История России от лжеучОных и для идиотов
Существенно снижая уровень образования граждан, лишая их доступа к полной и достоверной информации, нынешняя власть выпускает идиотские учебники данными высосанными из.... даже не знаю из чего.А нынешний пипл, потерявший остатки логики и умения мыслить самостоятельно, схавает это "научное издание" нашпигованное подтасовсками, ложью и недосказанными фразами.Вот такая, понимаешь, история... :(
Оригинал взят у
colonelcassad в Краткий курс профессора Удо Крафта
Прислали ссылочку на интересную статью с критикой двухтомника "История России. XX век", под редакцией профессора МГИМО Зубова. Автор довольно наглядно вскрывает вопиющие глупости, исходящие из под пера почтенного "ученного". Что примечательно, написавший статью Камиль Галеев является студентом истфака небезызвестной ВШЭ, которая является общепризнанным рассадником либерализма и рукопожатности и зав.кафедры которой принял участие в написании данного опуса. Замечен в числе авторов и наш старый знакомый академик Пивоваров. Так же нельзя не отметить участие в подготовке данного "труда" Солженицына. Статья написана хорошим языком и приятственна для чтения.
Краткий курс профессора Удо Крафта или Некоторые новые старые тенденции в отечественной историографии на примере книги «История России. XX век» под редакцией профессора МГИМО А.Б. Зубова
Капитан Сагнер подошел к кадету Биглеру, просмотрел все рукописи и спросил, для чего он все это написал и что все это значит. Кадет Биглер восторженно ответил, что каждая надпись означает заглавие книги, которую он напишет. Сколько заглавий — столько книг.— Я хотел бы, господин капитан, чтобы обо мне, когда я паду на поле брани, сохранилась память. Моим идеалом является немецкий профессор Удо Крафт. Он родился в тысяча восемьсот семидесятом году, в нынешнюю мировую войну добровольно вступил в ряды войск и пал двадцать второго августа тысяча девятьсот четырнадцатого года в Анло. Перед своей смертью он издал книгу «Самовоспитание для смерти за императора».Ярослав Гашек «Похождения бравого солдата Швейка»
Двухтомник «История России. XX век» под редакцией А.Б. Зубова, вышедший в 2009 году, вызвал многочисленные отклики и в отечественной, и в зарубежной прессе. Один из самых восторженных отзывов напечатан в «Российской газете» и принадлежит С. Караганову: «Два этих тома нужно читать всем, кто хочет быть сознательным русским, кто хочет покончить с русской катастрофой XX века. Каждому нужно понять главную мысль книги». Почти столь же комплиментарна статья в «Нью-Йорк таймс»: «Эти книги представляют собой попытку встать над идеологическими столкновениями вокруг исторической памяти в России». Невольно возникают сомнения в том, читал ли вообще автор рецензируемую книгу и в курсе ли он «идеологических столкновений» в современной России. Стремление встать над схваткой точно не относится к числу достоинств этого двухтомника.
Книга отнесена авторами к научно-популярным текстам, что предполагает просветительский характер работы. Но соответствует ли ее содержание заявленному жанру? С первых же страниц бросается в глаза, что книга под редакцией Зубова написана с клерикально-консервативных позиций. История здесь — это история священная, предназначенная для извлечения определенного нравственного урока (показательно, что эту книгу начинали писать как школьный учебник). Этим объясняется наличие пространного (54 из 1870 страниц) обзора истории России до XX века и большое количество в нем аллюзий на события XX века, поясняющих их нравственный смысл. Цель книги, как можно заключить из предисловия, агитационная: «рассказать правду о жизни и путях народов России в XX веке». Под «правдой» ответственный редактор имеет в виду следующее:
«Мы исходили из убеждения, что история, как и любое творение человека, требует не только фиксации фактов, но и их нравственного осмысления. Добро и зло не должны быть безоценочно перемешаны в историческом повествовании» (c. 5).
Чтобы читатель ненароком не запутался в добре и зле, вводятся оригинальная терминология и правила орфографии. О неологизмах вроде «Советско-нацистской войны» говорить не будем — об этом написано уже достаточно. «Православие, Самодержавие, народность» — это у авторов «формула русской образованности» (sic!). Слово «родина» здесь пишется с маленькой буквы, зато «Церковь», «Царь», «Император» и даже «Охрана» (т.е. охранка) — с большой. Вместо «большевистский» пишется «большевицкий» — здесь авторы следуют старой белоэмигрантской традиции. Названия некоторых глав книги, относящихся к периоду революции и Гражданской войны, например «Враги справа и враги слева» (с. 437), «Цели большевиков. Мировая революция и восстание на Бога» (c. 476), по стилистике до боли напоминают многообещающие заглавия трудов кадета Биглера.
Любопытная деталь — почти полное отсутствие ссылок на источники информации. В конце многих глав есть списки литературы, но понять, откуда в текст попали те или иные сведения, невозможно. Ссылки приводятся только к выделенным в тексте цитатам, иногда озаглавленным как «мнение историка/мыслителя/современника».
В своей рецензии мы сосредоточимся на том, как авторы двухтомника освещают период от X века до конца Гражданской войны. Эти главы, с нашей точки зрения, позволяют раскрыть авторский замысел во всей полноте и содержат важные идеи и концепции, не привлекшие пока внимание других рецензентов.
Национализм
Тем не менее начиная с 400 страницы в книге появляются шовинистические мотивы. Авторы возмущаются высокой концентрацией нерусских во ВЦИКе.
«Обращает на себя внимание первый состав Центрального Комитета Совета рабочих и солдатских депутатов. В нем только одно русское лицо — Никольский. Остальные — Чхеидзе, Дан (Гуревич), Либер (Гольдман), Гоц, Гендельман, Каменев (Розенфельд), Саакян, Крушинский (поляк). Революционный народ обладал столь малым чувством русского национального самосознания, что без смущения отдал себя в руки инородцев, не усомнился в том, что случайные поляки, евреи, грузины, армяне смогут наилучшим образом выражать его интересы» (c. 400).
Заметим, что большое количество инородцев в революционном движении и, в частности, среди большевиков объясняется не столько законом больших чисел, сколько дискриминацией по национальному признаку в Российской империи.
Дальше — больше. Негодуя по поводу интернационализма большевиков, Зубов неожиданно выдвигает тезис о «естественно главенствующем положении русских».
«В противоположность общепринятому в начале XX века мнению, что только национальная идея может успешно объединить государство, русские коммунисты в 1920-е гг. уделяли основное внимание не главенству русской народности, но развитию всей полноты этнического многообразия при одновременной борьбе с естественно главенствующим положением русских в подвластной им стране» (c. 780).
Неоднократно указывается на то, что Октябрьская революция и красный террор проводились «нацменами». Свидетельства, приводимые в пользу этого тезиса, не всегда представляются нам надежными.
«В руководящих органах ЧК доминировали нерусские — поляки, армяне, евреи, латыши. “Мягок, чересчур мягок этот русский, — говаривал Ленин, — он не способен проводить суровые меры революционного террора”. Как и в Опричнину Ивана Грозного, терроризировать русский народ было проще руками инородцев» (c. 553).
Авторы не привели источника цитаты. Судя по всему, они сами сочинили ее или, в лучшем случае, взяли из недостоверного источника.
Многократно высказывается негодование по поводу проявлений нелояльности нерусских народов империи и их попыток выйти из состава России (c. 448, 517, 669). Нелояльность к правительству большевиков при этом приветствуется. А так как в основе методологии книги лежит известный принцип выдать все желаемое за действительное, то в созданной фантастической реальности возникают очевидные противоречия, которые, впрочем, авторов нисколько не смущают. На с. 502 читаем: «При Временном правительстве… ни один народ, кроме поляков, не объявлял о стремлении к независимости от России. После переворота стремление к независимости стало способом спасения от власти большевиков». А уже через одну страницу: «4 ноября (н.ст.) 1917 г. правительство провозгласило полную независимость Великого княжества Финляндского от России» (c. 504). Т.е. Финляндия получила свободу за три дня до большевистского переворота!
Позициям нацменьшинств, в частности евреев, в годы Гражданской войны уделено много внимания. Авторы приводят немало трогательных историй о том, как нерусские оставались верны России и белому движению (c. 319, 577, 599), о том, как евреи, уволенные из белых войск ради их же безопасности (товарищи могли их убить), жаждали служить белым, несмотря на антисемитизм и погромы (c. 647—649).
Мы не будем останавливаться подробно на этой проблеме, т. к. в этом случае наша работа выйдет за рамки жанра. Можем лишь вслед за Зубовым отослать читателя к книге «Российские евреи между красными и белыми (1917—1920)» О.В. Будницкого — там приводится совсем другая точка зрения. Несмотря на политику большевиков, «разрушавших самые основы их {евреев} экономического существования, объявивших торговлю и предпринимательство преступлениями и намеревавшихся, наряду с прочим, ликвидировать и их “религиозные предрассудки”», «… выбор между красными и белыми постепенно превратился для евреев в выбор между жизнью и смертью. Не удивительно, что они предпочли первое».
Смута как символ революции и Гражданской войны
В книге проводятся параллели между Смутой и Гражданской войной и, соответственно, между вторым ополчением и белой армией. Оценки им даются сугубо положительные, поскольку они блюдут «национальные» интересы:
«Белое движение очень напоминает движение русских людей за освобождение своего отечества в годы смуты начала XVII в. Оба движения были совершенно добровольными, патриотическими и жертвенными. Пожалуй, в русской истории нет других примеров столь явного проявления свободного коллективного гражданского подвига в обстоятельствах государственного развала, безвластия и мятежа. Но в начале XVII в. народное движение закончилось победой, Земским собором и восстановлением России, а в начале XX в. белые добровольцы потерпели поражение» (с. 726).
Поэтому следующий пассаж, посвященный выходу России из Смуты, чрезвычайно важен для понимания авторской концепции русской истории в целом и истории революции и Гражданской войны в частности.
«Спасение пришло не от Царя — его на Руси больше не было, не от иноземцев — они искали только своего интереса, и даже не от Церкви... Спасение пришло от русских людей всех сословий и состояний, от тех из них, кто осознал, что своекорыстным эгоизмом и шкурной трусостью и самому спастись невозможно, и родину погубить очень просто... В тёмной ночи всеобщей измены, страха и предательства засветился маленький огонёк правды, мужества и верности. И удивительно, но со всей России стали люди собираться на этот свет. Россия преодолела смуту и воссоздала государство только благодаря решимости русских людей покончить с узкими местными и сословными интересами и желанию объединить силы для спасения отечества. 4 ноября (наш новый национальный праздник) — это как раз день, когда россияне 400 лет назад, в 1612 г., перед Богом дали клятву сотрудничества и сдержали её» (c. 49).
Перед нами патриотическая картина всесословной солидарности и общенационального подъема, позволивших покончить со Смутой, одним словом — идиллия... Однако итоги Смуты указывают на то, что большая часть населения преследовала не мифические общенациональные, а исключительно свои «узкие» классовые интересы. Никакого национального единения быть не могло — за отсутствием нации.
Если придерживаться концепции авторов книги, то передел земли после Смуты, в результате которого в Центральной России практически исчезло свободное черносошное крестьянство и распространилось дворянское землевладение, основанное на крепостном труде, выглядит необъяснимым и едва ли не сверхъестественным явлением. Если же рассматривать Смуту как, прежде всего, гражданскую войну, закончившуюся компромиссом между имущими классами, то все становится на свои места.
«<...> В земском приговоре 30 июня 1611 г. в лагере под Москвой {дворянство} заявило себя не представителем всей земли, а настоящею “всею землею”, игнорируя остальные классы общества, но заботливо ограждая свои интересы, и под предлогом стояния за дом пресвятой богородицы и за православную христианскую веру провозгласило себя владыкой родной страны. Крепостное право, осуществившее эту лагерную затею, отчуждая дворянство от остального общества и понижая уровень его земского чувства, однако, внесло в него объединяющий интерес и помогло разнородным слоям его сомкнуться в одну сословную массу»
Большевики — Абсолютное Зло
Негативная оценка большевиков и революции вполне согласуется с мейнстримом последних лет. Но здесь авторы даже не пытаются сохранять объективность. В главах, посвященных революции и Гражданской войне, мы нашли не так много прямой лжи, но это с лихвой компенсируется полуправдой и обрезанными цитатами.
Большевики, с точки зрения авторов книги, не только виновники Гражданской войны и губители России, но и проявление Абсолютного Зла:«Именно на такого человека, какого христианская мораль именует “врагом Бога”, грешником, коммунисты рассчитывали как на своего последователя и приверженца <...>
Ложь из принципиально запретной, т. к. отцом лжи по убеждению христиан является человекоубийца сатана, становится у большевиков не только возможной, но и повседневной нормой <...> Принимая и широко используя ложь, большевики отвергали правду как безусловную, абсолютную сущность. Бог отвергался ими и потому, что Он — “Царь правды”» (c. 478—479).
Интересно, на каких данных основано последнее утверждение?
Итак, сущность большевизма — это ложь и неправда. Но этот тезис надо чем-нибудь подкрепить. Например, привести сенсационное признание пролетарского писателя из письма к Кусковой. «Горький признавался, что он “искреннейше и непоколебимо ненавидит правду”» (в книге предусмотрительно опускается продолжение слов Горького: «которая на 99 процентов есть мерзость и ложь»), «что он “против оглушения и ослепления людей скверной, ядовитой пылью будничной правды”» (и вновь пропущен конец фразы: «людям необходима другая правда, которая не понижала бы, а повышала рабочую и творческую энергию»)
Причины Гражданской войны
Здесь утверждается, что введение военного коммунизма и красного террора было не чрезвычайной мерой ради победы большевиков в войне, а проявлением их дьявольского умысла. Что сначала был установлен коммунистический режим, а затем его тяготы и жестокости вызвали Гражданскую войну.
«Система, позже названная Лениным “военным коммунизмом” (чтобы вину за ее неудачи свалить на войну), была скорее причиной, чем следствием Гражданской войны <...> Позже Ленин в оправдание военного коммунизма будет ссылаться на “военный период” в истории советского государства, в рамках которого большевики якобы вынуждены были предпринимать ряд “экстренных мер”, чтобы победить в Гражданской войне. На самом деле все обстояло совсем иначе. Ленину и его сторонникам хотелось поставить все население России под свой полный контроль, превратить страну в концентрационный лагерь, где люди будут работать за пайку горячей пищи два раза в день, не имея даже семейного очага, у которого можно было бы отвести душу в беседе с близкими людьми» (с. 496—497).
Для подтверждения этого тезиса используется искусная «композиция» текста — события расположены не в хронологическом порядке. Взгляните на фрагмент оглавления с нашим хронологическим комментарием (с. 1021):
Глава 2. Война за Россию (октябрь 1917 — октябрь 1922)22.1. Установление большевицкой диктатуры. Совнарком22.2. Цели большевиков. Мировая революция и восстание на Бога22.3. Конфискация всей земельной собственности. Спланированный голод (1918—1921)22.4. Контроль над войсками. Захват Ставки22.5. Выборы и разгон Учредительного Собрания (19 января 1918)22.6. Война против деревни22.7. Политика военного коммунизма и ее результаты. Милитаризация труда22.8. Брестский мир и союз большевиков с австро-германцами (3 марта 1918)22.9. Распад России22.10. Русское общество в 1918 г. Политика держав22.11. Убийство царской семьи и членов династии (17 июля 1918)22.12. ВЧК, Красный террор, заложничество. Избиение ведущего социального слоя России (с 5 сентября 1918)22.13. Борьба с церковью. Новомученичество22.14. Создание однопартийного режима (после 7 июля 1918)22.15. Начало сопротивления большевицкому режиму (например, восстание юнкеров в Москве 7—15 ноября 1917 года, поход Краснова на Петроград 9—12 ноября 1917 года, создание Добровольческой армии в декабре 1917 года, Астраханское восстание 11—17 января 1918 года и Ледовый поход в феврале—мае 1918 года).
Последовательность событий скорректирована авторами. Сначала они излагаются по порядку. Но последний пункт резко нарушает хронологическую последовательность. Из лета—осени 1918 года мы прыгаем назад в ноябрь 1917 г.
Выстраивается следующая картина. К власти пришли большевики. Конфисковали землю (авторы торопят события — в 1917 году землю раздали крестьянам, а конфискация началась в 1929 году в виде коллективизации). Организовали голод (он не имеет четких временных рамок, но настоящий голод разразился в ходе Гражданской войны — об этом ниже). Разогнали Учредительное cобрание. Организовали продразверстку. Заключили Брестский мир, развалили страну, убили царя, развязали красный террор, создали однопартийный режим. Тут-то опомнились люди, поднялись на борьбу с большевиками!
Перед нами хронология куда более экстравагантная, чем у Фоменко. Тот предлагает принципиально новую, здесь же произвольно меняются местами события в традиционной, дабы скрыть существующие и построить воображаемые причинно-следственные связи. Обратите внимание на следующую цитату, непосредственно предшествующую главе «Начало сопротивления большевицкому режиму». Из цитаты следует, что сначала большевики создали Красную армию (весна 1918) и тогда тяготы ее содержания и издержки милитаризации вынудили людей подняться на борьбу (ноябрь 1917).
«Гигантская армия требовала от обнищавшего народа львиной доли всего производства муки, зернофуража, мяса, тканей, обуви, усугубляя бедствия людей <...> Названный позже тоталитарным, такой строй был неприемлем для очень многих <...> Все небольшевики, кто умом, а кто сердцем, понимали, что для большевиков человек — не высшая ценность, а только средство для достижения своей цели — беспредельного мирового господства. Но далеко не все решались на борьбу с тоталитарным режимом» (с. 564—565).
Красный и белый террор
В конфликте красных и белых авторы однозначно заняли сторону белых. Неоднократно повторяется, что преступления красных и белых несоизмеримы, а белый террор как целенаправленная политика вообще отрицается.
«Красный террор представлял собой государственную политику, нацеленную на истребление определенных слоев населения и запугивание остальных. У Белых таких целей не было. Картинки в советских книгах, на которых Белые “вешают рабочих и крестьян”, умалчивают о том, что вешали их как чекистов и комиссаров, а вовсе не как рабочих и крестьян. Если узко определить террор как убийство безоружных и к уголовным делам непричастных людей ради политического эффекта, то Белые террора в этом смысле вообще не практиковали» (c. 638).
Стоит обратить внимание на неопределенность формулировки «к уголовным делам не причастных». Поскольку в книге белые рассматриваются как легитимная власть, а красные (от чекистов до красноармейцев) — как мятежники и уголовные преступники, то, следовательно, казнь белыми пленного красного является законным наказанием преступника, а расправа красных над белыми — чудовищным преступлением.
В качестве иллюстрации к тезису о том, что белые вешали только чекистов и комиссаров и не воспринимали рабочих как своих врагов, приведем слова красновского есаула, коменданта Макеевского района: «Рабочих арестовывать запрещаю, а приказываю расстреливать или вешать»; «Приказываю всех арестованных рабочих повесить на главной улице и не снимать три дня (10 ноября 1918)» (с. 152—153).
Утверждение авторов о том, что белые «террора вообще не практиковали» противоречит фактам. Белые проводили масштабные репрессии:
«Только за год пребывания у власти на северной территории с населением в 400 тыс. человек через архангельскую тюрьму прошло 38 тыс. арестованных. Из них 8 тыс. было расстреляно и более тысячи умерло от побоев и болезней».
Естественно, авторы не хотят рассматривать красный террор в связке с террором белым, не желают выяснить, как они влияли друг на друга. Поэтому они вынуждены прибегать ко лжи, дабы снять с белых всякую ответственность.
При подсчете количества жертв Гражданской войны графа «Белый террор» попросту опускается (в отличие от террора красного). Авторы объясняют это так: «Число жертв так называемого “Белого террора” примерно в 200 раз меньше, чем красного, и на итог не влияет» (с. 764).
В качестве комментария к этому положению приведем цитату из книги командующего американским интервенционным корпусом на Дальнем Востоке генерала Уильяма С. Грейвса «Американская авантюра в Сибири», глава IV «После перемирия»:
«Солдаты Семенова и Калмыкова под защитой японских войск рыскали по стране как дикие звери, убивая и грабя людей, и эти убийства могли бы быть остановлены в один день, если бы японцы пожелали этого. Если этими жестокими убийствами интересовались, то давался ответ, что убитые люди были большевиками, и этот ответ, очевидно, всех удовлетворял. Условия в Восточной Сибири были ужасны, и человеческая жизнь была там самой дешевой вещью. Там совершались ужасные убийства, но они совершались не большевиками, как думает мир. Я могу сказать, что на каждого человека в Восточной Сибири, убитого большевиками, приходилась сотня убитых антибольшевиками».
Можно возразить, что понятие «антибольшевиков» достаточно расплывчатое. Однако уже одной этой цитаты достаточно для того, чтобы поставить под сомнение тезис о том, что в результате белого террора погибло в 200 раз меньше человек, чем в результате красного.
Мы не утверждаем, что данные Грейвса можно экстраполировать на Россию в целом. В конце концов, он видел только ситуацию на Дальнем Востоке. Но в книге (надо отдать авторам должное) приводится цитата о положении на территории, находившейся под контролем Деникина. Как признавал сочувствующий белым Г.М. Михайловский, на юге «между Белыми и населением были отношения завоевателей и завоеванных» (c. 756).
Нет хуже лжи, чем полуправда. Именно полуправда написана в книге о колчаковском перевороте в Сибири. «Арестованных “директоров” сразу же освободили, и они, получив денежные компенсации, выехали за границу» (c. 610). Директоров действительно освободили и выслали. Однако участь рядовых членов Учредительного cобрания в Омске была куда печальнее: их арестовали и собирались «под шумок ликвидировать», несмотря на гарантии неприкосновенности, данные им чехословацким командующим Гайдой: «Лишь по совершенно случайным причинам в тюрьму прибыл один грузовой автомобиль, а не два: поэтому погибли не все, а лишь первая порция “учредителей”».
В книге утверждается, что большинство преступлений белых не было санкционировано командованием и не осуществлялось целенаправленно и систематически: «Злоупотребления и преступления Белых являлись эксцессами свободы, а отнюдь не рационально избранными методами утверждения их власти». Преступления белых, по определению авторов, носят «истероидный характер». Примечательно, что на протяжении более чем 1800-страничного текста нет ни одного конкретного примера «эксцесса свободы» со стороны белых, не считая кражи шелкового платка у крестьянки (с. 643). Книга грешит использованием сомнительных данных, особенно при красочных описаниях большевистских зверств. Скажем, утверждается, что генералу Реннекампфу перед расстрелом выкололи глаза (с. 306). Откуда эти сведения?
В «Акте расследования об убийстве большевиками генерала от кавалерии Павла Карловича Ренненкампфа», составленному деникинской «Особой комиссией по расследованию злодеяний большевиков», об этом не упоминается, хотя тело Реннекампфа было эксгумировано и опознано женой. Вряд ли деникинские следователи утаили бы случай большевистского зверства, если бы он действительно произошел. Кроме того, из описания обстоятельств смерти Ренненкампфа в книге можно сделать вывод, что он был казнен за отказ служить в РККА (хотя это и не сказано прямо). Между тем, как мы читаем у Мельгунова в книге «Судьба императора Николая II после отречения»,
«с именем Ренненкампфа связывалось представление о “свирепом усмирителе революционеров” 1905 — 1906 гг. и о “бесславных” действиях в Восточной Пруссии во время войны. Формально Ренненкампфу предъявлялось обвинение в том, что штаб генерала будто бы присвоил незаконно имущество частных лиц и вывез его в Россию».
Авторы регулярно строят самые смелые концепции буквально на песке. Остановимся еще на одном их «открытии».
Сталин — агент охранки. И Ленин знает об этом
«Есть документы, свидетельствующие, что с 1906 по 1912 гг. Коба был платным агентом-осведомителем Охранного отделения. О том же единодушно утверждали и старые большевики, знавшие его в дореволюционное время, в частности Степан Шаумян, “работавший” со Сталиным в Закавказье. После избрания в ЦК партии большевиков на Пражской конференции, по личному требованию Ленина, Сталин порвал с Охраной и полностью ушел в революционную работу» (c. 861).
Итак.
a. Сталин был агентом охранки.
b. Ленин узнал об этом и... заставил его порвать с охранкой!
Эти утверждения даже «опровергнуть» нельзя, т. к. непонятно, откуда может быть взята такая информация. Опубликовав документы, свидетельствующие о связи Сталина с полицией, авторы сделают себе мировое имя. Это, кроме всего прочего, значительно скорректирует наши представления о личности и характере Ленина. До сих пор считалось, что он был беспощаден к предателям, — вспомните судьбу Малиновского. Да, существуют документы, «свидетельствующие» о связях Сталина с охранкой, но не известно ни одного, чья подлинность не была бы убедительно опровергнута.
Еще раз о научной чистоплотности
Авторы не только обрезают цитаты, дабы изменить их смысл (как в случае с Горьким) — они произвольно меняют их содержание. «Политика по завету главного марксистского историка Покровского опрокидывается в прошлое. Это означает, что память о реальном прошлом должна быть стерта и заменена сказкой на историческую тему». Это ложь — М.Н. Покровский никогда этого не говорил!
Мы не можем точно определить, откуда позаимствована эта цитата, потому что авторы, как обычно, не приводят никаких ссылок. Судя по всему, это вольное переложение фразы из работы Покровского «Общественные науки в СССР за 10 лет»:
«Все эти Чичерины, Кавелины, Ключевские, Чупровы, Петражицкие, все они непосредственно отразили определенную классовую борьбу, происходившую в течение XIX столетия в России, и, как я в одном месте выразился, история, писавшаяся этими господами, ничего иного, кроме политики, опрокинутой в прошлое, не представляет».
Покровский пишет, что история, написанная буржуазными историками, является политикой, опрокинутой в прошлое. Это обвинение, а не «завет».
Впрочем, быть может, авторы ненамеренно оклеветали историка-марксиста, попросту процитировав расхожую фразу и не удосужившись проверить оригинал? Как бы то ни было, грош цена работе, написанной на основе исторических баек и анекдотов.
Заключение
Нынешние представления о большевиках и их роли в Гражданской войне сильно смещены в сторону их негативной оценки, а белых, соответственно, — в сторону позитивной. Авторы двухтомника вполне следуют этой традиции. При помощи полуправды и откровенной лжи читателю книги Зубова навязывается чудовищно искаженная картина реальности. Достаточно сказать, что для фотографий белых военачальников отведено 11 страниц, церковных деятелей эпохи Гражданской войны — 2, а красных командиров — всего 1. Это отвечает склонности человеческого сознания не дифференцировать образ врага — он всегда монолитен.
Второй том, посвященный истории России с 1939 по 2007 годы, несколько выдержаннее первого, хотя и он весьма идеологизирован. Утверждается, например, что экономика, основанная на рабском труде, возникла «на месте исторической России», т. е. была чем-то принципиально новым для нее.
В современной историографии и публицистике революция превращается в своего рода универсальное татаро-монгольское иго. Плач авторов по дореволюционной России обнажает инфантилизм, свойственный не им лично, но нашему общественному сознанию в целом. Подобная стратегия лучше всего описана словами старого слуги обнищавших дворян из романа Вальтера Скотта.
«Как нам поможет пожар, спрашиваете вы? Да это же превосходный предлог, который спасет честь семьи и поддержит ее на много лет, если только пользоваться им умеючи. “Где семейные портреты?” — спрашивает меня какой-нибудь охотник до чужих дел. “Они погибли во время большого пожара”, — отвечаю я. “Где ваше фамильное серебро?” — выпытывает другой. “Ужасный пожар, — отвечаю я. — Кто же мог думать о серебре, когда опасность угрожала людям”... Пожар ответит за все, что было и чего не было. А ловкая отговорка в некотором роде стоит самих вещей. Вещи ломаются, портятся и ветшают от времени, а хорошая отговорка, если только пользоваться ею осторожно и с умом, может прослужить дворянину целую вечность».
В идеологическом отношении современная Россия стремительно откатывается к состоянию последней четверти XIX века. С возрождением охранительной риторики этого периода вновь обретают популярность реакционные мыслители той эпохи. Это касается идей почвенников, в частности Константина Леонтьева. И выход книги Зубова, где главная характеристика Победоносцева — «видный ученый», — характерное проявление этого процесса.
Работа Зубова с соавторами — возможно, не самый одиозный опус, посвященный истории 20 века. Но обозначившиеся в современной историографии тенденции, ярко выраженные в этом двухтомнике, заслуживают внимательного рассмотрения.
«Нравственное осмысление» истории — это наша позиция по отношению к ней, и зависит это осмысление не столько от прошлого, сколько от настоящего. Так что анализ подобного «осмысления» может многое сказать о состоянии современного российского общества.
http://scepsis.ru/library/id_3089.html цинк (по ссылке вся статья с полным ссылочным аппаратом, ввиду солидного объема опустил параграфы о православии и продразверстке)
PS. Если вы вдруг подумали, что автор по наущению недругов клевещет на сей "державно-патриотичный труд", то вот мнение http://salery.livejournal.com/36957.html о данном опусе одного из авторов, который написал для него 4 страницы по 100 евро за каждую.
Это первая большая не советская история страны, освещающая период после 1917 г. и, надо полагать, первый кандидат на рассмотрение президентской комиссии по "фальсификации истории".