Бесконечно | Глава 16
— Каэвта!.. Каэвта!.. — голос доносился будто издалека. Тонкие брови нахмурились, а дрожь в руке усилилась, передавая тревогу того, кто звал. Каэвта медленно распахнул глаза, тут же прищурившись от яркого света, пока взгляд не сфокусировался на обладательнице голоса.
— Руди?.. — хрипло отозвался он, узнав подругу. Та быстро повернулась, налила воды из кувшина и помогла ему приподняться на подушках.
— Как ты себя чувствуешь? Почему ты не поехал в больницу? — обеспокоенно проговорила она. Бледность его лица заставила Руди всерьёз задуматься, не потащить ли его туда прямо сейчас.
— В больницу?.. — переспросил он.
— Конечно. Ты явно болен, даже если у тебя нет температуры, — она протянула ладонь к его лбу. Кожа оказалась не только сухой, но и пугающе холодной, несмотря на плотные одеяла, в которые был укутан Каэвта.
— Я не болен, Руди. Просто немного устал.
— Пойдём к врачу, пусть посмотрит.
— Да. Я с братом. Он ждёт внизу, — с раздражённой ноткой ответила Руди.
— Правда? Что с твоим настроением?
— Это из-за Сана. Он не позволил моему брату подняться. Да он и мне едва разрешил! Если бы я не встретила тётю Пхен, боюсь, меня бы вообще не пустили. Такое ощущение, будто он испугался, что мы тебя тут изнасилуем, — усмехнулась она. Каэвта удивлённо приподнял брови.
— Не думаю… Возможно, он просто ещё не привык к вам.
— Ну-ну, продолжай его оправдывать. Он просто пугающий.
— Сан? Пугающий? Ты слишком драматизируешь, — улыбнулся юноша.
— Я-то ладно, а вот моего брата он даже в дом не пустил.
— Ладно. Ты голоден, Каэв? Пойдём поедим рисовый суп. Тётя Пхен только что приготовила.
— Пойдём. Твой брат в Белом павильоне?
— Ты точно сможешь идти? — уточнила Руди, боясь, что он упадёт, как в прошлый раз. Каэвта медленно поднялся с кровати.
Он всё ещё чувствовал слабость и слегка покачивался, но улыбнулся, чтобы её успокоить. Они вместе спустились к Белому павильону, где молодой человек уже сидел за низким столом. На нём стояли три пиалы с супом. Где была его мать, Каэвта не знал.
— Руди… а какой сегодня день? — тихо спросил он, глядя в сторону.
— Двадцатое, да… Я должен сегодня пойти, — пробормотал он себе под нос.
— К профессору Киттину. Надо забрать краски.
— Ты ведь болен, — с тревогой сказала Руди.
— Я же говорил, что сам заберу, — спокойно произнёс он. Эта фраза заставила парня напротив нахмуриться.
— Забрать? Кого ты собираешься забрать, Каэв? — переспросил Сале.
Руди тут же локтем ткнула брата в бок.
Каэвта вздрогнул и посмотрел на подругу, вопросительно вскинув брови.
— Ты только что сказал, что «пойдёшь забирать». Что именно?
— Нет, я сказал, что пойду за красками к профессору Киттину.
— Каэв, давай мы с Руди сами сходим. А ты отдохни, — снова вмешался Сале. Однако Каэвта уже поднялся и направился к выходу.
Эти слова побудили Руди раскрыть рот, чтобы что-то сказать, но брат схватил её за руку, чтобы остановить, и поспешил за Каэвтой.
— Тогда я подвезу тебя, — предложил Сале.
Каэвта остановился и бросил взгляд на него. Руди промолчала.
— Позволь моему брату отвезти тебя. Ты только что начал поправляться. И потом, мы же договорились, что поедем за красками вместе, — напомнила она.
Каэвта молча кивнул и сел в машину.
Университет в дни каникул был непривычно тих, лишь преподаватели продолжали работать и готовиться к новому семестру. Каэвта попросил остановить машину у корпуса факультета и направился прямо к преподавательской, а Руди шла следом.
— Руди? — позвал её кто-то, и девушка тут же обернулась.
— Тётя Софи? — та удивлённо вскинула брови, явно не ожидая встретить свою тётю в университете. — Что ты здесь делаешь?
— Я пришла по делу к профессору Киттину. По поводу картины.
— Картины? — Руди подозрительно прищурилась. Особенно потому, что речь шла о профессоре Киттине. Она ему не доверяла, её отталкивало его поведение. Она оглянулась, чтобы посмотреть на Каэвту, но увидела лишь его спину — он быстро удалялся, даже не дождавшись её.
— А ты что здесь делаешь во время каникул?
— Сопровождаю друга. Он пришёл забрать работу. У него вечно так много дел, вот и приходится торопиться, — пошутила Руди, и тётя Софи с улыбкой покачала головой.
— Ах вот как? И куда он пошёл?
— Уже мчится вперёд. Не знаю, почему такая спешка. Каэвта у нас такой.
— Ну тогда догоняй его, — сказала Софи. — А я сначала загляну по своим делам, — она тепло улыбнулась племяннице и пошла в другую сторону.
Каэвта задержал дыхание, заходя в комнату, где хранилась его работа. Профессор Киттин сидел за столом. Увидев вошедшего, он поднял взгляд и тут же улыбнулся.
— Здравствуйте, профессор, — молодой человек сложил ладони у груди, но взглядом искал только одно — свою картину.
— Да, — ответил он, не глядя в глаза преподавателю. Поэтому и не заметил, как второй человек в комнате поднялся и подошёл ближе.
— Впрочем, ты мог бы прийти и в начале семестра.
— Простите? — Каэвта вздрогнул, уловив знакомый аромат парфюма — профессор стоял совсем рядом.
— Или, может, ты вовсе не собирался возвращаться за ней?
— Что вы сказали?.. — настороженность в тоне учителя, странная улыбка и жесты начали вызывать в Каэвте явное беспокойство.
— Ну же, Каэв… ведь ты тоже чего-то хочешь от меня, правда?
— Профессор! — воскликнул он и с резким отвращением оттолкнул руку, потянувшуюся к его щеке. По телу прокатилась волна отвращения.
Он знал, что за Киттином уже давно тянулась дурная слава. Тот проявлял интерес ко многим юношам в университете, и Каэвта тоже не избежал его пристального внимания.
Поэтому, каждый раз, когда ему нужно было приносить или забирать работу, он просил Руди сопровождать его. Но в этот раз так спешил, что забыл о предосторожностях… И не ожидал, что всё произойдёт так.
По комнате разнёсся звонкий звук пощёчины. Голову Каэвты резко отбросило в сторону, он в шоке уставился на того, кого ещё недавно называл преподавателем.
— Хочешь хорошие оценки? Тогда отдайся мне, — хрипло выдохнул Киттин, голос его звучал чуждо, словно принадлежал совсем другому человеку. Он пристально смотрел на испуганное лицо юноши.
— Я подам на вас жалобу декану! За угрозы и домогательства к студентам!
— Вовсе нет. Я сделаю это, если вы ещё раз попытаетесь перейти грань. Но если прекратите, я никуда не пойду, — жёстко произнёс Каэвта. У Киттина в глазах промелькнуло замешательство.
— Правда? Не пойдёшь к декану? — голос профессора стал мягче. Он больше не приближался.
— Правда, — с облегчением вздохнул Каэвта. Кажется, это сработало.
— Картина там, — Киттин кивнул в угол комнаты.
Холст был по-прежнему накрыт белой тканью, словно работа с самого начала так и осталась неоценённой. Но Каэвта не испытывал радости. Его не покидало ощущение, будто кто-то пристально наблюдает, словно он был не один, когда писал эту картину. Возможно, поэтому Киттин и накрыл её.
Юноша направился к углу. Снял покрывало, и, взглянув на изображение, почувствовал, как внутри разлилось лёгкое удовлетворение. Он улыбнулся фигуре на полотне, потянулся рукой…
И вдруг к его носу и рту прижалась пропитанная чем-то ткань.
Сзади. Внезапно. Резкий, химический запах мгновенно прорвался в лёгкие, хотя Каэвта инстинктивно пытался вырваться и не вдыхать. Всё поплыло перед глазами. Голова закружилась, разум начал погружаться во тьму, пока сознание окончательно не покинуло его…
Профессор Киттин смотрел на стройное тело юноши в своих объятиях с выражением мерзкой удовлетворённости. Он спрятал платок в карман брюк и усилил хватку.
Шершавые пальцы сжали подбородок, поднимая безжизненное лицо, которое он с восхищением разглядывал. Неспешно начал расстёгивать пуговицы рубашки одну за другой. Дыхание стало прерывистым от нарастающего возбуждения. Желание уже почти вышло из-под контроля, когда он наклонился, чтобы вдохнуть аромат нежной шеи.
— Каэвта… ты пахнешь лучше всех тех, кого я когда-либо знал, — выдохнул Киттин, одурманенный, словно пьян. Он приблизился к щеке, в попытке коснуться кожи, и замер, когда глаза юноши, до этого прикрытые, резко распахнулись.
Каэвта резко оттолкнул мужчину, сидящего у него на бёдрах. Толчок был настолько сильным, что профессора отбросило в сторону. Тот схватился за грудь, с болью глядя на юношу — без следов слабости, с силой, которую трудно было представить. А ведь только что он был без сознания…
— Мерзавец! Что ты думал сделать с молодым господином Каэвтой?! — прогремел в комнате чужой, глубокий голос. Глаза Каэвты теперь налились кроваво-красным и смотрели на профессора с яростью.
— Погоди, Каэвта, ты всё не так понял… Ты же только что упал в обморок… — сбивчиво пробормотал Киттин.
— Лжец! Ты хотел воспользоваться Кхун Каэвом! — Каэвта продолжал открывать рот, но голос был совсем не его. Это была чужая, низкая, гневная интонация, не принадлежавшая юноше. А его глаза… глаза стали по-настоящему пугающими.
— Нет… нет, подожди! — запротестовал Киттин, отступая, когда Каэвта подошёл ближе. Но сбежать он не успел, так как тот схватил его за горло. Чем сильнее он пытался освободиться, тем крепче становилась хватка. Дыхание перехватило.
— Ты… — последние слова застряли где-то в гортани, когда Каэвта медленно поднял его над полом. — Ты ничтожество! Ты — зло! Молодой Каэв принадлежит Господину, а не такому подонку, как ты!
Глаза профессора расширились от ужаса, он задыхался.
— Сан, отпусти его! — раздался голос из пустоты.
Хватка ослабла. Профессор Киттин рухнул на пол, задыхаясь и с нескрываемым ужасом глядя на Каэвту. Это был не тот юноша, которого он знал.
— Убирайся отсюда, пока я не свернул тебе шею! — голос всё ещё звучал из уст Каэвты. Киттин, дрожа, пополз к выходу. Он не понимал, почему это отпустило его, но знал одно — нужно бежать.
Профессор неожиданно толкнул Каэвту в спину, схватил картину и выбежал из кабинета.
— Молодой господин! — тело Каэвты обернулось к пустоте.
— Оставь его, — произнёс незнакомый голос, в котором чувствовалось спокойствие.
— Но он причинил вред Каэву! Почему вы отпустили его? Почему вы остановили меня, господин? Почему не позволили мне добить его?
Он с упрёком смотрел на пустое место рядом с собой.
— Я запрещаю тебе, Сан. Я запрещаю тебе, Каэвта.
Глаза, налитые кровью, на мгновение потускнели, затем вновь засияли, осознав смысл этих слов.
Тело Каэвты обмякло и рухнуло на пол. Где-то издалека послышался встревоженный голос Руди. В пустоте рядом с ним образовалась фигура высокого юноши. Он сел рядом и осторожно поднял голову Каэвты, положив её себе на колени. С нежностью посмотрел на бессознательное лицо. Кончиками пальцев коснулся его щеки — той, где от удара остался красный след. В его глазах вспыхнул гнев, и фоторамка на стене дрогнула, будто готова была сорваться. Когда в дверях появилась Руди, в комнате вновь воцарилась тишина.
Даже если я умру, я всё равно буду любить тебя.
Даже если другой мужчина захочет обладать тобой,
я буду охранять и защищать тебя, как твой Хозяин.
Я буду бить палкой, пинать, толкать и ломать шеи.
— Каэв! — Руди подбежала к другу, который лежал без движения. В комнате больше никого не было, и она решила, что тот снова потерял сознание из-за ослабленного состояния. С тревогой потрясла его за руку, но Каэвта не реагировал.
Облегчение пришло только тогда, когда в комнату вбежал Сале. Он был так же потрясён, как и она, но быстро взял юношу на руки и вынес из помещения. Не теряя времени, они сразу же поехали в больницу.
По дороге Руди не переставала корить себя. Если бы она не задержалась, разговаривая с родственницей, Каэвта не оказался бы один, без сознания, лежащим на полу, и Сале не пришлось бы поднимать его на руках. Они с братом совершенно забыли о картине, которую юноша так спешил забрать. Вспомнили о ней только вечером, когда Каэвта пришёл в себя. Он с упрямством заявил, что хочет немедленно вернуться и найти её, и только после долгих уговоров Руди сдалась и пообещала, что они с братом сами заберут работу.
— Правда? — Каэвта с испуганно прищуренными глазами посмотрел на подругу.
Когда Руди кивнула, он чуть не соскочил с кровати, будто не мог больше оставаться на месте. Его охватило ощущение тревоги, такое острое, что, казалось, оно душит. Будто вместе с этой картиной он потерял часть себя. Он не мог объяснить, почему чувствует это так сильно. Это была всего лишь картина. Он мог бы нарисовать её снова… Но… те обещания, что звучали в голове, причиняли настоящую боль.
— Каэв, не упрямься! Если снова упадёшь в обморок, мы просто не отпустим тебя! — резко сказала Руди.
Она и впрямь хотела помочь найти работу друга, но не могла позволить ему выйти в прохладную ночь в таком состоянии. К тому же, они с братом уже обыскали всю округу. Если бы картина была поблизости, они бы нашли её. Оставался лишь один вариант — дом профессора Киттина.
— Обморок?.. — переспросил Каэвта. Он не падал в обморок. Он потерял сознание. Проснувшись, проверил своё тело — не было никаких следов, ни синяков, ни ран. Значит, Руди, скорее всего, пришла вовремя. Поэтому он никому не стал рассказывать, что произошло в той комнате. Не хотел никого беспокоить.
— Да, мы с братом очень испугались, — тихо добавила Руди, ловко заработав очки для своего брата.
— Точно, Каэв. Ты болен, не упрямься, — добавила Чанпхен, с досадой покачав головой. Её сын был слишком упрям.
— Но… я обещал, что сам её заберу… — прошептал Каэвта.
— Раз уж заговорил об этом, кого ты хотел «забрать»? — вдруг спросила Руди. Сале, услышав это, не стал её останавливать. Он и сам хотел знать.
— Он… он ждёт… — рассеянно пробормотал Каэвта. Его голос стал приглушённым, будто он говорил не с ними, а с кем-то другим.
— Кто, Каэв? Кто тебя ждёт? — вмешался Сале, отстранив сестру. Он попытался задать вопрос мягко, чтобы не спугнуть.
— Что? — юноша удивлённо посмотрел на него, приподняв бровь. Сале сел на край кровати и заглянул ему в глаза.
— Ты сам сказал, что кто-то тебя ждёт. Кто это? Кого ты собирался забрать?
Каэвта нахмурился, как будто вовсе не понимал, о чём речь.
— Никого… — наконец выдохнул он. Лицо всё ещё оставалось растерянным. Он переводил взгляд с Руди на Сале, затем на мать. В его глазах не было лжи. Он действительно не понимал вопроса.
Сале тяжело вздохнул, коснулся его лба и повернулся к Чанпхен и сестре.
— Ох, неудивительно, что он бредит, — Руди вздохнула, отмахнувшись рукой, как будто отгоняла плохие мысли. Она отправилась за жаропонижающим и помогла матери умыть Каэвту и привести его в порядок. Потом заставила принять лекарство. И только когда он заснул, Руди смогла выдохнуть и, наконец, тоже задремала.
— Шпионы, отправленные во Дворец Фронта, передают, что подозрений нет. Что вы об этом думаете? — голос, строгий и сосредоточенный, прозвучал над длинным столом. Но самый молодой из присутствующих не мог добиться от старших ни внимания, ни реакции. Их мысли витали где-то далеко от обсуждаемого.
— Я считаю, что пока не стоит отзывать наших людей из Дворца Фронта, — наконец ответил один из старших. — Нам следует ещё немного понаблюдать за их действиями. Возможно, удастся выяснить больше.
— А что думает Лорд Муэн Самоэн Джайрат? — Луанг Санаэ обратился к молодому мужчине.
Тот повернул голову и спокойно ответил:
— Я бы предложил разделить силы. Помимо Фронта и людей, приближённых к Королю, стоит обратить внимание на тех, кто только недавно вошёл в правительство, — предложил молодой лорд.
Старшие переглянулись между собой.
— Думаете, расследование среди новых лиц даст результат?
— В подобных делах каждый подозрителен — старый он или новый. Даже если мы временно потеряем нескольких людей, но сможем быстро выявить виновных, это будет оправдано, — твёрдо пояснил он.
Многие закивали, соглашаясь. Затем начался выбор тех, кто будет следить за подозреваемыми. Молодой лорд продолжал предлагать идеи, некоторые принимались, другие вызывали возражения. Но он сохранял спокойствие и твёрдо, но вежливо отстаивал свою позицию, особенно если видел, что предложение может навредить народу.
Совещание длилось до позднего вечера. Молодой господин, всё это время остававшийся сосредоточенным и сдержанным, всё чаще стал бросать взгляды в сторону, что не укрылось от глаз Луанг Санаэ. Он внимательно посмотрел на лицо юноши — того, кто был сыном уважаемого Чао Муэна Самоэн Чай Рата, — и проследил за его взглядом. Улыбка скользнула по губам старшего, когда он обнаружил источник рассеянности: в углу комнаты, тихо и смирно, сидел мальчик, находящийся под его опекой.
— Останьтесь на ужин. Я уже велел слугам подготовить представление, — с лёгкостью произнёс Луанг Санаэ, словно между делом.
После долгих обсуждений для отвода глаз всегда устраивались танцы. Со стороны, казалось, что знатные господа собрались исключительно ради удовольствия.
Музыка, смех, изящество — всё служило прикрытием.
— Каэв, сходи к Нанг Чабе, скажи, чтобы накрывала на стол.
Юный слуга, с самого входа не поднявший взгляда от пола, послушно кивнул и скрылся за дверью. Молодой господин проследил за его уходом с той тихой жаждой, которую не может скрыть даже воспитание. Он вздохнул, и только повернув голову, наткнулся взглядом на Луанг Санаэ.
— Господин… Вы что-то сделали с Чао Каэвом? Или… вы всё ещё сердитесь на него?
— Нет, что вы, — отозвался старший, усмехнувшись, — я вовсе не держу обиду.
— Тогда почему вы смотрите на него с таким видом?.. — начал было юноша, но Луанг Санаэ перебил его лёгким смешком, словно подтрунивая:
— Ах, так вы всё-таки заметили. Сами-то смотрите на него, как будто он вас раздражает. Но глаза выдают другое.
— Я… Я и сам не понял, что так на него смотрю…
— Значит, доволен? Чао Каэвом?
— Я… Нет! Что вы… — молодой господин запнулся. — Я просто… рад, что у него хватило смелости ударить меня в подбородок, вот и всё.
— Ха… — только и выдал Луанг Санаэ, бросив на него лукавый взгляд. — Пойдёмте вниз. Думаю, Нанг Чаба уже всё приготовила, — сменил он тему.
Он с досадой выдохнул. Мысли сбивались, не давая сосредоточиться. Он пытался не смотреть в сторону юноши, но каждый раз ловил себя на том, что всё равно ищет его взглядом. И когда тот приближался, сердце начинало колотиться, будто предвещая беду.
Каэв, подойдя, поставил на стол стакан с водой, и в это мгновение взгляд Кхун Пхра Ная задержался на его руке — белой, тонкой, но живой. Всё в нём отзывалось на этот жест. Он опустил взгляд, когда тот наклонился, но снова увидел — чётко, как во снах — очертания лица, мягкие щёки, прищуренные глаза под длинными ресницами, хмурый взгляд. Всё в нём говорило о недовольстве. И молодой господин знал, что это из-за него. Но даже это приносило странное облегчение. Значит, он всё же что-то чувствует в ответ.
Он не знал, что давно ищет встречи с Каэвтой. А Луанг Санаэ, наблюдая за всем этим, лишь усмехался и то и дело вызывал Каэвту, будто играя. Ему было весело смотреть, как Кхун Пхра Най то радуется, то мрачнеет, не скрывая своих перемен. Сам Каэв же, заметив эту игру, иногда бросал на Луанг Санаэ осуждающие взгляды, особенно когда ему приходилось выполнять поручения для молодого господина.
— Если ты не хочешь, чтобы я звал тебя Мэй Инг, скажи своё имя, — ухмыльнулся Сан.
— Хочешь, чтобы я тебе врезал?! — процедил Каэв.
— Назови своё имя, я буду звать тебя как положено.
— Тогда буду звать тебя Мэй Инг.
Шумная перебранка докатилась до лестницы главного дома. Луанг Санаэ спустился, чтобы проводить последнего гостя, и удивлённо вскинул брови. Сам Кхун Пхра Най поспешил вперёд.
Перед ним стоял Каэв, с обеих сторон зажатый двумя старшими, недовольно сверкая глазами как на Сана, так и на своего опекуна.
— Да это госпожа Чуи Чай! — кивнул Сан на него. — Не даёт звать себя Мэй Инг, а имени всё равно не говорит!
— Не зови меня так! — прошипел Каэв и рванулся вперёд, пытаясь придушить Сана, но его тут же удержали.
— Ха-ха, ты бы лучше сам сказал Его Высочеству и Сану, как тебя зовут. Иначе я позволю Сану называть тебя «Мэй Инг Чуи Чай», — весело заявил Луанг Санаэ.
— Дядя!.. — Каэвта с упрёком посмотрел на него и наконец, едва слышно, выдохнул: — Каэв...
— Что ты говоришь, господин? Если шептать так тихо, Его Высочество ничего не услышит, — с широкой ухмылкой подхватил Сан. Он почувствовал за собой поддержку и решил дразнить того, кто не так давно ударил его господина по подбородку.
— Каэвта!.. — закричал он. — Теперь слышно?! Если господин не услышит и в этот раз, я сам отрежу ему ухо!
Этот вопль вызвал искренний смех у Луанг Санаэ. Юный господин, который сперва хотел было сдержаться и даже улыбнуться, замер. Вид у Каэвты был такой грустный, что стало не до смеха.
Он машинально потянулся к уху, опасаясь, что если тот сорвётся, то действительно набросится первым делом именно на него. Щёки мальчика горели до ушей, и хотя Кхун Пхра Най уже знал его имя, казалось, Луанг Санаэ нарочно заставлял Каэвту выкрикнуть его вслух, просто ради забавы.
Позже, по дороге домой, Кхун Пхра Най тихо пробормотал, глядя в окно:
Тот повернулся, выглядя удивлённым.
— Если бы и я мог говорить и смеяться вот так... мне, может быть, не было бы так тяжело, — вздохнул он, не отводя взгляда от ночного неба. Луна находилась в той фазе, когда кажется, будто она не освещает, а только подчёркивает темноту. Такую же, как и у него внутри.
— Боюсь, если так случится, вам придётся всегда носить с собой компрессы, — отозвался Сан. Молодой господин рассмеялся, вспомнив вспыльчивость Каэвты. Но вместе со смехом пришло и какое-то тёплое, пугающее чувство. Он снова провёл рукой по подбородку и коснулся уха.
— Да, у него руки тяжёлые, и бьёт он крепко...
— Господин?.. Господин... — голос вернул его в реальность.
— Ах, простите!.. — юноша встрепенулся. Он и не заметил, как уставился в сторону зала для танцев и совсем перестал слушать Луанг Санаэ.
Поведение было недостойным ни дворянина, ни взрослого человека. Он словно юнец, тайком ищущий глазами того, кого любит, на глазах у старших.
— О чём задумался? — голос Луанг Санаэ прозвучал чуть раздражённо.
— Простите, — он поклонился, не замечая, как уголки губ старшего изогнулись в мягкой улыбке.
— Все уже разошлись. Вы останетесь на ужин или отправитесь домой? — спросил Луанг Санаэ. В последние месяцы он всё чаще говорил с молодым человеком, как с сыном, а не просто подчинённым.
— Угу... — промямлил тот. Луанг Санаэ тяжело вздохнул.
— Я не... — начал юноша, но тот перебил его мягким тоном:
— Всё в порядке, господин, — он внимательно вглядывался в лицо юноши, который явно колебался. В его глазах была боль, надежда и печаль вперемешку.
— Конечно. Просто я видел, что ваш взгляд метался так, что, казалось, у вас шея свернётся, — заметил Луанг Санаэ.
— Мэй Пхайом больна, вряд ли она придёт сегодня на танцы. Я уже велел Кле принести ей лекарства.
— Тогда позвольте откланяться, Ваша Светлость, — Кхун Пхра Най поклонился и вскочил. Лёгкость в жестах и выражении лица только глубже огорчила старшего.
— Господин... — тихо окликнул он. — Скажите, чего вы боитесь?
— Того, что вас обяжут жениться на Мэй Софи? Или... того, что вы любите вовсе не её?
Юноша опустил голову. Луанг Санаэ вновь тяжело вздохнул.
— А тот, другой человек... Вы считаете, что недостойны быть любимым? Из-за того, что он не женщина?
Кхун Пхра Най молчал, но выражение его лица говорило само за себя. Тогда Луанг Санаэ осторожно положил руку на его плечо.
— Вы когда-нибудь читали, что писал Его Величество о Тхао Саэн Пом?
— Тогда вы должны помнить это стихотворение.
Странна ты, душа... Зачем унынием дышишь? Рождён ты быть воином, А не только мечтать и говорить.
Увидев сияние драгоценности, Если не потянешься — не получишь. Пусть дорога трудна и высока, Не бойся. Не достанешь — не узнаешь.
Цветок не сорвётся сам. Аромат лишь для тех, кто ищет. Если не пойдёшь — Останешься без неё.
[п/п: Любовное послание Тхао Саэн Пома, написанное королём Рамой VI]
Эти строки отозвались в сердце молодого господина тяжёлым эхом.
— Хоть у меня и нет жены, это не значит, что я никогда не любил, — спокойно проговорил Луанг Санаэ, будто делился старой истиной. — Наверное, поэтому я понимаю ваши чувства. Идите. У Сана, должно быть, уже ноги отсохли.
— Тогда позвольте попрощаться, — юноша сложил ладони в вае и с уважением поклонился.
— Ах, — с мягкой усмешкой произнёс Санаэ, — в любви нет ни правильного, ни неправильного. Люди придумали правила, чтобы ставить запреты. Не важно, кто перед тобой — мужчина или женщина. Если сердце любит, никто не может его остановить.
Сан удивлённо взглянул на молодого господина. Пару фраз от Луанг Санаэ, и в его взгляде уже не было прежней грусти. Осталась лишь растерянность… но такая лёгкая, почти незаметная по сравнению с тем, что было раньше.
Луанг Санаэ проводил взглядом широкую спину юноши и вздохнул. Он и сам понимал, что сказал не то, что «следовало бы». Но разве сердце бывает неправильным? Он мог понять всё с одного взгляда в глаза молодого господина — тот не мог скрыть свои чувства к тому шаловливому и упрямому парнишке. Его желания читались слишком ясно, как и любовь, которую уже невозможно было остановить. Пусть это и казалось недопустимым, он всё же надеялся, что юноша хотя бы раз в жизни попробует последовать зову сердца. Стать по-настоящему счастливым… пусть даже потом за это придётся страдать.
Взгляд ребёнка, о котором он заботился, стал ещё приятнее, будто Каэвта вдруг изменился. Он и раньше злился на своих друзей в зале для танцев, но чтобы вот так… чтобы щёки полыхали румянцем? Такого Луанг Санаэ ещё не видел. Обычно он лишь гримасничал и делал вид, что ему всё не по нраву, когда благородный господин смотрел на него. Пожалуй, это сам Луанг Санаэ всё время нарывался на конфликт.
Если Каэвта не посмотрит, как он узнает, что за ним наблюдают?
— Что ты делаешь? — спросила Номьям высокого юношу, который сидел на полу, аккуратно сворачивая ткань и складывая в небольшую коробку.
— Кто-то поранился? Или господина снова ударили?
— Пока ещё нет. Но я просто готовлюсь. Вдруг он опять разобьёт подбородок.
— Сан! Ты что, собираешься сам поранить господина? Да как ты смеешь!
— Что ты. Я даже не думал о таком. Просто готовлюсь, — с невинным видом ответил он, чем вызвал её укоризненный взгляд.
— Тьфу ты! Скрываешь от меня что-то?!
— Тогда выкладывай! — приказала Номьям.
Сан огляделся по сторонам, убедился, что поблизости никого нет, наклонился и прошептал:
— Он идёт навстречу своему возлюбленному, госпожа.
— Видишь? Тебе всё равно не понять.
— С чего ты взял, что я не пойму? — теперь уже она перешла на шёпот. — Только… эта ведь вовсе не дама. Нет.
— В любви нет логики, Ном. Это люди выдумали, что можно, а что нет. Если сердце любит, кто его остановит? — Сан гордо повторил слова Кхун Луанг Санаэ, словно сам стал мудрецом.
Номьям одарила его презрительным взглядом.
Она глубоко вздохнула, глядя на хозяйский дом. Вздохнула ещё раз, на этот раз тяжелее. Что будет, если её господин и правда…? Она не знала, как ему помочь. Даже если он полюбит всем сердцем, он ведь не сможет взять этого человека в жёны. И даже будь тот женщиной, возможно, всё равно не смог бы.
— Молодой господин… вы не войдёте? — прошептал Сан, стоявший чуть позади.
Он с тревогой смотрел на освещённый дом и на лицо человека перед собой. Тот не отвечал, и Сан не посмел больше ничего сказать. Остался стоять рядом, прижимая к груди свёрток с тканью. Когда они выходили из дома, Кхун Пхра Най спросил, что он несёт, но тот так и не признался.
Сан подумал было, что Кхун Пхра Най ворвётся в маленький домик и скажет госпоже Чуи Чай — ой, то есть Кхун Каэву — что скучает по нему. Но вместо этого они оказались в кустах цветущего жасмина, прячась у ограды.
Тень обладателя белоснежной кожи, отбрашиваемая мягким светом фонаря, казалась ещё более утончённой, почти невыносимо привлекательной. Он наклонялся, раскладывая еду для матери, и при этом что-то говорил.
Даже издалека его алые губы выглядели столь соблазнительно, что хотелось дотронуться до них хотя бы на мгновение. Волосы, чёрные как вороново крыло, спадали свободными прядями. Должно быть, он только что вышел из душа, и они ещё были влажными.
Юный господин с трудом сдерживал дыхание, представляя, как он пахнет… Наверное, ещё слаще, чем аромат жасмина.
С того самого дня, как он вернулся из дома Луанг Санаэ, в голове всё крутились его последние слова. С фазы убывающей луны и до полной, он так и не увидел лица Каэвты. Он не мог уснуть, почти не ел. Всё внутри распирало от тоски. В итоге он потащил Сана за собой, надеясь, хотя бы на миг, снова увидеть того, кто способен заставить его снова дышать полной грудью.
— Каэвта… — тихо позвал он. И одного взгляда оказалось достаточно. Жар в груди вдруг отступил, уступив место прохладе и покою. Но человек внутри дома поднялся, помог матери, и пропал из виду. Время тянулось, и господин уже решил, что Каэвта, должно быть, заснул. Но вдруг тот появился вновь, вышел из дома и сел на скамью под деревом пикиун перед крыльцом.
Высокий мужчина невольно затаил дыхание.
Полумесяц ярко сиял в небе, заливая всё вокруг, включая изящную фигуру танцора его светлости, Чуи Чай, и морщинки на его красивом лице. Тот сидел, похлопывая себя по щеке ладонью. Юный господин, наблюдавший из тени, вскинул бровь.
Бледные, полные губы шевелились, как будто он что-то бурчал себе под нос, глядя в небо.
— Совсем с ума сошёл… — донёсся до него обрывок фразы. А потом — тишина.
Каэвта застыл, не двигаясь, как будто его взгляд тоже застыл в небе… так же, как сам юноша не мог отвести глаз от гладкого, неземного лица.
Когда луна поднялась в самую середину небосвода, Каэвта, наконец, пошевелился. Подошёл, потушил фонарь и исчез в доме. Юный господин вздрогнул, словно от неожиданности. Его сердце ушло вслед за парнишкой, скрывшимся за дверью.
— Может, вернёмся, господин? — осторожно предложил Сан, почесывая ногу и размахивая платком, чтобы отогнать комаров. Сам он, в отличие от господина, не смел ударить ни одного — вдруг Чуи Чай заметил бы? Но как только Каэвта скрылся в доме, он начал яростно шлёпать себя по всем местам.
Когда в доме погас последний огонёк, юноша глубоко вздохнул, развернулся и ушёл.
Луна уже клонилась к западу, а он всё стоял у окна. Картина первых вечерних часов всё ещё была ясна в его памяти.
Прекрасное лицо, будто зачарованное. Образ не отпускал, не давал сомкнуть глаз. В его руке по-прежнему лежал случайно сорванный цветок… Он поднёс его к лицу и вдохнул аромат.
О, роса в небесах, ты холодна и одинока. О, цветы лотоса в гирлянде, не дайте мне вдохнуть их аромат. О, светлая луна, позволь мне увидеть твоё лицо, как дымку. О, звёзды в небесах, вы парите и успокаиваете небо. Хочу, чтобы вы мерцали, чтобы я видел только ваш свет. Не исчезай, моя роса. Я хочу любоваться твоей пыльцой. Не позволяй облакам и ветрам заслонять тебя. Не убегай за край большого крематория. Ты прекрасна, как моё сердце, что парит в пустоте. Я хочу прикоснуться, но боюсь, не смею… Мой маленький метеор желает — и отказывается.
— Я видел сияющий кристалл, что пленил моё сердце… Почему ты решил, будто не сможешь дотянуться? Если не протянешь руку, как же поймаешь? Эта драгоценность сама прыгнет к тебе в ладонь…
Он произнёс стих, однажды услышанный от Луанг Санаэ.
Он снова вдохнул аромат. Прижал цветок к груди и принял твёрдое решение:
— Если уж любить… то всем сердцем.
— Да, он сказал, что у него к вам дело, мисс Софи, — доложила служанка юной женщине, сидевшей в заднем дворе с книгой в руках. Та сразу оторвала взгляд от страницы, встала и поспешила в гостиную.
То, как мужчина на диване озирался по сторонам, вызвало у Софи подозрение. Она посмотрела на вещи, лежащие рядом с ним, и сердце её вдруг забилось быстрее. Один из свёртков был аккуратно обёрнут в белую ткань.
— Я приходила в университет на прошлой неделе, хотела увидеться, но вас не было, — сказала она, стараясь говорить ровно.
Мужчина заметно вздрогнул. Он явно не ожидал, что хозяйка дома заговорит с ним первой. В её памяти он всегда был уравновешенным и безупречно одетым. А сейчас, испуганный и взлохмаченный, профессор Киттин казался совершенно другим человеком.
— Я пришёл к вам, — сказал он, но его взгляд то и дело метался к окну, словно он боялся, что за ним следят.
— И с каким делом? — спросила Софи, внимательно наблюдая за тем, как он развязывает ткань.
— Я принёс картину, которую вы хотели.
— Правда? — в её голосе зазвучало волнение. Она даже потянулась к свёртку, но вовремя сдержалась.
— Я не собираюсь вам лгать, — Киттин развязал ткань, представляя взгляду прекрасное лицо с печальными глазами.
— Это… мой Пи… — выдохнула девушка, голос дрогнул. Грудь сдавило от подступивших слёз. Она пересела на диван рядом с профессором и протянула руку, осторожно касаясь портрета.
— Я продам её вам, — произнёс Киттин.
— Что? Но разве это не работа вашего ученика? — удивилась Софи.
Она не стала требовать объяснений. Лишь бы получить эту картину.
— Я хочу именно эту цену, — настаивал Киттин. Это была возможность выжать максимум. И возможность отомстить. Именно поэтому он и сбежал!
— Ладно, — сказала Софи. — Я заплачу на две тысячи больше.
Неважно, сколько он просил. Она была готова заплатить любую сумму, лишь бы забрать портрет. Это было лицо из её снов, человек, которого она любила с тех пор, как себя помнила. Пусть она не знала, почему любит, но точно знала, что этот человек должен принадлежать ей. Только ей.
Киттин был вне себя от счастья. Он жадно пересчитывал деньги в руках, поглядывая через забор. Потом пересчитал снова.
— Профессор Киттин, можно вас спросить?
— Кто владелец этой картины? Кто её написал?
— …Он, — профессор замялся. Но, увидев, как серьёзно смотрит на него девушка, наконец произнёс: — Каэв. Каэвта. Это он нарисовал. Он и есть владелец.
Выражение лица Софи мгновенно изменилось, что вызвало у Киттина внутреннюю досаду. Но он тут же отогнал эти чувства. Какая ему теперь разница? Всё, что его волновало, это как поскорее сбежать от призрака!
Он унёс картину Каэвты с собой, надеясь, что в университете сможет использовать её, чтобы шантажировать того мальчишку и заставить его молчать. Главное, чтобы он не донёс декану. Он рассчитывал, что всё уладится. А если Каэвта забудет или отступит, тогда он придумает, как прибрать мальчишку к рукам… как всегда мечтал.
Профессор Киттин принял душ и собирался лечь спать. Он бросил взгляд на картину, прикрытую тканью, и забрался под одеяло. Но вдруг налетел порыв ветра — сильный, как перед бурей.
Всё в комнате взвилось в воздух. Всё, кроме картины. Она стояла на прежнем месте, неподвижная.
Киттин оглянулся. Он был уверен, что закрыл и окна, и двери. Откуда тогда взялся ветер?
Его передёрнуло, когда из тьмы появилась высокая, тёмная фигура. Дрожь пробрала до костей. В комнате царила гробовая тишина, как будто весь мир за пределами исчез. Он не мог пошевелиться, ноги будто приросли к полу.
Фигура приближалась. Карие глаза вспыхнули алым. И к его горлу протянулась рука.
Глаза Киттина расширились от ужаса.
— Вот ты какой смелый, мерзавец! — голос был знаком. Это был голос Каэвты. Он пришёл за ним!
— Нет… нет! — взмолился Киттин. Но горло сжимала рука — крепкая, будто железные тиски. Он дёрнулся, пытался отбросить её, но она не двигалась.
Он поднял ногу, чтобы ударить… и попал в пустоту. Воздух. Хотя ясно видел фигуру перед собой. Почему… почему не может её достать?
Улыбка — злая, растянутая, как будто рот разрастался всё шире и шире. Из этой бездны вырывался смех, холодный, как могильный ветер. Киттин брыкался изо всех сил, но хватка только крепчала. Воздуха становилось всё меньше. Боль. Паника.
Глаза, когда-то насмешливые, теперь вылезали из орбит. Лицо становилось фиолетовым от удушья.
— Ты посмел дотронуться до юного Каэвты своими грязными руками. Ты осмелился коснуться его щеки грязными губами. Ты должен умереть!
Сознание Киттина начало угасать. Дыхание стало поверхностным.
— Запомни… если ещё раз покажешься в университете, я сломаю тебе шею. А если посмеешь коснуться моего любимого, то убью своими руками!
Тело Киттина рухнуло на пол, когда чёрная рука наконец отпустила его горло. Он захрипел, судорожно глотая воздух, будто вынырнул после долгого погружения. Всё тело дрожало, каждая пора пронизывалась леденящим холодом. Те багровые глаза склонились к нему так близко, что Киттин мог разглядеть каждую прожилку в их радужке. Холод не отступал, наоборот, сжимал его плотнее, будто хотел выжать остатки воздуха, который он только что отвоевал.
— Если останешься здесь… я вернусь. И убью тебя.
Он выставил дом на продажу и исчез. Начал ночевать по съёмным комнатам, меняя жильё каждый день, потому что… боялся. Дух мог последовать за ним. Прежде чем сорваться с места, он схватил с собой картину Каэвты — ту самую, которая могла стать его билетам на побег. На деньги от её продажи он надеялся уехать за границу и спастись от мстительного призрака.
И тогда он вспомнил о Софи. Девушке, которая проявляла странный интерес к картине. В её глазах он увидел жадность. Желание. Он взял картину, чтобы продать её за большие деньги. Хотел исчезнуть навсегда… До того, как дух снова явится за ним.
— Каэв… Каэвта. Он автор этой картины и её владелец, — произнёс он.
Софи осталась сидеть на месте, даже после того как Киттин ушёл. Встревоженный взгляд был прикован к изображению. Картина казалась живой — отчётливые линии, глубокие краски… и всё же то, что она только что услышала, не укладывалось в голове.
Что-то внутри неё всколыхнулось. Внутренний протест, странное и неукротимое неприятие. Зависть. Ревность. Желание обладать. Она не понимала, почему… но не могла допустить, чтобы имя «Каэвта» звучало рядом с её возлюбленным. Нет. Только не он.
Софи впервые увидела Кхун Яя во сне, когда была совсем ребёнком. Сначала думала, что это просто фантазия. Но с годами образ становился всё яснее. Она знала, он существует. И она должна найти его. Постепенно Софи влюбилась в человека из снов…
Во снах он звал кого-то по имени — бархатным голосом, полным нежности и боли. Он смеялся, улыбался ласково. Она хотела быть рядом, хотела, чтобы он звал её, но он всё отдавал… кому-то другому.
Она умоляла его улыбнуться ей, назвать её по имени, но он лишь бесстрастно смотрел на неё. Та улыбка — тёплая, искренняя — принадлежала другому.
Софи хотела её для себя. Поэтому и ненавидела того, кто уже её получил.
Впервые увидев картину, она сразу поняла. Это был он. Мужчина из её снов. Из её жизни. И художник, Каэвта… знал его. Видел его. А может… был с ним.
Софи хотела найти этого человека. Поговорить с художником. Выведать имя. Местонахождение. Чтобы самой пойти к нему… и заставить его полюбить её. Назвать её по имени. Улыбнуться. Увидеть её.
Но теперь… узнав, что Каэвта каким-то образом связан с ним, она чувствовала отчаяние.
Нет. Не должно быть так. Не позволяй ему снова влюбиться… в кого-то, кроме меня.