Выхожу из комнаты номер 28
Тот самый балкончик с видом на Спасо-Преображенский собор в доме Мурузи, памятный несколькими десятками фотографий Бродского, жившего здесь с родителями до эмиграции. Так отсюда смотрелось вчера, а вот так в 1956 году:
Добрался до полутора комнат. Нет, это место не похоже на музей. Это пространство. Лучше слова не найдешь. Сюда мне почему-то хотелось попасть, хоть я и не любитель мемориальных квартир. В пространстве этом нет ничего почти кроме слов, книг и стен. Но если уж вы сюда попадете, то провести здесь, в бывшей коммунальной квартире, придется не меньше двух часов, примерно столько длится то, что здесь называют экскурсией, но я бы назвал это лекцией о значении мест. И странно мне стало от того, что я не понимаю, почему одни места, отражаясь буквами, обретают символическую силу, а другие остаются без значений, мертвыми предметами - кто знает?
Девушки, которых мы обнимали,
с которыми мы спали,
приятели, с которыми мы пили,
родственники, которые нас кормили и все покупали,
братья и сестры, которых мы так любили,
знакомые, случайные соседи этажом выше,
наши однокашники, наши учителя, — да, все вместе, —
почему я их больше не вижу,
куда они все исчезли.
Приближается осень, какая по счету, приближается осень,
новая осень незнакомо шумит в листьях,
вот опять предо мною проезжают, проходят ночью,
в белом свете дня красные, неизвестные мне лица.
Неужели все они мертвы, неужели это правда,
каждый, который любил меня, обнимал, так смеялся,
неужели я не услышу издали крик брата,
неужели они ушли,
а я остался.
А ведь в этом же доме, на перекрестке Литейного и Пестеля, за несколько десятков лет до Бродских жили Мережковский и Гиппиус, часто бывал здесь Блок, Николай Гумилев устроил здесь кружок поэтов, а Корней Чуковский организовал студию переводчиков. Родители Иосифа, переезжая сюда, вероятно, не могли об этом знать. Приманило.