Воспоминания Рати | Глава 19: Меня не интересуют женщины
Мом Джем выдала правду и тут же склонилась к полу, словно ожидая неминуемого наказания. Однако тот, кто должен был его произнести, молчал.
— Ты так напугана, что даже не можешь на меня посмотреть?
— Кхун Пхра! Кхун Пхра! — Куи, увидев экипаж у ворот и заметив Джем, дрожащую у ног Тиратхона, бросился в дом и тоже пал ниц. — Что она сделала? За что вы...
— Насколько хорошо Рати меня знает?
— Отвечай! — Куи толкнул Джем локтем. — Говори честно.
— Кхун Рати лишь знает, что вы проводите время с невестой и потому не можете навещать его так часто, как раньше... и... он считает, что это он стал причиной беспокойства Кхун Руэди.
— А говоря «противоестественно», ты имела в виду меня?
Джем зажмурилась, проклиная себя за слишком длинный язык.
— И как он отреагировал? Впрочем, неважно. Я сам с ним поговорю. А вы оба — за работу.
Стук в дверь заставил Рати нахмуриться. Он отложил перо, так и не успев написать ни строчки, и раздражённо постучал им по столу, затем решительно направился к двери и распахнул её.
— Я же просил не мешать... — он осёкся.
Последнее слово соскользнуло с губ еле слышным шёпотом. Рати застыл, уставившись на утончённое лицо перед собой. Несмотря на то, что они были почти одного роста, его взгляд выдал нервозность, ведь он не ожидал встретить взгляд Тиратхона. А тот, скрывая волнение, медленно протянул руку и мягко провёл пальцами по волосам юноши.
— Что тебя так тревожит, что ты начал кричать на слуг?
— Я... просто пытался сосредоточиться.
— На новом учебном году? — Тиратхон бросил взгляд на стол, затем снова посмотрел на Рати. — Ты меня не впустишь?
— Пожалуйста... проходи, — Рати поспешно отступил в сторону, впустив Тиратхона, затем прикрыл дверь и пошёл следом. Он заметил, как тот взглянул на пустые листы бумаги, и смутился. — Я просто... не могу найти правильные слова.
— Что-то тебя беспокоит? Это из-за меня? — голос Тиратхона был тихим, но в нём отчётливо чувствовалась напряжённость. Рати лишь мельком взглянул на него и тут же отвёл глаза. — Насчёт помолвки... я не хотел... Раз уж ты здесь... — вдруг прервал сам себя Рати. — Можешь помочь мне с этими фразами на тайском?
Он не знал, то ли не хотел слышать ответ, то ли не был к нему готов, то ли просто не считал нужным загружать Тиратхона своими чувствами.
Улыбнувшись, он мягко подтолкнул его к креслу, вложил перо в руку.
— Я не могу подобрать структуру. Но на самом деле... это не то, что меня тревожит. Просто дипломатическая миссия так и не прибыла в Сиам. Прошёл почти год, и всё это время я живу здесь один. Боюсь, что меня бросили. Одна мысль об этом причиняет боль.
— Да, — Рати улыбнулся, но в глазах его отражалась печаль. — Я слишком долго был вдали от дома. Я думал, что встреча со знакомыми утешит тоску, но с каждым днём чувствую себя всё более потерянным. Не знаю, что происходит дома, что вызвало такую задержку, но я больше не выдерживаю. Я хочу вернуться.
— А что будет с теми, кто здесь, если ты уедешь?
Рати увидел ту же печаль в глазах Тиратхона и слабо улыбнулся:
— Они едва успели меня узнать. Когда я уеду, Пи Куи и Пи Джем, наверное, вернутся к своим прежним хозяевам или будут помогать моему преемнику. Всё это станет лишь тёплым воспоминанием.
Тиратхон крепко сжал перо, потом разжал пальцы.
Рати плотно поджал губы, потом заставил себя изобразить беззаботность.
— К тому времени ты будешь счастливо женат. Уверен, ты и вовсе забудешь обо мне.
— Я всё ещё помню, какой великолепной была свадьба наших родителей, хоть и был слишком мал, чтобы понять всё как следует. Твоя свадьба с дочерью министра, наверное, будет ещё пышнее. Если я всё ещё буду здесь, очень хотел бы побывать. Веселье, вкусная еда на весь день... Кто знает? Возможно, всё это случится ещё до моего отъезда. У меня впереди два года. Если так, обязательно скажи, чтобы я успел подготовиться.
Тиратхон ничего не ответил. Вместо этого он начал рисовать на бумаге, позволяя тишине обволочь их обоих. Если приглядеться, на листе не было ни единого слова — только линии: изогнутые, прямые, короткие, длинные, складывающиеся в смутные образы.
Одна фигура напоминала бутон, плотно обёрнутый листьями. Другая — распустившийся цветок, выставивший наружу пыльцу. Третья осталась незаконченным контуром, испорченным каплей чернил, что упала на середину и размыла изображение.
— Пи Ти, можно я кое-что скажу?
— Я тут столько говорил, а ты даже не слушал. И теперь ещё испортил мой лист.
— Ах... прости. Я всё перепишу. Что ты там просил?
— Уже неважно. Сам справлюсь, пока ты снова не начал рисовать на моих листах, — Рати внимательно посмотрел на рисунки. Цветы были красивыми, хоть и небрежными, будто нарисованными без задней мысли. А может, наоборот, они отражали чувства, которые художник и сам не осознавал. — А этот последний цветок... Почему у него опущенный стебель и капля чернил? Ты специально показал, как он вянет?
— Цветы распускаются и вянут, рано или поздно. Я просто рисовал, не придавай значения, — отозвался Тиратхон, собираясь смять лист.
— Нет! — Рати вырвал его. — Не выбрасывай. Если не нужен — я сохраню.
— Это мой лист, и ты его уже испортил. Теперь ещё хочешь уничтожить?
— Куплю тебе новый. Выкинь этот.
Рати резко отвернулся, чтобы Тиратхон не успел забрать бумагу, подошёл к шкафу, достал железную коробку, аккуратно положил рисунок внутрь и запер на ключ. Тиратхон лишь молча наблюдал.
— Во всём есть воспоминания. Когда я уеду, посмотрю на это и вспомню, как ты испортил мой труд. И подумаю о тебе, Пи Ти — о вечно шаловливом Пхра Суратхи Тамматханапиче, который всё ещё ведёт себя как ребёнок и портит чужие бумаги. Ах... Пи... Пи Ти?
— Не говори так, будто собираешься вот-вот уехать. Не говори, что хочешь уехать, особенно при мне. Хотя бы... хотя бы не сейчас.
Рати замер. Руки опущены, плечи напряжены. Всё его тело оказалось заключено в объятия мужчины, чьи руки всё крепче и крепче сжимали его, в то время как Рати не осмеливался даже пошевелиться. Ни звука не сорвалось с его губ. Он позволил этой тишине удерживать их вдвоём в странном, затянувшемся моменте.
Такое объятие должно было быть тёплым — как отца, прижимающего к себе сына, или как возлюбленного, заключающего в объятия своего партнёра. Но для Рати оно было холодным и душным, тревожно сжимавшим сердце. Он, тем не менее, ответил, надеясь добавить в это хоть каплю тепла. Но чем сильнее Рати обнимал Тиратхона, тем крепче тот прижимал его к себе, словно хотел передать ему невыразимое бремя.
Рати мягко похлопал его по спине, гладя ладонью, будто пытаясь успокоить.
— Я больше не буду об этом говорить, — тихо прошептал он, ослабляя объятие, давая понять, что Тиратхон может отпустить. — Клянусь. Пусть накажут меня небеса, я больше не упомяну об этом.
— Позволь мне обнять тебя ещё немного.
— Но... что, если нас кто-нибудь увидит?..
— Если увидят, подумают, что я тебя соблазняю. Или решат, что я извращенец. Этого ты боишься?
— Пи Ти, я не хотел... — Рати замялся.
Он хотел сказать, что вовсе не это имел в виду. Но правда была в том, что такие мысли действительно мелькали у него в голове.
— Нет! Никогда тебя не презирал, Пи Ти. Я знаю, ты не тот, кем тебя все считают. Эти деревенщины только и делают, что сплетничают, а ты никогда не обращал на это внимания. Если бы ты слушал всё, что они говорят, половина из них уже давно получила бы плёткой.
— А если всё, что они говорят, правда? — Тиратхон ослабил объятия и немного отступил, чтобы заглянуть Рати прямо в глаза. — А если мне действительно плевать на их слова, потому что всё это правда? Они всё ещё ничего бы для тебя не значили?
— Меня не интересуют женщины. И я не томлюсь по мужскому обществу. У меня никогда не было подобных желаний. Но... если однажды я действительно кого-то полюблю и окажется, что это мужчина? Ты бы всё равно не стал меня презирать?
Рати застыл, всё ещё находясь в объятиях Тиратхона, хоть и в более слабых. Вопросы клубились в голове, спутывали мысли, и он не мог найти ответа. Он просто стоял, глядя в глаза Тиратхона — глаза, в которых тихо горела мольба.
— Ты не ответил сразу. Значит, это уже ответ, да?
Рати крепко вцепился в рубашку Тиратхона, опустив голову, чтобы не видеть этих грустных глаз. Всё это ведь было лишь «если бы» — просто гипотеза. Так почему же было так трудно ответить? Он мог бы сказать что-нибудь доброе, чтобы развеять напряжение. Но вместо этого сердце ныло.
Прежде чем он успел собрать мысли, Тиратхон сделал шаг назад, осторожно высвободив свою рубашку из его рук. Но едва он успел отойти на пару шагов, как Рати снова вцепился в ткань, остановив его.
Он не знал, зачем это сделал. Просто знал: если Тиратхон сейчас уйдёт, они могут больше никогда не увидеться. От одной лишь мысли об этом его сердце забилось быстрее. Не должно было иметь значения, кого любит Тиратхон — мужчин или женщин. Он всё равно оставался тем самым Пи Ти, любимым Пи Ти... разве нет?
Это была единственная мысль, за которую Рати мог уцепиться. Но слова так и не сорвались с его губ. Они дрогнули и тут же замерли.
— Теперь я понимаю, почему ты не хотел, чтобы я говорил о своём отъезде в твоём присутствии. Потому что это правда пугает, да?
Куда страшнее, чем ты думаешь, — подумал Тиратхон. Но вслух сказал только одно, с усталой улыбкой, не коснувшейся глаз:
— Поэтому ты пытаешься меня удержать?
— Неважно, кого ты полюбишь. Я поддержу, обещаю. Тот, кто сможет завоевать твоё сердце, должен быть по-настоящему особенным. А если кто-то осмелится говорить о тебе плохо, я встану и защищу тебя. Клянусь. И я...
Слова Рати повисли в воздухе, когда Тиратхон нежно поднял его подбородок. Когда он приблизился, Рати сам не понял, откуда в нём взялась такая робость. Он задержал дыхание и зажмурился. Но страха, которого он ожидал, не было.
Сначала последовал долгий, мягкий поцелуй в лоб. Потом медленный, почти церемониальный, в переносицу. И ничего пугающего в этом не было.
Даже сейчас он не мог описать всё происходящее словами. Но знал одно, в этих поцелуях было больше тепла, чем в их объятии. И это тепло... он не хотел отпускать.
Когда Рати открыл глаза, перед ним никого не оказалось. Он даже не успел задать ни одного вопроса. Осталось лишь биение его сердца, и оно было совсем не таким, как прежде.