Кхемджира | Глава 37
Кхем смотрел на спину Парана, пока тот шаг за шагом уходил по тропинке, с чёрной сумкой и экзорцистским ножом в руках, пока его фигура не скрылась из виду. Лишь тогда юноша повернулся к Луанг Пу Касему, всё ещё держа ладони сложенными в жесте почтения.
— Не беспокойся о Паране. Закрой глаза и молись. Думай о своих родителях и о Триратне, — мягко наставлял тот.
Услышав это, Кхем подчинился, закрыл глаза и вскоре уловил убаюкивающее пение, словно уносящее его сознание прочь от тревог.
— Таков Благословенный, святой и истинно пробуждённый…
Паран остановился на краю утёса и всмотрелся вниз. Толпа духов, среди которых были и лесные призраки, и голодные преты, вот-вот должны были прорвать защитный барьер Луанг Пу.
Паран опустился на колени. Достал четыре куска ротанга из сумки и вонзил их в землю, очертив квадрат. Затем взял священную нить и связал её от одного колышка к другому, словно очерчивая святое пространство вокруг себя.
После этого приготовил маленький поднос, поставив на него сосуд с землёй для благовоний. Он зажёг девять палочек, вдыхая их аромат, и, извинившись перед духами леса, воткнул их в землю. Рядом установил две средние свечи.
Затем пришёл черёд снять красную ткань с янтрами, плотно обёрнутую вокруг ножа, оставленного ему дедом. В тот же миг он ощутил исходящий от клинка запах тёмной магии и услышал мучительные стоны сотен заключённых в нём духов.
Один, особенно беспокойный, вырвался наружу, пытаясь причинить вред. Но Паран удержал его, сжав обожжённое до чёрных шрамов лицо призрака ладонью.
— Успокойся, — тихо сказал он. — Я не причиню тебе зла.
Призрак какое-то время вглядывался в Парана. Его тёмные глаза были полны страдания и в то же время какой-то невыразимой глубины.
— Мне… больно… Освободи… — с трудом произнёс он.
Услышав это, призрак заплакал, тоскуя по дому и семье, оставленным в далёком прошлом. Когда-то он был солдатом, погибшим на поле боя. Десятилетия заточения в клинке сделали его мстительным, но слова Парана пробудили в нём надежду. Он добровольно вернулся в нож, чтобы ждать освобождения.
Когда рука Парана коснулась лезвия, беспокойные духи постепенно успокоились. Закрыв глаза, он начал читать императорскую кхату, призывая освобождение всех душ, заключённых внутри.
— Склоняюсь перед Буддой, источником пробуждения… Перед Тремя Драгоценностями — Буддой, Дхаммой, Сангхой. Перед девятью добродетелями, сияющими как драгоценности. Пусть сила мудрости и сострадания защитит и сохранит. Пусть заслуги великих старцев и святых даруют благословение. Пусть молитва моя исполнится, пусть свершится прямо сейчас. Пусть прегрешения будут искуплены. Пусть все жизни и души, заключённые в этом предмете, обретут рождение в лучших мирах.
В этот миг нож засветился золотым сиянием. Из него стали вырываться огненные искры, похожие на маленькие души. Одна, затем две, затем четыре… пока все сто восемь духов не были освобождены. Они разлетелись в разные стороны. Кто-то стремился вновь соединиться с близкими, кто-то возвращался в ад, чтобы искупить свои грехи.
Паран мог бы использовать силу этих духов ради собственных желаний, но заставлять их подчиняться было против его принципов. Поэтому лучшим выходом было отпустить их на свободу.
И тогда его слух уловил слабые голоса, доносившиеся с ветром, от молодых женщин и юношей до стариков, которые шептали ему слова искренней благодарности.
Обычный человек не смог бы совершить подобное. Лишь тот, кто был чист и невинен изнутри, чьё сердце было полно сострадания и доброты ко всем существам, мог освободить столько душ. Такие люди были настоящей редкостью в этом мире.
Завершив очищение тёмных искусств, связанных с удержанием погибших насильственной смертью, наставник сложил руки в молитве, поднял экзорцистский нож обеими руками и закрыл глаза, чтобы совершить так называемый «призыв экзорцистского ножа», необходимый перед его использованием.
В тот же миг раздались протяжные стоны десятков претов и лесных призраков, прибывших со всех сторон. Они были настолько громкими, что сотрясли землю. Но Паран устоял и произнёс заклинание:
— Да защитит Будда, да защитит Дхамма, да защитит Сангха, и да будут уничтожены все злые силы.
Сразу после этого чёрное, как бездна, небо рассекли молнии, а громовые раскаты прогремели, словно предупреждая всех, кто замышлял зло, прекратить свои действия.
Затем Паран воздал почести Пяти Оружиям: Оружию Индры, булаве Вайшраваны, красному полотну Атавaки, глазам Ямы, диску Нараяны.
— Да снизойдёт сила пяти священных оружий…
Защитная кристальная стена разлетелась на тысячи осколков, и духи единым потоком устремились к нему, образуя плотную чёрную волну. Одни бежали, другие ползли на четвереньках. Кто-то сохранил человеческий облик, кто-то был искажён и исковеркан. Все они издавали зловонный, гнилостный запах, распространявшийся на многие километры.
Пока он читал кхату в честь Пяти Оружий, экзорцистский нож в его руке сиял всё ярче. Постепенно на небе начали проступать золотые линии, повторявшие форму клинка. Одна за другой они сложились в девять перекрывающихся колец, разросшихся до самого небосвода, дрожащего от статического электричества и раскалывающегося от грома.
Казалось, Паран утратил почти все силы. Следы тёмной магии внутри его тела столкнулись с белой магией в груди, вызвав кровотечение из глаз, ушей, носа и рта. Но чтение кхаты ещё не было завершено, и он продолжил произносить Призыв Ангелов:
— Да будут услышаны слова мои. О небесные существа, пребывающие в райских дворцах, на вершинах гор и в облачных чертогах, на островах и в золотых городах, в долинах и пещерах, в домах малых и великих, в святилищах и храмах, у рек и озёр, в лесах и на полях… Якши, гандхарвы, гаруды и наги! Я призываю вас собраться здесь, в этом месте, и услышать слова монаха, ищущего защиты и истины.
Дважды его мольбы уже находили отклик: впервые пять лет назад, на кладбище, когда явился Вайшравана, бог войны; во второй, когда появился Кхемджира. Тогда снизошли Пхра Пхирун и Пхра Мэй Торани, владыка дождя и вод и богиня земли. В обоих случаях молитвы были обращены к защите деревенских жителей. Но сейчас всё было иначе.
В тот момент Паран молился с сердцем, полным надежды, желая лишь защитить свою единственную любовь и провести с ним всю жизнь до самой старости.
Вдруг татуировка на его спине обожгла жаром. Позади Парана возникли семь золотых голов великого Нага, верховного владыки всех наг, известного как Шеша.
Царь Нагов, вытянувшийся почти на пять метров, скользнул вперёд и остановился прямо за пределами священной нити. Семь его шей изогнулись, склоняясь над головой человека в защитном жесте. Длинный хвост, украшенный сверкающей золотой чешуёй, сомкнулся вокруг Парана, превращаясь в сияющую крепость. С небес закапали мягкие капли божественного дождя.
Паран положил экзорцистский нож на красную ткань, поднялся и спокойно встретил взглядом духов, что надвигались прямо на него.
Золотые клинки вспыхнули в воздухе, и один прета, протянувший ладони шириной с пальмовый лист, бросился в атаку. Паран поднял правую руку к груди и слегка притянул её к себе.
В воздухе раздался пронзительный крик, когда в спину преты вонзились невидимые золотые ножи. И прежде чем его душа успела разлететься на куски, одна из голов Царя Нагов метнулась вперёд, схватила её пастью и проглотила.
Раздавшийся звук остановил наступление волны лесных духов и орды прет, но вместо страха их охватила ярость. Один из духов решил воспользоваться неподвижностью Парана и сорвался с дерева.
Мгновение спустя его тело разлетелось вдребезги от удара хвоста Царя Нагов. Всё произошло так стремительно, что глаз едва успел уловить движение.
После короткого раздумья Паран поднял руку ещё выше и провёл вертикальную линию в воздухе.
Мгновенно девять золотых ножей, выстроившихся в круге, с невообразимой скоростью устремились с небес к земле, словно ливень, сопровождаемый громовыми раскатами.
Из глаз Парана продолжали течь кровавые слёзы. В одно лишь это мгновение были уничтожены десятки тысяч злых духов.
Кхемджира, находившийся внутри защитного хрустального купола Луанг Пу Касема, не знал, что происходило снаружи. Но вскоре его сомкнутые в молитве руки бессильно опустились, образы перед глазами померкли, и тело без сознания рухнуло на землю.
И тогда за пределами купола возник ангел в жёлтом тайском одеянии, с лицом дивной красоты и удивительным сходством с самим Кхемом. Она взглядом умоляла Луанг Пу Касема впустить её внутрь.
Она была призвана с небес человеком великой добродетели и последовала за чьим-то духом до этого места, пока не увидела мальчика, чья душа слабела с каждой минутой.
Этот ребёнок балансировал на грани жизни и смерти.
Несмотря на то, что она не помнила его, именно он позвал её сюда.
Нежный, добрый, трогательный, к тому же до невозможности милый, он вызвал в ней непреодолимую привязанность. Именно поэтому она просила у старого монаха разрешения войти.
Уловив тесную связь между ними, Луанг Пу Касем позволил ей. Ангел вошла, опустилась на пол, осторожно взяла голову юноши на колени и нежно провела рукой по его мягким волосам.
— Бедняжка, какое тяжёлое кармическое бремя ты несёшь.
Она печально вздохнула, сожалея, что не может изменить судьбу, уже предначертанную небом. Светлые глаза наполнились состраданием и скорбью. Что-то подсказывало ей, что их с этим ребёнком связывает незримая нить.
Но даже несмотря на то, что их судьбы давно разошлись, тревога всё ещё жила в её сердце.
— Если сможешь вернуться, то останься здоровым и невредимым. Но если встретишь конец, я сама прижму к себе твою душу, дитя моё.
Кхем услышал знакомый голос, слабый шёпот, слишком тихий, чтобы разобрать слова. Но тепло, окутывающее его тело и сердце, заставило медленно открыть глаза.
Он увидел, что лежит на веранде старого тайского дома четырёхсотлетней давности. Картина перед ним постепенно становилась яснее. Взгляд Кхема упал на бледные, безжизненные ступни людей. С трудом сглотнув и сжав дрожащие руки в кулаки, он медленно поднялся, готовясь встретить то, от чего бежал всю жизнь.
Перед ним стояли потомки семьи его матери, все мужчины и все умершие в юности. Каждый был облачён в ту одежду, что носил в последние минуты жизни, тела застыли в мёртвых позах, глаза распахнуты и пусты, лишённые всяких эмоций.
По его спине пробежал холодок, когда он ощутил за собой чьё-то присутствие.
— Напряги свою память. Помнишь, кто они?
Он не мог пошевелиться, лишь видел бледный острый палец, протянувшийся из-за спины, скользнувший по лицу и заставивший проследить за ним взглядом.
И тогда лица прошлого наложились на черты каждого из стоящих перед ним людей, открывая Кхемджире другую истину.
Все умершие потомки были теми, кто находился там в тот день.
От Пхрая Ворасинга, что стал началом всей этой истории, до Луанг Ок Пхакдевиджита, чья жажда власти затмила совесть.
Здесь были и три его родных сына, и семеро ближайших родственников по мужской линии, равнодушно наблюдавших за происходящим, не зная жалости.
Сюда входили и все слуги, и рабы дома Пхрая Яоварата Сингхи, участвовавшие в издевательствах над Рампхэнг во время её пребывания там. Те, кто оклеветал, и те, кто забил насмерть.
Все они вновь и вновь рождались в одном и том же роду, чтобы искупить проклятие, которое Рампхэнг наложила на эту семью. Теперь в живых оставался лишь Кхемджира.
— Вспомнил? Прекрасно зная, что ты сделал, почему решил бежать и спасать только себя?
Кхем ощутил, как шею сжали две ледяные руки. По лицу потекли слёзы, он судорожно сглотнул и хрипло произнёс:
— В тот день... мы с матерью не хотели... — он солгал, потому что его заставила Кхунъинг Кеткэотида, пригрозив, что если ослушается, пострадает вся семья со стороны матери. Ни он, ни Какананг не посмели перечить её приказу.
В ответ раздался крик, полный ярости и мести, пронзивший уши. Перед ним возникла фигура Рампхэнг, искажённая гневом. Она ринулась вперёд, с неимоверной силой сжимая шею Кхема.
— Хотели вы с матерью того или нет, но в конце концов я и мой ребёнок всё равно приняли мучительную смерть! Думаешь, такая отговорка заставит меня пощадить тебя? Продолжай мечтать!
Кхем захрипел, хватая воздух ртом, пальцы впились в бледные запястья, он плакал и отчаянно сопротивлялся.
— Единственный способ искупить вину передо мной и моим ребёнком это смерть... смерть для всех вас!
Тело Кхемджиры обмякло, он стал оседать на землю, чувствуя, как дыхание угасает с каждой секундой.
В последние мгновения сознание заполнила вереница и радостных, и горьких воспоминаний. Несмотря на всё, он был счастлив, что родился у своих родителей, что шёл к мечте, пусть и не успел её завершить, что имел таких друзей, как Джет и Чан, что пробовал себя волонтёром в лагерях, что учился находить путь к людям.
Он был рад встрече с бабушкой Си и со всеми в деревне.
И, больше всего, он радовался тому, что вновь повстречал Парана...
Закрыв глаза, истощённый и отчаявшийся, он всем сердцем повторял лишь одно:
— Прости за мою слабость... Прости... я смог дойти только досюда.
В этот момент Паран постиг некую истину.
Четыреста лет назад он сам был военачальником в городе Пхетчабури, вёл войска в битву, защищая родную землю. И пусть это был долг, на его руках была кровь бесчисленного количества людей.
И то поле сражения, где пролилась кровь, находилось именно здесь, в этом бесплодном лесу.
В сущности, притянуть к себе такое множество злобных духов могла не одна мстительная душа. Всё происходящее было следствием переплетённой кармы, где каждая сторона, прямо или косвенно, несла свой груз.
Сотни тысяч экзорцистских клинков, вызванных Параном, взмыли в воздух, словно стая птиц, и обрушились вниз, поражая злых духов и не давая им взобраться на утёс.
Но не всех удалось сдержать. Один тёмный дух, похожий на солдата из далёкого прошлого, с двумя руками и лишь одной ногой, устремился прямо к Кхемджире, которого в тот миг держал в объятиях ангел.
Прежде чем чудовище успело коснуться его, перед ним возникли два детских духа, не старше двенадцати лет, и встали преградой. Они упёрлись ногами в его плечи, удерживая от злого замысла.
И прежде чем дух успел причинить ещё больший вред, несколько золотых экзорцистских клинков рассекли воздух и вонзились ему в спину. В следующее же мгновение он исчез, будто никогда и не существовал.
Паран ощутил присутствие духов Эка и Тонга, а затем его слух уловил голос пожилой женщины неподалёку:
— Шри, шри, сегодня хороший день. Украсьте подношение и позовите кван...
Он ощутил тепло, которого так ждал, но боль была столь сильной, что он не смог открыть глаза. Слёзы, смешанные с кровью, текли по его щекам. Он давно бы потерял сознание, если бы не поддержка могущественного Царя Нагов. И вдруг в нём вспыхнула новая сила. В небе возникла сплетённая форма из девяти колец золотых ножей, и следом с небес обрушился дождь из клинков, вновь и вновь пронзая злых духов.
Но за этот шаг, выходящий за пределы человеческих возможностей, Паран расплатился мучительной болью в груди. Его пронесло судорогой, и он с кашлем выплюнул сгусток крови.
Несмотря на то, что время давно перевалило за полночь, конца этой битве не было видно... ведь ещё не настал час рождения Кхемджиры.
За секунду до того, как Кхем сделал последний вдох, за спиной Рампхэнг прозвучал голос Луанг Пу Касема:
Рампхэнг замерла, невольно ослабив хватку. Она и представить не могла, что кто-то сможет войти в эту обитель. Даже Паран, накопивший заслуги за многие жизни, не был способен этого достичь. Войти сюда могли лишь те, чья карма была связана с ней, но все мужчины, кто когда-либо имел такую связь, давно умерли.
С этим вопросом в голове Рампхэнг медленно отпустила Кхемджиру на землю и повернулась к говорившему. Перед ней стоял седой монах. Рампхэнг наклонила голову, с недоумением разглядывая его.
— Как ты сюда попал, почтенный?
— В любом случае это не твоё дело. Я лишь прошу тебя уйти. Пока по-доброму. Исток всей этой беды лишь мужчина и женщина. Один давно умер от твоей руки, другая всё ещё расплачивается за карму в аду, не имея возможности переродиться. Разве этого тебе недостаточно?
Едва он произнёс эти слова, Рампхэнг сорвалась с места и приблизилась к Луанг Пу Касему на расстояние локтя.
В её взгляде бушевала вековая ненависть. Чем больше она думала об этом, тем сильнее была боль, сводившая её с ума.
— Они все должны заплатить жизнями за всё, что со мной сделали! Если они не хотят отдать себя на смерть, пусть вернут моего ребёнка. Только тогда я успокоюсь!
Но Рампхэнг прекрасно знала, что это невозможно. Ребёнок погиб у неё на глазах.
Луанг Пу Касем не обиделся на её дерзкие слова. Его взгляд, затуманенный возрастом, смягчился пониманием.
— Если этого ты желаешь, я отдам жизнь этого ребёнка в обмен на свою.
Рампхэнг склонила голову, встретившись с его взглядом, и в её душе вспыхнуло недоумение. Зачем он это сказал? Почему должен был так поступить? Но прежде чем она успела подумать дальше, сознание было втянуто в воспоминания, переданные глазами монаха.
С самого рождения и до шести лет Касем обладал шестым чувством. Он видел то, что другим не дано, а именно духов. С раннего детства его мучили призраки, и он мечтал очистить мир от этих злых сущностей, не задумываясь о законах кармы. И лишь встреча с человеком по имени Сек, обладавшим тем же даром, изменила его путь.
Они подружились в подростковые годы и дали друг другу клятву хранить свой дар в секрете, чтобы жить, как все обычные дети.
Они росли бок о бок, учась в профессиональном училище, оба красивые, талантливые и разносторонние, привлекавшие внимание многих девушек. Но мир подобен монете с двумя сторонами. Где есть любовь, там всегда найдётся и зависть, рождающая конфликты и драки с теми, кто ненавидел их.
Решающий момент настал, когда юный Касем получил пулю в спину от соперника и едва не погиб. Именно тогда они оба обратились к искусству магии, чтобы защитить себя.
Однако магия — оружие двуликoе. Если использовать её правильно, она может приносить пользу, но в руках жаждущего мести обернётся бедой.
Когда семья Касема оказалась втянута в кровавую распрю с враждующим кланом, он потерял младшего брата, убитого по ошибке во время перестрелки.
Перед ним было лишь два пути: углубиться в тёмные искусства, чтобы отомстить, или разорвать этот круг, постригшись в монахи и успокоив разум. Он понимал, что иначе никогда не сможет отпустить ненависть.
Касем выбрал монашество. Успокоив ум и отбросив обиды, он перестал множить карму и с усердием пошёл по пути добродетели. Спустя пятнадцать лет строгого подвижничества и следования буддийской философии Луанг Пу Касем развил в себе способность видеть собственные прошлые жизни.
В одной он был карпом в пруду с лотосами, в другой цаплей, в третьей появился человеком.
Глаза Рампхэнг расширились, и по щекам покатились слёзы, когда она увидела, что в одной из жизней Луанг Пу Касем родился человеком, но прожил лишь мгновение, прежде чем его бросили в реку, и он погиб.
Ноги Рампхэнг подкосились. Она отступила назад, чтобы целиком разглядеть Луанга Пу Касема, и встретилась с его полными милосердия глазами.
Это было не воображение, а правда. Вот почему этот монах смог войти в её измерение.
— С-сыночек мой… — Рампхэнг рухнула на деревянный настил, обессиленная, и поползла вперёд, чтобы пасть к ногам Луанг Пу Касема, рыдая так, словно сердце её разбилось на осколки.
Она была поглощена болью и ненавистью, веками питая их, не находя выхода. Сколько бы жизней она ни забрала, ничто не могло заполнить пустоту от утраты ребёнка.
В жизни рабыни страдания были хуже самой смерти. Нелюбимая, никому не нужная, она никогда ничем не владела. Единственной драгоценностью был её ребёнок.
Желание растить его и видеть счастливым стало последней мыслью, за которую она цеплялась, умирая. И наконец мольбы были услышаны.
Когда Луанг Пу Касем заметил, что её ярость смягчилась, он продолжил:
— Не множь больше карму. Отпусти то, за что держишься, и позволь мне проводить тебя.
Рампхэнг медленно подняла голову и увидела Кхема, стоявшего на коленях позади монаха и плакавшего так же горько. Её слепая ненависть начала рассеиваться. Она вспомнила, что этот мальчик и его мать в прошлых жизнях не раз заботились о ней, помогали.
Сердце, переполненное местью, постепенно стало пустым, наполнившись лишь усталостью и покорностью.
Она устала. Она так долго ждала, и теперь получила то, чего жаждала. Теперь можно было отпустить. Всё, что она хотела, ещё немного времени с сыном, несколько слов, чтобы поделиться радостью и болью. Этого было достаточно.
Она сложила ладони у груди и сказала:
Услышав это, Рампхэнг медленно поднялась. Прежде чем они отправились в путь, Луанг Пу Касем обернулся к Кхемджире, всё ещё сидевшему с молитвенно сложенными руками, и с теплотой произнёс:
— Кхем, не тревожься слишком сильно.
Кхем крепко поджал губы, и слёзы снова медленно покатились по щекам.
— Всё предопределено. У нас нет долгов друг перед другом. Иди скорее своей дорогой.
После этих слов с груди Кхема будто сняли тяжёлый груз. Он с облегчением всхлипнул и благодарно склонился до самой земли.
Рампхэнг шла за монахом в шафрановом одеянии, сердце её было переполнено радостью. Ей привиделся мальчик в традиционном тайском наряде, едва достигший нескольких лет, который вёл её за руку по тропе, залитой светом, а в тишине звенел одинокий браслетик на его щиколотке.
Так закончились века ненависти и мучений, что Рампхэнг носила в себе.
В пять сорок мягкий жёлтый свет начал медленно разливаться по горизонту.
Веки Кхема дрогнули и приподнялись. Первое, что он увидел, безжизненное тело Луанг Пу в медитативной позе, лицо его было спокойным и свободным от забот.
Кхем медленно поднялся с земли. Он не чувствовал ни холода, ни укусов насекомых, которые должны были его одолеть. Кроме слабости и истощения, словно он проспал десятки лет и только что пробудился, боли нигде не было.
Он начал озираться по сторонам, но не увидел следов Парана. Быстро поклонившись телу Луанг Пу Касема, Кхем поспешно двинулся к тропе, по которой накануне ушёл его наставник.
С каждым шагом сердце билось всё болезненнее, пока взгляд не уловил фигуру Парана, идущего навстречу.
За его спиной восходило солнце, из-за гор пробивались лучи, которые подсвечивали широкую спину и слепили слезящиеся радостью глаза Кхема.
Паран, неся свою сумку в руке, шагал прямо к нему. Кхемджира, ноги которого ослабели, упал на землю, но заставил себя подняться и побежать к наставнику.
В ту же секунду Паран опустил сумку, чтобы заключить его в объятия.
Кхем плакал, дрожал всем телом, но обнял Парана с такой же силой, потому что увидел кровавые пятна, исказившие его лицо.
— Наставник… Вам… вам очень больно? — сквозь дрожь спросил Кхем, продолжая плакать.
Паран положил голову на его хрупкое плечо и слегка кивнул в ответ. В сердце его было только огромное облегчение оттого, что любимый всё ещё дышит.
Боль была слишком сильна, чтобы позволить словам сорваться с губ. Нужно было подождать ещё немного. Всё, что смог сделать Паран, лишь крепче прижать его к себе.
Кхемджира миновал смертельную черту в шесть часов шесть минут шестого мая.