Необратимость
Простить — значит принять? Или всего лишь отступить, сдаться на милость обстоятельствам? Простить — проявить благородство или слабость? Можно ли простить до конца, не придумывая план возмездия? Каждому из нас приходилось отвечать на подобные вопросы, и было ох как непросто. Как и у героини этой истории.
Необратимость
Я меряю комнату шагами, пружиня и покачиваясь на ходу ― раз, два, три, четыре, пять ― ровно пять от окна до детской кроватки у самой двери. Столько же обратно. За окном постепенно светлеет. Сколько раз я проделала за ночь этот путь ― не знаю. Может быть, тысячу? Или две?
Опускаю глаза на Славика, лежащего на моих согнутых руках, чувствую его щемящую теплую тяжесть. Кажется, затих. Можно рискнуть и предпринять еще одну попытку положить. Я в режиме слоу-моушн наклоняюсь над кроваткой, опускаю туда ребенка на вытянутых руках и замираю, не решаясь сразу отнять ладони. Славик беспокойно ворочается и кряхтит. Я зажмуриваюсь и беззвучно умоляю: «Нет, нет, пожалуйста, Господи, пожалуйста, спи, спи, спи…».
Фуф, кажется, пронесло. Распрямляю ноющую поясницу и, пошатываясь от усталости, зависаю в невесомости посреди детской. Надо пойти поспать. Но мне так хорошо просто стоять в тишине, не держа ничего в руках. Чувствую себя лёгкой, в голове ― блаженная пустота, лишь ветер носит клочки мыслей. Сгиб левой руки мокрый от головки сына.
Оглушительно щёлкает замок. Я вздрагиваю от неожиданности и бросаю взгляд на часы на стене. 5:17. Стремительной и бесшумной фурией выскакиваю в коридор, закрывая за собой дверь в комнату, чтобы Славик не проснулся от шума.
В полутемной прихожей разувается муж, стараясь ничего не сшибить и не уронить. Получается плохо. Я тупо смотрю на него, пытаясь сообразить, откуда он тут взялся. Разве он не спал рядом со мной, когда Славик проснулся и я пошла к нему? Не помню. Хоть убей. Кажется, он прислал эсэмэс, что задерживается на работе, потом я заснула, а дальше… Мой бесконечный крестовый поход по детской.
Муж, наконец, стаскивает с себя ботинки, разгибается и застывает, заметив меня. Молча проходит мимо на кухню. Я следую за ним.
В кухне он снимает с пальца обручальное кольцо и кладет на стол.
― Помнишь, я говорил тебе, что ты узнаешь первой?
Помню. Я сразу понимаю, о чем он говорит. Когда он злился на меня за что-то, я делала лицо кота из «Шрека» и спрашивала: «Ты что, меня разлюбил?». На это его хмурое лицо обычно раскалывала улыбка и следовал ответ: «Не дождешься! Но если разлюблю ― ты узнаешь об этом первой».
Наверное, я всё же сплю. Я собиралась пойти спать ― вот и сплю. Тупо на автомате спрашиваю:
Ну правильно, что еще можно сказать в такой ситуации.
― При чём тут…? Можно считать, что нет. Ничего серьезного. Дело вовсе не в этом.
― Это не ты. Я тебя не узнаю. Ты совсем не похожа на ту женщину, которую я полюбил.
― Ну конечно… ― я автоматически оглядываюсь на дверь детской. ― Кое-что изменилось.
― Да, я понимаю, но… кажется, как будто меня больше нет в этом доме. Ты меня вообще не замечаешь.
― Нет смысла сейчас разводить это всё, ― муж (бывший муж?) нетерпеливо морщится. Он так и не сел. ― Я приехал только чтобы сказать тебе лично. Еще напишу, когда соберусь за вещами.
Он кладет рядом с кольцом ключи, стремительно выходит из кухни, пару минут шуршит в ванной, потом в гостиной ― она же наша спальня ― и покидает квартиру.
Я остаюсь одна в кухне. С обручальным кольцом и ключами на столе. Уже совсем светло.
Когда через пару часов просыпается Славик, я звоню маме и прошу забрать его. Маме надо на работу, но она ни о чём не спрашивает и сразу приходит. Быстро и деловито одевает малыша, сажает его в коляску, скидывает памперсы и бутылочки в сумку и уходит.
Только тогда я сворачиваюсь в комок посреди гостиной и начинаю протяжно скулить, уткнувшись лбом в ковер.
Каждое утро я просыпаюсь и боюсь сделать первый вдох. Кажется, если совсем-совсем не шевелиться, застыть, то будет даже ничего, терпимо. Но стоит мне открыть глаза и впустить в себя кусочек окружающего мира, как всё начинается сначала ― неостановимый поток слёз. Я никогда не знала раньше, что человек может столько плакать. День за днем, с утра до поздней ночи, и так на протяжении месяца.
Славик проводит много времени с бабушкой. Вечером, когда мы с ним остаемся вдвоем, он тихо сидит на ковре и пытается ставить кубики один на другой. Иногда он поднимает голову, и я встречаюсь с ним взглядом. Его глаза выглядят так, будто ему внезапно стало не восемь месяцев, а восемьдесят восемь лет, он всё понимает, и ему жаль бедную бестолковую мать, которая постоянно ревет.
Все мои подруги по очереди приехали выпить со мной вина и утешить, но подруги закончились быстрее, чем мои слёзы.
Понимаю, что так больше нельзя. Беру с прихожей бесплатную газету, из тех, что бросают в почтовый ящик, нахожу в разделе частных объявлений телефон психолога. Тот готов принять меня сию же минуту. В очередной раз оставляю Славика бабушке и еду на прием.
Врачеватель душ принимает в аспирантской общаге, прямо в одной из грязных комнат с облетающей со стен краской и беспардонно шныряющими повсюду тараканами. Я брезгливо сажусь на видавший виды диван, отвечаю на странные вопросы о том, чего я хочу. «Перестать плакать» ― «А что будет, когда вы перестанете плакать?». Я растеряна, захожу в тупик. Мне предлагается принять горизонтальное положение, закрыть глаза и выполнить дыхательные упражнения. Кое-как проходит час.
― Вы можете приезжать в любое время. У меня нет семьи и планов на выходные тоже, ― дипломированный специалист преданно смотрит на меня из густых зарослей нестриженных волос и бороды.
Я покидаю гостеприимных тараканов.
Больше на прием я не прихожу, но и плакать тоже перестаю. По крайней мере, чаще пяти раз в день.
Муж сидит рядом со мной на диване. Его рука лежит на моем плече.
― Я не чувствовал, что всё еще нужен. Ты превратилась в другого человека, для тебя как будто исчезло всё, кроме ребенка.
― Просто мне трудно. Он совсем не спит. Я совсем не сплю. Мне некогда есть. Но ты мне нужен. Ты всегда мне нужен.
― Да, я это понял. Прости меня, я был такой дурак. Больше никогда вас не оставлю.
― Я уже простила. Главное ― возвращайся скорее.
― Тебе идет новая прическа, ― он ерошит мои волосы, и я прижимаюсь к нему, с облегчением чувствуя, что можно больше не плакать.
Муж привозит свои вещи, и всё становится как раньше. В конце концов, не каждый готов стать отцом так рано. Я понимаю, что его мир перевернулся, и он попросту потерялся. Сама виновата, наверное. Надо лучше стараться: следить за собой, уделять внимание и веселиться, обязательно веселиться! Теперь у нас всё будет по-новому.
Проходит два года. Я стою перед дверью в нашу квартиру. Интересно, спит ли уже муж? Надеюсь, что да. В кармане едва заметно вздрагивает сообщением телефон. «Ты дома? Уже скучаю по тебе». Удаляю сообщение. От воспоминаний о том, что было полчаса назад, все нервные окончания напрягаются, как перед прыжком с тарзанки.
Так, надо прийти в себя. Достаю телефон и смотрю на себя через фронтальную камеру. Гашу лихорадочный блеск в глазах.
Как можно тише поворачиваю ключ в замке и вхожу.
Муж не спит. Смотрит на меня без выражения, молчит.
― На работе завал. Устала ужасно, ― бросаю я, разуваясь.
Он ничего не отвечает. Мне гадко, но я говорю себе: «Я имею на это право. Не я первая начала…»