А может убит двойник Каддафи?

На все разговоры в интернете о смерти не самого Каддафи а его двойника , мне на ум приходят строки из романа Маркеса "осень Патриарха"
И тогда он чуть-чуть приотворил дверь  своей  потайной  спальни  и, глядя в щелочку, увидел в зале заседанийсвое  мертвое  тело,  окруженное  горящими  свечами,  свое   мертвое   тело, обряженное  краше,  нежели  любой из покойных Римских Пап на протяжении всей истории католичества, однако ужас и стыд поразили его при виде  этого  тела, собственного  его  тела,  утопающего  в  цветах,  с лицом, белым от пудры, с накрашенными губами, с окостеневшими руками своенравной кокетки,  сложенными на  покрытой  броней  регалий  груди, тела, облаченного в придуманный кем-то специально для покойника мундир  Генерала  Вселенной,  с  десятью  пылающими солнцами  на  погонах,  при  шпаге, коротенькой, игрушечной шпаге карточного короля. Эта шпажка странным образом изменяла масштаб, и все, что  он  видел,все  символы  его  необъятной  власти,  вся  траурная церемония, все военныепочести -- все это  стало  каким-то  маленьким,  лишилось  внушительности  и величия,  сделалось  заурядным  и  вполне  соответствовало  лежащему в гробу мертвецу нормальных человеческих размеров, даже немного хлюпику при жизни, а ведь он мнил себя бравым мужчиной, бравым военным, и он очень рассердился  и сказал  себе:  "Разве  это  я?  Нет,  черт  подери!"  А  люди  все шли и шли нескончаемым потоком мимо тела, и он забыл на миг, что все это фарс, забыл о темных целях этого  фарса  и  почувствовал  себя  оскорбленным  и  униженным смертью,  ее  жестокостью,  ее  полным равнодушием к могуществу власти. "Это несправедливо, черт подери!" -- повторял он про себя, глядя, как люди  ведут себя без него, и радовался, видя, что многие растеряны и беспомощны, и жалел этих  потерявших  его  людей,  и, затаив дыхание, смотрел на тех, кто, видно было, пришел сюда, чтобы попытаться угадать: а не обман ли это?  он  ли  это умер  на  самом  деле?  он ли в гробу? .... и рыночную торговку, которая вдруг бросила на пол свою  полную  рыбы  корзину, повалилась  на  мертвеца,  обняла  напарфюмеренный труп и заголосила на весь зал: "Боже милостивый, что же теперь  с  нами  будет?!  Он  умер!  Умер!  Он мертвый!" И тут все вокруг зашушукались, заговорили, загалдели: "Видите, это и  вправду  он!  Он,  без  обмана! Мертвый!" -- "Это он! Он! Он! -- заревелатолпа, стоявшая на солнцепеке на площади де Армас. -- Это  он!"  И  внезапно прекратился  погребальный звон, и все колокола собора, колокола всех церквей затрезвонили с неудержимой радостью, как  в  святую  среду  Благовещенья,  истали  взрываться  пасхальные  петарды,  в  небо  устремились ракеты салюта, зарокотали барабаны  свободы,  и  он  увидел  штурмовые  группы  восставших, которые  при  молчаливом  потворстве  охраны  ринулись во дворец через окна, увидел, как они дубинками разогнали всех, кто стоял у гроба, как швырнули на пол безутешную торговку рыбой, увидел, как  они  глумятся  над  трупом,  как затем  восемь  здоровил отняли труп у бессмертия, лишили его вечного царства сплошных цветов и за ноги поволокли его из этого царства вниз по  лестницам, в  то  время  как  остальные  разрушали  и  уничтожали  все,  что можно было разрушить и уничтожить в  этом  раю,  полном  роскоши  и  беды;  они  ломали дорические  капители,  сложенные  из  стандартных  плит,  вышвыривали в окна птичьи клетки, вице-королевский трон,  рояль,  разбивали  вдребезги  урны  с прахом  неизвестных  героев,  рвали  в  клочья гобелены, изображающие томных девиц в гондолах разочарования, уничтожали портреты епископов  и  военных  в допотопной  форме,  полотна с изображением грандиозных морских сражений; они думали,  что  навеки  разрушают  логово  ненавистной  власти,  и  стремились разрушить  все  без  остатка,  чтобы  у  грядущих поколений не осталось дажевоспоминания о проклятой его ветви; и все это он видел, а затем  бросился  к окну  своего  убежища,  чтобы  сквозь  щели опущенных жалюзи посмотреть, что творится за окном, увидеть, как далеко зашла волна разрушения всего  и  вся. "И  в один миг я увидел больше подлости и неблагодарности чем все что видели из-за чего плакали мои глаза на протяжении всей моей  жизни  мать  я  увидел своих  ошалевших  от  счастья  вдов  увидел как они толпами покидают мой дом угоняя при этом коров с моей  фермы  унося  казенную  мебель  и  банки  меда полученного  из  твоих  ульев мать я увидел своих детей всех этих недоносков которые устроили дьявольский концерт  громыхая  крышками  кастрюль  барабаня столовым  церковным  серебром  в медные тазы трезвоня хрустальными блюдами и вопя при этом умер мой папа да здравствует  свобода  я  увидел  пылающий  на площади  де  Армас  костер  на  котором  жгли  мои  официальные  портреты  и календарные литографии!" И  вот  он  смотрел,  как  пылают  эти  официальныепортреты, мозолившие людям глаза на каждом шагу все годы его режима, и снова увидел свое собственное тело -- его волокли по мостовой, и на ней оставались валяться  ордена  и  медали,  золоченые  пуговицы,  золотистые  аксельбанты, парчовые лохмотья, шпажка карточного короля с кисточкой на эфесе,  погоны  с десятью  потускневшими  солнцами  Генерала  Вселенной, и он шептал: "Смотри, мать, что со мной сделали", -- и всей кожей, всем существом  чувствовал  все плевки,  которыми  награждала тело толпа, и обонял содержимое опрокинутых на него с балконов ночных горшков, и жгучий стыд терзал его, стыд,  сменившийся ужасом  при  мысли,  что  его  ведь могут четвертовать, и его сожрут собаки, растерзают грифы  под  безумное  завывание  и  пиротехнические  громы  этогокарнавала  смерти  --  его смерти! А когда этот смерч пролетел, он все равно отовсюду слышал вихри музыки, доносившейся до него, несмотря на безветренный день, ...., а он смотрел и  слушал,  чувствуя за  окном  дыхание  каждодневной жизни, естественное дыхание жизни без него, жизни, которая все больше и больше входила в свои  обычные  берега  по  мере того,  как  его  смерть  из  чрезвычайного  события  превращалась в рядовое, становилась просто еще одной чьей-то смертью, точно такой же, как все прочие смерти в прошлом, и вечная стремнина бытия  уносила  его  к  ничейной  земле всепрощения  и  забвения.  И  тогда  он крикнул смерти: "Пошла ты в задницу,безносая!" -- и покинул свое убежище, решив, что пробил час, что хватит  ему таиться;  и,  тяжело  шаркая  ногами,  он прошел по разграбленным залам, как привидение среди  обломков  прошлого,  погруженного  во  мрак,  наполненногозапахом  умирающих  цветов  и  свечных  огарков, прошел и толкнул дверь зала заседаний совета министров, в  котором  было  полно  дыма,  и  в  этом  дыму слышались  охрипшие  голоса, там, где стоял длинный стол орехового дерева, ион увидел, что за этим столом были все, кого  он  хотел  увидеть:  либералы, продавшие  победу  в  войне  за  Федерацию, консерваторы, купившие у них эту победу, высшие генералы, три министра, архиепископ и посол  Шнотнер  --  все вместе  в  одной  ловушке!  Они взывали к сплочению в борьбе против векового деспотизма, а сами делили его наследие, и алчность настолько  поглотила  их, что никто не заметил восставшего из мертвых президента, а он лишь хлопнул по столу  ладонью  и  спросил:  "Так,  да?!" И больше он не успел произнести ни слова, потому что когда он принял руку  со  стола,  то  уже  отгремел  взрыв паники   и  всех  как  вымело  --  остались  только  переполненные  окурками пепельницы, кофейные чашки да опрокинутые кресла, и еще остался его  дорогой друг,  генерал  Родриго  де  Агилар, который был в полевой форме; маленький, невозмутимый, он разогнал своей единственной рукой клубы  табачного  дыма  и подал  знак: "Ложитесь на пол, мой генерал! Сейчас начнется свистопляска!" И не успел он  лечь  на  пол  рядом  со  своим  дорогим  другом,  как  грянуло смертоносное   веселье   шрапнели   и   началась  бойня,  кровавый  праздник президентской гвардии, которая с превеликим удовольствием и  особым  тщанием выполняла  решительный приказ: "Ни один участник заговора не должен остаться живым!"  Следуя  этому  вашему  приказу,  мой  генерал,  гвардейцы   скосили пулеметной очередью тех, кто пытался удрать через парадный вход, переловили, как  пташек,  тех,  кто выпрыгивал из окон, а тех, кому удалось спрятаться в соседних домах, выкурили из убежищ зажигательными  гранатами  и  повсеместно добили  раненых, сообразуясь с президентским принципом: "Каждый, кто избежал казни, -- злейший враг до скончания века".
Порою так хочется чтобы вышел Муаммар (из сумрака), посмотрел зло на окружающих предателей и те обосрались... Перед своей смертью