Бесконечно | Глава 23
Войдя в аудиторию, Каэвта пошатнулся, когда кто-то внезапно схватил его за локоть. К счастью, человек, сделавший это, не проявлял никакой враждебности, даже наоборот, подхватил растерянного юношу, оберегая от падения, и прижал к своей груди.
— Вы?! — удивлённо воскликнул Каэвта. Но, узнав, кто это, тут же повысил голос: — Что вы творите?!
— Прости, не хотел пугать, — тихо ответил высокий молодой человек, отпуская его и взглянув в ясное лицо. — Почему ты так поступил вчера?
— Не понимаю, о чём вы, — отозвался Каэвта, хотя прекрасно знал, на что указывает собеседник. Он притворился, будто не понимает.
— Вчера ты просто сбежал и вернулся раньше. Как ты мог оставить меня наедине с мисс Софи?
— О, раз вы двое так хорошо ладите, я подумал, что не стоит мешать. Вот и ушёл, — с невозмутимым выражением лица ответил Каэвта.
— Я не хочу встречаться с мисс Софи.
— А я не хочу встречаться с вами, — перебил его юноша. Он смотрел на красивое лицо, так похожее на лицо Его Светлости. Но это сходство уже не вызывало желания смотреть на него снова.
— Ты же сказал, что дашь мне шанс, — с упрёком произнёс красивый преподаватель.
— Вы просто предложили сходить поесть и заехать в Ванг Бурапху. Про «шанс» речи не было, — спокойно ответил Каэвта.
Преподаватель остолбенел от этой «уловки». Он глубоко вздохнул и произнёс:
— Ты сам нарушил обещание, Каэвта.
С этими словами он развернулся и ушёл. Каэвта не сразу понял, что именно он имел в виду, а когда понял, фигура молодого учителя уже скрылась из виду. После этого случая Каэвте так и не удалось вновь пересечься с ним.
Он размышлял. Тот самый новый преподаватель пообещал, что не будет рисовать Белый дом, если Каэвта будет против, но взамен попросил, чтобы тот отправился с ним на ужин. И теперь, когда он ушёл, не дожидаясь, было непонятно, выполнит ли он свою часть сделки. Каэвта сам не знал, почему не хотел, чтобы кто-то рисовал Белый дом. Он не был собственником. Но ему не хотелось, чтобы именно этот учитель рисовал его.
Тот, чьё лицо было так похоже на лицо Кхун Пхра Ная. Словно они были отлиты по одному образцу. Но Каэвта знал, что это не он.
А дом их. Его и Кхун Пхра Ная. Только их двоих.
И этот кусочек мира ему хотелось сохранить.
Каэвта поднял взгляд на Белый дом, возвышавшийся в тени деревьев, и на его губах появилась широкая улыбка, когда он заметил фигуру на балконе.
— Ты сегодня рано, — раздался рядом знакомый глубокий голос.
Каэвта не вздрогнул, как в прошлый раз, потому что господин всегда появлялся слева от него.
— Сегодня занятия закончились пораньше, — ответил он, проходя под аркой, оплетённой плющом.
— Мать всё ещё не разрешает тебе приходить в Белый дом одному, — проговорил хозяин, полупрозрачная фигура которого села рядом.
— Я пришёл тайком, — ответил Каэвта и обернулся к нему. Его тело уже не было прозрачным, но прикоснуться к нему было всё так же трудно. Юноша медленно поднял руку, чтобы коснуться лица.
Глаза господина были по-прежнему прекрасны. И печальны. Но теперь он тепло улыбался.
Каэвта глядел на него и вспомнил книгу, которую недавно взял в библиотеке. Историю о Шакунтале.
Посмотри на её кожу, гладкую, как лепесток. Глаза её красивее глаз лани. Уста как молодой лист. Фигура чарует самих богов. Перед нею бледнеет жасмин. Эта женщина — оружие мира. Прекраснее цветка.
— Каэв… хочет… — пробормотал он, — …коснуться тебя.
— Хм? — господин приподнял бровь, сердце у него забилось быстрее. Прежде всего — оттого, как Каэвта назвал себя по имени. Как прежде…
— Он правда здесь! — воскликнул вдруг тот, резко обернулся и распахнул глаза от удивления.
— Вы! — Каэвта подскочил на ноги. И, не осознавая этого, встал перед господином, заслоняя его собой, когда молодой преподаватель начал приближаться.
— Я подумал, что ты мог быть здесь. А с кем ты разговаривал? — спросил Прем, весело глядя на странное поведение юноши.
— Эм… — Каэвта не ответил, всё ещё заслоняя тело за собой.
— Что ты прячешь? — спросил Прем, делая шаг ближе. Каэвта тоже отступил, заставляя его улыбнуться ещё шире. Преподаватель попытался заглянуть за его спину, но… — Я ничего не вижу, — сказал он.
— Э? — Каэвта растерянно опустил руки и оглянулся назад…
Кхун Яй всё ещё стоял на том же месте… в то время как нос Према чуть не касался его плеча. Новый учитель пытался рассмотреть, что именно Каэвта так отчаянно прячет. Но, кроме пустоты, ничего не увидел.
— Я ничего тут не вижу, — произнёс он громче.
Каэвта не ответил. Тонкие брови нахмурились, когда он вгляделся в картину перед собой. В груди сгустилось тяжёлое, болезненное чувство. Господин, стоящий неподвижно… и Прем, сбитый с толку… рядом, почти в одном и том же месте.
Почти не отличимы. Почти одинаковы.
Но это не одно и то же. Никогда не будет.
— Ты пришёл сюда один? — спросил Прем, наклоняя голову.
— Зачем вы вообще сюда пришли? — взвился Каэвта.
— Просто, — ответил тот, и в голосе прозвучала неуверенность.
Каэвта настороженно посмотрел на него. Взгляд стал колючим, не скрывая враждебности.
— На самом деле, — вздохнул учитель, сдаваясь, — я просто хотел взглянуть на этот дом. Вот и всё.
— Почему ты так защищаешь этот дом? — спросил Прем, тяжело выдохнув. Он вроде и хотел поддеть, но Каэвта явно не был в настроении для игры.
— Здесь ничего нет, — твёрдо сказал юноша.
— Что ты прячешь в Белом доме, Каэвта? Почему не хочешь, чтобы я его видел?
— Вы!.. — Каэвта вскрикнул и оглянулся через плечо.
— Здесь никого нет, — продолжил Прем, как ни в чём не бывало. — Тогда почему ты так охраняешь этот дом?
Он выпрямился и шагнул к Белому дому. Каэвта тут же кинулся за ним, встав перед ним с раскинутыми руками.
— В Белом доме нет ничего, что вы должны увидеть!
— Почему? Посмотри на него. Он весь белый… Узор резьбы, архитектура, всё это говорит, что строивший его человек очень его любил. Дом… прекрасен.
Он указал на чампаку у угла дома и на павильон с гирляндами у причала:
— Даже этот маленький домик чудесен, — добавил он, поворачиваясь к бальному залу, собираясь направиться туда.
Каэвта резко дёрнул его за руку, сжав запястье до боли:
— Эй! Это мой дом. Ты не имеешь права ходить тут, как будто он твой.
— Твой? Если ты так его оберегаешь, почему не живёшь здесь? Я слышал, ты остановился у Руди. Этот дом ведь не настолько стар, чтобы быть непригодным для жизни.
Он пристально вгляделся в лицо юноши, теперь побледневшее, с прищуренными глазами, которые упорно отказывались встречаться с его взглядом.
— Не хочешь говорить, не надо. Просто… оставь меня в покое, — пожал он плечами.
— Я не понимаю, почему ты не хочешь, чтобы я его нарисовал. Я же не собираюсь строить его копию. Я просто… хочу нарисовать этот дом, — искренне сказал он.
— А больше всего я хочу узнать тебя. Чем больше я тебя узнаю, как владельца этого дома, тем сильнее хочу запечатлеть его. И дом. И тебя.
Каэвта не ответил. Он стоял неподвижно, затем поднял глаза к балкону второго этажа. Там промелькнула призрачная фигура. Пара грустных глаз посмотрела на него… и исчезла. Исчезла, оставив после себя лишь лёгкий ветерок с ароматом цветов чампаки.
— Каэв знает, что ты рядом, — прошептал он, глядя в темноту за окном, ни на чём не фокусируясь. Он вслушивался в воздух, в едва уловимые шаги за спиной.
— Почему ты злишься на меня? — донёсся тяжёлый, низкий голос позади.
— Меня злит то, что Кхун Яй думает так, — тихо пробормотал Каэвта.
— Скажешь ли ты, Кхун Яй, что у тебя на уме? — его руки были скрещены на груди, голос напряжён.
Ответа не последовало. Только вздох.
— Чего ты боишься? — Каэвта обернулся. Позади стоял он — полупрозрачный, с печальной тенью на лице.
— Бояться должен ты, — прошептал господин. — Он выглядит точно как я.
— Он — не Кхун Яй! — резко выкрикнул Каэвта. — Кхун Яй… разве ты не веришь Каэву?
Его голос дрожал, но взгляд оставался уверенным.
— Прости, дорогой. Не злись. Ты ведь знаешь… я не существую, — слабо улыбнулся Кхун Пхра Най.
— Но ты здесь! — воскликнул Каэвта, пытаясь схватить пустой воздух перед собой. Господин наблюдал за ним, глаза наполнились печалью, но он всё равно улыбался.
Он раньше мог прикасаться к нему. Обнимать. Это было не так давно.
Он никогда не знал, что может.
Господин расправил руки и обнял его, словно бы на прощание.
— Он — не ты, — прошептал Каэвта, — так что мне всё равно, существует он или нет.
Пусть это и было, как обнимать пустоту.
Но он хотел, чтобы Кхун Яй знал, что Каэвта тоже хочет его обнять.
— Я люблю тебя, мой дорогой… очень люблю.
Красивые глаза наполнились слезами. Что он сделает, когда придёт тот самый день? Будет ли упрямо оставаться здесь, неспособный прикоснуться к тому, кого любит? Или исчезнет, как и должен?
Прем поднёс руку к подбородку, тонкие пальцы крутили карандаш, щёлкали им о край стола, пока тот не выпал. Он глубоко вздохнул и снова вспомнил события прошлой ночи в Белом доме.
Он пошёл туда один не для того, чтобы зайти внутрь, а просто чтобы посмотреть. Но, увидев знакомую спину, скрывшуюся в проёме, бессознательно пошёл за ней.
Он увидел Каэвту, стоящего у дома и глядящего на него. И он улыбался. Эти алые губы приоткрывались, он не расслышал слов, но пошёл за ним до самого увитого плющом павильона.
Каэвта присел. Его лицо было ясным, но на щеках появился лёгкий румянец. Это было красиво. Особенно губы, которые приоткрывались, когда он что-то говорил.
Он слышал эти слова, но… с кем Каэвта разговаривал? В его голосе была тоска, жажда прикосновения. Но рядом никого не было.
Когда он произнёс это, Каэвта поднял глаза. Да… посмотрел на него. Но как будто не на него. Взгляд прошёл мимо. И тут в этих прекрасных глазах появилась грусть.
И прежде чем уйти, он сказал Каэвте, что хочет нарисовать Белый дом. Хочет узнать его. Он действительно хотел нарисовать. Каэвта тогда поднял взгляд к балкону второго этажа… И он тоже посмотрел туда. Но видел лишь пустоту.
Очаровательное лицо Каэвты потемнело.
Значит, что-то в этом доме есть. Почему же Каэвта не живёт там, если так оберегает его? Почему сегодня он был таким странным?
Шорох карандаша заставил того, кто вошёл, остановиться на пороге. Он с интересом прислушался. Подошёл ближе, медленно прижался к стене и осторожно заглянул внутрь.
То, что он хотел увидеть, предстало перед ним.
— Кхун Яй! — воскликнул Каэвта, выронив карандаш. Он резко развернулся, пытаясь прикрыть рисунок собой, но было уже поздно: высокий юноша ловко перехватил планшет и поднял его к свету.
— Только скажи, это я или нет? — он приподнял рисунок повыше, когда Каэвта попытался его отобрать. Убедившись, что попытка тщетна, он насупился, скрестил руки и сердито уставился на него.
— Тогда почему у этого человека моё лицо?
— Совсем не похоже, господин! — вздохнул Каэвта, демонстративно скрестив руки, отвернувшись.
— Значит, художник у нас так себе?
— Никто не говорил, что я рисовал тебя! Ой!.. — он осёкся, осознав, что проговорился.
Высокий парень расплылся в широкой улыбке. Каэвта, нахмурившись, отвёл глаза и сердито отошёл.
— Я не злюсь! — обиженно отозвался он.
Тот всё ещё не сдавался. Подошёл ближе, глядя на него с лёгкой улыбкой.
— Тогда почему твои алые губы так надулись? Почему щёки покраснели? И... почему твои прекрасные глаза не смотрят на меня?
Последние слова прозвучали с такой грустью, что Каэвта невольно остановился. Затем резко обернулся.
— И не издавай этот печальный звук. Каэв это не любит, — юноша поднял глаза и подошёл ближе. Маленькой ладонью коснулся губ мужчины. — Не делай так больше, хорошо?
Это было не просто замечание. Это была просьба, полная нежности.
Тот улыбнулся и приложил свою ладонь к тонким пальцам юноши, бережно прижав их к губам.
— Больше не буду, — пообещал он, наклоняясь и едва касаясь его носа своим. В этом прикосновении было всё — любовь, нежность, обещание.
— Уф… кто-нибудь увидит, — слабо пробормотал Каэвта. Щёки залились румянцем, но оттолкнуть он не смог.
— Неважно. Я хочу, чтобы все знали, как сильно я тебя люблю, — ответил Кхун Пхра Най, улыбаясь от всей души.
— Это нехорошо, господин, — упрямо проговорил юноша. — Нехорошо вот так говорить другим. Для тебя это будет только потеря, Пи, — в конце фразы его мягкий голос прозвучал почти как шёпот, адресованный только одному слушателю.
Сердце Кхун Пхра Ная болезненно сжалось в груди. Он вздохнул и отступил на шаг.
— Ладно, не будем об этом. Ты сегодня свободен? — спросил он, беря Каэвту под руку. Юноша кивнул, позволяя увести себя обратно в дом, оставив недорисованный эскиз лежать на полу.
— Тогда скажи Мэй Пхайом, что сегодня вернёшься поздно.
Господин достал шляпу, купленную в Аюттхае, и аккуратно надел её на голову Каэвты.
— Секрет, — с улыбкой ответил тот, не поясняя.
Высокий юноша повёл Каэвту к лодке. По пути он болтал без умолку, забрасывая вопросами и историями, пока Каэвте не расхотелось спрашивать, куда они плывут. Господин так и не сказал. Только когда они прибыли на место, он протянул руку, чтобы помочь ему сойти на берег.
Перед ними стоял недостроенный деревянный дом. Вокруг сновали рабочие, стучали молотки, слышались обрывки приказов. Но уже сейчас было понятно, когда строительство закончится, дом будет по-настоящему прекрасным. Каэвта поднял взгляд, а потом повернулся к спутнику:
— Угадай, — с улыбкой предложил тот.
— Наш дом, — с серьёзным выражением лица повторил он. Его игривая улыбка исчезла, уступив место прямому, искреннему взгляду. — Я попросил мастера спроектировать дом. Он будет белым. Рядом расположится маленький домик, чтобы ты мог рисовать. Я построю беседку у воды, ты сможешь сидеть там днём, и воздух будет наполнен цветочным ароматом. Будет и белая терраса, где Мэй Пхайом сможет отдыхать, когда не танцует... Я посажу сад, цветы, чтобы Номьям могла плести гирлянды...
Он говорил и показывал рукой в разные стороны, делясь каждым уголком будущего для него.
— С какого момента?.. — Каэвта следил за жестами, а потом перевёл взгляд на лицо, озарённое искренней радостью.
— С того дня, как я понял, что люблю тебя, Каэвта.
— И ты тогда думал, что Каэв тоже тебя полюбит? — тихо спросил он. Ком в горле не давал дышать, но он не смотрел на дом, только на того, кто держал его за руку.
— Нет... я никогда на это не надеялся, — голос дрогнул.
— Но ты всё равно строишь этот дом?
— Я хочу построить его для тебя, Каэвта. Чтобы ты был рядом. Если не хочешь, чтобы кто-то знал, я прикажу обнести дом забором. Если ты захочешь снова танцевать, я построю тебе отдельный зал… хоть и не знаю, захочешь ли ты когда-нибудь остаться со мной.
— А если Каэв не захочет сюда приходить?
— Тогда я закрою этот дом, — сказал он, и в этот миг казался целиком отданным этой мечте. Он не знал, станет ли она реальностью. Не знал, полюбит ли его этот маленький человек в ответ. Но всё равно хотел сделать это для него.
— Кхун Яй... — ладонь мягко коснулась его лица. Каэвта улыбнулся, но с трудом сдерживал слёзы. Господин дарил ему всё, не зная, ответит ли он ему тем же.
А что с его собственным сердцем?
Обладатель грустных глаз улыбнулся и склонился, чтобы поцеловать его в гладкий лоб. Затем отстранился и прошептал:
— Этот дом не будет закрыт, — прозвучал ответ.
Господин притянул его к себе, и был обнят в ответ с такой же любовью.
— Я люблю тебя, Каэвта. Я очень тебя люблю.
Прохладные зимние ветра ушли, уступив место летнему зною и палящему солнцу, от которого пот струился по телу. Каэвта, на которого падала чья-то тень, поднял голову и слегка улыбнулся, глядя на высокого человека перед собой.
— Что ты делаешь? — прозвучал хрипловатый голос. Юноша отложил свою работу и поднялся, чтобы поприветствовать гостя. Пхайом, заметив, кто пришёл, тоже поднялась, чтобы подать кувшин с жасминовой дождевой водой.
— Чиню костюм, в котором сегодня буду танцевать, — ответил Каэвта. Оставив шитьё, он подошёл ближе.
— Ах, в этот Сонгкран Его Величество, кажется, планирует большое мероприятие. Отдел тайской музыки, скорее всего, будет весь в хлопотах, — сказал высокий молодой человек, принимая кувшин и делая несколько глотков, после чего передал его Сану, чтобы тот тоже утолил жажду.
— А как твоя работа, Кхун Яй? Сейчас, кажется, идут переводы и смены званий. Разве ты не занят этим? — проговорил Каэвта в шутку, поставив сладости на стол рядом с гостем.
— Немного занят, — ответил Кхун Пхра Най, протянув руку и взяв влажное полотенце, чтобы освежить лицо. Сан, сидевший позади, едва сдерживал широкую улыбку, наблюдая за сценой перед собой: разговор, поддразнивания, мелкие заботы Кхун Пхра Ная и Кхун Каэва. Всё выглядело настолько естественно. Как будто именно так и должно быть.
Им не нужен был повод быть рядом.
Отдел тайской музыки был так занят подготовкой, что Кхун Пхра Най подолгу не мог увидеть своего любимого. Он приходил в дом, надеясь застать Каэвту, но их встречи стали редкими. Каждый раз, когда он навещал дом Луанг Санаэ, не успевал сказать и пары слов. Чем ближе был день представления, тем сильнее росла загруженность и раздражение.
На этот раз Его Величество захотел постановку «Хон» по Рамакиену, собственной адаптации. И Каэвта, похоже, получил одну из главных ролей. Ему даже приходилось есть и ночевать в здании Отдела музыки.
— Почему Каэвта играет в Хон? — наконец не выдержал Кхун Пхра Най, отставив кувшин и нахмурившись.
— Эй, разве ты не знал, что я усыновил Каэва, когда умер его отец? Я с детства отдал его учиться Хону. В тот день, когда ты видел, как он танцевал Чуи Чай на церемонии посвящения чиновников, это потому что я позвал его обратно, — ответил Луанг Санаэ с лёгкой улыбкой, наблюдая за его лицом.
— А почему я его раньше не видел?
— Потому что твой отец никогда не интересовался Хоном, разве нет? Каждый раз, когда была постановка, он придумывал повод уйти раньше, — эти поддразнивания заставили юношу покраснеть. Слова Луанг Санаэ дали ему понять, что у него было множество шансов встретить Каэвту раньше, но он всегда их упускал.
После разговора с Луанг Санаэ он принял решение. Теперь он будет есть и ночевать в доме Каэвты. Он принесёт туда свою работу, будет работать допоздна и вставать с первыми лучами солнца, чтобы забрать любимого с репетиций Хона. Хотя бы видеть его перед сном. Разговоров было мало. Только лёгкий поцелуй в щёку. Объятия. Они засыпали, уставшие после тяжёлого дня.
И всё же сейчас, наблюдая, как Каэвта собирается в дорогу, он не мог не выразить беспокойства.
Кхун Пхра Най оторвался от книги и посмотрел на юношу, собирающего одежду и вещи.
— Ты сегодня снова на репетицию? — спросил он, голос его звучал глухо, почти с раздражением.
— Да. А ты, Кхун Яй, тоже поедешь? — спросил Каэвта с мягкой улыбкой, в глазах его светилась радость, которую он не смог скрыть при этом приглашении.
— В этот раз ты правда разрешишь мне пойти с тобой? — уточнил он. В прошлый раз Каэвта, то ли от стеснения, то ли по другой причине, строго запретил ему идти. Тем более, Отдел Хона находился не в доме Луанг Санаэ. Там не все знали Кхун Пхра Ная.
— Кто сказал, что Каэв тебе не разрешит, Кхун Яй? Если тебя увидят...
— Когда вернусь, я станцую для тебя то, что репетировал. Посмотришь и скажешь, как получилось, — с улыбкой проговорил Каэвта, подсаживаясь рядом и с лаской склоняя голову к широкому плечу. Тот, у кого были сладкие и печальные глаза, нахмурился и мягко ущипнул его за щёку.
— Вот опять… ластишься. А если я не сдержусь, кто тогда пострадает?
— Я не пострадаю, — прошептал Каэвта. — Я знаю, Кхун Яй ничего мне не сделает.
— Кто осмелится тебе перечить, если ты ставишь меня в такое положение? — он плотно сжал губы, когда взгляд полных любви глаз встретился с его собственным.
— Кхун Яй, дождись меня. Я скоро вернусь, — мягкая ладонь коснулась его руки, и он, обхватив тонкие пальцы, прижал их к губам.
— Я буду ждать. Если не увижу твоего лица перед сном, я, наверное, не смогу уснуть. Так что я подожду, — с тёплой улыбкой прошептал он, с лёгким сердцем отпуская Каэвту на репетицию.
Когда настал день представления, Кхун Пхра Най тоже был занят до тех пор, пока наконец не вырвался на передышку. Он сразу отправился к шатру, где выступал отдел тайской музыки, туда, где был тот, по кому он скучал. Но сколько бы он ни искал, любимого нигде не было.
— Кхун Яй, вам лучше пройти и сесть, — заметил Сан, обеспокоенно глядя на господина, который, похоже, не находил себе места без Каэвты. — Иначе, когда прибудет Его Величество, вы опоздаете, и это будет неуважением.
— …хотите увидеть Кхун Каэва, — перебил юноша, не дав тому договорить. — Когда начнётся представление, вы его увидите.
— Старшие уже расселись, а вы всё медлите, — Сан сделал строгое лицо.
Видя, что места действительно начинают заполняться, Кхун Пхра Най нехотя кивнул и пошёл за ним.
— Королевский Хон, кажется, будет интересным, — попытался завести разговор Сан. Но, не получив ни звука в ответ, лишь тяжело вздохнул. Вводная музыка уже заиграла, зазвучали инструменты, но Кхун Пхра Най словно был глух ко всему. Взгляд пустой, отрешённый.
— Ну и ну… Кхун Пхра Най совсем пал духом, и всё потому, что не видит Кхун Каэва…
Королевский Хон — современная форма классического тайского представления, сочетающая традиции танца Хон и придворного Лакон Най. Добавлены вокальные партии, живой аккомпанемент, диалоги, оформление сцены с троном и даже кресла для актёров — всё это делает постановку особенной, формальной и насыщенной.
И прежде чем Сан успел додумать это до конца, его рот распахнулся в изумлении. Он увидел, как Кхун Пхра Най смотрит на сцену… и наконец понял, кого именно он ждал.
На сцену вышел тот, по кому молодой господин так тосковал — прекрасный юноша в образе Нанг Сиды, воплощённой Бенджакаи.
Это была сцена, в которой демон Тосакан заблуждается, приняв Бенджакаи, принявшую облик Нанг Сиды, за саму Сиду, и пытается её соблазнить. Движения демона вызывают смех у публики… но только не у Кхун Пхра Ная.
Его взгляд был прикован только к одному человеку.
На сцене стоял Каэвта, переодетый в королевскую красавицу, и это зрелище было почти невыносимо. Он был великолепен. Яркий, утончённый, с лёгкой улыбкой на нежных губах. Маленькое тело облачено в сверкающий наряд: рубашка с коротким рукавом, сверху прозрачная ткань с бисером, спадающая до щиколоток, украшения на руках, груди, талии и голове. На голове — венец с цветами и подвесками, кольца, браслеты, украшения на лодыжках, волосы аккуратно убраны.
Он сиял, как настоящая Нанг Сида.
Эта невозможная, магическая красота,
разрывала сердца.
Чуи Чай, Ты словно воплощение изящества и обмана. Когда Пхра Рам увидел её впервые, он сказал: «Как же она прекрасна!»
Даже спящий будет видеть её во сне, а проснувшись, думать о ней снова. Её красота словно стрела в сердце. О, прекрасная мать Шри!
Куда бы ты ни пошла, движения твои изящны и грациозны, словно у небесной кинари. Ты заставишь сердце Пхра Рама сбиться с ритма.
Твоё лицо будет преследовать мысли, твоё присутствие — пронзать до самой сути.
О, Шри Ракса, ты словно небесная дева, принявшая земной облик, а Тосапхан, глядя на тебя, теряет рассудок. Какая талия, какая грация! Ты двигаешься с изяществом, словно танцуя на алтаре.
Ты — его Шри Сида, его сердце давно принадлежит тебе.
Так же, как в тот самый первый раз, когда он увидел его лицо, сердце Кхун Пхра Ная было мгновенно украдено. И теперь всё повторилось. Стоило этим красивым глазам взглянуть на него, как его сердце едва не остановилось. А когда губы цвета алой канны изогнулись в улыбке, он и вовсе перестал дышать.
Стройное тело в наряде Нанг Сиды плавно двигалось по сцене, уклоняясь от приближений Тосаканта, но тот, кто наблюдал из зала, уже не мог совладать со своими чувствами. Кхун Пхра Най застенчиво улыбнулся, когда встретился взглядом с ним и понял, что его выражение всё выдало. Улыбка Нанг Сиды едва заметно дрогнула, будто сдерживая смешок, и лишь затем он вновь вошёл в образ.
Его облик напоминал Тосаканта, влюблённого в Нанг Сиду. Если бы кто-то сказал, что он влюбился лишь в красоту этого юноши, он бы, возможно, и согласился... когда-то. Но чем больше он узнавал Каэвту, тем яснее понимал, что любит не только его лицо, а любит всего Каэвту, его душу, сердце, дыхание.
Когда представление Королевского Хона подошло к концу, юноша тайком пробрался к гримёрным, где актёры уже начали переодеваться. Завидев знакомую фигуру, он вскочил и тут же схватил того, кто проходил мимо, уже сменив костюм.
— Эй! Отпусти меня! — испуганно воскликнул тот, пытаясь вырваться.
— Тсс... Это я, — прошептал знакомый голос, и лицо Каэвты дрогнуло.
— Кхун Яй... — тихо выдохнул он.
— Я так скучал по тебе, Каэвта, — сказал тот и, не дав ему опомниться, увёл за ствол большого дерева. Сильные руки прижали юное тело к шершавой коре. Он смотрел на чистое лицо без грима и краски, и всё равно оно было ослепительно красиво. Сердце его грохотало в груди.
— Что ты... всего пару дней... — начал было Каэвта, но не успел договорить, тёплые губы накрыли его собственные, и язык горячо ворвался внутрь, не давая ответить. Он отпрянул, не привыкший к такому, но крупная ладонь обхватила его затылок, заставляя поднять лицо и принять этот поцелуй. Языки соприкоснулись, и он, смутившись, ответил.
— М-м... — сорвался низкий стон, когда он почувствовал взаимность. Вторая рука скользнула к его щеке, нежно погладив. Вьющиеся чёрные волосы Каэвты сбились вперёд под тяжестью руки. Мягкий, свежий, тонкий запах его кожи кружил голову. Аромат был слаще любых цветов, слаще душистых порошков, о которых поэты слагали стихи.
Каэвта сжал ткань на груди Кхун Пхра Ная, будто ему не хватало воздуха. Тот медленно оторвался, но не отдалился, не отпустил. Взгляд задержался на припухших губах, покрасневших от поцелуев, и в нём мелькнула вина. Но Каэвта лишь едва заметно улыбнулся.
— Прости. Я скучал слишком сильно, — выдохнул он с хрипотцой. Каэвта хотел было упрекнуть его, но всё, что смог, только хмуро взглянуть.
— Нас могут увидеть, — тихо шепнул он, ударив его по плечу.
— Никто не увидит, — усмехнулся тот. — Темно же. И я просто... очень скучал по тебе, Каэвта.
— Мы скоро вернёмся домой, — пробормотал тот, делая слабую попытку высвободиться. Но другой лишь крепче его обнял.
— Нет, — буркнул он, пряча лицо.
— Ох, ну вот. Теперь моё сердце разбито, — простонал господин, бережно приподнимая его подбородок, чтобы поймать взгляд. — Раз уж ты не хочешь сказать... я сам это прочту с твоих губ.
И он вновь склонился к нему. Их губы сомкнулись, на этот раз мягко, медленно, с лаской. Поцелуй был не страстным, а нежным, будто не хотел ранить. Когда Каэвта решился прикоснуться к нему своим языком, Кхун Пхра Най почти задохнулся.
Тело Каэвты обмякло и прижалось к нему. Тогда он сел у подножия дерева и усадил его к себе на колени. Отстранился лишь на миг, чтобы вновь склонившись, подарить ему новый поцелуй.
И ещё один. И ещё. До тех пор, пока мягкие губы Каэвты не припухли, а глаза не заблестели.
Кхун Пхра Най провёл рукой по его чёрным, как смоль, волосам, и подумал, что в этот момент ему не нужно было ничего больше.
Он поднял руку, чтобы заправить выбившуюся прядь за ухо, и ласково провёл пальцами по румяной щеке. Каэвта чуть склонился в сторону, будто прося о близости, и сердце того, кто смотрел, затрепетало. Кхун Пхра Най медленно склонился, прикасаясь кончиком носа к его лбу, целовал тонкие брови, уголки глаз, переносицу.
Пальцы всё так же гладили его щёку и вновь возвращались к алым губам, в поцелуе, полном нежности и тоски. Их языки сплелись и не хотели отпускать друг друга долго, слишком долго...
Глухой, тревожный зов донёсся словно издалека, затух, и мир вновь погрузился во тьму... Мужчина, державший на руках лежащее в постели тело, замер. Каэвта сжимал в руке рисунок. Руди попыталась аккуратно вынуть бумагу, но это оказалось бесполезно. Брат и сестра переглянулись и приняли решение ничего не трогать. Так они и понесли безжизненное тело Каэвты, не разжимая его руки.
Днём они забрали Чанпхен, возвращавшуюся от подношения еды монахам. Когда монах читал молитву, он вдруг повернулся к ним и с тревогой в голосе сказал:
— Возвращайтесь домой немедленно. Зовите своего сына. Зовите сердцем. Не дайте ему уйти.
Они тогда ничего не поняли. Но, едва переступив порог дома, оба подумали об одном и том же. Увидев, что Каэвта лежит на кровати, не двигаясь, Чанпхен едва не потеряла сознание. Его лицо было белым, будто из воска, тело ледяным, а дыхание едва уловимым. Он крепко прижимал к груди портрет.
Мужчина сжал кулаки. Боль в груди была нестерпимой. Он разрядил её ударом в стену. Руди нахмурилась, обмахивая мать, которая рухнула в обморок. С трудом ей удалось вытащить рисунок из руки Каэвты. Неужели он даже без сознания любил так сильно?
— Что ты с ним сделал?! Выходи! Я знаю, ты где-то рядом! — воскликнул Сале в пустоту.
Ответа не последовало, только едва уловимое холодное дуновение.
— Ты хочешь, чтобы он умер? Чтобы ушёл за тобой? — ветер стал сильнее, словно злился. Мужчина резко повернулся к кровати. Там — смутная фигура.
— Нет, — донёсся печальный голос. Он звучал глухо, как будто из другой реальности, а очертания фигуры начали исчезать.
— Что ты сказал? — Сале нахмурился. Руди тоже обернулась, но ничего не увидела.
— Ты его видишь? — спросила она.
— Нет? — тот замер. — Он исчезает... но был здесь. И плакал.
— Кхун Пхра Най был здесь. Он плакал.
Сале смотрел в пустоту, с уверенностью, что тот всё ещё рядом. Он не знал почему, но больше не мог говорить с ним, не мог коснуться, хотя совсем недавно они могли быть рядом.
— И почему Каэв в таком состоянии?
— Я не слышал отчётливо, но, кажется, Кхун Пхра Най прошептал «Софи».
— Тётя Софи?.. — Руди нахмурилась. — При чём тут она?
— Я спрошу врача ещё раз. И чтобы он проверил маму тоже.
Руди кивнула, но осталась у кровати.
Дверь в палату открылась. Вошёл высокий мужчина. Он подошёл к постели, нахмурился, и осторожно коснулся холодной щеки Каэвты.
— Что с тобой, Каэвта? — с беспокойством прошептал новый преподаватель по рисованию. Он наблюдал за безмятежным лицом юноши, и это тревожило ещё больше.
С тех пор как они расстались у Белого дома, он не мог выбросить из головы его взгляд. Он попытался отвлечься на работу, но не смог. Поэтому и поехал в галерею брата Руди, хотел разузнать хоть что-то о том доме. И вдруг увидел, как Каэвту везут в больницу без сознания.
— Это из-за того дома?.. — пробормотал он, и его взгляд упал на портрет.
Он замер. На рисунке — лицо, как две капли воды похожее на его собственное.
Он подошёл ближе и поднял лист. Форма лица, нос, губы — почти как у него. Но это был не он. Те глаза… слишком печальные. Это был не он. Это был кто-то, кого Каэвта, возможно, любил.
И тогда в памяти всплыл тот самый день, когда они впервые встретились в университете. Каэвта посмотрел на него с удивлением и восторгом. И назвал…