожно, ел через силу, а мысли всё время были где-то далеко. И правда… как тут не привязаться?
— Дядя скоро спустится, — проговорил Каэвта, беря предложенную чашку дождевой воды и делая глоток.
В это время Сан вышел с подносом и сказал:
— Каэвта, не знаю, не выкипел ли отвар. Не проверишь?
— Сейчас сама гляну, — Номьям быстро поднялась и с улыбкой спустилась по лестнице. Сан удовлетворённо проводил её взглядом.
— Ах да, молодой господин… — добавил он, подсовывая поднос. — Тут ещё кое-что забыл для Номьям. Присмотри, пожалуйста.
Он тут же сбежал вниз, оставив Каэвту одного. Тот даже не успел возмутиться, только нахмурился, уставившись на чашку, от которой всё ещё поднимался пар.
Если остынет, пить станет совсем невозможно. Горечь станет просто ужасной. Наверняка, если поставить прямо перед ним, больной выпьет…
Вздохнув, Каэвта взял поднос и направился к спальне. Оттуда доносился кашель. Он остановился у двери, колеблясь. И тут внутри раздался хриплый голос:
Он приоткрыл дверь и вошёл. Высокий мужчина лежал на постели, лицо его было усталым, и он закашлялся снова.
Каэвта поставил поднос на тумбу и подошёл, чтобы помочь ему приподняться. Затем протянул чашку.
— Горько! — оттолкнул её мужчина, не открывая глаз.
— Даже если горько, ты всё равно должен выпить! — отрезал Каэвта.
Тот резко открыл глаза. На миг замер. Уставился прямо на лицо Каэвты.
— …Мне всё это снова снится, — прошептал он.
Его пронизывающий взгляд не отрывался от мягких черт юношеского лица.
— Да, это просто сон. Бред от жара. Пей давай, — сказал Каэвта, поднося чашку к его губам.
На этот раз больной подчинился. Хотя лекарство было горьким, ему чудилось, будто оно сладкое. Впрочем, если столь прелестное создание подаёт отвар вот так… он бы и целый котёл осушил.
Устроив больного поудобнее, Каэвта собирался было встать, но мужчина схватил его за запястье. Он обернулся и замер, встретившись с мольбой в его глазах. Эти глаза не отпускали, словно просили остаться.
— Можно... можно я так немного полежу? — прошептал он.
— Я не хозяин дома. Мне нельзя здесь оставаться, — отозвался он вслух. Но в итоге сдался, не зная, как выкрутиться.
Он не осмелился отказать больному и позволил тому держать его за руку до самого сна. Лишь когда дыхание стало ровным, Каэвта осторожно высвободил ладонь и взял чашку, чтобы унести её.
Но тут дверь резко распахнулась.
На пороге замерла девушка. Она в упор уставилась на миниатюрную фигуру посреди комнаты. Светлое, нежное лицо. Чёрные как смоль волосы аккуратно убраны, пара прядей мягко обрамляла скулы. Чуть покрасневшие губы. Узкие глаза того же цвета, что и волосы. Вид этого незнакомца в покоях человека, которого она любила, вызвал у девушки бурю раздражения.
— Ты мужчина?! Я тебя раньше не видела. Что ты делаешь в комнате моего господина?! — с подозрением в голосе бросила она, оглядев Каэвту с головы до ног.
За её спиной послышался шорох — мужчина пошевелился на кровати.
Мальчишка вздрогнул, поспешно обернулся, а затем снова уставился на вошедшую. Он не хотел, чтобы больного разбудили.
— Я только принёс лекарство. Он уснул. Пожалуйста, не шумите, — спокойно ответил Каэвта и выпрямил плечи, словно отгораживаясь от натиска.
— О, госпожа Софи, — раздался голос из-за её спины. Девушка обернулась. За ней стоял Луанг Санаэ. Она сложила ладони в знак почтения, но делала это с неохотой.
— Я пришёл навестить друга. Услышал, что слёг и не может заниматься делами, — сказал он. Затем бросил взгляд на спящего и жестом велел Каэвте выйти.
— Он спит? — тихо спросил он юношу.
— Этот мальчик — из ваших, господин?
— Да. Каэв как родной мне. Я воспитываю его как сына… или внука. Он наверняка и принёс лекарство по моему поручению, — мягко сказал Луанг Санаэ, глядя на него. Каэвта ещё раз утвердительно кивнул. — Пойдём. Зайти можно и в другой раз. Ах да, госпожа Софи, думаю, больному лучше дать спокойно отдохнуть. Он скоро поправится. Мадам, прошу, пройдём к экипажу.
— Но... — Софи замялась, поглядывая на кровать.
Решив вернуться позже, она нехотя пошла вслед за Луаном Санаэ, не забыв напоследок метнуть в Каэвту испепеляющий взгляд.
— Один из артистов в ансамбле Пипхат, под опекой Луанга Санаэ, — прошептали ей. Софи нахмурилась. Её словно кольнуло тревожное предчувствие. Она вновь посмотрела в сторону спальни, сжимая кулаки.
— Не нравится он мне. Совсем не нравится.
В воздухе витал аромат цветов, но его перебивал слабый, влажный запах старой плесени. Каэвта поднял бледную руку и осветил путь фонариком, осторожно ступая вглубь.
— Сан, это ты? — позвал он, остановившись в центре комнаты.
Холод, окутывающий всё вокруг, заставил его настороженно оглянуться.
Страх пронзил юношу, но он заставил себя сделать шаг вперёд. Поднял лампу выше, и его глаза широко распахнулись, когда он увидел то, что стояло перед ним. Он бросился к стене и, едва дыша, прошептал дрожащим голосом:
Он застыл в шоке, прежде чем в памяти всплыла одна немаловажная деталь — Киттин ведь украл его картину. Но как она оказалась здесь?
Он поднял лампу ближе. Чем дольше смотрел, тем яснее понимал — линии те же. Бумага пожелтела, но благодаря аккуратной раме и сохранности всё было видно отчётливо. Он осторожно прикоснулся к краю бумаги. Это был тот самый рисунок. Мужчина с грустным взглядом... Тот самый, что он когда-то нарисовал.
— Сан? — его отвлёк звук шагов, и он снова огляделся. Видимо, это был тот самый зал для танцев, о котором говорил Сан. В углу стоял покрытый тканью ксилофон, а на стене висели крючки.
— Каэвта… — мягко произнёс кто-то, и мальчик обернулся. В полумраке он увидел мольберт и длинный прямоугольный ящик, прислонённый к стене.
Шорох ткани и тихий голос заставили его отступить на шаг. Плечи задрожали, холод прошёл по позвоночнику и встал дыбом на затылке.
Почему ткань колышется, если в комнате нет ветра?
Каэвта попятился, пока не упёрся во что-то спиной. Он резко обернулся и увидел длинный ящик, укрытый белым полотном. Он оказался у противоположной стены?
Краем глаза он уловил чью-то тень в углу. Сердце забилось с удвоенной силой, пот струился по вискам. В голове вспыхнула лишь одна мысль: нужно бежать отсюда немедленно.
Но не успел он сделать и шага, как белое покрывало сорвалось с ящика.
Свет фонаря осветил содержимое… внутри стоял стеклянный гроб.
Каэвта остолбенел. Ноги дрожали, но он продолжал отступать, пока не споткнулся и не рухнул на пол. Лампа погасла. В комнате остался только слабый лунный свет, проникающий через щель. Он начал отползать назад, чувствуя, как густая пыль липнет к ладоням. Боль в запястье пронзила его, но страх перед тем, что было в гробу, перекрыл всё.
Там лежало высохшее, сморщенное тело.
Гулкие шаги эхом разнеслись по комнате. Каэвта едва дышал. Тень в углу приблизилась.
Страх сжигал изнутри. Губы задрожали, дыхание стало рваным, пальцы одеревенели. Он хотел отвести взгляд, но не мог. И тогда увидел...
Внутри гроба лежали двое. Обнявшись.
Хоть в комнате царил полумрак, Каэвта видел всё ясно, будто свет выхватывал именно этот фрагмент.
Один обнимал другого, и на безжизненном пальце Каэвта заметил… тот самый золотой перстень, который Сан когда-то отдал ему.
Он ясно помнил, как оставил кольцо с документами и отдал матери, чтобы та хранила его. Но как же тогда оно оказалось здесь?
Лунный свет отражался в гравировке. Всё было видно до мелочей, как будто кто-то специально поднёс кольцо к глазам, чтобы он рассмотрел его.
А второе тело… в знакомой белой рубашке и с платком фиолетово-зелёного цвета. Тот самый мужчина с рисунка. Тот самый мужчина… из его снов.
Волоски на теле Каэвты встали дыбом. Фигура приблизилась и остановилась рядом.
Ледяной ветер коснулся его щёк, принося с собой сладкий аромат цветов. Юноша затаил дыхание, боясь даже обернуться. Из глаз потекли слёзы.
— Каэвта… — бледные пальцы потянулись к его руке, но его тело пробивала крупная дрожь.
— Нет! — прохрипел он, и, не в силах больше терпеть, рванулся вперёд, выскочив прочь с той скоростью, на которую только был способен.
— Любимый! — позвал его хриплый, дрожащий от боли голос. — Любимый… любимый…
Каэвта ничего не слышал. Он хотел только одного — бежать. Но когда распахнул дверь, чтобы вырваться наружу, путь ему преградил Сан. Тот стоял спокойно, с каменным лицом.
— Куда же ты спешишь, Каэв? — спросил он.
— Сан… помоги мне… — выдохнул Каэвта, почти шёпотом. Но человек напротив лишь холодно усмехнулся.
— Чего ты боишься, Каэв? Его Величество так долго тебя ждал…
Черты лица Сана исказились, взгляд вспыхнул кровавым светом, улыбка расползлась в жутком оскале.
Почему он раньше не понял, что всё это… по-настоящему страшно?
Где-то за спиной раздался вой — надрывный, мучительный, словно чьё-то сердце разрывалось прямо сейчас.
Слёзы страха снова потекли по его щекам, пока ноги несли его прочь. Холодный ветер резал кожу, волосы развевались в беспорядке. По переулкам разносился лай собак, вторя чужим рыданиям, полным скорби и боли.
Он не знал, откуда в нём силы, но продолжал бежать. Бежал прочь от Белого Дома Господина, из которого до сих пор доносился плач, разрывающий душу, из той комнаты для танцев, ставшей теперь обителью мрака.
Слова в спину, как проклятие, как призрачный голос, стремящийся затянуть обратно… грозящий, что чьё-то сердце снова не выдержит и лопнет.
Каэвта скрылся во тьме. Если бы он не бежал из последних сил, давно бы уже упал. Глаза, полные ужаса, и отказ, прозвучавший как приговор, были словно нож, вонзившийся в грудь.
Голос, срывающийся в ночи, был полон отчаяния. Белый дом, всё такой же, как и раньше, теперь тонул в густом мраке.
Он рухнул в мягкое сиденье роскошного автомобиля. Услышанный крик словно пронзил сердце, и из глаз снова потекли слёзы. Он обхватил себя руками, прижав ладони к плечам. И продолжал дрожать.
То, что он услышал, было не просто голосом.
Это был крик человека, у которого только что вырвали сердце. Живьём.