Мистика в зеркале | Глава 4
Столешница и плита чистые. Раковина сухая. Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что здесь никто не готовил. Кухня пуста. Живой тут только я. Отца нет.
Ответа не последовало, даже приглушённого, будто я говорил в пустоту. Такое чувство, что того, что только что произошло, на самом деле не было.
Тогда что я слышал? И что видел? Тень, скользнувшую мимо дверного проёма, и приглушённый мужской голос…
Я позвал снова, хотя в глубине души понимал, что отец ещё не вернулся домой. Шорохи, ответ и тень, промелькнувшая в дверях… Это был не он.
Я почувствовал, что кто-то стоит у меня за спиной.
Холод медленно прошёлся по шее, как будто к коже приложили лёд.
Я не слышал дыхание, боковое зрение не улавливало силуэта, но присутствие ощущалось отчётливо. Я знал, что надо обернуться, но тело будто налилось свинцом, каждый градус поворота шеи занимал секунды.
Когда я всё-таки развернулся, дыхание автоматически перехватило.
Оно стояло здесь, хотя я не мог вспомнить, было ли оно здесь раньше, или появилось недавно. Память отказывалась отвечать.
Но дело было не в самом зеркале. А в отражении.
Перед зеркалом стоял только я.
Но в отражении был я и незнакомый старик прямо у меня за спиной.
Мгновение, и будто всё в голове отключилось. Челюсть стиснулась так сильно, что я не смог даже вскрикнуть. Я был парализован страхом. Я смотрел на отражение старика, а он смотрел на меня. Чужой взгляд из-за спины пронзал так, будто это действительно стоял он, а не отражение.
Губы дрожали, в зеркале моё лицо бледнело на глазах. Глаза распахнулись от ужаса. Я хотел бежать, но ни ноги, ни руки не слушались. Я даже не мог отвести взгляд.
Казалось, старик обладал властью над моим телом, заставляя меня смотреть ему в глаза.
Его губы медленно шевельнулись, словно он собирался что-то сказать.
Фраза из трёх слов прозвучала прямо в голове. Не как произнесённая вслух, а как будто она возникла внутри сознания. Я не хотел слышать, но голос продолжал звучать. Без паузы, без права на мысль. Это был его голос.
Я не произнёс это вслух, но мысль отозвалась так отчётливо, что старик отреагировал. Его выражение изменилось, словно он услышал вопрос.
Я пытался сохранять видимость спокойствия, но на деле был настолько напуган, что не мог пошевелиться. Я хотел бежать, но тело не подчинялось.
Он не ответил. Просто смотрел.
Сердце колотилось так, будто грудная клетка не выдержит. Дыхание сорвалось, смешавшись с внутренним дрожанием, которое словно потряхивало меня изнутри. Я почувствовал, что сейчас потеряю сознание. И в тот миг, на грани провала…
Тело внезапно освободилось от оцепенения.
Не дожидаясь ни слова от старика в зеркале, я сорвался с места.
Я вылетел из кухни, пронёсся через гостиную, распахнул входную дверь и перемахнул через калитку, сам поражаясь своей скорости. Я бежал прочь от дома, не оглядываясь и не думая о том, запер ли дверь.
Мне было всё равно, что я бегу босиком. Всё равно, что ноги ударяются о камни. Я даже не подумал оглянуться, казалось, что малейшая задержка обернётся бедой, что стоит повернуть голову, и я увижу того старика бегущим за мной.
Тело работало на чистом страхе. Ноги не слушались меня, хозяина этого тела, они просто несли вперёд, дальше и дальше от дома.
Я пронёсся мимо домов, калиток, вдоль забора по тому же району.
Единственное, что осознавал, ступня должна коснуться земли, затем другая оторваться, и это должно повторяться снова и снова.
Не знаю, сколько я бежал. Не знаю, сколько перекрёстков пролетел. Повернул ли я где-то и если да, то куда, налево или направо. Ноги работали быстрее, чем глаза успевали фиксировать дорогу, не говоря уже о мозге, который не мог запомнить путь.
Бег. Только бег. Лёгкие выкачивали воздух, как насосы, чтобы дать телу силы продолжать.
Сознание вернулось только из-за боли. Ступни взвыли, будто в знак протеста, а ноги ослабели настолько, что отказались делать хоть шаг.
Человеческие ноги не тормозят постепенно, как машина, они останавливаются мгновенно. Я чуть не упал вперёд, но успел перехватить равновесие.
Ступни ещё были онемевшими от непрерывной работы, и зрение медленно приходило в фокус. Я оказался на перекрёстке, вдалеке от дома. Снаружи всё ещё был день.
Мир вокруг был ярким, вечернее солнце только начинало склоняться к горизонту. Асфальт под ногами ещё держал жару после солнечного дня. К счастью, онемение притупляло ощущения.
Стоило остановиться, как настоящая усталость навалилась всем весом. Колени дрожали. Я пробежал не марафон, однако трясло меня не только от изнеможения, но и от страха.
Даже здесь, далеко от дома, этот страх всё ещё держал меня за сердце. Челюсть, сжатая до боли, медленно расслаблялась, но кричать мне уже не хотелось. Я лишь широко открывал рот, хватая воздух, и закашлялся, не успев вдохнуть как следует.
Ноги не выдержали, и я упал на колени. К счастью, успел выставить руки вперёд, и лицо не встретилось с асфальтом.
— Что... сейчас... произошло? — прохрипел я сам себе. Голос дрожал, плечи ходили от судорожного дыхания.
Я вцепился в грудь, сердце колотилось, будто вот-вот проломит рёбра, рука тряслась. Пот заливал всё.
— Успокойся, Алан. Ты выбрался. Ты смог, — попытался я привести себя в чувство. Начал считать вдохи.
Один, два, три. Каждый цикл дыхания занимал всего три секунды. Значит, я делал двадцать вдохов в минуту, слишком много. Так можно быстро довести себя до гипервентиляции.
Я собрал остатки воли, чтобы замедлить дыхание. Вдох на счёт: один, два, три. Задержка: один, два, три, четыре. Медленный выдох: один, два, три, четыре, пять.
Вдох: один, два, три. Задержка: один, два, три, четыре. Медленный выдох: один, два, три, четыре, пять.
Вдох: один, два, три. Задержка: один, два, три, четыре. Медленный выдох: один, два, три, четыре, пять.
Хорошо, дыхание постепенно выровнялось. Сердцебиение тоже постепенно пришло в норму. Руки перестали дрожать после нескольких циклов дыхания, и только тень страха всё ещё висела в сознании, упорно не желая рассеиваться.
Я не сомневался ни секунды, память могла и не воспроизводить все детали, но было ясно, что то, что я видел в девять вечера, в два ночи и только что — одно и то же. Призрак старика, который стоял за моей спиной каждый раз, когда я смотрелся в зеркало.
Если бы я увидел его один раз, это можно было бы списать на оптическую иллюзию. Два раза на паранойю или разыгравшееся воображение. Но третий раз? Я уверен, что видел это на самом деле.
Вопрос не в том, видел ли я его. Вопрос в другом. Что именно я видел? Призрака... или... что?
Обычно сомнения возникают, когда в голове два возможных ответа, оба кажутся реальными, и разум мечется между ними. Это и порождает сомнение. Но в моём случае в голове была одна единственная версия — призрак. Значит, сомнение рождается не потому что есть другой вариант, а потому что я не хочу верить в то, что увидел.
За все восемнадцать лет жизни я никогда не видел призраков. И вдруг, ни с того ни с сего, мне выпало их увидеть? Эта логика кажется абсурдной, но ведь у всего в мире есть первый раз. Никто не рождается умея ходить, мы впервые делаем шаги. Впервые произносим слово. Впервые получаем новый опыт.
Всегда есть первый раз. Но... увидеть призрака.
Это звучит как дешёвая трагикомедия. Люди, которые никогда в жизни не сталкивались с призраками, вдруг видят их отчётливо, прямо у себя за спиной. Это вообще возможно? Увидеть призрака у себя дома, где ты живёшь столько лет, и он ещё и оказался чужим?
Может, я видел его раньше, и просто забыл? Обычно я записываю всё в дневник. Тогда почему этот случай не записан?
Я забыл до того, как успел записать? Или страх был таким сильным, что я сознательно решил не фиксировать это, чтобы не заставлять своё завтрашнее «я» перечитывать ужас?
Чем больше я об этом думал, тем сильнее болела голова. Бесполезно мучить себя. Ответа не найти. Спорить с самим собой из прошлого, когда ты не помнишь, всё равно что драться с призраком внутри головы. Бесполезно и бессмысленно.
— Должен ли я... вернуться домой? — спросил я вслух, поднимаясь с асфальта, отряхивая ладони и колени и оглядываясь вокруг.
Я оказался посреди перекрёстка в жилом массиве, окружённом одинаковыми домами.
— С какой стороны я пришёл? — попытался рассуждать я.
Передо мной был один из переулков. Возможно, я выбежал именно оттуда, я ведь всё время бежал прямо...
Нет, подождите. Был момент, когда я едва не споткнулся и инстинктивно повернул налево, а потом продолжил бег. Возможно, я действительно свернул.
— Сворачивал ли я вообще? — должно звучать иначе… сколько раз и в каком направлении. Интуиция подсказывала, что больше одного, но полагаться на память было бесполезно.
Не хотелось признавать, что, возможно, я заблудился. Но любой, кто заблудился вначале, скорее всего чувствовал себя так же, отрицал, что заблудился, и пытался вспомнить, откуда пришёл.
Можно ли узнать место? Я наклонил голову, оглядывая ряд домов дальше по переулку.
Я повернулся и посмотрел на дома слева. Они показались немного знакомыми из-за дерева на углу. Но учитывая, как я здесь оказался, вряд ли я прибежал слева и затем резко повернул под углом в девяносто градусов, а потом остановился здесь. Это выглядело бы нелогично.
— Или я просто вообще не помню этот район? — пробормотал я.
И, честно говоря, не нужно задавать такой вопрос. Было бы странно, если бы я его помнил, учитывая мою болезнь. Именно поэтому отец всегда запирал дверь на замок и каждый день перед уходом просил меня не выходить из дома.
Потому что если я выйду, я возможно не найду дорогу обратно. Наверное, это он и имел в виду.
И вот я всё же вышел и забрался довольно далеко. Всё, что мне нужно сейчас, найти дорогу назад. Иначе...
Я попытался успокоить себя. Это же наверняка не первый раз, когда я выходил из дома. Я точно выходил раньше. Память ненадёжна, но если хорошенько подумать...
Когда я последний раз выходил? Вчера? Нет, не похоже. На прошлой неделе? Тоже нет. В прошлом месяце? Моя память туда не дотягивается. Проклятье, я не могу вспомнить...
Я не мог вспомнить, выходил ли вообще когда-либо.
Что я, вырос как домашний кот? (Дурацкая мысль.)
— Чёрт... вижу призраков и теперь теряюсь в собственном районе, — выругался я.
Как будто мне мало проблемы с памятью. Теперь ещё и призрак, и бегство, и потерянность. Что за набор проклятий за один день?
— Блин... — сжал кулак и ударил им себя по бедру. Больно. И вряд ли это стоило делать, но ярость требовала выхода. Топнуть ногой тоже не хотелось.
— Ладно, Алан. И что теперь делать?
Игнорируя раскалённый асфальт, я рухнул прямо посреди дороги. Я был потерян и боялся, что любое движение только усугубит путаницу. Я не помнил, насколько велик район, в котором живу, но перекрёсток с одинаковыми домами, уходящими во все четыре стороны, ясно показывал, что он не маленький. И, честно говоря, среди всех домов в поле зрения я не узнал ни одного.
Может быть, я даже смотрел на свой дом, но не мог вспомнить, как он выглядит.
Я был потерян. Не знал, какой дом мой, откуда я пришёл и как вернуться. Я не знал даже, к кому могу обратиться за помощью, и боялся двигаться с места, чтобы не заблудиться ещё дальше.
Было бы нелепо и трагично превратиться в бездомного, потерявшись в собственном районе.
Нелепо. Это всего лишь жилой массив. Если не бродить вслепую, я всё ещё должен быть внутри территории. Рано или поздно кто-то пройдёт. Может появиться охранник, и тогда можно попросить помощи.
Часть мозга пыталась успокоить меня, но другая шептала: а что если никто не придёт. Что если это один из тех заброшенных комплексов, где целые улицы стоят пустыми, с домами без жильцов и без патрулей. Какие гарантии, что этот перекрёсток не именно такой, с выставленными на продажу новыми домами, без хозяев, с пластиковыми плёнками на номерных табличках…
Внутри комплекса номера шли по порядку. Если проследить последовательность, я смогу найти дорогу к дому.
Я подбежал к ближайшему и увидел номер 143/15. Следующий 143/16. Все дома в этом районе начинались на 143, различались только последние цифры. Нужно просто идти по цепочке до… До чего?
Какой номер у моего дома? Я не помнил. Я не помнил ровно ничего об этом.
Чёрт. Хватало мозгов понять, как искать дом, но без памяти даже это бесполезно. Я чувствовал себя выброшенным в море, с плотом и вёслами, но без малейшего представления, куда грести.
Пот засох, губы пересохли, а желудок сводило от голода. Я не обедал, так как заснул. Последний приём пищи был утром. Я даже не помнил, когда в последний раз пил воду. Я боялся. Я был потерян. Хотел пить. Хотел есть.
Солнце опускалось за горизонт, воздух начал остывать. Тепло от асфальта под ногами рассеивалось. Фонари дрогнули и вспыхнули, хотя ещё не стемнело окончательно. Наступали сумерки. Мир вокруг меня стремительно менялся. Единственным, что не менялось, был я, всё ещё застывший на месте.
— Спокойно, Алан, спокойно. Используй то, что у тебя есть, — пробормотал я, скорее как заклинание, чем как утешение.
Что я помню. Что я помню. Дом, дом, дом. Комната, комната. Гостиная. Диван…
Да. Вчера я проснулся на диване. Когда открыл глаза ночью, передо мной стоял телевизор, и у меня болела голова. Это я помнил отчётливо. И, да, тогда закатное солнце светило слева через окно…
С этим воспоминанием я резко повернулся туда, где садится солнце, на запад. Если туда запад, то справа север, слева юг, позади восток.
Гостиная, где я просыпался на диване, принимала свет заката слева. Значит, та сторона запад.
Я развернулся так, чтобы запад был слева. Теперь я смотрел на север.
Гостиная выходит на фасад дома. Значит, наш дом смотрит на север.
То есть улица, где я стоял сейчас, точно не та, на которой мой дом. Ни передо мной, ни за мной.
Дома справа повёрнуты фасадами на запад, а слева на восток. Значит, мой дом может быть на одной из пересекающих улиц. Но куда, влево или вправо?
И тут я вспомнил кусты слева… Слова застряли в горле, но тело поняло быстрее головы. Я пошёл налево, босиком по дороге, не зная, узнаю ли хоть что-то. Я просто надеялся, что найду дом. Я сегодня больше не выдержу.
Перед тем как сделать шаг, я обернулся туда, где только что стоял. Там было пусто. Но остался страх, что старик из зеркала идёт за мной.
— Страх это уже причина идти, Алан, — напомнил я сам себе и сделал шаг.