О женской дружбе и мужской любви
Ложь никто не любит. Возьмем хоть русские пословицы: Ложь в правду рядилась, да о правду и разбилась...Лживый хоть правду скажет, никто не поверит. И так далее.
А если это ложь во спасение, и без нее станет только хуже?
О женской дружбе и мужской любви
Мой день рождения - в мае, мне это нравится.
В мае расцветают каштаны, повсюду сирень, ландыши и нежно-розовые цветы на голых, шоколадного цвета, ветвях вишен. В мае и листья, и трава - насыщенных, жирных оттенков зеленого цвета. Воздух ещё по-зимнему чист, но уже прогрет майским солнцем.
Итак, солнечное майское утро, просто четверг и рядом со мной - никого. Я, начисто изменив своим шовинистическим принципам деления дел на мужские и женские, пытаюсь самостоятельно открыть шампанское, осторожно раскручивая проволочку на очищенном от фольги горлышке бутылки зеленого стекла. На столе - три конических подобия фужеров из прозрачного пластика. Большими пальцами обеих рук я придерживаю пробку, чтобы бутылка не взорвалась.
За спиной неожиданно выстреливает знакомым тембром с очень характерной интонацией:
Сухой хлопок, пробка подпрыгивает, но не выстреливает — я все сделала правильно. Оглядываюсь и непроизвольно расплываюсь в улыбке: это он, Анатолий, наш Анатоль. Смотрю на него в упор, очень хочу рассмотреть как следует, чтобы быть уверенной, что не ошиблась. Точно, он. За двадцать лет почти не изменился. Правда, появился брутальный бритый череп, взгляд всё же стал каким-то тусклым и... взрослым, что ли.... Анатоль торопливо подходит к столу, в руках у него цветы, на боку болтается полупустая спортивная сумка.
- А я смотрю - незнакомая одинокая мадама пытается выпить. Сначала не понял, шо за мадама, потом думаю - "да ну, показалось", а таки не показалось ни фига. Давно приехала, малая?...Не верится что это ты.
- Привет....Вчера, всего на пару дней. Не думала, что увидимся, если честно.
- А куда я денусь, интересно?… Он положил охапку свежей сирени и толстый пучок связанных шпагатом ландышей на стол, взглянул на мои "бокалы", бутылку с ободранным горлышком и хмыкнул - Я понял, будем пить по- гусарски.
Ах ну ничего себе!…“Советское шампанское”. Где ты его добыла?
- В Питере. Мы же собирались выпить на мой день рождения, вот сейчас прямо и выпьем.
- Понял, не дурак. Дай бутылку, разолью-таки, не женское это дело.
Анатоль аккуратно наполняет покачивающиеся ветерком на дощатой столешнице “фужеры”, терпеливо дожидаясь пока осядет пена и передаёт по одному мне.
Я отхожу на несколько шагов от стола, подхожу к Сане. Она радостно улыбается, на её плече лежит толстая светлая коса, которой я до сих пор отчаянно завидую.
Фон бесит - кучерявенькие овцеподобные беленькие облачка на небе кислотно - голубого цвета. Стараясь не раздражаться на этот лубок, я улыбаюсь и салютую Сане фужером, глядя в её счастливые синие глаза.
Осторожно наклоняюсь и ставлю бокал на землю, слегка вкручивая ножку в грунт.
Поворачиваюсь, перехожу автопроезд - семь шагов по прямой. Подхожу к Тамаре. Она стоит во весь свой модельный рост, прислонившись спиной к сосновому стволу. Копна медных кудрей, разбросанных по плечам, насмешливый взгляд зеленых миндалевидных глаз, выражение лица такое, словно словно она собирается сказать что-нибудь колкое, как всегда. Я повторно поднимаю пластиковый конус с мелко пузырящейся жидкостью:
Ставлю фужер на землю, он падает выплёскивая шампанское и оставляя на ламинированной поверхности фотографии звездный блестящий след.
Дышать становится легче. Аромат сирени становится все ощутимее. Незаметно подошедший Анатоль опускает перед фото Томы её любимые душистые кисти. Ландыши, освобожденные от вызывающей их весьма, уже лежат у Саниной фотографии.
Тамара, Александра и Анатолий были десятиклассниками, когда мы познакомились в театральной студии городского дворца пионеров. Сейчас это место называется пафосно - “Дом творчества юных”, и детей с малых лет туда приводят родители. А в то время мне было всего двенадцать, и я в очередной раз хотела записаться куда-нибудь ещё. В кружок приняли сразу, и с тех пор этот драмкружок с его закулисьем стал моим местом жизни. Здесь я репетировала, делала уроки, гоняла программу для музыкалки на никому, кроме меня, не интересном трехпедальном пианино в кулисах. Но больше всего мне нравилось сидеть в последнем ряду зрительного зала и смотреть на репетиции основного состава театра - старшеклассников. Я влюбилась по уши в Анатоля, как называла его наша руководительница, и подружилась с Томой и Саней.
В Анатоля были влюблены как минимум две трети женского состава нашего драмкружка, но любовь была безответная. Анатоль был парнем Сани. Они всегда были вместе, даже сидели за одной партой в школе. Тома же была лучшей подругой Сани ещё с детсадовских времён.
Как-то сразу эти трое взяли меня под своё крыло, и вскоре я готова была ради них на всё. Наша разница в возрасте их скорее забавляла, чем напрягала. Тома, которая писала стихи, читала мне свои дневники и помогала с английским. Саня, которая сама придумывала и шила потрясающую одежду и наши театральные костюмы, учила меня печь торты и готовить домашний зефир. Анатоль называл меня Малой и показывал, как брать аккорды на переделанной из семиструнки шестиструнной гитаре.
Мои родители не были в восторге от всего этого, но дружить не запрещали - в небольшом городе все были на виду, и у моих друзей была хорошая репутация.
Я перешла в следующий класс, а мои подруги стали студентками педагогического, одного из двух вузов нашего городка. Анатоль поступил в местное военное училище и стал жить в казарме. Мы втроём приходили к Анатолю в училище, приводя в восторг и курсантов, и офицеров. Тома обзавелась толпой поклонников, я же по-прежнему оставалась в роли опекаемой взрослыми Малой. Мы продолжали дружить.
В год, когда взорвался Чернобыль, я заканчивала школу, а Тома и Саня собирались замуж. Их свадьбы должны были состояться в июле, с разницей в неделю.
Томин жених, офицер, подарил ей импортное шёлковое свадебное платье цвета слоновой кости, слишком широкое в талии и чересчур узкое в груди.
Платье спускалось вниз по кринолину трехъярусной волной. Сзади к талии пристегивался пышный бант, декорированный розочками того же цвета, что и всё платье, и бутылочного цвета мелкими парчовыми листочками, точно под Томкины глаза. Ещё к платью прилагалась шикарная белая шляпа с прозрачными широкими полями и высокие перчатки с такими же розочками и листочками, как на банте. Платье никак на Томе не сидело, но рукодельница Саня всё-таки нашла способ его посадить, сколов булавками в талии и распоров вытачки на груди. Я наблюдала за этим преображением, сидя вместе с Саниной кошкой на большом старом кресле в углу её комнаты.
Саня колдовала над Томиным нарядом, одетая в своё собственное свадебное платье. Платье было собранно на живую нитку и выкроено из отреза старинного шитья, который Санина бабушка хранила еще с довоенных времён. Обе невесты были похожи на тот самый зефир, который я так и не смогла приготовить, как ни старалась. Тома держала свои медные локоны руками, открывая затылок и вырез на спине, Саня орудовала иголкой, привычно перекидывая свою косу с плеча на плечо, чтобы та ей не мешала.
- Тома, я тебе на спинке "капельку" поглубже вырежу...
- Сань, тебе фата не нужна будет, только цветы в волосы, вплетем, а французскую косу я сама тебе сделаю..
- Майка, ты же в августе поступаешь? Успеешь на обе свадьбы.
- Жалко, что свидетелем тебе никак - восемнадцати тебе нету. - А вот каак стукнет тебе восемнадцать, и мы кааак разопьем шампанское на троих, без всех этих мужей и женихов!...
- Привет, девчооонки, вот вам сюрприииз! - пропел на мотив “Не плачь, девчонка”, Анатоль, вваливаясь в комнату.
- Саня обернулась, наметка на платье треснула и оно развалилось, открыв грудь в советском лифчике третьего номера и трусики-недельку с надписью “Thursday".
- Стучаться надо, Сюрприз! - засмеялась Тома. - И вообще, жениху нельзя платье до свадьбы видеть, ты в курсе?
- Платье ? Какое такое платье? Я не видел никакого платья, тут есть на что поинтереснее посмотреть
- Тут дети - кивнула Саня в мою сторону, подмигнув мне и прикрывая грудь руками.
Я залилась краской, буркнула в пол "привет, Толь", и торопливо засобиралась домой.
-Стой-стой, малая, я ж провожу, а то твой нервный папаша тебя и на одну свадьбу не выпустит. Я туда-назад, меряйтесь дальше, я только Малую сдам предкам на руки и вернусь.
Он шагал рядом, рассказывая мне о каких-то очередных мероприятиях по дезактивации курсантами радиоактивных выбросов после Чернобыля. Разговоры о радиации мне не нравились, хватало их в школе, но Чернобыль от нашего города совсем недалеко, поэтому их избегать не получалось. Мы шли к моему дому привычной "короткой" дорогой через тёмные дворы и детские площадки. Внезапно Анатоль остановился, сгрёб меня в охапку так, что я не смогла пошевелиться, и поцеловал. Поцелуй был долгим, влажным и настойчивым. Когда воздух кончился, я вспомнила, что мне нужно сопротивляться и попробовала вырваться, хоть вырываться из его рук не хотелось.
-Я люблю тебя, Малая, и ты чудо, ты знаешь это?
Ощущения были, такие словно мною выбили стекло окна на пятом этаже. Моё тело застыло. Я должна была быть этому рада, столько лет была в него влюблена, но радости не чувствовала, только стыд.
Анатоль улыбался, глядя мне в глаза.
-Ты целовалась вообще когда-нибудь, моя хорошая?
Целоваться меня учили Тома с Саней, их обеих волновала моя сексуальная безграмотность. Периодически они пытались меня просветить в этой области, но когда они решили провести со мной практическое занятие, мне я отказалась. Саня и Тома смеялись, говорили, что вот когда я повзрослею, то всё пойму и почувствую. А пока я должна просто учить матчасть.
Моя голова разрывалась изнутри и я прошептала:
-Почему? Не ври, я всё вижу. Я же тебе нравлюсь.
-Что - Саня? При чем тут Саня?
Остаток пути шли молча. У дверей подъезда Анатоль ещё раз попытался меня обнять, но я вывернулась и побежала вверх по лестнице, домой. Зеркало в прихожей смотрело на меня как на последнюю скотину. Или на дуру? В любом случае, теперь всё изменилось.
Мой день рождения прошел в семейном кругу. Родители купили торт и подарили польские босоножки, как раз к выпускному вечеру. Начались экзамены, их было восемь, я шла на медаль и общаться с друзьями под этим предлогом почти перестала. Сразу после выпускного уехала в Питер, подальше от чадящего Чернобыля, мои вступительные состоялись в июле, на обе свадьбы я не попала.
Мне было стыдно. По мере обрастания новыми друзьями и событиями, это чувство стыда становилось незаметным, но при любом контакте с уже бывшими подругами это чувство накрывало меня с новой силой.
Конечно, мы писали друг другу письма. Я приезжала домой на каникулы, забегала на минутку в гости и к тем, и к другим, ссылаясь на кучу дел и нехватку времени.
Потом Тома со своим офицером укатила куда-то в Оренбург, где он командовал солдатами, а она учила детей английскому, а Саня с Анатолем завербовались в высокогорный Таджикистан. Писем стало ещё меньше, позже переписка и вовсе сошла на нет.
Годы шли. Из родных мест до меня доносились обрывки разных историй. Оказывается Саня узнала, что Анатоль долгое время изменял ей с Тамарой. Подруги рассорились. У Томы появился второй муж, сильно младше её, и живут они где-то на Урале. Саня с Анатолем вернулись в родной город после развала Союза, Анатоль ушел из армии, долго искал работу. Саня уехала в Америку к родственникам погостить, и так и не вернулась, пытаясь получить Грин кард.
Появились соцсети. Я получила сообщение от Тамары.
Она вернулась в город, к родителям-медикам, одна. С молодым мужем не сложилось. Сын заканчивает школу, живет у отца в Москве, того самого офицера, первого её мужа, собирается поступать в медицинский. У Томы онкология, но она надеется на новое экспериментальное лечение.
“...Приедешь, заходи обязательно. Выпьем шампанского на твой день рождения, как собирались...
...Из наших меня навещает Анатоль. Он дал мне Санин мейл, вы с ней переписываетесь?"
Всю весну, каждый день, письмо за письмом, я узнавала всё, что от меня было скрыто в юности, всё, к чему тогда я была совершенно не готова.
И Саня тоже мне писала, из Америки. Она получила Грин кард, занимается недвижимостью, у нее в Чикаго есть дом с лужайкой и лабрадор по кличке Грэг. Она собирается приехать совсем скоро и забрать своего сына, которого не видела лет 10. Она очень счастлива что мы все нашлись, не держит больше на Тамару зла и делжит кулачки за её выздоровление. Мы встретимся обязательно. Втроём, как и хотели 20 лет назад.
А в середине мая в Саниным родителям пришла из Америки урна с прахом Сани, которая умерла от рака несколько месяцев назад. Тома об этом не узнала, не успела. Подружек похоронили недалеко друг от друга на новом городском кладбище с ироничным названием "Дружба'.
Анатоль сидит рядом со мной, на скамейке за столом, он держит бутылку с шампанским за горлышко, у меня в руке пластмассовый фужер. Мы пьём советское шампанское. Все вместе.
- Саня долго болела? Почему ты не рассказывал?
- Она никому ничего не сообщала, и даже я не знал. Редко писала, звонила ещё реже. Сыну мужик позвонил, с которым она там жила, когда уже всё случилось.
Я вдруг поняла, что меня так беспокоило всю эту весну, когда юность внезапно вернулась с письмами Сани и Тамары.
-Так это ты с её адреса писал, я поняла! Ты писал, а не Саня.
Анатоль кивает. Я знаю, что должна молчать, но у меня это не получается:
-Спасибо. Ты всегда нас любил. Всех троих.
Стыд умер. Я обнимаю Анатоля и целую так, как учили меня мои взрослые подруги.