В погоне за любовью | Глава 3: Привязанные
Тэхён замирает — сердце подскакивает к горлу, звон в ушах перекрывает всё, а инстинкты вопят: бросься, спаси, защити, уничтожь ту, что посмела причинить боль Чонгуку. Но он не в силах сдвинуться с места.
Этого достаточно, чтобы вырвать Тэхёна из тела и швырнуть в самый мрак сознания — туда, где обитают страхи, от которых он безуспешно пытался скрыться. Он вспоминает ночной кошмар, в котором его собственная рука вновь и вновь вонзала нож в Чонгука, пока тот не умер у него на глазах. Сейчас он чувствует то же — ужас, оцепенение и обжигающее раскаяние.
Он не сразу понимает — это действительно происходит, или его разум снова играет с ним жестокие игры.
Но запах… этот запах нельзя спутать.
Металлический, терпкий, пробирающий до мозга костей — запах крови.
Будто сны начинают выходить на новый уровень — и становиться правдой.
Он хочет броситься к Чонгуку, но страх уже вцепился в его нутро, словно хищник. Тэхён боится: боится, что его прикосновение станет последней каплей, что его присутствие только всё ухудшит. В нём рождается пугающая мысль — а вдруг это он и есть источник бед, сама тьма, что прилипла к Чонгуку и делает его жизнь бесконечным кошмаром?
Тело Тэхёна неудержимо дрожит, подкашивается — он едва держится на ногах.
— Отпусти! — яростно шипит девушка, вонзая нож глубже, стараясь причинить Чонгуку ещё больше боли. Он сжимается, когда лезвие прорезает кожу, но не отступает ни на шаг. И когда она осознаёт, что не справляется, то наваливается всей массой, вжимая рукоятку с отчаянной силой, как будто от этого зависит её жизнь.
Но Чонгук не шелохнётся. Он смотрит на неё сверху вниз с холодной насмешкой, и в уголках его губ рождается издевательский смешок, несмотря на боль.
— То, что я дал тебе немного повеселиться, не значит, что я тряпка, девочка, — бросает он, и одним движением отталкивает её в сторону, отвоёвывая пространство между ними.
И вот тогда Тэхён замечает: руки Чонгука, хоть и закованы в наручники, сомкнуты на лезвии ножа перед животом, не позволяя стали добраться до тела. Он сумел остановить удар.
Из его груди вырывается выдох — прерывистый, сдавленный. Лицо искажается облегчением.
Но даже с этим кратким ощущением спасения в груди, Тэхёна не отпускает гнетущее чувство. Руки по-прежнему дрожат, в горле стоит ком, а взгляд не может оторваться от крови, растекающейся по полу.
— Я тебя убью! — рычит девушка, и в голосе её слышится бешенство.
Пальцы, покрытые ссадинами, срываются на нож, она цепляется за него, пытается вырвать у Чонгука, словно последнюю возможность отомстить.
— Всё, хватит! — раздаётся крик Чон Хо, и он понимает: если Чонгука ранят при нём — ему не сдобровать. Он лениво кивает своим людям, приказывая вмешаться.
Полицейские бросаются вперёд, чтобы вытащить её из схватки, но ярость в ней такая, что она вырывается, брыкается, цепляется за рукоятку всеми силами, будто в этом акте мести заключена вся её сущность.
В конце концов, Чонгуку надоедает эта глупая возня.
— Я стараюсь быть с тобой как можно мягче — из уважения к памяти твоей мёртвой матери. Так что, ради собственного же блага, не зли меня, — шипит он, раздражённо косясь на охранников, которые всё ещё тщетно пытаются оттащить девушку. — Похоже, опять всё приходится делать самому.
С этими словами Чонгук резко выкручивает ей руку, и та вскрикивает от боли. Нож выскальзывает из её пальцев и с грохотом падает на пол. Чонгук тут же отбрасывает его ногой подальше, вне досягаемости.
Прежде чем она успевает рвануться за оружием, полицейские перехватывают её и обездвиживают.
Глаза Тэхёна цепляются за Чонгука — за его руки. На ладонях — глубокие порезы. Кровь струится, кожа опухла и воспалена. Это выглядит чертовски больно. Но Чонгук даже бровью не ведёт. Лишь иногда морщится, когда боль становится особенно острой. Он мастерски умеет делать вид, что с ним всё в порядке.
— Чёрт, — тянет Юнги, подходя с ленивым видом, будто заранее знал, что с Чонгуком всё будет нормально. — Выглядит стрёмно. Похоже, дрочить ближайшее время не получится.
— В порядке. Но... — он замолкает, переводя взгляд на гибрида, который, словно в трансе, смотрит на кровь. Даже сейчас, сквозь боль, Чонгук думает только о нём. Только о Тэхёне.— Котёнок, — зовёт он тихо. Голос мягкий, почти ласковый. Лишь только этого слова хватает, чтобы Тэхён поднял глаза. — Со мной всё в порядке. Не волнуйся. Это пустяки.
Он делает шаг вперёд, но Тэхён тут же отшатывается. Резко. Инстинктивно.
И Чонгук не понимает — он боится крови… или боится его? Лицо Чонгука искажается. Сейчас он выглядит более разбитым, чем тогда, когда нож разрывал его кожу. Прежде чем он успевает что-то сказать, его усаживают на стул, и кто-то зовёт врача.
По другую сторону комнаты девушка прижата к стене. В её взгляде — ярость. Её стерегут, но если бы взгляд мог убивать, Чонгук уже лежал бы мёртвым.
Всё, что его волнует — это Тэхён.
— Иди. Поговори с ним, — бросает он Юнги, еле заметным движением головы указывая на гибрида.
Юнги закатывает глаза, но подходит. Щёлкает пальцами у Тэхёна перед лицом.
Чонгук с горечью отмечает: Тэхён не отшатнулся. Не как от него.
— Нет, — шепчет Тэхён, ловит взгляд Чонгука — и тут же отводит. — Я не в порядке. Как я могу быть в порядке? Я чувствую себя дерьмом. Это всё из-за меня.
— Если ты сам не вложил нож в её руку, это не твоя вина, — говорит Юнги, берёт его за запястье и утаскивает в угол комнаты, подальше от остальных. Сажает его на стул, становится перед ним, заслоняя от чужих глаз. И почти неохотно — гладит по голове, заправляет влажные пряди за ухо, массирует основание ушей. Точно так же, как это делает Чонгук.
И сразу — напряжение уходит. Плечи гибрида опускаются, он тихо вздыхает, глаза прикрываются. Он сдаётся — хотя бы на минуту.
— Что тебя гложет? — спрашивает Юнги.
— Нас не поймают, если ты об этом, — продолжает Юнги, стараясь успокоить. — Я всё устроил. Чонгук просто занял твоё место, потому что ты бы не справился с допросом. Это не было запланировано. Ты сейчас не способен врать — любая заминка, любая дыра в рассказе только усугубит ситуацию.
Тэхён молчит. Но как только Юнги собирается убрать пальцы из его волос, из груди гибрида вырывается тихий, почти детский звук протеста.
— Ладно, ладно, — Юнги с усмешкой закатывает глаза, и снова зарывает пальцы в волосы на его затылке. Тэхён тотчас же замирает, дрожь проходит по телу от кончиков ушей до самых пяток.
Он тихо мурлычет, и его уши подёргиваются в ответ на ласку.
— Тебе нравится? — Юнги мягко царапает кожу ногтями.
— Да, — почти с благоговением выдыхает Тэхён. — Очень.
Он обнимает Юнги за талию, прижимаясь к нему всем телом, словно жаждет хоть какого-то тепла, хоть крупицы прикосновения. Склоняет голову к его животу, будто ищет в этом объятии спасение от собственной боли.
Юнги на мгновение замирает от неожиданной близости, но быстро осознаёт: может, именно этого гибриду сейчас и нужно. Физический контакт, простое человеческое тепло — то, чего не заменят никакие слова. Поэтому он не отталкивает Тэхёна.
— Ты переживаешь за Чонгука? — спрашивает он тихо. — Знаешь, его рефлексы быстрее, чем ты думаешь. Он прошёл боевую подготовку. Он умеет обращаться с ножами, с огнестрелом и с оружием, о котором ты даже не слышал. Она не могла по-настоящему навредить ему. Думаю, он даже позволил ей ранить его — чтобы дать ей выпустить пар. И, возможно, заодно собрать немного сочувствия.
— Ты не понимаешь, — тихо отвечает Тэхён после паузы. — Мне плевать, насколько он неуязвим. Я всё равно буду волноваться. Ты просто... ты не знаешь, что я чувствую.
— Тогда объясни. Заставь меня понять. Говори, потому что я, чёрт побери, не читаю мысли, — раздражённо бросает Юнги.
— Ты имеешь в виду... ты хочешь сбежать от Чонгука?
Тэхён не отвечает словами. Вместо этого сжимает пальцы на спине его пальто — слабо, отчаянно.
Юнги усмехается, будто пытаясь отогнать реальность.
— Не выйдет. Я тебе не позволю. Ты его уничтожишь.
Тэхён хрипло усмехается и поднимает глаза.
— Вон, — шепчет он и кивает в сторону Чонгука.
Чонгук сидит на стуле, сгорбившись. Наручники всё ещё сковывают его запястья, а ладони обмотаны белыми платками, уже насквозь пропитавшимися кровью. Его плечи опущены от усталости, голова поникла. Кожа бледная, почти прозрачная — словно вся жизнь вытекла вместе с кровью. Тёмные круги под глазами становятся ещё отчётливее в этом тусклом свете.
— Посмотри на него. По-твоему, он сейчас в порядке?
Юнги кривится в мрачной гримасе.
— Он не в порядке. Я не в порядке. Мы не в порядке.
— Но в чём, чёрт возьми, проблема?
— Проблема в том, что он не чувствует вины, а я ощущаю её так остро, что она пожирает меня изнутри. Может, проблема во мне. А может, в нём. Или, может, проблема в том, что мы вместе, — говорит Тэхён, голос его ровный, но внутри всё рушится.
— Думаешь, с кем-то другим ты будешь счастливее? — Юнги звучит так, будто только что услышал полную чушь.
— Не узнаю, пока не попробую, — пожимает плечами Тэхён, отстраняясь и отпуская его.
Юнги усаживается на пустой стул рядом, бездумно крутя кольцо на пальце. Он явно обдумывает слова Тэхёна, хмурясь всё сильнее. Только когда в участок заходит врач и направляется к Чонгуку, чтобы обработать и зашить его изрезанные ладони, Юнги словно выходит из транса. Адвокат тем временем шепчется с Чон Хо, скорее всего, разыгрывая перед ним театральное представление с фальшивыми доказательствами невиновности Чонгука.
— Ты ведь знаешь, что я к тебе привязался? — вдруг говорит Юнги, нарушая молчание.
— Что? — Тэхён моргает, выныривая из своих мыслей.
Юнги не отводит взгляда от раны на руке Чонгука, которую аккуратно промывают и зашивают. Он замечает, как у того подрагивает челюсть от боли, но ни один мускул на лице не дрогнул — будто он отказывается признавать, что ему больно.
— Все мои прежние сомнения по поводу тебя исчезли. Может, не заметно, но я действительно забочусь о тебе.
— Потому что ты должен понимать, насколько ты важен для нас. Пока ты с Чонгуком — ты часть нашей стаи. Ты мой приоритет. Я буду рядом — и в беде, и в счастье. Я дам тебе всё, что смогу. Можешь разнести полгорода — и я всё равно встану между тобой и пушечным залпом. Но если ты решишь уйти от него — знай, ты останешься один. Потому что, как бы я к тебе ни относился, Чонгук для меня важнее. Гораздо важнее, чем ты думаешь. Если выбирать между вами — я выберу его. Всегда. Он для меня как родной. Я позволю тебе разбить его сердце один раз. Но потом — выкину из его жизни. Насовсем. Я не дам возвращаться, когда тебе вздумается. Не позволю играть с ним только потому, что он слаб перед тобой. Потому что он всегда примет тебя обратно.
— Я никогда так не поступлю, — срывается с губ Тэхёна.
— Милый, ещё как поступишь. Ты не сможешь держаться от него подальше.
Когда врач заканчивает перевязку, он молча уходит. Юнги наблюдает, как Чон Хо надевает на Чонгука наручники и поднимает его со стула, ведя к одной из камер. Звяканье металла, скрип дверей — всё звучит слишком громко на фоне этого гнетущего молчания.
И в этот момент из горла Тэхёна вырывается низкое, хриплое рычание — смесь отчаяния и гнева. Но он не двигается. Не встаёт. Только смотрит, как его Чонгука запирают за решёткой.
— Он всё это делает, чтобы прикрыть твою задницу, — тихо, с горечью говорит Юнги. — Я могу по пальцам пересчитать, сколько раз он попадал за решётку. И каждый раз — в отчаянии. Но никогда за то, чего он не делал.
— А что ты хочешь, чтобы я сделал? Я не просил об этом.
Челюсть Юнги напрягается, губы сжимаются в тонкую линию.
— Очень неблагодарно звучит, Тэхён, — его голос резкий, холодный. — Не хотел, чтобы он взял вину на себя — не звонил бы ему вообще. Мог бы пойти в полицию. Но ты не пошёл.
— Я пойду! — выкрикивает гибрид. — Я сам во всём признаюсь.
Юнги тут же вцепляется в его запястье.
— Ага, и всё к чертям? Не в этот раз.
— Ты говоришь, что привязался ко мне, а как только всё летит в тартарары, я первый, кого ты подставляешь.
— Потому что из-за тебя всё и летит в тартарары, — прошипел Юнги. — С самого твоего появления в нашей жизни всё только хуже.
— Да проваливай, — сквозь зубы бросает Юнги, закатывая глаза. — Я Чонгуку пока ничего не скажу. Видно же, сам не знаешь, чего хочешь. Не понял ещё, чем всё это для тебя закончится. Чонгук был твоим спасательным кругом всё это время. Что будет, если его вдруг не станет?
— Позволь мне с ней поговорить, — говорит Тэхён.
— У тебя ещё один нож припрятан где-то? — язвит Юнги, подходя к девушке с руками в карманах. — Как тебя зовут?
— А зачем? Хочешь добавить меня в свой список жертв?
Юнги замирает от её дерзости, а потом смеётся. Он знает её имя. И имя её отца. И бабушки с дедушкой.
— Может быть. Не хочешь — не говори, мелкая.
— Нари. Чан Нари, — бросает она, закатывая глаза.
— Ладно, Нари, — хмыкает Юнги. — Я понимаю твою боль. У меня никогда не было матери, но если бы кто-то причинил боль человеку, которого я люблю… Я бы тоже сошёл с ума.
Но вот что: если ты причиняешь боль ему... — он кивает в сторону Чонгука, глаза его сужаются, голос становится низким, почти шипящим, — я разозлюсь. Потому что он — как брат мне. Единственный, кто у меня есть.
— Конечно нет, — усмехается Юнги. — Я тебя предупреждаю. Но если хочешь поговорить — пошли.
— Эй! — возмущается один из молодых копов, но Юнги даже не смотрит на него.
— Я беру на себя всю ответственность, — отрезает он.
— Пусть идёт, — лениво зевает Чон Хо. — Кто мы такие, чтобы мешать человеку копать себе могилу?
Юнги закатывает глаза, но остаётся рядом, пока Нари не встаёт, нехотя, и не идёт за ним к камере. Звук её шагов по бетонному полу заставляет Чонгука поднять голову. Он приподнимает бровь и криво ухмыляется.
— Пришла проверить, насколько глубоки порезы?
— Заткнись, — отрезает Юнги, облокачиваясь на ржавые решётки.
Нари резко вдыхает, тело напрягается — злость поднимается в ней, как лава из вулкана.
— Вы предлагаете откупиться?! — голос дрожит от возмущения, глаза горят, а по щекам всё ещё текут слёзы. — Вы серьёзно?
— Мы предлагаем компенсацию, — лениво поправляет её Чонгук, прищёлкнув языком.
— Это был несчастный случай, веришь ты в это или нет, — добавляет Юнги. — Подумай сама. Мы вообще тебя не знаем. Какой у нас мотив убивать её? Если бы мы были настоящими убийцами, психами, — он склоняется ближе, голос его становится пугающе спокойным, — мы бы не сбили её машиной. Мы бы похитили её, связали, расчленили и…
— Заткнись! — кричит Нари, дрожа. В глазах — страх.
Чонгук метает в Юнги хмурый взгляд.
— В общем, мы обычные люди, как и ты, — говорит он, чуть тише. — Нам правда жаль, что всё так вышло. И мы готовы заплатить компенсацию.
— Я даже не собираюсь выдвигать тебе обвинение в покушении на убийство, — добавляет Чонгук, поднимая забинтованные руки. — Как насчёт миллиона вон?
Нари моргает, выпучив глаза, а потом на лице проступает презрение.
— Ты больной. Я докопаюсь до правды. Если не смогу убить тебя — добьюсь, чтобы ты сгнил в тюрьме…
— А десять миллионов? — перебивает её Чонгук.
Губы девушки приоткрываются от удивления.
Она знает, что это большая сумма.
Но даже сейчас, она не дрогнет. Не сдаётся.
— Ладно. Двадцать миллионов. И не только это. Я отправлю тебя учиться за границу — музыка, искусство, право, литература, актёрское мастерство... что угодно. Скажи, чего хочешь — и ты это получишь. Я оплачу обучение, жильё, всё. Буду твоим спонсором, пока не выпустишься. Я не смогу стать твоей матерью — ни буквально, ни фигурально, — но я могу сделать так, чтобы ты жила хорошо. Чтобы она могла уйти спокойно.
— Ты… — голос Нари надрывается. Она задыхается, лицо искажается от боли, по щекам снова текут слёзы. — Как ты можешь говорить это так легко? Мы с ней всю жизнь сражались за копейки. А теперь… когда её больше нет… — она срывается, глотает рыдание, ноги подгибаются, и она оседает на колени. — Я не могу…
Чонгук опускается на корточки напротив неё, всё ещё внутри камеры.
— Месть никуда тебя не приведёт. Чем дольше ты за неё держишься, тем больнее тебе будет. И не только тебе — тем, кто рядом. Поверь мне, — он бросает взгляд на Тэхёна. Тот сидит на стуле, сгорбившись, с лицом, зарытым в ладони. Когда-то живой и дерзкий, теперь — пустая оболочка. Измотанный, изгрызенный чувством вины и ночными кошмарами, которые гниют внутри.
— Ты же понимаешь, что не сможешь нас победить, — продолжает Юнги, голос его становится мягким, почти сочувствующим. — Так зачем биться в заведомо проигрышной войне? Возьми деньги. Живи. Если не ради себя, то ради неё. Потому что именно этого она бы и хотела.
— Я вас ненавижу, — голос Нари дрожит, каждая капля в нём — это яд, сочащийся из её пор. — Я желаю вам худшего. Пусть сгниёте в аду. Пусть у вас треснут кости или, лучше, сердце — на миллион осколков. Пусть вы познаете такую боль, что сами начнёте думать о смерти. Пусть потеряете того, без кого не сможете дышать — и только тогда узнаете, что я чувствую. Мою, блядь, боль. А потом я приду к вам с деньгами — и вы поймёте, каково сейчас мне.
Чонгук сжимается, боль пронзает грудную клетку. В мыслях сразу всплывает Тэхён. И он тут же начинает мотать головой, словно силой пытается вытолкнуть эту мысль.
— Так ты берёшь деньги или нет? Потому что, к сожалению, проклятия не работают.
— Пошёл ты, — шипит Нари, поднимается и, не обернувшись, выходит прочь из комнаты.
— Свяжемся с ней позже. Если снова откажется — отпустим.
Чонгук встаёт, тянется к вискам — голова пульсирует от усталости и стресса.
— Возьмёт. От ненависти не сыта, от злости жить не легче. Дай ей время. Подожди похорон, потом отправь кого-нибудь поговорить.
Он делает паузу. Взгляд скользит в сторону Тэхёна.
— Я видел, как он тебя обнимал. О чём вы говорили?
— Успокойся, чувак. Мы ни о чём важном не говорили. Он просто сказал, что устал.
Но прежде чем он успевает осмыслить его слова или что-то ответить, Юнги отталкивается от решёток и направляется к Чон Хо. Его голос звучит хлёстко, с колючей яростью:
— Зачем ты его посадил? — он кивает в сторону занятой камеры. — Без доказательств вины это вообще-то незаконно.
— Забавно слышать от тебя лекции по закону, Юнги-щи. При всех обстоятельствах, он ведь действительно сбил человека. Но я посадил его за нападение на офицера при исполнении. Как только разберёмся с обвинениями — выпущу. Сейчас жду твоего риелтора, а моя группа проверяет его алиби. Мне нужны показания от обоих, и тогда дело будет закрыто. Это займёт всего пару часов.
У Чон Хо может не быть власти нигде, кроме как здесь, в участке — здесь он закон. Он тянет время, как только может. Допрашивает их по отдельности, не давая Чонгуку ни сесть, ни даже стакан воды.
Можно было бы воспользоваться связями — позвонить нужным политикам, ускорить процесс. Но Чонгук настаивает: всё должно пройти органично. Иначе это только вызовет лишние подозрения.
Так что, когда Чон Хо, наконец, заканчивает с бумагами и велит открыть камеру, солнце уже высоко в небе.
Тэхён ждёт у двери. Его уши дёргаются от напряжения, глаза щиплет от недосыпа, тело ломит от усталости. Он поднимает голову, и его плечи чуть опускаются от облегчения, когда Чонгук, сгорбившись, выходит из камеры.
Чонгук пытается улыбнуться — веки тяжелеют, движения шаткие, он еле держится на ногах. Почти двое суток без сна — организм сдал. Он делает шаг вперёд, протягивая руку к гибриду, губы еле шевелятся:
Тэхён рвётся к нему, сердце в горле, лицо искажено тревогой. Их пальцы почти касаются — и тут тело Чонгука обмякает, и он валится прямо у его ног, бесформенной, безжизненной кучей.
И в этот момент Тэхён принимает решение.
Глаза Чонгука медленно приоткрываются. Над головой — белоснежный потолок, в носу — резкий запах антисептика. Он морщится. Боль в теле тянет, кости будто налиты свинцом, и он не может пошевелиться — пытается стряхнуть с себя туман сна.
Он не знает, сколько прошло времени, но последнее, что помнит — глаза Тэхёна, полные страха, тянущиеся к нему сквозь мрак.
Но как только он начинает подниматься, до слуха доносится голос:
— Если ты слезешь с этой койки, я отрежу тебе ноги.
Чонгук резко поворачивает голову на звук голоса — взгляд тут же падает на Юнги, развалившегося на диване, с рукой, накинутой на глаза. Он даже не смотрит в его сторону.
— Почему я здесь? — хрипло спрашивает Чонгук.
Следует пауза, а затем язвительный ответ:
— Чтобы кайфануть и расслабиться, блядь. А ты как думаешь, гений?
— Ты вырубился от переутомления, Чонгук. Ты тупой? — раздражённо цедит Юнги. В голосе — сплошное напряжение и злость. — Ты был без сознания целые сутки. Снаружи полный пиздец. СМИ как-то достали записи с камер, где ты бьёшь копа, и, разумеется, всё всплыло. Я зуб даю — это Чон Хо слил, но сейчас мы ничего не можем с этим поделать. Журналюги носятся за нами как бешеные псы. В заголовках тебя клеймят коррумпированным психом, обвиняют в наезде на женщину и попытке убить полицейского. Акции летят вниз, клиенты сворачивают сделки. Мой телефон просто не умолкает. Намджун с Сокджином пытаются разгребать, но скоро придётся устроить пресс-конференцию.
— Подожди, — Чонгук проводит рукой по лицу, переваривая поток информации. — Что?
— Мы теряем кучу денег. Нам нужно тушить пожар.
Он моргает, потом, тяжело вздохнув, медленно поднимается с кровати, игнорируя слабость.
— Где Тэхён? Мне нужно его увидеть.
Его отсутствие ощущается слишком странно. Что-то не так. Обычно Тэхён был бы здесь, прижавшись к нему, как к спасательному кругу, не отпуская ни на шаг.
— Ну разумеется. Тебе же, блядь, никто кроме него не нужен.
— В соседней палате, — спустя паузу бурчит Юнги. — Его так трясло, что он не мог уснуть, не мог даже сидеть спокойно. Доктор вколол ему валиум, потом дал снотворное. Он весь день в отключке. Я даже не могу на него злиться. С ним сейчас Чимин. Не знаю, проснулся он или нет.
— Я иду к нему, — отзывается Чонгук, соскальзывая с койки и неуверенно хватается за стойку с капельницей. Он волочит её за собой, направляясь к двери. — С прессой разберёмся потом. Пусть огонь выгорит сам. Люди устают злиться — и забывают.
— Иди, — сплёвывает Юнги. — Иди нахуй. Жалкий ублюдок. Я весь день сижу тут ради тебя — и даже спасибо не услышал.
Чонгук ухмыляется, не оборачиваясь:
Когда он подходит к двери Тэхёна, то слышит приглушённые голоса.
— ...ты должен перестать избегать меня. Я же твой лучший друг.
— Я даже злиться на тебя не могу, когда ты такой.
— Всё в порядке. Просто... тревожно всё время.
Чонгук наклоняется ближе, чтобы уловить ответ, но в этот момент его кто-то толкает в коридоре. Его локоть стукается о стойку, та — о дверь. Чонгук шипит от боли — и тут же всё в комнате замирает.
Он злобно сверлит взглядом медсестру.
— Сука, — рычит он сквозь зубы.
Та лепечет извинения и моментально исчезает за поворотом, оставив его кипеть от разочарования. Чонгук замирает, взвешивает — и, наконец, берётся за дверную ручку. Он медленно сдвигает дверь и заходит в палату Тэхёна.
Два гибрида лежат на больничной койке. Чимин прижимается к Тэхёну, обнимая его за грудь и закидывая ногу ему на бедро — будто охраняя. Уши кошачьего гибрида тут же вздрагивают от звука открывающейся двери, но он расслабляется, увидев, кто вошёл.
— А, это ты, — устало произносит Чимин.
— Всё ещё спит, — нагло врёт тот, отводя взгляд.
Боль медленно сжимает сердце Чонгука. Он чувствует её остро, почти физически, когда Тэхён остаётся с закрытыми глазами, продолжая притворяться. Это молчание режет сильнее любых слов.
— Врач сказал, ему нужно много отдыхать. Лучше не буди его. А твои руки… Ты в порядке?
— Да, всё нормально. Ерунда, — отмахивается он, мягко касаясь щеки Тэхёна тыльной стороной пальцев и осторожно убирая волосы с его лба.
— Ты мог бы сказать мне о его кошмарах.
— И что бы ты сделал, а? Начал бы донимать его расспросами или сгорал бы от тревоги в одиночку? — отзывается Чонгук, голос становится жестким, но в нём слышится и бессилие. Он замечает, как уши Тэхёна снова вздрагивают, а глаза под веками слегка двигаются, но он упорно не подаёт признаков жизни. — Всё будет хорошо, — говорит он уже Чимину, переводя на него взгляд. — Я прослежу, чтобы так и было.
Он склоняется и прижимается губами ко лбу Тэхёна. Его голос — тише шепота:
— Если ты не хочешь меня видеть или говорить — я пойму. Но тебе не нужно притворяться, будто ты спишь, малыш. Я просто уйду.
Чонгук медленно выпрямляется, бросая последний взгляд в сторону кровати.
Он надеется, почти умоляет, что Тэхён его остановит. Но с каждым шагом к двери надежда гаснет, трескается по швам, рассыпается. А когда за ним тихо захлопывается дверь — сердце Чонгука ломается окончательно.
От: Ми Су (терапевт)
была в отпуске
но уже в городе
увидела новости
всё правда?
Кому: Ми Су
не совсем
ну, частично
ты мне веришь?
От: Ми Су
ха, нет
но мне плевать
что тебе нужно?
Кому: Ми Су
ээ…
трудно объяснить в переписке
можешь приехать сейчас?
От: Ми Су
буду после обеда
куда ехать?
Кому: Ми Су
я в больнице
скину адрес
От: Ми Су
омг
заслуженно, ЛОЛ
увидимся
Как и планировалось, Ми Су приходит к нему после обеда. На ней чёрный рваный свитер крупной вязки и мешковатые джинсы из выцвеченной денимовой ткани. В сочетании с сумкой в форме полумесяца от Гуччи и массивными чёрными ботинками наряд явно не подходит для визита к пациенту в больницу, но она, похоже, не переживает об этом. Чонгук приподнимает бровь, оглядывая её, но решает не делать замечания — он сам едва ли в положении кого-то судить. В конце концов, он сидит на кровати с незажжённой сигаретой, свисающей с губ. Он понимает, что не должен курить здесь и вообще, следуя указаниям врача, но просто держать сигарету между губами уже приносит ему некоторое облегчение.
Как только взгляд Ми Су падает на него, первое, что она произносит:
— Вау. Ты выглядишь как кусок дерьма.
Чонгук сжимает губы и роняет сигарету себе на колени.
— Спасибо. Я тут не в отпуске.
— Как жаль, — усмехается Ми Су, заходя в комнату. Она берёт стул, подтягивает его поближе к кровати и садится, закинув ногу на ногу.
Откинувшись назад, она указывает на его руки.
— Какой-то ребёнок попытался меня зарезать, а я перехватил нож, чтобы защититься.
— Ого. Ты, наверное, отнял у него конфетку? — поддразнивает она с ухмылкой на губах.
Чонгук улыбается, покачав головой.
— Это была девушка, — поправляет он, — и нет. Я случайно сбил её мать на машине, она, к сожалению, умерла.
Ми Су ахает, челюсть чуть не отвисает от удивления.
— Боже мой! Мне так неловко, что я пошутила об этом!
— Ты хочешь, чтобы я увиделась с ней?
Чонгук моргает, сбитый с толку.
— С кем?.. Подожди. Ты о той девочке? Нет, конечно. Ну, если хочешь — можешь, но она не моя ответственность. Я предложил ей деньги, на этом всё. На самом деле я позвал тебя, чтобы поговорить о Тэхёне.
Ми Су наклоняет голову, уши на макушке чуть дёргаются от интереса.
— Я хочу, чтобы ты с ним увиделась.
— Нет, чтоб ты, блядь, на свидание с ним сходила.
— Не обязательно быть таким саркастичным.
— Ты мне уже на нервы действуешь.
— Заткнись. Ты сделаешь это? Я заплачу.
— Это не сработает. Он меня не любит. Я сомневаюсь, что он вообще будет честен или хотя бы вменяемо разговаривать.
— Но ты единственная, кому я могу доверить его.
— А в чём вообще проблема? Я думала, у вас всё нормально, — спрашивает Ми Су, и в её голосе впервые за разговор появляется настоящая тревога.
Чонгук на мгновение замолкает, поморщившись.
— У него... начались кошмары, галлюцинации, панические атаки. Я не могу ему помочь. Он не говорит ни со мной, ни с кем-то другим — просто держит всё в себе. Я не могу смотреть, как он страдает. Я боюсь, что если ничего не сделать сейчас, будет только хуже. Он не хочет идти к врачу, но теперь я заставлю.
Чонгук снова пожимает плечами.
— Не знаю. Думаю, боится открыться.
— Раз уж он не открывается тебе, ты правда думаешь, что он раскроется передо мной? Ты ёбнутый, честно.
— Просто попробуй, ладно? Ты умеешь разговаривать. Ты, мать твою, профи. Я помню, как ты залезла мне в голову, когда мы только познакомились. Сделай всё, что угодно, только вытащи это из него.
— Ладно. Приводи его в мою клинику на следующей неделе. Но если он начнёт кидаться на меня — я выхожу из игры.
Тэхён избегает Чонгука, пытаясь привыкнуть к его отсутствию, но это оказывается чертовски тяжело — каждая клетка в его теле тоскует по нему, жжёт изнутри, оставляя глухую боль, от которой не спасают ни время, ни расстояние. Кончики пальцев покалывает от невыносимого желания коснуться, преодолеть растущее между ними отчуждение. То, что начиналось как слабое напряжение, превратилось в острую зависимость от тепла Чонгука — или хотя бы от еле уловимого запаха его мускусного парфюма, вперемешку с сигаретным дымом, который, казалось, навсегда въелся в него.
Он ощущает нечто вроде ломки — гибрид и представить не мог, что можно испытывать такое просто из-за того, что скучаешь по человеку. Они больше не спят и не едят вместе — уже целую неделю не прикасались друг к другу. Остались лишь мимолётные фразы, случайные столкновения в доме — и, как ни странно, именно эти крохи помогают Тэхёну не сойти с ума.
Тэхён застрял на перепутье, где он не может жить с Чонгуком — но и без него тоже не может.
Кошмары исчезли, потому что теперь у него бессонница. Он просто не спит — пока не доводит себя до крайнего физического истощения, когда тело само отключается.
За последнюю неделю он спал всего четыре раза.
Галлюцинации продолжаются. Иногда это Мин Хо и Соль Хи, насмехающиеся над ним, а иногда — сам Чонгук, говорящий, как было бы лучше без него.
Тэхён замазывает синяки под глазами консилером, когда приходит Чимин, чтобы проверить, всё ли с ним в порядке, и надевает по нескольку слоёв одежды, чтобы скрыть, насколько похудел.
Он создаёт иллюзию нормальности, надевая маску, пока хаос внутри не начинает разрывать его на части. С каждым днём клубок эмоций в груди затягивается всё сильнее, и вскоре остаётся только боль.
Он дал себе время — быть рядом с Чонгуком до того, как придётся обратиться к врачу.
До того, как он окончательно развалится.
И Тэхён уверен, что это время у него есть — столько, сколько потребуется.
Поэтому последнего, чего он ожидает, — это что оно внезапно закончится. Всего через неделю. Когда он ни физически, ни морально не готов уйти от Чонгука. Когда одна только мысль об этом приводит его в истерику.
Тэхён сидит на диване в понедельник утром, уютно устроившись с чашкой горячего шоколада в руках, как вдруг замечает Чонгука, спускающегося по лестнице. На нём угольно-серый костюм — аккуратный, безупречный, как всегда, но есть в нём что-то… будто он создан для большего. Словно его настоящая жизнь — вне этого дома, и тратить своё время на Тэхёна для него — пустая трата ресурсов. Он щёлкает застёжкой Ролексов на запястье, и в тот момент, когда их взгляды встречаются, дыхание Тэхёна перехватывает. Его тело напрягается — он был уверен, что Чонгук уже уехал на работу. Сейчас ведь почти десять утра.
Он специально не выходил из комнаты, чтобы не пересекаться с ним.
Чёрт. Он даже не успел нанести макияж.
— Привет, — буднично говорит Чонгук, поправляя галстук.
Тэхён замечает, что тот выглядит гораздо лучше, чем раньше. Тёмные круги под глазами исчезли — возможно, теперь он нормально спит, ведь больше не просыпается среди ночи из-за кошмаров Тэхёна. Не остаётся рядом просто так, без причины. Он словно светится — как будто единственное, что вытягивало из него силы, был сам Тэхён. Похоже, он снова ест как положено, тренируется, пусть и держится в тени из-за скандала. Но он справляется, занимается делами, готовится к пресс-конференции.
И всё это — потому что они теперь не вместе.
— Привет, — еле выдыхает Тэхён.
Чонгук переходит сразу к делу:
Тэхён резко вдыхает, чувствуя, как холод пробегает по венам.
— Ты всё прекрасно слышал, котёнок. Тебе нужна помощь, и чем раньше мы оба это признаем, тем быстрее всё наладится.
Приступ паники захлёстывает, и Тэхён инстинктивно вжимается глубже в диван, глаза расширяются от ужаса, лицо искажается. Всё не по плану. Он должен был иметь столько времени, сколько нужно — не терять его так внезапно. Он ещё не готов отпускать Чонгука.
— Не сегодня… п-пожалуйста. Мне плохо.
Чонгук замирает, а затем медленно поворачивается к нему, на лице появляется гримаса.
— Ты уже давно не в порядке, котёнок. Посмотри на себя, господи. Я тебя даже не узнаю.
— Ты не можешь вечно от всего убегать. Сегодня ты идёшь к врачу — нравится тебе это или нет.
Тэхён стискивает зубы, чувствуя, как нижняя губа начинает дрожать.
— Я позволю тебе сломать его один раз. Только один. А потом — клянусь, я вычеркну тебя из его жизни навсегда. Я не позволю тебе приходить и уходить, когда вздумается, только потому что он слаб перед тобой. Только потому что он это позволяет.
Чонгук моргает, хмурясь, как будто не верит своим ушам.
— Нет, — повторяет Тэхён, и в его глазах вспыхивает дерзкий огонёк. — Я пойду к врачу, когда сам этого захочу.
И в тот же миг Чонгук разворачивается всем телом в его сторону. Глаза сужаются, челюсть напрягается. Он начинает быстро приближаться. Шаги широкие, стремительные. У Тэхёна перехватывает дыхание — он инстинктивно пытается вскочить с дивана, сделать хоть шаг назад, но это бесполезно. Чонгук хватает его за плечо с такой силой, что тот вскрикивает, а через секунду уже снова оказывается на диване. Чонгук ставит одну руку на спинку, а вторую — на сиденье, замыкая Тэхёна в ловушке.
— Я не прошу тебя. Не уговариваю. И уж точно не умоляю. Я приказываю тебе: иди и переоденься. Мы едем к врачу.
Он так близко. Их лица разделяют какие-то сантиметры. Ирония в том, что это именно то, о чём Тэхён мечтал — быть к нему ближе, чувствовать его запах. Но сейчас он чувствует только страх. Аромат знакомого одеколона, раньше такой уютный, теперь будто разъедает кожу.
На глаза наворачиваются слёзы, но он сжимает зубы, срываясь на рык:
Лицо Чонгука искажается от ярости. Он протягивает руку, и пальцы ложатся на основание шеи Тэхёна — не сжимают, не душат, но просто лежат, угрожающе. Давят не физически, а психологически. Принуждают подчиниться.
— Я свяжу тебя и отвезу туда, если придётся, — голос Чонгука становится низким, холодным, будто чужим. — Так что одевайся по-хорошему. Мы уходим.
Слёзы застилают Тэхёну глаза. И когда он наконец понимает: что бы он ни сказал — Чонгук не отступит, — на него накатывает паника.
— Нет. Нет. Нет. Нет! Мы не можем… мы не можем поехать!
Потому что если мы уйдём сейчас — это будет означать, что я уйду от тебя. А я… я не могу. Ещё нет.
Он судорожно перебирает в голове, какую отговорку придумать, но ум будто отключается. Мысли не идут.
— Даже ответить не можешь? Знал, что это просто очередная твоя истерика. Я устал. Устал быть терпеливым. Устал всё время идти тебе навстречу. Устал потакать каждому твоему капризу, только потому что ты делаешь меня слабым. Но больше — нет. Теперь всё будет по-моему.
Тэхён начинает отчаянно трясти головой.
— Нет. Пожалуйста. Пожалуйста, не надо.
Чонгук сжимает его запястье с такой силой, что кажется — оставит синяк, и тянет вверх.
Тэхён начинает вырываться, тело двигается в панике, хаотично, яростно. Он кричит, голос срывается, сдавливается рыданиями:
— Отпусти! Нет! Пошёл ты! Я тебя ненавижу! Ненавижу, слышишь?!
Он не думает, что говорит — просто хочет остановить его. Сделать так, чтобы Чонгук отступил, чтобы всё вернулось обратно, как было.
И Чонгук не выдерживает. Его лицо вспыхивает, багровеет. Он выкрикивает:
— Если ты сейчас же не заткнёшься, я начну ненавидеть тебя!
Он тянется, чтобы схватить Тэхёна, удержать его, но движения становятся слишком резкими, слишком много истерики, тела сталкиваются — и в этом хаосе тыльная сторона его ладони ударяет Тэхёна по щеке.
Но трещина, разлетевшаяся по их сердцам, — она куда громче.
Голова Тэхёна от удара откидывается вбок. И всё, что остаётся — это тишина.