Кхемджира | Глава 28
Паран продолжал медитировать даже после того, как Кхем уехал на велосипеде. Но прошло совсем немного времени, как Дханг, спавший под бамбуковым столом, вдруг вскочил и залаял, глядя на второй этаж. Почуяв, что вот-вот случится что-то неладное, пёс в страхе выскочил из дома.
Паран призвал свой дух, что следовал за Кхемом после случившегося. Вдруг его глаза, чёрные, словно пасть волка, распахнулись, и он закашлялся, выплёвывая густую чёрную кровь.
Это слово звучало в голове Парана снова и снова, словно заевшая пластинка. Боль, похожая на тысячи игл, вонзающихся в пальцы рук и ног, в сочетании с жгучей, удушающей болью в груди, почти лишала его возможности дышать.
Ясная картина перед глазами постепенно темнела. Глаза заливала кровь.
В его видении открылось нечто глубоко тревожащее. Но главное сейчас был найти способ вытеснить тёмное колдовство из тела.
Оно проникло в Парана через пищу. Его дух показывал ему воспоминание: вчера он неосторожно доел кханом пьяк пун, приготовленный бабушкой Си.
Десерт мог быть заражён её слюной или пропитан заклятиями. Сама бабушка явно владела колдовством, так что наложить порчу на человека для неё не составляло труда.
Паран ослеп. Он на ощупь искал серебряную чашу с освящённой водой. Голова раскалывалась, хотелось рухнуть, но он не мог позволить себе слабость. Нащупав чашу, он поднял её перед собой, дотянулся до свечи на подносе и зажёг её зажигалкой. Но зрение уже не служило, сосредоточиться было невозможно. Он не мог использовать огненное касина, как прежде.
[п/п: Огненное касина (tejo kasina) — это концентрация на огне или источнике света (например, пламя свечи). Монах или практикующий созерцает пламя, пока образ огня не закрепится в уме настолько, что его можно воспроизводить даже с закрытыми глазами. Так развивают сильную сосредоточенность, а иногда и особые способности (иддхи), например, контроль над телом, восприятие тепла и даже мистические эффекты.]
Чувствуя тепло пламени, Паран медленно капнул воском свечи в чашу с водой и зашептал заклинание губами, ещё испачканными чёрной кровью. Он трижды произнёс «Почтение Благословенному, Досточтимому, Совершенно Просветлённому», затем перешёл к мантре-противоядию, призванной разрушить чары, будь они наведены духами или людьми:
—Таков Благословенный: Досточтимый, Совершенно Просветлённый, совершенный в знании и поведении, благой, знающий мир, несравненный наставник людей, укротитель, учитель богов и людей, Будда, Благословенный.
Тем временем Джеттана и Чанвит провели ночь в городском храме из-за дождя. Они были беспокойны и никак не могли уснуть, тревожась за наставника и Кхема. Ровно в пять утра они поднялись с постели, умылись, почистили зубы и покинули келью без монахов, чтобы отдать почтение настоятелю, а затем отправиться в обратный путь, несмотря на то, что дождь продолжал идти, хоть и превратился лишь в лёгкую морось.
Джет вёл машину обратно в деревню тем же коротким путём, которым они пользовались в прошлый раз вместе с Клубом добровольцев из школы изящных искусств. Из-за расстояния этот путь был быстрее обычного и позволял избежать загруженного городского трафика. Но в сердце Джета с самого утра росла тревога и грызло беспокойство.
Чем больше Джет думал о тех двоих, тем выше поднималась стрелка спидометра, и тем сильнее его нога давила на педаль газа. Однако для него всё вокруг будто двигалось в замедленном режиме, в то время как Чанвит, сидевший рядом, воспринимал происходящее совершенно иначе.
— Джет, ты едешь слишком быстро, — с тревогой сказал он. По его вискам скатывались капли пота. Внутреннее чувство подсказывало, что вот-вот произойдёт нечто ужасное.
И в тот же миг Джет увидел чёрную собаку, выскочившую на дорогу сбоку. Тормозить было уже поздно. Оба широко раскрыли глаза, и Джет в долю секунды принял решение свернуть с дороги, прямо в огромное дерево.
Большие глаза Кхема расширились, сердце дрожало от страха ещё сильнее, чем прежде. Сдавливающий, удушающий страх стиснул горло и мешал дышать. Казалось, весь мир перестал вращаться в один единственный миг. Он узнал этот звук. Он слышал его во сне, когда проснулся и оказался на грани того, чтобы шагнуть с балкона.
Он вспомнил и эти чёрные глаза, и тёмно-фиолетовые, почти чёрные губы. Это было лицо, которое он однажды уже видел на собственном рисунке.
Перед ним стоял кармический враг, проклявший семью его матери, и владычица той древней измеренной реальности, где находился традиционный тайский дом, что преследовал Кхемджиру во снах.
По щекам покатились слёзы. Он заговорил дрожащим голосом, полном страха и гнева, потому что, хоть лицо и было чужим, тело принадлежало бабушке Си:
— Почему ты использовала тело бабушки Си? Что она тебе сделала?
Эти слова заставили улыбку Рампхэнг медленно исказиться. Она повернулась и наклонилась вправо. И прищуренные глаза резко распахнулись, голос прозвучал холодно, а крик прокатился по всей округе:
— Бойся своей смерти, глупец, а не о ней думай!
Сразу после этих слов лодка, которая до этого лишь покачивалась, резко перевернулась. Кхем рухнул в ледяную воду. И хотя он умел плавать, руки и ноги в тот миг перестали слушаться.
Он распахнул глаза и увидел, как к нему подплывает женская фигура в традиционном тайском одеянии прислуги. Кожа была белее бумаги, вся в тёмных жилках. Глаза, прежде полностью чёрные, теперь почти целиком побелели, оставив лишь тонкие тени. Тёмные губы всё ещё растянуты в улыбке.
И когда это лицо оказалось всего в нескольких сантиметрах от него, тот же самый голос прошептал в ухо:
— Я покажу тебе то ужасное зло, что твоя семья сделала со мной.
В тот миг Кхем оказался в иной реальности, у древнего тайского дома. Картинка была всё такой же смутной, словно старое кино. Угол обзора был тем же, что и во сне, который он видел много раз… но в этот раз всё ощущалось иначе. Он слышал голоса людей в доме так отчётливо, как никогда раньше.
В сознание хлынули чужие воспоминания, унося всё дальше, к событиям четырёхсотлетней давности.
Этот тайский дом тогда принадлежал человеку по имени Пхра Яоварат Сингха, дворянину девятого ранга, который считался человеком второго класса в системе сословий Сиама той эпохи.
Пхра Яоварат Сингха был сыном Ок Луанг Пакдивиджита и Тхан Пху Йинг Анантхавади. Его возвышение стало возможным благодаря влиянию Чао Пхрая Чалермсака, отца Мэй Йинг Кеткэотиды, невесты Пхра Яоварата, а также близкого друга самого короля.
Именно Чао Пхрая помог ему получить должность при дворце.
Когда Пхра Яоварату было всего семнадцать, он уже считался несравненным в округе. Высокий, сильный, с выразительными чертами лица, благородной осанкой и очаровательной манерой говорить, которой легко подкупал каждого, кто с ним общался.
Он был настолько обаятелен, что его имя разлетелось по всей провинции Канчанабури. Люди судачили, что он был самым желанным мужчиной среди молодых женщин. Слухи дошли до ушей Кхунъинг Кеткэотиды, восьмилетней дочери Окъя Чалермсака, знатного вельможи, который как раз готовился получить титул Чао Пхрая.
Любопытство, присущее юной девушке, толкнуло её последить за Пхра Яоваратом Сингхой. Достаточно было одного взгляда, и она сразу же влюбилась. Для неё уже не существовало других вариантов. Она решила, что выйдет за него замуж, чего бы это ни стоило.
Кхунъинг Кеткэотида была младшей дочерью Окъя Чалермсака. Мать воспитывала её упрямой, избалованной, эгоцентричной. И потому, не колеблясь, она использовала влияние своего отца, чтобы вынудить Яоварата Сингху просить её руки.
В то время Яоварат был всего лишь дворянином третьего ранга, под именем Кхун Сингхарат. Потому согласился на брак.
Так Кхунъинг Кеткэотида стала женой, не получив любви. Но, опасаясь пересудов среди деревенских жителей и не желая запятнать честь семьи, они провели два года в помолвке, ожидая благоприятного времени для свадьбы.
Поскольку он был человеком разговорчивым, обладавшим острым умом и изворотливостью, всего через три года после женитьбы на Кхунъинг Кеткэотиде, Пхра Яоварат Сингха был повышен в ранге и стал дворянином девятого ранга. Именно тогда ему официально присвоили это новое имя и титул.
У Пхра Яоварата Сингхи было твёрдое намерение завести хотя бы одного или двух детей, чтобы передать им своё положение и добродетели. Ведь уже в двадцать лет он стал «Принцем Десяти Тысяч Рисовых Полей» и выглядел вполне зрелым, значит, род нужно было продолжать.
Однако за три года брака Кхунъинг Кеткэотида так и не смогла родить ни сына, ни дочь. Что бы они ни предпринимали, ничего не помогало, и неудачи причиняли ей страдания.
Когда терпение лопнуло, Пхра Яоварат Сингха взял в жёны вторую жену — Мэй Йинг Тамани, дочь одного из левых министров. Это произошло при поддержке короля, хотя сам Чао Окъя Чалермсак, отец первой жены, тогда был в опале и выступал против короны.
Однако спорить он не мог, как и препятствовать этому браку.
Мэй Йинг Тамани пользовалась большой любовью Пхра Яоварата Сингхи. Она была воспитанной, умела сдерживать эмоции, была молода и умела льстить. Вскоре она забеременела и родила двух дочерей.
Но спустя год после второго рождения она погибла, упав с балкона при загадочных обстоятельствах.
Кхунъинг Кеткэотида не собиралась заботиться о детях своей соперницы, поэтому Пхра Яоварат отправил обеих девочек к их бабушке и дедушке, в соседний город, чтобы они не чувствовали себя брошенными.
Вскоре он женился в третий раз на Мэй Йинг Какананг, дочери Ок Луанг Сурачета. Та девушка была вынуждена выйти за него замуж, не посмев ослушаться родителей. Спустя год у них родилась дочь, которую назвали Кронгкван.
Мэй Йинг Какананг отличалась сдержанностью и скромностью. Она редко выказывала недовольство, но и легко вызывала раздражение у других, стоило ей сказать что-то неосторожное. Она избегала дворцовых интриг, предпочитая молчаливо заниматься службой.
Прошло два года, и в дом Пхра Яоварата была прислана новая партия слуг. Среди них он заметил девушку с сияющей кожей и такой красотой, какой не обладала ни одна обычная женщина. Он расспросил, узнал, что её зовут Нанг Рампхэнг, и сразу воспылал к ней страстью.
В его сердце зародилось желание сделать её четвёртой женой. Это вызвало яростную ссору с его главной супругой Кхунъинг Кеткэотидой, которой он ранее поклялся, что не возьмёт больше ни одной жены. Та задала ему резонный вопрос: «А я тогда здесь для чего, в качестве украшения?».
Но в итоге Пхра Яоварат всё же добился своего, Нанг Рампхэнг стала его четвёртой женой и вскоре забеременела.
Именно в то же время Кхунъинг Кеткэотида тоже забеременела, несмотря на то, что Пхра Яоварат был занят государственной службой и не бывал дома месяцами.
Тем временем Мэй Йинг Тамани (при жизни) жаловалась на издевательства со стороны главной жены, но Мэй Йинг Какананг не могла ей помочь. Статус Кхунъинг был слишком высок, и она не хотела навлечь неприятности на своих родителей, особенно если слухи дойдут до Чао Окъя Чалермсака.
Тем не менее, Мэй Йинг Какананг продолжала выполнять свой долг и тайно молилась, надеясь, что жёны не будут больше враждовать.
И Нанг Рампхэнг, и Кхунъинг Кеткэотида готовились родить детей от одного и того же мужчины.
Кхунъинг Кеткэотида и Нанг Рампхэнг не пострадали во время беременности, но, когда наступил день родов, произошли ужасные события.
Кхунъинг Кеткэотида родила ребёнка, но тот умер до того, как успел увидеть этот мир. В то же время Нанг Рампхэнг благополучно родила живого и здорового мальчика.
Кхунъинг Кеткэотида закричала так, будто лишилась рассудка. Громко, с рыданиями. А сразу после этого потеряла сознание.
Поздней ночью, когда Кхунъинг пришла в себя, она отдала приказ слугам.
Множество простолюдинов отправились к покоям наложницы. Она велела всем схватить Нанг Рампхэнг, в то время как сама смотрела на её новорождённого сына.
Нанг Рампхэнг оцепенела, сердце сжалось. Она вырвалась из рук слуг, что удерживали её, и бросилась следом за Кхунъинг, страшась, что может произойти нечто такое, что навсегда разобьёт её сердце.
Она добежала до речного пирса, где стояла Кхунъинг Кеткэотида с ребёнком Нанг Рампхэнгна руках, задумчиво глядя в воду.
Рампхэнг, плача от страха, протянула к ней руки, моля вернуть ей сына:
— Кхунъинг, прошу вас, не делайте этого. Верните ребёнка матери, умоляю!
Но Кхунъинг только покачала головой, отвергнув её мольбы.
Если в будущем сын наложницы станет великим человеком и унаследует всё, что по праву должно было достаться моему ребёнку… стоит ли тогда вообще жаловаться на судьбу? — подумала она.
Жизнь уже и так была достаточно несправедлива к ней. Она не могла допустить этого.
— Раз мой ребёнок не выжил, твой тоже не должен жить.
И с этими словами плачущий младенец был беспощадно брошен в реку прямо на глазах у своей матери.
Крик Нанг Рампхэнг стал пронзительнее, но вскоре стих, заглушенный руками слуг Кхунъинг, которые схватили её, зажали рот и не позволили закричать снова.
Её глаза оставались распахнутыми от ужаса.
Эту душераздирающую сцену у пирса увидела маленькая девочка по имени Кронгкван, дочь Мэй Йинг Какананг.
И вот эти двое, мать и дочь, в нынешней жизни снова были рядом, только теперь их звали Кхемджира и Кхэкхай.