Бесконечно | Глава 24
— Господин, господин! Луанг Санаэ! Прошу вас, спасите моего любимого! — громкий, взволнованный голос разнёсся под сводами храма. Рядом с монахом, зажигавшим благовония, внезапно появилась прозрачная фигура. Его прекрасное лицо выражало панику и отчаяние. — С ним беда, господин... Я не могу ничего сделать.
— Я не могу прикоснуться к нему… не могу помочь.
— Возвращайтесь домой немедленно, — неожиданно обратился монах к Чанпхен и двум молодым людям, которые с непониманием наблюдали за происходящим.
Несмотря на то, что они не понимали сути, все трое поклонились и бросились обратно. В их сердцах звучало лишь одно имя — Каэвта, который ещё днём ушёл от Руди и должен был вернуться домой.
— Ох, ты один? — раздался ласковый голос.
Юноша, сидевший с книгой, поднял взгляд и вежливо улыбнулся. Родственница Руди напоминала ему Кхун Софи, но он сразу отмёл эту мысль.
— Да, Руди ушла с братом. Вы что-то хотели?
Он встал и подвинул стул, приглашая её присесть.
— Ничего особенного. Я приготовила немного сладостей и хотела, чтобы племянники попробовали, — с улыбкой проговорила она.
— Они скоро вернутся, — ответил Каэвта, закрывая книгу и собираясь встать.
— Подождёшь их со мной? Или торопишься?
— Тогда попробуй мои сладости. Не знаю, понравятся ли они племянникам, — она открыла контейнер и поставила его перед юношей. Каэвта на мгновение замешкался, но не хотел быть невежливым и взял пару кусочков.
— Вкусно? — с блеском в глазах спросила она.
— Знаешь… я хотела тебе кое-что показать. Думаю, ты это узнаешь, — сказала она, улыбаясь шире. Повернулась, достала из-за спины завёрнутый в ткань предмет. По форме он напоминал рамку. Когда ткань была снята, перед Каэвтой предстала картина, и он широко раскрыл глаза от шока.
— Разве линии не похожи на твои? — спросила Софи, вставая рядом и с интересом разглядывая полотно.
— Где вы это взяли? — прошептал он, его голос дрожал. Он поднялся и потянулся к картине.
Он повернулся к женщине. Сладкая улыбка утратила прежнюю мягкость, в ней проступило нечто пугающее.
— Мне её продали. И ты знаешь, за сколько?
— Не из-за таланта. Не обольщайся. Я заплатила такую цену из-за того, кто на ней изображён.
— Кто же ещё, как не Пи?! — ударила она по столу. Каэвта отшатнулся, задел стул с картиной. Он не верил своим глазам. Лицо женщины исказилось от ярости, во взгляде горело ненавистное пламя. — Ты не заберёшь его у меня! — голос уже не был сладким. Это был крик безумия.
Каэвта резко отступил. Рукой ударился о картину, и в голове отчётливо вспыхнуло: «Кхун Ну Софи».
— Что бы ни случилось, я не отдам его тебе! — закричала она и метнулась вперёд.
Каэвта схватил картину и побежал к себе. Захлопнул дверь спальни и запер её, прижавшись к холсту всем телом.
Это и правда была та Софи... та девушка из прошлого.
Он прижал ладонь к груди, дыхание стало резким, поверхностным. В глазах потемнело, перед ним всё расплывалось. За дверью раздавался глухой стук, казалось, она вот-вот её выбьет. Каэвта сжал картину ещё крепче. У него почти не осталось сил дышать.
Последнее, что он увидел, прежде чем сознание покинуло его, прекрасное лицо, склонившееся над ним. В нём читалось беспокойство, страх.
Печальные глаза дрожали от слёз, а мягкие губы шептали:
В один из священных дней, в день начала монашеского Ретира дождей, молодой аристократ Кхун Пхра Най попросил Номьям подготовить щедрые подношения для монахов. Он заранее решил, что в этом году непременно пригласит дорогого сердцу человека вместе делать благие дела и посетить храмовую ярмарку. С широкой улыбкой он направился к маленькому дому, а Сан тащил за ним тяжёлые корзины с подношениями.
— Каэв не пойдёт с тобой, Кхун Яй.
Эти слова приковали Пхра Ная к месту.
— Каэв не пойдёт с тобой в храм — ни на подношения, ни на ярмарку, — повторил юноша медленно, отчётливо, так чтобы тот, кто был за его спиной, хорошо услышал. Затем он вновь повернулся к работе и продолжил складывать лепестки лотоса.
Пхайом подняла взгляд на красивое лицо юноши и рассмеялась:
— Каэвта, ты сколько ещё будешь дразнить Кхуна Пхра Ная?
— Вот-вот, Кхун Каэв такой жестокий, всё время издевается над моим Кхун Яем, — поддакнул Сан, наблюдавший за происходящим и тут же вставший на сторону Пхайом. Он энергично закивал, а вид опечаленного Кхуна Пхра Ная вызвал у него искреннюю жалость. Каэвта бросил на него убийственный взгляд.
— Принеси подношения, — сказал юноша и забрал корзины из рук Сана. Он прижал их к лбу, закрыл глаза и пробормотал молитву, затем передал подношения Пхра Наю. — Возьми. Помолись, — велел он.
— Каэвта?.. — Кхун Пхра Най всё ещё не понимал, пока не получил отповедь, тогда послушно поднял корзину и прошептал молитву.
— Ну вот, Сан, неси это монахам, — распорядился Каэвта и передал подношения в большие руки Сана. Тот замер с недоумением.
— Мне, господин? — переспросил он.
— Хочешь, чтобы Кхун Пхра Най сам понёс? — строго спросил Каэвта, подбоченившись и приподняв бровь.
В душе Сан хотел ответить: А почему ты сам не подаёшь пример, раз уж начал?
— Я не хочу идти в храм рядом с Кхун Яем, — наконец произнёс Каэвта. — Потому что если кто-нибудь увидит, как старший сын Чао Пхрая делает подношения вместе с другим мужчиной, то пострадает не только Кхун Яй, но и сам Чао Пхрая.
Эти слова поразили Пхра Ная до глубины души. Он молча смотрел на юношу, полон благодарности за его тонкость и заботу.
— Прости меня, дорогой, за то, что не понимал. И спасибо тебе, мой милый Каэвта, — прошептал он.
Юноша покачал головой, будто говоря, что не стоит.
— Если Кхун Яй всё же хочет пойти на храмовую ярмарку… — начал Каэвта.
— …То стоит подождать вечера, когда людей будет меньше, — продолжил он, взглянув прямо в глаза Пхра Наю. — Чтобы никто не заметил, что Пхра Най пришёл с мужчиной.
— Спасибо, — с трудом сдерживая порыв обнять дорогого человека, проговорил Пхра Най. Но поскольку мать юноши находилась рядом, он только сжал его маленькую руку и помог им приготовить подношения на следующий день.
Когда праздник Вассой остался позади, повседневные дела заметно утихли. Каэвта отложил карандаш и обернулся на звук, доносившийся с улицы. На пороге он увидел Сана с Номьям и слугами, нагруженными вещами.
— Номьям, — с поклоном поздоровался он.
— Какое же милое лицо, — улыбнулась женщина, разглядывая юношу. В тот день, когда Каэвте пришлось подсыпать лекарство в еду Пхра Ная, у неё не было возможности как следует рассмотреть его. А сегодня она решила наверстать упущенное. Недаром Кхун Пхра Най так любит и балует его, ведь в поведении Каэвты не было ни капли заносчивости, лишь спокойствие и скромность.
— Да, мадам, — ответил Каэвта.
— Ну, пойдём в дом. Твоей матери нет дома? — спросила она, уверенно проходя вперёд, как будто дом принадлежал ей, оставив юношу в замешательстве.
— Она помогает в доме Луанг Санаэ, мадам, — ответил Сан, явно без особого энтузиазма.
— Ну и ладно. Ребята, оставьте вещи и свободны, — распорядилась Номьям, обернувшись к мальчишкам-носильщикам. Те, оставив тюки во дворе, спешно удалились.
— А что вы принесли, Номьям? — спросил Каэв, удивлённо глядя на груды вещей.
— Цветы и всё необходимое для гирлянд.
— Чтобы ты их делал, — ответила женщина и указала на него подбородком.
— Я? — переспросил он, ткнув себя в грудь, будто сомневаясь, правильно ли понял.
— Конечно, ты. А кто же ещё? Садись.
— Так я тебя научу! — Номьям упёрла руки в бока и грозно на него посмотрела, пока Каэв не сел.
— Почему я? — буркнул он, подбирая цветы, которые ему протянули.
— Уф... Чтобы, когда Кхун Яй вернётся с работы, у тебя был для него венок. А с рисовой пудрой тебе нужно тренироваться, чтобы не перевести понапрасну. Когда Кхун Яй обнимет тебя и поцелует, он будет счастлив. А если ты станцуешь с цветком, пусть Кхун Яй заберёт его с собой, — выдала Номьям целую речь, от которой Каэвта ничего толком не понял, кроме одного: для Кхуна Яя. Этого было достаточно.
— Я же сказала, аккуратнее! Посмотри, все лепестки помяты! — отчитала его Номьям. До того как первый венок был готов, Каэвта уже успел поранить семь пальцев из десяти, а лицо его раскраснелось так, что можно было не узнать. Номьям посмотрела на результат и, покачав головой, унесла венок обратно в дом.
Каэвта остался ворчать себе под нос, не подозревая, что венок положат у изголовья постели Кхуна Пхра Ная. Увидев его, молодой господин даже отругал слуг за то, что положили на его кровать такую неуклюжую поделку, пока Сан не подошёл и не прошептал ему что-то на ухо. Тогда он быстро прочистил горло и сделал вид, будто всё в порядке, прежде чем лечь спать.
Кхун Пхра Най долго улыбался этому кривому венку, потому что знал, чьими руками он был сделан. И только это делало его прекраснее всех венков на свете.
— Кхун Яй, командир просит вас, — доложили ему в тот момент, когда он застёгивал пуговицы на рубашке. Он тут же нахмурился, не понимая, что от него нужно, ведь дело Най Пхрома уже передали в полицию.
— О чём ты хочешь поговорить, отец? — спросил он, усаживаясь напротив.
— О браке, — с явным беспокойством в голосе ответил командир. — Софи достигла подходящего возраста. Я бы хотел, чтобы вы с ней поженились. Она смогла бы заботиться о своих младших братьях.
— Отец, я всегда считал Софи сестрой.
— Со временем вы полюбите друг друга. Просто женись.
— У тебя уже есть кто-то на примете? Если так, пусть будет наложницей. Софи займёт место главной жены, думаю, она не будет возражать, — добродушно рассудил отец, не подозревая, какую боль причиняют его слова.
Кхун Пхра Най не посмел резко возразить. Он не мог перечить тому, кто заменил ему отца, кто доверил ему всё, когда его родной сын, Пхром, оказался замешан в заговоре с казначеями. Как он мог проявить неблагодарность?
Пока один ломал голову, как бы мягко отказаться от брака, та, что слушала с другой стороны стены, довольно улыбалась. Ведь именно Софи подтолкнула отца к этому разговору.
Улыбаясь, она позвала служанку выбирать ткань для свадебного платья. Она была уверена, что её «брат» — то есть Кхун Пхра Най — вряд ли осмелится ослушаться отца. А если вдруг, то у неё всегда есть план Б.
Тот, кто мешает ей, должен исчезнуть.
Каэвта стоял, скрестив руки, и с улыбкой смотрел на работу перед собой, пока кто-то неожиданно не обнял его сзади. Он испуганно взвизгнул, но тут же узнал объятия Кхуна Яя.
Кхун Пхра Най крепко прижал его к себе, уткнулся носом в мягкие волосы, вдохнул родной аромат. Каэвта ничего не ответил, лишь продолжал смотреть на рисунок.
— Закончил? — Кхун Пхра Най чуть ослабил объятие и наклонился. — Красиво. Скажи, кто красивее, я или портрет?
Он выпрямился рядом с картиной и с притворной серьёзностью задал вопрос. Каэвта рассмеялся и сделал вид, будто размышляет.
— Ну, быстрее! Кто красивее, я или рисунок?
— Хм-м… — чем сильнее тот настаивал, тем с большим притворством Каэвта отмалчивался, пока Кхун Пхра Най не рассердился и не набросился на него, снова заключив в объятия.
Он поцеловал его в губы резко, будто в наказание, затем ослабил хватку и осторожно прикусил нижнюю губу.
Каэвта вздрогнул, губы приоткрылись, и горячий язык проник внутрь, чтобы вкусить его сладость. Сильные руки обхватили его лицо, и он отстранился, взглянув в тёплые карие глаза.
Пхра Най склонился вплотную, их лбы соприкоснулись. Кончик носа нежно коснулся переносицы Каэвты. Он снова тронул его губы, на этот раз мягко.
— Когда ты нарисовал меня, Ри?
— После того, как мы вернулись из леса… когда Кхун Яй поранился, — пробормотал тот, краснея. Мужчина посмотрел на него и не смог сдержать эмоций. Наклонился и осыпал его щёки поцелуями.
— Пообещай, Каэв, что будешь рисовать только меня.
Широкая ладонь скользнула к его талии, притянула ближе, и мужчина наклонился, чтобы поцеловать вновь. Этот поцелуй уже не был ни резким, ни дразнящим, напротив, он оказался таким нежным и сладким, что Каэвта не смог сдержаться и обвил руками шею любимого. В ответном прикосновении мужчина ощущал, как дрожат его тонкие плечи. Что-то бушевало в груди, как шторм, пока не осталась только глухая пульсация. Он приоткрыл губы, давая тому отдышаться. Но стоило отстраниться, как губы Каэвты, теперь ярко-красные и влажные, вновь притянули взгляд. Он прижался к ним снова. И снова.
Каэвта, так и не успевший отдышаться, сам приподнял подбородок, принимая очередной поцелуй.
— М-м… — выдохнул он. Низкий, хрипловатый стон сорвался с чужих губ. Мужчина отстранился как раз в тот момент, когда тело в его объятиях обмякло и прильнуло к его груди.
— Хочу целовать тебя целый день и всю ночь, Каэв.
— …Ты с ума сошёл, Кхиу, — проговорил он устало и с досадой, не в силах скрыть смущения. Мужчина тихо рассмеялся. Затем, не отпуская, повернулся, оперся спиной о стену и сел, увлекая Каэвту за собой. Тот устроился у него на коленях, а сильные руки снова сомкнулись вокруг него.
[п/п: Khiew (เขียว) — тайское слово, означающее «зелёный». Также может использоваться как прозвище или собственное имя. Похоже, здесь это ласковое или домашнее прозвище.]
Кхун Пхра Най положил подбородок на его плечо и, глядя на рисунок, улыбнулся.
— Думаю, оригинал лучше рисунка. Согласен?
— Потому что оригинал обнимает тебя вот так.
— Ах ты! — Каэвта повернулся и посмотрел на него, закатив глаза. Щёки при этом вспыхнули.
— И я ведь могу поцеловать тебя, да?
На этот раз краска залила его лицо до самых ушей. Кхун Пхра Най с улыбкой подхватил его подбородок и вновь поцеловал.
В это время Белый дом, почти достроенный, оказался под ударом ливня и порывистого ветра. Люди на стройке дрожали от холода, вымокнув до нитки. Мужчина поспешно выбрался на берег, протянул руку, чтобы помочь выбраться Каэвте, и держал над ним зонт, хотя толку от него уже не было.
Хоть он и хотел показать Каэвте дом в солнечную погоду, но в середине пути небо потемнело, и хлынул дождь.
Недавно Каэв рассказал матери о существовании Белого дома и о своём решении. Пхайом не возразила ни словом.
— Возможно, закончим к сухому сезону, Кхун Пхра Най, — сообщил прораб. Несмотря на то, что оставалась всего пара деталей, работы пришлось приостановить из-за проливного дождя. Мужчина кивнул и распорядился остановить всё до лучших времён.
— Каэв, иди, прими душ. Простудишься, — позвал он, заметив, как тот дрожит у порога.
— Пол будет мокрым… — губы Каэвты побледнели, зубы стучали.
— Всё равно иди. Или мне тебя отнести?
Тот вытаращил глаза, а затем, вместо ответа, бросился к нему. Кхун Пхра Най рассмеялся и, приласкав мокрые волосы, заглянул в его лицо.
— Где мне мыться? — спросил Каэв, поднимая голову.
— В ванной, конечно, — усмехнулся он.
— Почти. Я велел принести все нужные вещи, — сказал он, доставая из шкафа одежду для переодевания.
— Хм? Хочешь, чтобы мы мылись вместе? — поддразнил он, отчего щёки Каэвты снова вспыхнули.
— Нет уж, сначала ты. Ты же ледяной, — он коснулся руки Каэвты, выглядя встревоженным.
— И ты тоже холодный, — возразил тот, схватив его за запястье.
— На какой ещё стороне? — не понял Каэв, глядя на блеск в глазах своего господина.
— А я подумал, ты приглашаешь меня принять душ вместе.
— Что?! — взвизгнул Каэв, но мужчина не дал ему опомниться и потащил в ванную. — Кхун Яй!
— Что такое? — с невинной улыбкой спросил он, осторожно опуская его на пол.
— Быстро раздевайся. Заболеешь — хуже будет, — не дожидаясь ответа, он ухватился за край рубашки Каэвты и легко её стянул. Тот, позабыв обо всём, сам поднял руки, позволив снять рубашку и штаны. Только когда остался нагим, опомнился.
— Кхун Яй! — вскрикнул он, багровея от смущения, и тут же прикрылся руками.
— Что такое? — спросил Кхун Пхра Най, бросив скомканную одежду в корзину и обернувшись с лёгкой улыбкой.
— Кхун Яй издевается надо мной... — пробормотал Каэвта, прикрываясь руками. Щёки его пылали, а взгляд метался, не зная, куда спрятаться.
— Я вовсе не издеваюсь, — спокойно возразил тот, подходя ближе. Горячее дыхание коснулось щеки Каэвты, и его плечи дрогнули от внезапной близости. — Каэв… — хрипло и глухо окликнул он. Приподняла его подбородок, заставляя обладателя нежного лица посмотреть ему в глаза. А затем мягко поцеловал его в щёку.
— М-м… — Каэвта поднял руки, чтобы коснуться широкой груди, но не оттолкнул его. Кхун Пхра Най улыбнулся глазами, а затем наклонился и прижался губами к его мягким губам. Он отстранился, вглядываясь в его глаза.
— Я люблю тебя. Ты это знаешь?
Каэвта кивнул и понял глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. Это движение заставило сердце Кхун Пхра Ная забиться так сильно, что в груди стало больно. Он наклонился и коснулся горячими губами его нежной щеки, затем медленно двинулся к сладким губам цвета бермы, прижимаясь к ним с нарастающей настойчивостью.
Словно извиняясь, он позволил себе нежное прикосновение, лишь скользнул губами по коже. Широкая ладонь легла на плечо, едва ощутимо, но этого касания оказалось достаточно, чтобы Каэв вздрогнул всем телом. Рука медленно скользнула ниже, к его тонкой талии.
— М-м… — сдержанный, сбивчивый выдох сорвался с губ Прха Ная. Пальцы, горячие и настойчивые, остановились на бёдрах, осторожно сжали, будто пробуя границы дозволенного. Каэв поёрзал, инстинктивно пытаясь отстраниться, но оказался крепко зажат в объятиях.
Маленькие ладони прижались к широкой груди, ищущие опоры в нарастающем волнении. По телу расползался жар, каждый участок кожи, к которому прикасалась сильная рука, будто пылал.
— Кхун Яй… — голос Каэва был тихим, срывающимся, полным тревожного желания. Дыхание сбилось, тело дрожало, обвивая мужчину в порыве доверия и растерянности. Кхун Яй опустил руку к его паху и сжал член в ладони, начиная с лёгких ласк. Со временем движения стали неровными, а с каждым новым прикосновением казалось, будто между ними вспыхивает пламя.
Кхун Пхра Най сжал зубы, стараясь удержать свои эмоции, чтобы не задеть, не спугнуть. Он чувствовал, как хрупкое тело в его объятиях дрожит, притягивается и в то же время боится. Он должен был быть осторожным.
Трудно сказать, в какой момент зашумела холодная вода, будто соревнуясь со стуком дождя, всё ещё заливающего землю за окном. Но ни вода, ни гроза не могли заглушить сдержанных, сбивчивых звуков, срывающихся с губ Каэва, пока он дрожал в объятиях Кхун Пхра Ная.
Тот прижался губами к его влажному виску, чувствуя, как под пальцами учащается пульс, как дыхание становится неровным. В груди всё сжималось от волнения, от накатывающего чувства освобождения, будто плотина внутри рухнула, и всё, что Каэв держал в себе, прорвалось наружу. Он обессиленно прислонился к груди Пхра Ная, и тот, не колеблясь, подхватил его на руки.
Осторожно уложил Каэвту на широкую постель, а затем наклонился над ним, стараясь не давить своим весом. С нежностью откинул с его лба влажные пряди чёрных волос. Белые щёки юноши порозовели, дыхание всё ещё было неровным. Полуприкрытые глаза, уставшие и тёплые, смотрели на него с такой искренней лаской, что в этом взгляде угадывалась немая просьба остаться рядом.
Пухлые, тронутые румянцем губы будто просили ещё, и Кхун Пхра Най не удержался, целовал их снова и снова, сдержанно и долго, как будто хотел навсегда впитать в себя эту сладость.
Каэв вздрогнул, почувствовав, как их тела прижались всё теснее. Однако возражений не последовало.
Он коснулся его широких плеч и поднял голову, чтобы без колебаний принять поцелуй. Пхра Най склонился ниже, и Каэвта подвинулся так, чтобы оба тела соприкоснулись ещё сильнее. Он вздрогнул, когда эрекция Кхун Пхра Ная прижалась к его животу. Каэвта застенчиво смотрел на него, его щёки были ярко-красными, а другой двигался и тёрся, пока их интимные части не соприкоснулись. Пхра Най обвил их члены ладонью, затем сделал движение запястьем, от медленного к быстрому, следуя нарастающим эмоциям.
— Ум-м… — тихий, сдержанный звук вырвался из горла Кхун Пхра Ная. Его рука замерла, словно пытаясь остановить вихрь эмоций, захлестнувший их обоих. Каэвта растерянно взглянул на него, с мольбой во взгляде, не понимая, почему тот вдруг остановился, не позволив ему подойти к краю. Но лицо любимого озарилось мягкой улыбкой, и, склонившись, он подарил ему поцелуй, в котором была вся забота и обещание.
Когда движения возобновились, Каэвта невольно задрожал, будто каждое прикосновение касалось не тела, к души. Всё внутри поднималось к самому краю, и когда из его груди сорвался приглушённый крик, Кхун Пхра Най ускорил темп, позволяя ему почувствовать полное освобождение.
Не успел Каэвта прийти в себя, как Кхун Пхра Най чуть приподнялся и осторожно поднял его ноги, укладывая их на свои плечи. Каэвта хотел было возразить, но не нашёл в себе сил, только посмотрел снизу вверх, глазами полными доверия и лёгкого страха.
Тёплая ладонь нежно провела по его бедру, будто спрашивая разрешения, и затем коснулась там, где прежде никто не осмеливался. Движения были медленными, почти благоговейными, но даже несмотря на осторожность, ощущение было непривычным и болезненным, ведь тело ещё не привыкло к такому вторжению. Каэвта закрыл рот рукой, подавляя невольный стон, и зажмурился, как будто хотел раствориться в собственной тени.
Тёплые губы тронули сначала лодыжки, затем скользнули выше, к внутренней стороне бедра. От этого прикосновения Каэвта вздрогнул, словно от искры, пробежавшей по коже. Сжал пальцами простыню так крепко, будто только она удерживала его на месте.
Он чувствовал, как сильные руки поддерживают его, как в нём нарастает странное, неведомое прежде ощущение — тревожное и одновременно пьянящее.
Прикосновения были мягкими, но настойчивыми, каждое движение будто расчищало путь и подготавливало к чему-то большему. Где-то внутри него всё замирало и трепетало, будто тело пыталось привыкнуть, но сердце всё ещё не поспевало за чувствами.
— Угх… — сдавленный выдох сорвался с его губ, когда он снова ощутил, как пальцы находят особенно чувствительное место. Каэвта запрокинул голову, длинные чёрные волосы рассыпались по подушке. Щёки горели, плечи дрожали, а всё тело от бедра до кончиков пальцев отзывалось на каждое прикосновение, словно пыталось сохранить его в себе.
Ноги, лежащие на плечах Пхра Ная, сжались, и он не сразу понял, что это было не от страха, а от острого желания, от внутреннего накала, с которым не знал, что делать. Ему казалось, что он плавится, не только от близости, но и от взгляда, который неотрывно следил за ним. Словно сам воздух между ними был пропитан ожиданием.
Пхра Най наклонился ближе, одной рукой убрал прядь чёрных волос с лица Каэвты, а другой аккуратно дотронулся до его щеки.
— Каэв... пожалуйста, позволь мне услышать твой голос, — прошептал Кхун Пхра Най, прижимаясь лбом к его щеке. В голосе звучала не только нежность, но и мольба. Каждое прикосновение отзывалось в теле Каэвты сладким стоном, а каждый поцелуй словно оставлял след огня, проникая глубже, лишая разума.
Дыхание сбилось, когда пальцы, от которых он, казалось, уже не хотел избавляться, медленно покинули его тело. Он вздрогнул, словно не желая отпускать ту ласку, которая пьянила, тревожила и растворяла изнутри.
— Каэв... — снова позвал его Пхра Най, его голос дрожал, а взгляд, полный любви и желания, неотрывно следил за малейшими движениями любимого. Он осторожно обнял его за талию, притягивая ближе. Плечи Каэвты напряглись, когда Кхун Пхра Най приставил головку в его входу и надавил, преодолевая сопротивление и проникая внутрь.
— Любимый... — горячий шёпот скользнул по губам, прежде чем они вновь слились в поцелуе — глубоком, обволакивающем, с оттенком утешения и безграничной нежности. Дыхание касалось уха, а лёгкий укус заставил Каэвту вздрогнуть, в то время как Кхун Яй оставался неподвижным, войдя в него на всю длину.
Грубая, но ласковая ладонь двигалась по его спине, будто пытаясь успокоить, согреть, сохранить. Пальцы переплелись, словно они обещали друг другу остаться рядом, несмотря ни на что. Пхра Най выдохнул, приподнимаясь, чтобы рассмотреть лицо и красную гладкую кожу Каэвты... Поцеловал его в лоб, чтобы стереть пот, пропитавший линию волос, и сжал руку сильнее, прежде чем начать двигаться, постепенно ускоряя темп.
— Я люблю тебя... — прошептал Кхун Пхра Най у самого уха, и от этих слов плечи Каэвты задрожали сильнее.
— Кхун Яй... — выдохнул он, не в силах сдержать охватившие чувства.
Он двигался медленно, осторожно, будто боялся причинить боль. Крепко сжимал маленькую ладонь, словно прося доверия. Каэв судорожно вцепился в него, дрожа от непривычных ощущений. Он был хрупким и тёплым, и с каждым движением они всё ближе сливались друг с другом, не только телом, но и сердцем.
Кхун Пхра Най зажмурился, сдерживая натиск своих чувств. Он не хотел торопить, не хотел причинить боль, поэтому вместо этого касался Каэвты нежно, убаюкивая, постепенно пробуждая в нём желание. Его губы, его руки, каждое прикосновение — всё говорило: Я здесь. Я с тобой. Я люблю тебя.
Пот катился по его вискам, смешиваясь с каплями влаги на коже Каэвты. В какой-то момент их дыхание смешалось, движения стали ритмичными и всё более глубокими. Каэвта вздрагивал, прижимаясь крепче, позволяя себе раствориться в происходящем. Лёгкие всхлипы, дрожащий голос, что просил ещё — всё это заставляло сердце Пхра Ная трепетать от желания и нежности.
Боль переросла в чувство головокружения и желания… Он сжал ладони Каэвты, переплёл пальцы, и, когда на лице любимого появились слёзы, он бережно сцеловал их, словно желая забрать любую боль и оставить только любовь.
Пхра Най двигался, заставляя Каэвту извиваться в едином ритме с ним — быстро, жадно, словно стремясь стереть все границы между ними. Он чувствовал, как тело под ним вздрагивает, теряя дыхание и разум, будто с каждой волной страсти их связь становилась всё глубже.
Когда напряжение достигло предела, всё растворилось в одном мгновении: в тихом вскрике, в затаённом стоне, в дрожи, прошедшей по обоим телам.
Пхра Най замер, тяжело дыша, прижавшись к дрожащему телу Каэвты. Губами нашёл щёку любимого — влажную, горячую, обессиленную, — и бережно поцеловал.
Каэвта, измождённый, слабо зашевелился, будто собирался что-то сказать, но не успел. Веки его опустились, дыхание выровнялось, и он погрузился в глубокий, тяжёлый сон.
Пхра Най улыбнулся с нежностью, которую не выразить словами. Пальцами провёл по спутанным, влажным прядям чёрных волос, по гладкой щеке, затем по припухшим губам, и снова поцеловал их — осторожно, почти благоговейно.
Он слегка повернулся, поднимаясь с постели, и обнял хрупкое тело, прижимая его к себе так, словно хотел спрятать от всего мира. Каэвта устроился у него на груди, вдыхая тепло родного тела, а Пхра Най, всё ещё не веря в своё счастье, крепко прижал его к себе. На лице играла спокойная, счастливая улыбка. Он склонился и поцеловал любимого в лоб, словно запечатывая обещание хранить это мгновение.
И вдруг ему вспомнились строки, за которые в иной обстановке он бы покраснел, но сейчас они звучали как истина, подсказанная сердцем:
Объятия сплетаются, тела переплетаются, движения текут без стеснения, без смущения. Они движутся, поворачиваются, изгибаются, как лодка, застрявшая в иле, пытающаяся двинуться вперёд. Чудо происходит незаметно, будто клюв птицы касается камня, а земля запечатывает уши. Звук мягкий, глухой, нарастающий, наполняющий всё пространство. С чем ещё можно сравнить такой вкус?
Но юные — мужчины и женщины — напоены влагой, свежестью и покоем, с той же стремительностью, что у пламени страсти. Как только спущен курок, огонь вырывается наружу, всё забыто, остаётся лишь удовольствие и счастье. Жена соблазняет, муж играет, они обнимаются, ласкают друг друга, пока не устанут и не уснут крепким сном.
И Пхра Най улыбнулся, не от смущения, а от того, насколько эти слова оказались правдивыми именно сейчас.
Каэвта слегка пошевелился, изогнулся и тут же поморщился от боли внизу. Он замер, прислушиваясь к собственному дыханию. Его окружало знакомое тепло. Он медленно приподнялся, осознав, что лежал на чьём-то обнажённом теле… и сам был без одежды. Щёки налились жаром, когда в памяти всплыло всё, что произошло. Воспоминания, от которых сердце снова сжалось.
Он не успел толком сесть, как сильная рука обвила его за талию и притянула обратно. По спине и бёдрам пробежал горячий след ладони, заставив его вздрогнуть.
— Кхун Яй! — тихо выдохнул Каэвта и легонько ударил того в грудь. В ответ послышался только смешок. Хотелось бы ударить посильнее за то, что был слишком счастлив.
— Что? — невинно спросил Пхра Най, не отводя взгляда.
— Ещё спрашиваешь! — сердито отозвался Каэвта, отталкиваясь, чтобы встать. Но стоило ему подняться, как покрывало соскользнуло с его талии, обнажив белую кожу с алыми отметинами. Он не успел прикрыться, Кхун Пхра Най тут же навалился сверху.
— Куда собрался? — прошептал он, прижимаясь к его виску.
— Домой... Уже поздно, — прошептал Каэвта, заметив, как взгляд Кхун Яя скользнул по его телу. Щёки залились краской.
— Поздно... Но недостаточно, чтобы тебя отпустить, — его голос стал хриплым. Их тела соприкоснулись вновь, и этого было достаточно, чтобы вспыхнуло желание, затопившее всё остальное.
Не сказав ни слова, Кхун Пхра Най вновь припал к его губам. Всё повторилось, как до рассвета, с той же жаждой, с той же неутолимой нежностью. И Каэвта, утомлённый, едва мог сопротивляться поцелуям, что скользили по его плечам, шее и щекам.
— Хватит… больно… — пробормотал он, и тот лишь рассмеялся, заключая его в объятия, будто хранил самое драгоценное.
Затем Пхра Най взял его руку и перевернул, вложив в ладонь что-то прохладное. Каэвта приоткрыл глаза.
— Что?.. — он посмотрел на ладонь и встретился взглядом с любимым.
— Это кольцо. Я хочу, чтобы ты его носил.
Каэвта не ответил сразу. Он поднял кольцо, чтобы разглядеть: внутри было выгравировано:
— Примешь ли ты его, любовь моя?
Он долго смотрел на того, кто был рядом. Грудь сдавило от внезапной волны чувств, и он едва заметно кивнул. Глаза заслезились, и прежде чем он успел что-либо сказать, Кхун Пхра Най уже взял его левую руку и надел кольцо на безымянный палец, после чего коснулся его губами.
— Клянусь, что моя любовь к тебе будет длиться вечно.
Каэвта поджал губы, пытаясь сдержать рыдание, но слёзы всё равно покатились по щекам. В ответ тот лишь крепче обнял его.
— А ты мне не наденешь кольцо? — спросил Кхун Пхра Най, протянув другую руку с таким же кольцом, только крупнее. Те же слова были выгравированы внутри. Каэвта дрожащей рукой надел кольцо на его палец и нежно поцеловал его, точно так же, как сделал он.
Их ладони, теперь с кольцами, сомкнулись, пальцы переплелись, и губы встретились в лёгком поцелуе — клятве, высеченной не только в металле, но и в сердцах.
Вечность...запечатленная глубоко в сердце…
Каэвта, лежащий в постели, только и мог, что смотреть на высокого мужчину, сидевшего напротив с широкой, довольной улыбкой. И именно эта улыбка вызывала у него раздражение и лёгкое негодование.
— С чего ты хихикаешь, Ри? — устало пробормотал он. Каждый раз, когда пытался пошевелиться, лицо искажалось от боли, всё тело ныло, а лоб пылал от жара. И виновником всего этого был как раз тот, кто сейчас сиял от счастья.
— Ни с чего, — покачал головой Кхун Пхра Най, но Каэв всё ещё строго смотрел на него. — Прости, — вздохнул тот и, чуть смутившись, добавил: — Просто из-за меня у моего дорогого теперь поднялся жар...
Глубокий, мягкий голос заставил Каэвту отвести взгляд, ему стало неловко. Он посмотрел на широкую спину того, кто сейчас готовил ему кашу с рыбой. В груди стало как-то тепло. Он опустил глаза и увидел кольцо на безымянном пальце своей левой руки. Сердце сразу же забилось быстрее.
— Хм? — молодой человек отставил чашу с кашей и обернулся. — О, ты покраснел. Всё в порядке? — он коснулся лба Каэвты ладонью, проверяя жар. Каэвта молча покачал головой и взял его руку в свою.
— Спасибо за то, что ты так сильно любишь Каэвту, — шепнул он и прижал его широкую ладонь к щеке, закрыв глаза и впитывая тепло.
— Я тоже тебе благодарен, Каэвта. Спасибо за то, что ты позволил мне тебя любить, — прошептал Кхун Пхра Най и, склонившись, мягко коснулся его губ в поцелуе, полном любви. Потом он взял его левую руку и поцеловал палец с кольцом. Улыбка расплылась на его лице. Каэвта тихо рассмеялся и, не теряя хода, тоже взял правую руку любимого, поцеловав его безымянный палец в ответ.
Господин Чао Пхрая сидел в тишине, глядя на своего старшего приёмного сына, что прямо и без страха смотрел ему в глаза. Он вздохнул. Ему было тяжело, он не знал, как передать волю наставника своей единственной дочери так, чтобы причинить ей как можно меньше боли. Он знал чувства своего приёмного сына... и знал чувства Софи.
— Кто дал тебе смелость отказаться от этой свадьбы?
— Если вы не подходите друг другу, не думай, что я позволю тебе так просто жениться на другой.
Молодой командир полиции замер. Нет, он, конечно, думал об этом. И именно потому боялся последствий.
— В любом случае я не женюсь на Софи, — сказал он наконец.
Отложить — не значит отказаться. Но эти слова уже подарили юноше облегчение. Он всё равно собирался и дальше отказываться. Или, может, Софи сама влюбится в кого-то другого. Тогда и думать будет не о чем.
Он спустился по лестнице с лёгким сердцем. Последние месяцы он почти каждый вечер ночевал в домике Каэвты. Иногда приносил туда работу, просил Сана подвозить бумаги и просто сидел рядом, глядя, как его любимый рисует или поёт.
А поздно вечером, когда Мэй Пхайом не было дома, он непременно находил способ остаться наедине, пока Каэвта не начинал тихо постанывать ему на ухо, пока не засыпал в его объятиях, полностью обессиленный.
Он сжал свою правую руку и коснулся кольца на безымянном пальце. Сердце разрывало от счастья. Он представлял, чем сейчас занят Каэвта, где он, скучал ли... и от этого становилось ещё радостнее.
Сан, выходивший из дома вместе с Номьям, только покачал головой, но при этом тоже улыбнулся вместе со своим господином.
Дождей почти не было. Белый дом только что достроили. Говорили, что удачный день для новоселья выпадет не раньше конца года. А для Кхун Пхра Ная это было слишком долго, особенно по сравнению с тем, как горело его сердце. Он хотел быть с Каэвтой каждый день, каждую минуту. Всего, что он имел сейчас, было недостаточно для той любви, что жгла его изнутри.
Он хотел делить с ним всё — радость, слёзы, улыбки, дыхание, сны. Хотел засыпать, обнимая его, и просыпаться, глядя в его лицо. Хотел, чтобы Каэвта каждый день шептал ему о любви под одной крышей.
Когда молодой господин пришёл к маленькому дому, его встретил Сан и тут же вручил письмо с предписанием. Лицо Кхун Пхра Ная помрачнело. С тех пор как он получил звание командира полицейской части, ему поручили курировать весь патрульный сектор. И теперь, похоже, предстояла длительная служебная поездка. С того самого дня, когда он впервые обнял Каэвту, он ни разу не покидал его больше чем на двое суток.
— Мэй Пхайом! — громко позвал Сан, заметив, что Каэвта сидит рядом с матерью. Он тут же бросился к ней и, сияя, вцепился в её руку.
— Ну и что ты снова затеял, баловник? — рассмеялась Пхайом и закашлялась. Её тело уже было измотано болезнью.
— Тётушка, вы не сводите меня на рынок? Говорят, там новая музыкальная труппа выступает! — Пхайом бросила взгляд на Кхун Пхра Ная и своего сына, сразу поняв, в чём дело, и кивнула, соглашаясь.
Он обнимал Каэвту снова и снова, пока тот окончательно не обессилел, уткнувшись в его грудь. Пхра Най не мог оторваться от своего сокровища. Ведь впереди были долгие дни разлуки, и он хотел впитать каждую крупицу тепла, храня это в себе до самой встречи. Он гладил обнажённую спину, не желая возбуждать, лишь прикасаясь с нежностью, как будто хотел держать его в объятиях вечно.
Длинные волосы, уже достающие до середины спины, казались особенно мягкими в сильных пальцах. Его Светлость прижимал пряди ко лбу, к щеке, затем поднял его подбородок, чтобы тот посмотрел ему в глаза.
Лицо Каэвты было нежным и зарумяненным, дыхание сбивчивым. Глаза — мягкие, влюблённые. Губы, пухлые и раскрасневшиеся, словно сами просили поцелуя. Он мог смотреть на них вечно.
Иногда такие одарённые люди бывают особенно ранимыми. Его любовь была сладкой, словно цветочный нектар. Сколько бы он ни говорил о ней, всё было недостаточно. Он любил Каэвту. Всей душой. Без остатка.
— Я люблю тебя, дорогой. Скажешь ли ты мне когда-нибудь, что чувствуешь то же самое? — прошептал он.
Сколько бы раз они ни сливались в объятиях, Каэвта ещё ни разу не произнёс этих слов.
— Ну же, — выдохнул он, опуская взгляд. Даже в моменты сильнейших чувств, когда он уже почти сдавался, Каэвта всегда уворачивался, затягивая его в поцелуй, лишь бы не проговориться.
— Разве это не доказательство? — пробормотал Каэвта, пряча горящие щёки, пока подбородок не уткнулся в грудь любимого.
— Я и так знаю. Но всё равно хочу услышать это от тебя, — тихо, почти умоляюще, сказал Кхун Пхра Най, прижавшись носом к щеке Каэвты.
— Когда ты вернёшься из этой поездки, я скажу. Обязательно скажу.
— Правда, Ри? — его лицо озарилось широкой улыбкой, а объятие стало крепче. Он уже почти смирился с тем, что никогда не услышит признания, и ему было достаточно просто держать Каэвту в своих руках. Даже без слов.
— Пообещай, что когда я вернусь, я услышу это от тебя, любимый, — прошептал он, вглядываясь в его лицо.
Каэвта кивнул и прижался к его груди, пряча свою смущённую улыбку.
— Обещаю. Когда ты вернёшься, я скажу тебе эти слова.
Хотел бы я быть птицей, взлететь и сесть на твоё дерево. Хотел бы быть пчелой, что кружит над твоим лотосом. Хотел бы быть божественным драконом, и в болезни быть тебе опорой. Хотел бы стать веткой в лесу, жить рядом с тобой. Хотел бы стать Пхраей Вичатхоном, чтобы славили и восхищались, чтобы мог я всегда смотреть на море, и в пещере с тобой жить в покое. Хотел бы я волшебством своим стать богом, лишь бы быть с тобой.
Поэма Нират Пхра Пратом, автор Сунтхон Пху
[п/п: «Нират» — традиционный жанр тайской поэзии, в котором автор выражает тоску и печаль из-за разлуки или далёкого пути. В «Нират Пхра Пратом» поэт описывает своё паломничество в знаменитую ступу Пхра Патхом Чеди, переплетая его с чувствами тоски, любви и привязанности к родным местам.]