Индивидуальный проект | Глава 45: Один бармен и два бойфренда
— А правда, что люди рассказывают свои беды барменам, или это только в фильмах так бывает? — спросила Гермиона, моргая на неожиданно пустой стакан перед собой. — Ещё один, пожалуйста.
Бармен оказался здоровяком, широкоплечим и бородатым, всего лет на пять-семь старше её. Он чем-то напоминал Гермионе молодого Хагрида. Конечно, тот никогда бы не узнал, кто такой Хагрид. Она сидела в магловском пабе, в нескольких кварталах от Гриммо. Пришлось немного побродить, так как одни заведения уже собирались закрываться, в других было слишком шумно и людно.
В конце концов, она оказалась в тёмном, но не мрачном баре, без суеты и с неплохими напитками. Два коктейля уже позади.
Бармен поставил перед ней третий и ответил:
— Правда. И к тому же завсегдатаи уже начинают расходиться, так что если захочешь поговорить, у меня есть время тебя послушать.
Гермиона моргнула и огляделась. Народу действительно стало меньше.
— Ещё ведь не «последний заказ»? — уточнила она.
— Нет, примерно через час. Так что ещё пара стаканов точно, — сказал он.
Она сделала глоток и добавила:
— Какой бы вкусный ни был этот коктейль, наверное, стоит взять что-то покрепче.
— Я не особенно опытная в этих делах. Налей то, что сам любишь, — чуть смущённо попросила она.
Он снова кивнул и выбрал бутылку янтарного напитка, налив ей пару пальцев в низкий стакан. Поставил рядом и спросил:
— Так-то ты не любишь пить, но явно хочешь напиться сегодня. Всё в порядке?
— Да, всё нормально, — вздохнула Гермиона, язык уже был развязан вином за ужином, огневиски в Гриммо и теперь третьим коктейлем вперемешку с этим... бурбоном? — Просто не хочется возвращаться в пустой дом.
Она не то чтобы специально хотела напиться. Просто хотелось притупить углы и заглушить тени, чтобы, закрыв глаза, не мучиться мыслями о родителях или о том, что у всех есть куда пойти и с кем быть, кроме неё.
— Призраки прошлых Рождеств? — спросил бармен, протирая стойку рядом.
Она сделала ещё глоток и кивнула.
— Наверное, да. Просто я слишком хорошо умею быть одна и одновременно совсем не умею. Парадоксально, правда?
— В этом есть смысл, — с мягкой улыбкой сказал он. — Но, слушай, у тебя же наверняка есть, кому позвонить? Если не хочешь быть одна, может, не стоит?
— На ближайший час, — легко улыбнулся он.
Гермиона кивнула. В принципе, и это было неплохо.
— Джеремайя. Но все зовут меня Буллфрог, — ответил он.
— О, я знаю эту песню. «Джеремайя был Буллфрогом, и моим хорошим другом. Я никогда не понимал ни слова из того, что он говорил, но всегда помогал ему пить его вино..».
— Мне больше нравится следующая часть, — ответил тот. Гермиона лишь пропела строки напевом, он выдал их во весь голос: — «Радость миру, всем мальчишкам и девчонкам. Радость рыбам в синем глубоком море. Радость тебе и мне.»
— Что ж, Буллфрог, приятно познакомиться. Я Гермиона.
— Взаимно, — сказал он, и в его голосе было приятное новшество, полное отсутствие узнавания. — Девушка с таким именем, пьющая одна в воскресенье вечером… У тебя точно есть история.
— О да. Но она длинная и грустная. Если честно, я лучше выпью, чем расскажу, — призналась Гермиона. — Ты вообще можешь выпить со мной?
Бармен усмехнулся, поставил рядом ещё один стакан, налил себе того же янтарного напитка и подлил ей.
— Могу делать всё, что хочу. Это моё заведение. За встречу, Гермиона.
Они чокнулись и выпили, после чего он отошёл к другому клиенту. Гермиона наблюдала за обменом денег и вдруг ощутила неприятное чувство в животе.
Она ясно помнила, что оставила кошелёк с картами на комоде после шопинга. А магловские деньги у неё закончились. Она собиралась снять наличные завтра, когда пойдёт покупать зубную пасту.
Глупо, но она всё ещё была слишком привязана к мятному вкусу бренда, которым пользовались её родители, чтобы перейти на зелья, пусть даже они и эффективнее.
А это означало, что у неё в сумочке лишь несколько галеонов, а ими здесь не заплатишь. Она осушила бокал и жестом показала бармену, что скоро вернётся. Он кивнул, и Гермиона пошла в туалет, обдумывая варианты.
Сбежать, не заплатив, было технически возможно, но для неё неприемлемо, если только это не крайняя необходимость. Да, им приходилось воровать в год скитаний, но она так и не примирилась с этим. К тому же Буллфрог был с ней добр, и обманывать его не хотелось.
Но домой аппарировать за деньгами в её состоянии было невозможно. Значит, кто-то должен был прийти за ней. Гарри, конечно, пришёл бы, если бы она попросила, но скорее всего он сейчас был с Джинни и даже не носил на себе зачарованный медальон. Она могла бы отправить ему патронуса, но тогда рисковала привлечь внимание всей семьи Уизли, или даже маглов в пабе. С Роном тем более. Помог бы, конечно, но просить она не собиралась.
Оставались Драко и Тео. Именно их она и хотела видеть больше всего. Но будут ли они её осуждать за то, что она пошла одна, напилась и только потом вспомнила, что нечем платить?
— Чёрт, — выдохнула Гермиона и поднесла кольцо к губам, легко его поцеловав.
Ждать пришлось всего мгновение, кольцо потеплело, и в голове прозвучал знакомый голос:
Она закрыла глаза и привалилась к стене, чувствуя облегчение куда сильнее, чем ожидала.
— Привет, — сказала Гермиона, но не знала, как продолжить.
— Всё в порядке? Судя по звуку, вокруг шумно. Ты всё ещё у Уизли? — спросил он.
Она услышала беспокойство в его голосе и осторожно ответила:
— Нет, нет. Я ушла оттуда несколько часов назад. Потом отправилась на Гриммо. Но там было пусто, а орать на Вальбургу быстро надоело. Так что я пошла в паб. Поэтому и шумно.
Глаза её опустились вниз, и ещё одна неожиданная эмоция хлынула наружу. Грусть, которую алкоголь пока что сдерживал, была совсем рядом, под поверхностью.
— Да. Ну… не совсем. Тут есть очень добрый бармен, только вот…
Она запнулась и прикусила губу.
— Только вот что? — подбодрил он, звуча ещё тревожнее.
— Только у меня нет с собой магловских денег, и я не могу… не могу в таком состоянии аппарировать домой, чтобы их взять. Я не подумала… я не хотела… Я же всегда должна быть готова!
Последние слова сорвались в торопливом потоке, и Гермиона закрыла ладонью рот, чтобы заглушить жалобный всхлип, который готов был вырваться. Она ненавидела быть неподготовленной. Ненавидела быть одной. Ненавидела всё в этот вечер, и удерживать под контролем эмоции становилось всё труднее с каждым бокалом.
— Всё в порядке. Где ты? Мы за тобой придём.
— Я вас разбудила? Не знаю, правильно ли, что я так вас вызвала. Я не должна была… Я же не должна быть…
— Мы не спали. И, конечно, это правильно, — сказал Драко.
И тут через кольцо раздался голос Тео, и Гермиона даже представила, как он склоняется ближе к ладони Драко, чтобы тоже сказать:
Она слабо, сквозь слёзы, улыбнулась:
— Спасибо. Эм… Я в магловском баре «The Sail and Anchor». Это в Ислингтоне. Но я не знаю, где тут ближайшая точка для аппарации.
— Мы найдём. Ты там пока в порядке?
— Да. Тут ещё целый час до закрытия. Вы успеете к этому времени?
— Успеем. А пока скажи своему доброму бармену, чтобы налил тебе стакан воды.
Гермиона выдохнула, чувствуя, как узел тревоги в груди чуть ослаб.
Повисла короткая тишина, и потом он сказал:
— Будь умницей, Грейнджер. Не влипай ни во что, пока мы не придём.
— Не влипну. Скоро увидимся, — благодарно прошептала она.
И после этого, уже почти так же тихо, но с оттенком настойчивости, прозвучало:
— Скоро увидимся. Держись, пока мы доберёмся.
Она и не хотела их тревожить, но было приятно чувствовать заботу, а лёгкое тепло от кольца, когда Драко закрыл связь, стало подтверждением этого.
Гермиона всё ещё была на грани слёз, когда вернулась к стойке, но уже с нетерпением ждала встречи с ними обоими.
— Ещё один бокал, пожалуйста. Потому что сейчас я скажу тебе секрет, Буллфрог, — сказала Гермиона, усаживаясь на стул тяжелее, чем планировала. На этот раз он налил ей совсем немного янтарной жидкости. — Я поняла, что у меня нет с собой денег.
Его рука замерла на полпути, не донеся стакан до неё.
— Не волнуйся, я в туалете позвонила своим аристократичным парням. Они приедут за мной и оплатят счёт, — быстро сказала она.
— А зачем бы я вообще сказала тебе, если бы это было неправдой? — парировала Гермиона.
Он немного подумал, потом всё же протянул ей стакан и сказал:
— Ладно, я тебе верю. И когда же твои аристократичные парни явятся за тобой?
Гермиона уловила лёгкий акцент на слове «парни», но, к его чести, в его взгляде не было ни осуждения, ни насмешки. Это придало ей смелости.
— Думаю, им понадобится время. Они не из этого района, — ответила она. Это было мягко сказано. — Но они велели мне попросить у тебя ещё и воды.
— Отличная идея, — кивнул Буллфрог и налил ей стакан. — Расскажи-ка ещё про своих аристократичных парней, чтобы я убедился, что они существуют, а ты не просто хочешь выжать из меня ещё пару рюмок до закрытия.
Гермиона попеременно делала глотки то воды, то алкоголя, и слова сами легко слетали с языка. Наверное, потому что он был незнакомцем. Ему не нужно было знать всей этой клубящейся паутины прошлого и обстоятельств. Он знал только то, что она сама расскажет.
О том, что оба они очень богатые и очень белые, и иногда ей кажется, что они из совершенно другого мира, в который она не вписывается.
О том, что один из них приглашал её провести праздники у себя, но она выбрала одиночество только потому, что до ужаса боялась встретиться с его матерью.
Даже призналась, что иногда задумывалась, а вдруг она чувствует всё иначе, чем остальные? Ведь она до конца не уверена, что вообще понимает, что такое любовь. Эта мысль вырвалась неожиданно, и только потом Гермиона осознала, что покраснела, когда ум зацепился за собственные слова.
— Извини, может, вопрос грубый, но ты встречаешься с двумя парнями потому, что пытаешься разобраться, кого из них любишь? — осторожно спросил он.
— Нет. Я встречаюсь с двумя, потому что они мне оба нравятся. Это ведь не соревнование. Они тоже друг другу нравятся, кстати. Они начали встречаться раньше меня. Так что на самом деле я пытаюсь понять, люблю ли я их обоих.
— Интересная задачка. Но, думаю, любовь никогда не бывает простой, даже без лишних переменных, — ответил он.
— Теперь моя очередь. Ты сам когда-нибудь был влюблён, Буллфрог?
— Конечно. И до сих пор влюблён. Женат уже четыре года, — улыбнулся он. — Её зовут Куин.
— Красивое имя. Короткое и простое. Не то что Гермиона, прямо язык сломать можно, — пробормотала она. — И как ты понял, что это любовь?
Он подвинул к ней стакан с водой, улыбнулся и спросил:
— Это просто чувствуешь. Знаю, звучит не очень полезно.
Она покачала головой, проигнорировала воду и осушила янтарный напиток в другом стакане.
— Ладно, смотри. Всё начинается с мелочей. Например, вдруг начинаешь узнавать себя в приторных песнях о любви по радио.
К ней неприменимо, ведь Гермиона не слушала радио.
— Или, когда что-то происходит, первым делом думаешь, с кем именно хочешь поделиться этой новостью.
Это, возможно, подходило, но трудно было сказать наверняка, ведь они проводили столько времени вместе, что отдельных моментов вне занятий почти не оставалось.
— Продолжай, что ещё, — подтолкнула его Гермиона.
Буллфрог, а в своём опьянении она уже не могла вспомнить его настоящее имя, тихо рассмеялся, но кивнул.
— Ладно. Когда я смотрю ей в глаза, я могу подобрать десятки цветных слов, чтобы их описать. Янтарь, тёплый мёд, ореховый, золотые искорки, солнце в её взгляде.
Вот это уж точно было применимо, подумала Гермиона. Когда она думала о серо-голубых глазах Драко, ей приходили на ум слова из мира погоды: полные силы и напряжения бури, облака, молнии, и куда больше эмоций, чем он обычно позволял себе показывать. А глаза Тео такие тёмные, почти чёрные, иногда горящие страстью, иногда искрящиеся озорным блеском и тьмой, но всегда полные глубины и обещаний.
— Но, наверное, самым явным признаком того, что я влюбился, было то, что мне хватало одного взгляда или прикосновения, и я таял. Колени подгибались, сердце спотыкалось, ладони потели… Я был слаб рядом с ней даже тогда, когда пытался быть сильным, если это имеет смысл. Моё чувство к другому человеку никогда прежде не выходило из-под контроля. А с ней вышло. До сих пор так. Она заставляет меня чувствовать что-то, что больше, чем я сам.
Да, это Гермиона понимала. Она плакала, когда Драко впервые занялся с ней сексом. В азарте облила и себя, и Тео большим количеством смазки в их первую ночь. Жаждала их постоянно и иногда не могла выбросить их из головы даже во время учёбы. И был этот взгляд, у каждого свой, но одинаково обжигающий, и когда они направляли его на неё, Гермиона краснела и чувствовала, как учащается пульс.
Неужели в этом и заключается любовь? В том, что она сильнее твоего самоконтроля?
Должно быть, она слишком задумалась, потому что он мягко добавил:
— Наверное, для каждого это ощущение своё.
— Ага, — хрипло выдохнула Гермиона и уставилась на него мутным взглядом. — Любовь пугает до ужаса. Особенно если любишь тех, кого мир говорит тебе не любить. Понимаешь? Или нет… не можешь понять. Но это целая история.
Опьяневший разум судорожно искал какое-нибудь магловское сравнение, чтобы объяснить Буллфрогу, но прежде чем она что-то придумала, до неё дошёл знакомый мотив.
Have Yourself a Merry Little Christmas в исполнении Фрэнка Синатры.
— Ох… — выдохнула Гермиона, словно музыка вышибла из неё воздух. — Эта песня.
— Она немного грустная, но в ней есть романтика. Думаешь о своих парнях?
Без предупреждения глаза Гермионы наполнились слезами, и она прикрыла рот ладонью, чтобы скрыть дрожь губ.
— Это единственная песня, которую мой отец умел играть на пианино, — объяснила она дрожащим голосом. — Каждый год он играл её и пел маме.
Сердце сжалось, когда она произнесла эти слова. Гермиона закрыла глаза, прокручивая в памяти годы и годы воспоминаний, пока в почти пустом баре разливался тягучий мотив.
— В последний раз, когда я была рядом, он хотел, чтобы я спела вместе с ним. Я отказалась. Боялась показаться глупой перед соседским мальчиком, — тихо продолжила Гермиона. — Жалею, что не спела. Они… я потеряла родителей в прошлом году. Это моё первое настоящее Рождество без них. В прошлом… я была занята активной трагедией.
— «Активной трагедией»… Звучит тяжело. Моё сердце с тобой, Гермиона, — сказал Буллфрог.
— Спасибо. Можно мне ещё один? — спросила она, подвигая к нему пустой стакан.
Он немного замялся, потом сказал:
Повернувшись, он подошёл к шкафчику под стойкой и достал новую бутылку. На обратном пути прихватил два чистых бокала и, вернувшись к ней, налил им обоим.
— Что это? — спросила Гермиона.
— Это бутылка, которую мне подарил отец вместе с этим баром, когда отдавал его мне, незадолго до своей смерти два года назад. Я открываю её только по особым случаям.
— А сегодня что, особый случай?
— Поднять бокал за твоих родителей в одинокое предрождественское воскресенье? Думаю, да. Горе нужно разделять, а близких помнить вместе, — ответил он и чокнулся с ней бокалом.
Между ними воцарилась тишина, они оба сделали по глотку, и снова зазвучал Синатра:
А до этого, мы должны немного постараться.
Так устрой себе маленькое Рождество.
Гермиона всхлипнула, и он молча протянул ей несколько чистых салфеток. Она промокнула глаза и нос и прошептала:
— Спасибо. Не только за салфетки. За этот момент. Я редко говорю о родителях. У меня не было возможности проститься по-настоящему, и это… сложно.
— Да, понимаю. Мы с тобой сейчас сидим в наследии моего отца, которое он строил всю жизнь, вместо того чтобы проводить время с сыном. Для меня честь держать этот бар, но с этим связаны и тяжёлые, запутанные чувства, — поделился Буллфрог. — Особенно в праздники.
Гермиону осенило, что для многих людей праздники были тяжёлым временем. Особенно первое Рождество после войны… Драко и Тео ведь тоже потеряли близких, и у них наверняка было полно сложных чувств, ещё и с учётом того наследия, которое оставили их отцы.
Она вдруг почувствовала безмерную радость, что они направляются сюда. Никого другого Гермиона не хотела видеть так сильно в этот момент. Хотя общество Буллфрога тоже было неожиданно тёплым и сочувственным.
— За наши общие, трудные, запутанные утраты, — сказала Гермиона и снова подняла бокал. Улыбнулась, хоть и мрачно, и полупрошептала строчку из песни: — Как-нибудь справимся. С Рождеством.
— С Рождеством, — ответил он и тепло улыбнулся.
Гермиона какое-то время сидела молча, то в приятном молчании рядом с Буллфрогом, то в одиночестве со своими мыслями, пока он наводил порядок за стойкой. Он как раз вернулся от последних посетителей в углах зала, предупредив их, что пора заказывать в последний раз, потому что скоро закрытие, когда над дверью зазвенел колокольчик. Его звон перекрыл последние аккорды одной песни и плавно вплёлся в начало другой. Billy Joel – Piano Man. Гермиона подумала, что эта песня очень подходит атмосфере этого бара.
Она посмотрела в сторону звона и сразу улыбнулась. На высокие, впечатляющие фигуры, светлые волосы одного, тёмные другого, элегантную одежду: длинные пальто поверх строгих брюк, рубашки на пуговицах, кожаные туфли.
Пальто Драко было даже с меховой отделкой, и когда оно слегка распахнулось, Гермиона заметила жилет под ним. Ряд маленьких пуговиц, идеально подобранных к брюкам. Он выглядел безупречно и дорого, даже властно. От этого у неё внутри вспыхнула жаркая искорка. А Тео, с распущенными и чуть растрёпанными волосами, только подчёркивал озорное выражение лица. Хотя на нём был почти такой же строгий комплект, как и на Драко, только без жилета, его тёмная одежда сидела совсем иначе.
Гибкая фигура, дополненная кольцами и накрашенными ногтями, придавала ему дерзкий оттенок.
Оба выглядели внушительно и притягательно, но по-разному. И Гермиона почувствовала, как её просто расплавляет. Вне контроля. Колени дрожали, сердце пропускало удары, ладони вспотели. И несмотря на то, что мгновение назад её захлёстывали слёзы, сейчас по всему телу расползалось тепло.
— Ну ни хрена себе! Ты не шутила, — вполголоса пробормотал Буллфрог, когда они подошли.
Смахнув остатки влаги с глаз, она усмехнулась и шепнула:
— Ага. Очень «Аристократичные».
— Привет, Грейнджер, — произнёс Малфой, подходя ближе.
Она попыталась подняться им навстречу, и тут же чуть не упала. Разумеется, Драко подхватил её. Гермиона бросила ему благодарную улыбку.
— Привет. Простите. Я… выпила немного лишнего и, к тому же, выбрала самые непрактичные туфли, — с совиным видом соврала она.
— Да, — согласилась она и посмотрела на Буллфрога. — На языке аристократов это значит «в хлам».
Драко и Тео тоже перевели взгляд на бармена, и она хихикнула, видя, как их брови синхронно взлетели вверх.
— Драко, Тео, это Буллфрог, тот самый добрый бармен, о котором я вам рассказывала. Буллфрог, это Драко и Тео, те самые бойфренды, — вежливо представила она их.
— Догадался, — улыбнулся тот. — Рад, что добрались, парни.
— Буллфрог? — с ядовитой интонацией протянул Драко. Гермиона тут же скривилась. В его голосе слишком отчётливо слышались и недоумение, и лёгкое презрение.
— Ой, я забыла твоё настоящее имя… — виновато пробормотала она.
— И так пойдёт. Но вообще я Джеремайя.
— Точно! О, конечно. Джеремайя был Буллфрогом, и моим хорошим другом! — радостно выпалила Гермиона.
— Это песня? — с интересом спросил Тео.
— Я что, пропела это? Я ведь хотела только сказать.
— Пропела. Ну же, допой остальное. У тебя чудесный голос, — подбодрил Тео.
— Я не могу, — отмахнулась она, но тут же, с болезненным уколом в памяти, вспомнила, как так же отказала отцу. Покачала головой: — Вернее, не сейчас. Не при этой музыке. Я люблю Билли Джоэла.
— Кто такой Билли Джоэл? — с издёвкой спросил Малфой.
— Пианист и певец. Один из моих любимых музыкантов.
— Интересно, — отозвался Тео, и Гермиона поверила, что для него и правда всё в ней было интересно.
— Ты столь же любопытен, сколь и нераскаян, Теодор, — торжественно произнесла она, с лёгким заплетающимся языком.
— А ты столь же очаровательна, сколь и нелепа, — ответил он. — Думаю, здесь у нас счёт к оплате?
Драко плавно достал из кармана кожаный бумажник. Разумеется, с золотой застёжкой, которая блеснула в унисон с золотым перстнем на его мизинце. Тем самым, который подарила ему Гермиона.
— Даже как-то неловко брать с вас деньги. Ты была мне хорошей компанией, Гермиона, — сказал Буллфрог.
Драко при этих словах едва заметно поджал губы. Он вытянул наугад несколько купюр и шлёпнул их на стойку. Гермиона только покачала головой с кривой улыбкой, ведь сумма явно была куда больше, чем её счёт.
— Не представляю, как я могла быть хорошей компанией. Я ведь просто разревелась у тебя на глазах.
— Что? — встревоженно отозвался Тео. — Почему ты плакала? Уизли что-то сказали? Или он?
— Буллфрог? Да нет же, вовсе нет. Он был чудесен. А вот Уизли… немного, — призналась Гермиона. — Но дело не в этом. Перед этой песней играла рождественская — Have Yourself a Merry Little Christmas. Мой отец всегда её пел.
Драко и Тео обменялись взглядами и с пониманием посмотрели на неё.
— Нет ничего дурного в том, чтобы пролить пару слёз о таком. А может, в следующий раз ты и сама её споёшь, да? — предложил Буллфрог. — Плевать на соседского мальчишку. Говорю гипотетически.
— Ну что, пойдём? — предложил Драко.
— Да, — поспешно согласилась Гермиона. — Уже ведь закрытие. Спасибо, Буллфрог.
— Всегда пожалуйста, Гермиона.
Драко удерживал её за талию, ведя к двери, и это было весьма кстати. А едва они вышли на улицу, вид, что открылся, чуть не сбил её с ног окончательно.
Прямо перед пабом, явно припаркованный незаконно, стоял сияющий классический автомобиль цвета сливочного крема с золотистыми вставками. Под уличным фонарём он выглядел нелепо элегантно и вызывающе роскошно. Гермиона уставилась на Драко с расширенными глазами:
— Да, — спокойно ответил он, пока Тео открывал ей дверь.
Салон оказался просторным: заднее сиденье, на котором хватило бы места всем троим, и даже складное кресло рядом с мини-баром.
— Мы. Тут нет ничего сложного. Все лучшие и самые сложные чары вшиты прямо в конструкцию, — пояснил Драко.
— Он гнал сюда, значит, теперь моя очередь вести обратно, — вставил Тео, помогая ей забраться внутрь, а потом и Драко. — Машина бешено быстрая. Мы меньше чем за час домчали из Уилтшира.
— Очень уж у вас нарядная машина, — заметила Гермиона. — Я не особо разбираюсь в автомобилях, но понимаю, что такие классические экземпляры редко где встретишь.
— Вот и славно. Это подарок от матери. Она бы ужаснулась, узнай, что случайно приобрела что-то обыденное, — ответил Драко.
Гермиона фыркнула, устроилась рядом и, прижавшись щекой к его плечу, с облегчением скинула туфли.
Автомобиль мягко завёлся, когда Тео занял место за рулём и повернул ключ в замке.
— Только не убей нас, — протянула Гермиона. — Я летать не люблю. Метлы всегда были жуткими, полёт на фестрале, которого я тогда даже не видела, тем более. С Клювокрылом и Гарри тоже было страшновато. А вот на летающей машине я ещё не каталась. Гарри с Роном отправились в то приключение без меня.
— У Поттера есть летающая машина? — недоверчиво уточнил Драко.
— Нет, у Рона. Вернее, у его отца. И… была, в прошедшем времени. Они разбили её в Запретном лесу, когда на втором курсе полетели на ней в школу. Тогда твой домовик Добби закрыл для них платформу, чтобы спасти Гарри от Тайной комнаты. Умный Добби. Он прекрасно знал, что твой отец замышлял, — затараторила Гермиона и вдруг выпрямилась. — Ох, извини. Я не хотела вспоминать…
— Всё в порядке. Я знаю, кем был мой отец. Мне Добби нравился, знаешь. Странный он был, но… по-своему добрый. А доброта в поместье Малфоев всегда была в дефиците, — тихо и ровно сказал Драко, но в его голосе проскользнула неуверенность.
— Ну, приятно знать, что о нём хоть как-то заботились. Он бы порадовался, узнай, что ты освободил и оплачиваешь труд своих эльфов. Я уж точно порадовалась. Наверное, это самая странная вещь, от которой меня когда-либо бросало в жар.
— Куда едем, Гермиона? — спросил Тео. И только тогда она заметила, что машина уже едет.
— Ах да. Вам же нужен адрес, — пробормотала она и уставилась на свои руки.
Гриммо с пустым домом не тянул. Возвращаться туда в одиночку не хотелось. Она глубоко вдохнула и сказала:
— Думаю, во мне уже достаточно жидкой смелости для поместья Малфоев.
— Тебе не обязательно это делать, Грейнджер. Я понимаю, почему ты туда не хочешь. Мы можем отвезти тебя куда угодно… — начал Драко.
— Это из-за твоей матери, — перебила она.
Драко даже растерялся сильнее, чем секунду назад:
— Ну… ты явно её обожаешь. А у меня с родителями всегда было так себе. И твоя мать кажется такой… Взгляни хоть на эту машину! А я, ну, вот… я, — Гермиона махнула рукой на дыры в своих джинсах. И, несмотря на заметное опьянение, сказала удивительно твёрдо: — Дело не в комнате, где я истекала кровью. Это я переживу. Я вообще много где ею истекала. Но я боюсь, что не понравлюсь твоей матери, а если так, то… то и тебе перестану. Нравиться тебе, то есть.
Похоже, удивление Драко оказалось настолько велико, что он просто несколько секунд моргал, глядя на неё, прежде чем нашёл слова:
— Ты не перестанешь нравиться мне, — уверенно сказал он. — А что до матери, она будет в восторге.
— Она и так уже в восторге, — вставил Тео. — Ей нравится, когда Драко улыбается. Это одна из причин, по которой она так обожает меня. Тебя она тоже полюбит.
Драко закатил глаза и даже слегка покраснел. Совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы Гермиона это заметила и улыбнулась. Правда, ненадолго.
— Дело ведь не только в ней. Родители… это вообще сложно. Что они для меня значат… — Гермиона запуталась в словах, пока эмоции снова подкатывали к горлу и делали голос глухим. — И праздники сложные. Я… я чувствую себя как подаяние. У меня нет места, которое было бы моим по-настоящему, только чужие дома, где меня… терпят. Я ненавижу чувствовать себя чужой, лишней. И ещё это… это тоскливое, грызущие одиночество, которое всегда идёт вместе с этим чувством.
Гермиона едва успела выговорить всё это, прежде чем горло сжалось слишком сильно, и она уткнулась лицом в шею Драко. Он обнял её крепче, другой рукой бережно заправив выбившуюся прядь волос ей за ухо.
В машине снова воцарилась тишина, наполненная тяжестью её слов. Гермиона пыталась сдержаться, но каждый плавный жест Драко, его тонкие пальцы, скользившие по её волосам, и успокаивали, и одновременно лишь подталкивали к тому, чтобы выплеснуть накопившееся.
— Всё хорошо, Грейнджер, — прошептал он. — Я знаю, что поместье не твой дом. Иногда и для меня оно едва ли кажется домом. Но для тебя оно будет местом, где тебя ждут, а не просто терпят. И всё, что мы можем сделать, чтобы облегчить эту тоску, мы сделаем.
— Спасибо, — всхлипнула она. — Если мы уснём вместе… втроём… это поможет.
— Хорошо, — ответил он, и в его голосе тоже проступила хрипотца. — Тогда едем в поместье. Мы позаботимся о тебе. У меня есть отрезвляющее зелье собственного приготовления. Оно действует медленно, восполняет водный баланс, куда лучше любого купленного.
— Спасибо… — снова всхлипнула Гермиона, уже не в силах остановить слёзы. Ей действительно нужно было протрезветь, хотя в этот момент головокружение от алкоголя и буря эмоций странным образом казались связанными, почти подходящими друг другу.
Печаль ощущалась нереальной, почти зыбкой, особенно когда она взглянула в окно и увидела внизу только облака. Она даже не заметила, как машина поднялась в воздух.