May 4

Богиня благословит тебя от смерти | Глава 41: Запретное заклинание

— Идиот, ха-ха, давай, стреляй, если посмеешь! — орал Айсун, — только попробуй, и эта сучка сдохнет у тебя на глазах!

Дарин сжимала в руке осколок стекла.

Мек поднял голову, защёлкнув наручники на запястьях Бома. Сингха смотрел на Дарин, которая, склонив голову, улыбалась ему. Глаза её — острые, холодные — метнулись к Айсуну, прежде чем он направил дуло пистолета прямо на неё.

— Призови своего призрака!

— Нет! Ха-ха-ха-ха! Что ещё ты можешь сделать, а? Даже если обряд провалился — будет следующий. Пусть не здесь, так в тюрьме, но он состоится. Меня ничто не остановит!

Тхап заметил, как палец Сингхи скользнул к спусковому крючку. Он подбежал и схватил его за руку.

— Пи...

— Где твой защитный амулет? — не отрывая взгляда от Айсуна, спросил Сингха.

— Кажется, он выпал там, где меня связывали. Я тогда швырнул его в призрака...

— Принеси.

Тхап кивнул и обошёл Дарин, бросив взгляд на Мека, всё ещё заслонявшегося от возможного нападения. Затем побежал выполнять приказ, направляясь к алтарному столу.

Сингха следил за ним , а затем посмотрел на Айсуна, который сверлил его взглядом.

— У всех шаманов есть такие игрушки? — он поднял глиняную статуэтку с перекошенным лицом. Таких было семь, и все — у жертв последнего дела. — Вы поклоняетесь вот таким уродствам? Что будет, если их уничтожить?

— Что ты собираешься делать? Эти вещи принадлежат...

Айсун не успел договорить. Сингха с силой пнул стол ногой. Черепа, свечи, подношения — всё полетело на пол. Весь обрядовый хлам превратился в мусор.

— Что ты наделал?! — взвизгнул старик. Улыбка исчезла с его лица. От неё не осталось ни следа. Лишь ярость.

— Когда ты стал настоятелем… ты тогда уже знал, что снова сотворишь такое?

— Я убью тебя. Я заставлю тебя сдохнуть в муках! — Айсун трясся от злости. Глаза налились кровью.

— Видимо, ты заранее всё рассчитал, — тихо продолжал Сингха. — Ты узнал про Паман Дама — игромана, недавно вышедшего из тюрьмы, бездомного. Подкупил его, привёл в храм в качестве сторожа. И когда преступление будет завершено — вот и козёл отпущения. Всё чисто.

— Я вырву тебе глаза! Изрублю на куски!

— Способ, которым ты выбирал жертв... наверное, такой же, как пять или десять лет назад, когда ты был монахом в другом месте, — Сингха говорил спокойно, но глаза его полыхали холодной яростью. — Ты делал вид, что облегчаешь страдания деревенских жителей, а на деле ты просто старый ублюдок с гнилыми идеями в башке.

Он опёрся локтем о колено. Нужно было отвлечь эту мразь, чтобы Тхап смог спокойно найти амулет Будды.

— Мне нужны были духи, чтобы ими пользоваться!

— И ты высматривал тех, кто приходил в храм ради благих дел? — продолжал Сингха, чуть приподняв бровь. — Тех, кто потерял близких? Кто носит в себе страдания? Кто нуждается в помощи? Или тех, кто просто бросал монеты в урну на удачу, в день своего рождения?

Старик молчал. А Сингха рассмеялся, громко и зло.

— Кажется, за двадцать пять лет ты стал поопытнее. Тогда ты всего лишь закапывал трупы под столом для обедов.

— Что ты… сделал?

— Хочешь знать? — усмехнулся Сингха и медленно поднялся, с трудом — боль в боку напомнила о себе. Видимо, действие обезболивающего подходило к концу. Он еле переставлял ногами, оставляя за собой кровавые следы на полу. — Я всё разрушил. Разнёс до основания, чтобы стало видно, что под этим скрывается.

— Ты... ты разрушил защитные амулеты?!

— Именно, — ответил он, повернувшись к Айсуну с фальшивой улыбкой — точь-в-точь такой, какой раньше улыбался сам старик.

Если нет амулета — нет защиты. А если исчезнет печать, сдерживающая призраков, наполненных ненавистью?..

Тем временем Тхап продолжал шарить по полу в поисках своего амулета Будды. Свет от свечей угасал.

Пространство вокруг вновь погрузилось в кромешную тьму. Только круг ритуального огня всё ещё тлел, но его света не хватало, чтобы осветить дальние углы.

— Где же ты?.. — Тхап обернулся, сердце сжалось. Он беспокоился — за Дарин... и за Сингху.

Тхап

— Мама? Мама, это ты?! — прошептал он. Из-за колонны донёсся её голос — мягкий, тихий, до боли родной.

Не подходи, ты испугаешься.

— Я... Я не боюсь. Я больше не боюсь.

Прости, что не смогла тебе помочь. Прости, что не смогла быть рядом.

— Мама…

— Мой сын вырос хорошим человеком, — прозвучал голос в темноте.

Глаза Тхапа защипало. На этот раз — не от страха, не от боли, а от чего-то, что пронзало его изнутри. Он слышал этот голос раньше — всегда с рыданиями, всегда с болью. А теперь он сам шёл к нему, без тени страха.

— Мам, можно… можно я сначала просто посмотрю на тебя? Я ведь никогда не видел тебя рядом. Никогда не разговаривал с тобой… даже ни разу не звал тебя мамой.

— Вот амулет, который ты искал.

Он обернулся и заметил амулет — тот самый, его собственный, валявшийся под верёвками. Но когда снова взглянул за колонну — никого. Пустота.

Изгоняющий духов говорил ему, что призрак, следовавший за ним всё это время, не был злобным существом. Он не хотел его убить, не хотел мучить страхом. Это был дух, который оберегал его всё это время. Призрак, которого он знал с рождения… его мать.

— Дарин! Это я, Мек! Слышишь меня? — закричал парень, подходя ближе. — Я, Мек! Ты всегда злишься на меня, постоянно ругаешься. Брось это стекло, у тебя рука вся в крови! — пытался убедить её он. Пусть он и не до конца понимал, что происходит, но был и полицейским, и другом. И отступать не собирался.

— Я не Дарин. Не Дарин, хи-хи-хи!

— Что за хрень ты несёшь?! — в отчаянии выругался Мек. — Ты думаешь, что не Дарин? Тогда кто ты вообще такая?!

— Сдохни, ублюдок.

— Да заткнись ты уже! — взвыл Мек, видя, как девушка, которая когда-то была его подругой, метнулась к нему с осколком стекла, поднятым над головой.

— Твою мать… твою мать… твою мать… — задыхался он, пятясь назад. Он мог бы ударить в ответ, но… как он мог ударить девушку? Даже если она — не совсем человек.

Он отступал, пока не споткнулся об тело Кинга и не рухнул лицом вниз.

— Я должен сидеть в кабинете с кондиционером! — завопил Мек. — Я вообще не подписывался на это дерьмо!

Когда стекло вот-вот должно было вонзиться в его спину, из темноты выскочил Тхап. Он накинул амулет на шею Дарин и всей силой отдёрнул её прочь.

— Пи Дарин, послушай меня! Это не ты. В твоём сердце всегда было больше света. Ты бы никогда не причинила вреда своему другу, даже если бы тебе было страшно.

Он уклонялся от осколка, которым та беспорядочно размахивала перед собой.

— А ты… ты не имеешь права находиться в этом теле. Ни один мёртвый не имеет права решать, что ему можно делать с живыми.

Тхап сжал шею Дарин, прижимая амулет так сильно, что тот начал впиваться в кожу. Её хрипящее дыхание было хорошим знаком — значит, ещё можно что-то сделать. Когда дух завладевает телом человека, всё, что нужно, — пробудить сознание настоящего хозяина. Тогда призраку не останется места. Он должен рискнуть.

— Янидха бхутани самакатанибхуманиваянива анталихе

сапфир. Вабхута сумана бхавамту атопи саккачча сунанту бхаситам… — Тхап чётко и уверенно начал читать Ратана-сутту, которой старый монах Луанг Пу учил его ещё в детстве. Даже если это была лишь сокращённая версия, её силы хватало, чтобы изгнать зло.

И ведь сработало — дух с диким воплем покинул тело. Дарин рухнула прямо на грудь Тхапа, и тот тут же ослабил хватку, поддерживая её руками, осторожно опуская на пол. Он следил за её грудной клеткой, пытаясь разглядеть хоть малейшее движение.

Он лизнул пересохшие губы и в панике крикнул:

— Она не дышит! Пи Рин не дышит!

— Блядь! — Мек вскочил и тут же бросился к ней, быстро проверяя пульс.

Пальцы дрожали, но он знал, что делать, приступая к сердечно-лёгочной реанимации, как его учили. — Очнись, Рин… давай же! Мы же ещё не сходили на шопинг!

Метод сработал. По крайней мере, он на это надеялся.

Но пока Мек боролся за жизнь Дарин, с другой стороны комнаты напряжение нарастало. С каждым словом Сингхи, с каждым нажимом, Айсун всё больше терял остатки разума.

— Что мне теперь делать, о, великий глава монастыря? Точнее, бывший. Твой ритуал провалился. Сын твой лежит лицом в грязи, руки в наручниках, и ты не далеко ушёл. Может, закончим на этом?

— Если ты думаешь, что уйдёшь отсюда так легко… — прорычал Айсун и, даже с руками, скованными за спиной, ухитрился схватить нож с пола и вонзить его себе в руку.

Кровь капнула на треснувшую статуэтку с вывернутой шеей. Одна за другой девять свечей вокруг начали тухнуть. Последняя ещё горела, тускло освещая помещение.

Сингха напрягся.

Теперь Айсун стоял уже не один.

На его плечах висела чёрная, обугленная до неузнаваемости фигура молодой девушки. Кожа потрескалась и местами облезла, обнажая красное мясо. От неё несло гарью, и огромные выпученные глаза впились прямо в Сингху.

— Никто не уйдёт отсюда живым, — прошипела она.

Последняя свеча мигнула… и исчезла, утонув в темноте. Сингха поднял пистолет и направил его вперёд, напряжённо вглядываясь во мрак. Он знал, что перед тем, как погас свет, Тхап шёл в его сторону. Если парень столкнётся в темноте с обезумевшим монахом и ножом в его руках — это может плохо закончиться.

В полной тишине послышался звук открывающихся наручников, и Сингха скрипнул зубами.

Он передвигался медленно, стараясь не шуметь, чтобы не выдать себя. И он знал — Тхап будет делать то же самое.

Тхап крался в темноте, стараясь не издать ни звука — он не хотел снова сделать Сингхе больно. Ему и так хватило одного раза. Он протянул руку вперёд в кромешной тьме, и кто-то внезапно схватил его за запястье. Рука была холодной. Это была не рука Сингхи. Не рука человека. И уж точно — не рука живого.

Но в её прикосновении не было зла. Такая мягкость не могла принадлежать никому другому.

— Пи Синг… — прошептал Тхап и почувствовал, как кто-то прижался грудью к его спине. Он сразу понял, кто это. Они слишком долго были рядом, чтобы не узнавать друг друга без слов.

— Тс-с… спокойно, — прошептал Сингха. Тхап вздохнул с облегчением и тихонько потянул его за край куртки, чтобы не потеряться в этом кошмаре. В глубине души он хотел бы просто держать Сингху крепко в том самом месте, где они снова нашли друг друга. Он знал — Сингха ранен. Любая новая боль была бы невыносимой. Он больше не хотел, чтобы тому, кого он защищает, снова было больно.

— Найди зажигалку. Я точно видел, как она упала где-то здесь, — попросил Сингха.

Тхап кивнул, хоть Сингха и не мог этого увидеть. Он опустился на колени и начал шарить по полу в поисках. Что бы ни попадалось ему под пальцы, он заставлял себя не думать, чем именно это было.

Вот она… — послышался голос — знакомый и родной. Зажигалка коснулась его руки.

Тхап улыбнулся. Затем встал, щёлкнул колесиком. Искра — и маленькое пламя вспыхнуло в темноте. Света было совсем немного… но достаточно.

Достаточно, чтобы увидеть их.

Со всех сторон, окружив их плотным кольцом, стояли духи. Десятки. Их лица были перекошены, тела искажены — видно, что ни один из них не ушёл из этого мира естественным путём. Все они были жертвами колдовства… жертвами отца и сына. И каждый из них был голоден. Каждый страдал. Их души были искажены болью и жаждой. Кто-то жаждал мести. Кто-то — просто завершения пути.

— Пи Синг… ты веришь мне? — тихо спросил Тхап, не отводя взгляда от ужаса вокруг.

— Что ты хочешь сделать? — уточнил Сингха, и пламя на зажигалке затрепетало… и погасло. Темнота снова накрыла их. Сингха шагнул вперёд, закрывая мальчика собой.

— Просто поверь мне, — сказал Тхап, сцепив его грудь в кольце своих рук. Горячее дыхание у шеи Сингхи — не испугало его, наоборот, он прислушался, как будто в этом шёпоте была истина.

— Повторяй за мной… Намо тасса бхагавато арахато. Саммасамбуддхасса.

— ...Намо тасса бхагавато арахато. Саммасамбуддхасса.

— Намо тасса бхагавато арахато. Саммасамбуддхасса.

— Намо тасса бхагавато арахато. Саммасамбуддхасса.

— Намо тасса бхагавато арахато. Саммасамбуддхасса.

— Намо тасса бхагавато арахато. Саммасамбуддхасса.

— Итиписо Бхагава Ямамарачано Тао Весуванно.

— Итиписо Бхагава Ямамарачано Тао Весуванно.

— Маранам сукхам ахам сукато намо буддхайа.

— Маранам сукхам ахам сукато намо буддхайа.

— Не стреляй. Пока не надо.

Сингха нахмурился — он всё ещё не понимал, что хочет сделать мальчишка. Но как только Тхап снова щёлкнул зажигалкой, всё стало предельно ясно.

Всё было кончено.

Ничего не осталось.

Только он.

И демон с окровавленным ножом над головой, бросился прямо на них.

— Чёрт! — выругался Сингха, вскидывая пистолет. Если он не выстрелит сейчас, они оба трупы.

— Он начал всё это. Он же должен всё и закончить, — бросил Тхап и выхватил из кармана худи стеклянный флакон. Замахнулся и со всей силы метнул его в Айсуна.

— Чи джерани читтам четасикам рабанниббанам дапанаматехходату ди манва. Касаджабха акачками! — выкрикнул он.

Бутылка разбилась, расплескав по полу едкий запах крови. Лампы, что потухли, вспыхнули вновь. Свет выхватил из темноты фигуру Айсуна, залитую густой кровью — с головы до самых пят. Тхап потянул Сингху прочь, оттащив от проклятого круга.

Он не хотел доводить до этого. Но выхода не было. Бутылку он обменял на собственную кровь, когда вернулся к шаману. А заклинание — нашёл в запретной книге Луанг Пу, когда тайно побывал в храме. Это было то же самое проклятие, которое он шептал всем своим жертвам… чтобы впустить в дома голодных духов.

Всё это — чтобы вернуть карму одному человеку.

— Ч-что это… что ты сделал?!

— Менструальная кровь, — ответил Тхап.

— Что?! Нет, нет, нет, нет, НЕТ!!! — закричал Айсун, отчаянно пытаясь стереть кровь с лица. Он выронил нож.

— Ты отнял у них жизни, — Тхап сжал губы и посмотрел вперёд. Вокруг Айсуна собрались души убитых — с лицами, полными ярости. — Когда твоя сила иссякает… никто не спасёт тебя. Онипришли забрать то, что ты у них отнял.

— Нет! НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ!!!

Сингха смотрел, как Айсун носился по помещению, пытаясь убежать от невидимого врага. Он споткнулся, упал, и попытался отползти, но его резко одёрнули обратно… в самую гущу ритуального круга.

Его тело начало рваться, как ткань. В глазах появились трещины, и из глазниц вывалились глазные яблоки, будто кто-то выдрал их голыми руками. Рот начали зашивать красной нитью. Вопль боли разнёсся по залу, и он захлебнулся собственной кровью. Остались только хрипы, которые больше никто не хотел слышать.

Последнее, что он увидел — это лица мёртвых, вернувшихся за ним.

Боль и страдания, которые он принёс другим, теперь возвращались к нему, усилившись стократно. Всё тело покрылось ранами, прошитое колдовскими нитями, словно проклятая кукла. Кровь стекала на пол, смешиваясь с кровью животных, принесённых в жертву.

Он бился в агонии, пока не наступила тишина.

Последний вдох.

Ничего не значащий.

Тхап осторожно погладил руку Сингхи, что крепко обнимала его самого. Он прислонился лбом к плечу старшего, выдохнув:

— Всё кончено.

Дело, что длилось слишком долго и унесло слишком много жизней, наконец закрыто. Теперь он сможет, хоть недолго… просто поспать.

Сингха подошёл ближе, собираясь убедиться, что Айсун действительно мёртв, но в этот момент где-то вдали завыла полицейская сирена. Он обернулся — и впервые за долгое время… улыбнулся с облегчением.

— Мек, уведи Дарин и Кинга. Я сам закончу здесь.

— Да чтоб тебя! — огрызнулся Мек. — Я, значит, раненый, а тащить всё равно мне?!

— Надень это. Вдруг тут остались ещё духи, — Тхап подошёл к мужчине и повесил ему на шею массивный амулет.

— Это ты должен его носить.

— Сейчас я одолжу тебе. Потом вернёшь.

— Хорошо.

— Спасибо, что пришёл… и помог мне. Нам всем.

— Угу, — коротко отозвался Сингха. Он наблюдал за тем, как Тхап приближается, а затем крепко обнял его, проведя ладонью по густым каштановым волосам. — Я слышал… ты звал маму.

— …Да.

— Мне жаль.

Тхап замер, затем осторожно обнял его в ответ.

Слов больше не было. Только тёплое, тяжёлое объятие, в котором звучало всё, что они не могли сказать.

Там, вдалеке, Мек уводил Кинга и Дарин подальше от места, где всё закончилось. Особенно Дарин — ей нельзя было оставаться здесь. Когда все ушли, молодой следователь наконец повернулся, чтобы осмотреть нанесенный урон. Включая… его напарника.

— Прости, лейтенант Кхем, — тихо пробормотал он, тяжело вздыхая.

И тут его словно током ударило.

Он резко обернулся к телу Айсуна — и понял: на нём всё ещё были наручники.

Но ведь он слышал, как они открылись…

— Это всё… из-за тебя! — раздался дрожащий голос, полный слёз.

Сингха поднял голову.

Бом стоял у стены, рядом с соломенной подстилкой. В одной руке он сжимал зажигалку, в другой — галлон с горючим, которое уже пролилось до самого тела отца.

— Всё… из-за тебя!

Пламя вспыхнуло, когда Бом бросил зажигалку.

И огонь с жадностью поглотил всё вокруг.