Воспоминания в письмах | Глава 3: Танец с тенью
Взгляд Аксона остановился на улице по ту сторону корпуса. С деревьев медленно падали листья. Каждый раз, как стрелка часов делала круг, он прокручивал ручку в пальцах, и каждый оборот совпадал с порывом ветра, разбрасывающим сухие листья.
Аксон сидел за партой у окна, подперев щёку рукой, и то и дело отвлекался, глядя на улицу. Казалось, единственное, что его интересовало в данный момент, это то дерево с редеющей листвой.
— Храни любовь в сердце своём…
Он не любил слово «падать», но сам акт падения листьев ему нравился. Это было падение без боли. Без криков. Без сопротивления. Просто увядание, разложение… и исчезновение.
— Жизнь без неё подобна бессолнечному саду с мёртвыми цветами.
Фраза преподавателя вернула его внимание к доске. В ту же секунду, когда их взгляды пересеклись, Аксон увидел на лице женщины средних лет тёплую, но слегка ироничную улыбку.
— Ты согласен с этой цитатой Оскара Уайльда?
— Простите, вы можете повторить?
— Храни любовь в сердце своём. Жизнь без неё подобна бессолнечному саду с мёртвыми цветами.
Сердце Аксона вдруг забилось чаще. Он всегда нервничал, когда приходилось отвечать на вопросы в классе, даже такие, которые ему хотелось бы обсудить. Он и сам хотел бы разобрать фразу на части, взвесить её, но… в теории он был ещё слишком «сырой», чтобы понять всё до конца.
— Если бы я оказался в саду без солнечного света, с увядшими и мёртвыми цветами, никто не стал бы привносить туда любовь. И в мой сад тоже, — тихо произнёс он.
Преподаватель подняла бровь. В её глазах промелькнул интерес. Ответ этого студента был, как минимум, необычным. Он говорил спокойно, как будто то, о чём шла речь, его личный опыт, а не отвлечённая метафора.
— Значит, тебе стоит выйти и найти её.
— Но если любовь приходится искать... можно ли считать это настоящей любовью?
Он уверенно вращал ручку в пальцах, как будто его вполне устраивал этот ответ. Однако преподаватель лишь мягко улыбнулась и добавила:
— Это значит, что ты предпочитаешь остаться в своём мрачном саду… среди опавших лепестков?
На этот раз Аксон не знал, что ответить. Она больше не говорила о литературе, а скорее с ним лично. Как с человеком.
Так значит... всё это время он действительно жил в тёмном саду, среди увядших цветов?
Без любви матери. А то, что он получал от отца, вряд ли можно было назвать любовью. Это был гнилой, заброшенный сад, из которого он даже не пытался выйти. Он даже не открывал калитку, не хотел никого туда впускать.
— Там не только солнца нет. Даже электричество не проведено, — с ухмылкой пробормотал он, вызывая лёгкий смех в аудитории. Ну хоть этим он мог показать, что ничего страшного, всё нормально. Что это его не задело.
— Похоже, это тема появится на контрольной, — пожала плечами преподавательница, переключив слайд на проекторе. Аксон понятия не имел, как разговор вдруг перешёл к Оскару Уайльду.
Он приподнял брови, остановил руку с ручкой… и записал в тетрадь:
Храни любовь в сердце своём. Жизнь без неё подобна бессолнечному саду с мёртвыми цветами.
После занятий он вышел из корпуса, пытаясь вдохнуть воздуха с привкусом кофе. Кафе напротив казалось самым уютным местом, где он мог немного перевести дух.
— То есть, как обычно, — с лёгкой улыбкой уточнила бариста.
— Ах… да, — рассеянно ответил Аксон, только сейчас поняв, что «две порции сиропа» это, оказывается, и есть стандартная сладость в этом кафе.
— Аксон, — небрежно отозвался он, вытаскивая из кармана джинсов мелочь и отсчитывая монеты на стойке.
Как раз в тот момент, когда он сложил нужную сумму, ему протянули стакан с кофе.
— Спасибо, — поблагодарила бариста.
Он не сказал ни слова, просто открыл дверь и вышел.
Аксон брёл под деревом, на которое столько раз смотрел с окна аудитории. Ветви раскачивались, будто махали ему вслед. Он остановился, чтобы посмотреть вверх, от корней до самой кроны.
— Тебе когда-нибудь хотелось попробовать кофе? — вдруг озвучил он свои мысли.
Ответом, конечно же, была тишина. Но когда перед ним медленно опустился лист, и он протянул ладонь, чтобы поймать его, и этого оказалось достаточно. Это и был ответ.
Он разглядывал мёртвый лист в руке, чувствуя смутное беспокойство.
— Жизнь без неё подобна бессолнечному саду с мёртвыми цветами… — прошептал он и тут же зажмурился, будто хотел вытолкнуть эти слова из своей головы. Они пульсировали, отравляя мысли. Но, к счастью, солнце всё ещё светило.
Он вздохнул и сделал глоток американо.
От слов в голове не умирают, — подумал он. С этого момента он решил, что будет стараться не думать.
Точно так же, как больше не станет заказывать кофе с двумя порциями сиропа. Слишком уж приторно. Не его вкус.
Чтобы подольше насладиться послеобеденным временем и растянуть момент, он решил идти до общежития пешком, а не брать мото-такси. Дорога, которую он обычно преодолевал на автомате, вдруг заиграла красками.
Каждый солнечный луч казался заметным. Аксон вдруг понял, что расстояние от университета до его дома как раз такое, чтобы успеть допить большой стакан холодного американо.
Низкий голос прозвучал в комнате, как только он закрыл дверь. Аксон, не разуваясь, отбросил рюкзак в угол и, устало сбросив ботинки, с глухим стоном повалился на кровать. Он даже не сразу ответил, так долго тянул, что стало неловко.
— Ты выглядишь уставшим сегодня.
— Есть одна мысль, которая не даёт покоя.
Аксон повернул голову к зеркалу. Парень с другой стороны почти не смотрел на него, будучи поглощённым чтением. Сонгджам всегда был таким, не лез в душу, но умел слушать.
— Ты хочешь о чём-то поговорить? — спокойно спросил он, не отрывая взгляда от страницы, но явно чувствуя, что собеседнику нужно выговориться.
— Я как раз думал, что пора бы сделать перерыв, — ответил Сонгджам и закрыл книгу, разворачиваясь к нему. Его серьёзность казалась тёплой.
Аксон прищурился, потом наконец выдавил:
— Есть фраза… Она крутится у меня в голове и сводит с ума.
— Не то чтобы нравится. Просто… она меня задевает.
— Тогда запиши её. Ты же сам мне говорил, что писатели освобождают мысли, когда переносят их на бумагу.
Сонгджам повернулся к нему всем корпусом, глядя пристально, будто бы знал, что сейчас для Аксона это важно. Но тот лишь покачал головой, оставаясь лежать, уставившись в потолок.
— А ты ведь говорил, что хочешь им стать. Так начни. Если не начнёшь, как ты вообще собираешься им стать?
Он замолчал, моргая, будто весь его внутренний хаос на мгновение пронёсся перед глазами. Потом приподнялся, сел на кровати и впервые посмотрел прямо на Сонгджама.
— Попробуй, — мягко сказал тот.
Аксон отвёл взгляд и опустил голову.
— На самом деле... я даже не знаю, для кого писать.
— Для себя. Ты же сам хочешь писать.
— Писать, не имея читателей, всё равно что говорить в пустоту, — ответил он, чуть усмехнувшись.
Сонгджам задумался. Нужно было не просто поддержать его общими словами, а дать ему что-то настоящее. И в этот раз он точно знал, что сказать:
— Пиши для меня. Я хочу прочитать.
— Для тебя? — Аксон опустил взгляд на лежащую рядом тетрадь. И впервые задумался, может, всё-таки стоит попробовать? Он уже не раз отказывался от этой идеи, говоря себе, что ничего не выйдет. Ведь проще, когда никто ничего не ждёт. Нет ни ожиданий, ни разочарований. Но сейчас… сейчас было по-другому.— Ты первый, кто действительно этого хочет.
— Всё, что ты напишешь, — с улыбкой ответил Сонгджам и тут же вернулся к своему учебнику, в тот момент, как Аксон уже тянулся к тетради и начал что-то быстро записывать.
И всё же он не понимал. Не знал, сколько себя придётся отдать, чтобы из этих слов сложилось что-то настоящее.
Он вырос среди рукописей матери. Среди множества романов, каждый из которых состоял из маленьких осколков её души, повторённых вновь и вновь.
Ему казалось, будто для каждого слова она приносила в жертву часть себя.
Аксон смотрел на Сонгджама, сидящего в той же позе, всё ещё углублённого в чтение. Он знал, что учиться на медика тяжело. Но всё равно беспокоился, неужели все вокруг так же раз за разом сжигают себя изнутри?
За занавесками, на балконе, медленно угасал свет. Казалось, будто какой-то художник вот-вот нанесёт последний мазок. Небо становилось глубоким, густо-розовым, и солнце медленно тонуло за горизонтом. Аксон закрыл глаза, вдыхая атмосферу заката. Его не покидала мысль, что в этом месте солнце вот-вот исчезнет… а вместе с ним умрут и цветы.
Телефон в кармане завибрировал, возвращая его в реальность.
Уведомление из группового чата курса в Лайн. Все обсуждали какую-то новую новеллу, название которой он не знал.
Он мог бы и не обращать внимания… если бы не увидел заголовок.
[п/п: В переводе с тайского «Аксон» — письмо, а «Сонгджам» — воспоминание.]
Покой этого дня рассыпался в прах.
Он немедленно открыл ссылку, надеясь, что это просто совпадение. Мало ли, одинаковые имена. Обычное дело. Но с того самого дня, как они впервые увидели друг друга в зеркале, он понял, чтобы не стоит верить в совпадения.
Аксон вытаращил глаза. Пальцы дрожали, пока он листал страницы. Каждое слово пронзало, будто током. Сердце сжималось. Эта история была их историей.
Он читал и узнавал. Себя. Сонгджама. Зеркало. Комнату. Даже слова, которые когда-то звучали между ними.
Аксон резко поднял глаза. Перед зеркалом стоял Сонгджам с охапкой виниловых пластинок. На его лице было лёгкое беспокойство. Он, кажется, не мог решить, какую музыку выбрать.
Аксон всё ещё не мог прийти в себя. Мысли клубились в голове, чувства путались, дыхание сбивалось. Он просто молча смотрел на него… до тех пор, пока щелчок пальцев не вырвал его из ступора.
И вдруг он вернулся в реальность.
— Угу, — пробормотал Аксон, отгоняя лишние мысли и поднимаясь, чтобы помочь выбрать пластинку, которую они могли бы послушать вместе.
Но даже перебирая винилы, мысленно он всё ещё держался за страницу того романа.
— Давай вот эту, — наугад ткнул Аксон и криво усмехнулся, увидев, как младший довольно кивнул.
— Это мелодия для танца, — прокомментировал Сонгджам, тут же поставив пластинку.
Комната наполнилась звуком музыки, но не она заставила сердце Аксона сжаться, а то, как Сонгджам вдруг поклонился перед зеркалом.
— Потанцуй со мной. Только один танец.
Аксон сам не понял, то ли это была улыбка, то ли лукавый блеск в глазах, но всё же кивнул.
Наклонился в ответ, и вот они уже начали танцевать. Каждый по своей стороне отражения.
И именно в этот момент, кажется, в их саду зацвели первые цветы.
Смех, как и музыка, наполнил воздух. Их неловкие движения, ведь они не могли дотронуться друг до друга, делали танец ещё более неуклюжим, ещё более настоящим.
— Ты никогда раньше не танцевал, да?
— Если бы мы танцевали вживую, ты бы уже десять раз наступил мне на ноги, — усмехнулся Сонгджам.
Аксон только рассмеялся, и этот смех снова вызвал улыбку на лице младшего.
Аксон встретился с ним взглядом через зеркало. Странно...
Он больше не помнил точную цитату Оскара Уайльда, потому что в этот момент всё стало куда понятнее без слов.
Это была первая встреча двух людей через зеркало.
Мы не были в одном и том же месте!
Так начиналась аннотация к тому роману…
— Ты выглядишь задумчивым, — нарушил тишину Сонгджам.
— Это из-за той самой фразы, что не выходит у тебя из головы?
— Отчасти, — Аксон тихо вздохнул, двигаясь в такт музыке. Они просто смотрели друг на друга.
— Последнее время происходит много странного.
— Особенно между нами, правда?
— Вот это и есть самое странное.
— Но для меня... это приятная странность.
Аксон кивнул. Встреча с Сонгджамом не казалась ему чем-то плохим.
Но... если бы Сонгджам знал о том романе, думал бы он так же?
Если нет, то лучше бы он так и не узнал.
— А почему ты хочешь стать врачом?
— Это хорошо. Ты не знаешь, но всё равно так стараешься. Я уверен, ты станешь отличным врачом, когда вырастешь, — Аксон поднял руку и коснулся стекла. Пальцы встретили лишь холодную гладкую поверхность, а ведь ему так хотелось почувствовать тепло чужой ладони.
Он знал, что это неправда. Их пальцы лежали ровно на одной точке зеркала, но между ними всё ещё стояло холодное стекло.
И всё же… Аксон позволил себе поверить.
На этом их разговор закончился.
Мелодия вновь наполнила комнату, вытесняя тишину.
Каждый вернулся на своё место.
И где-то там, в глубине их разделённого отражением мира, солнце начинало медленно восходить... в тишине.