Вирус
На улицах — ни души, за порядком строго следят полицейские; штраф — самое гуманное из наказаний за прогулку на свежем воздухе, а по телевизору рассказывают о новых и новых смертях от загадочного вируса... Немного напоминает события последних пары лет, не так ли? Но апокалиптический рассказ Елены Кузьменок — глубже, страшнее и гораздо интереснее.
Вирус
То, что новый вирус – дело серьезное, стало понятно, когда закрыли Москву. Вокзалы опустели, поезда остановились, автомобильные дороги перекрыла полиция. Никто не мог попасть в город, а те редкие партизаны, которые каким-то чудом вырвались из него на волю, рассказывали про пустую Красную площадь, избиения случайных прохожих дубинками и ночное мародерство на улицах.
«В Москве ввели оккупационный режим, даже Ленина из мавзолея куда-то дели», - драматическим шепотом докладывал мне алкоголик Володька и тут же просил денег на головку чеснока и чекушку: «От вируса помогает и от ментов-кровопивцев. Ты себе тоже купи. У бабок!»
Про чесночное оружие против заразы, похоже, знали только он и я, поэтому продавался этот чудо-овощ свободно. А вот лимоны и имбирь наши люди предусмотрительно смели с прилавков, понадеявшись на их чудесную аюрведическую силу: «В Индии, небось, никто не заболел» . В Москве тем временем вовсю тестировали электронные пропуска, а за бесцельные прогулки и пробежки на свежем воздухе сразу тащили в суд - «За волосы!», - живописал всезнающий Володька, обеззараживая своим лечебным перегаром все вокруг. Когда аналогичный режим внезапно ввели и в моем родном Брянске, этому просто никто не поверил.
С работы меня уволили почти сразу. Гостиничный комплекс, где я трудился, закрылся до лучших времен, а сотрудников распустили по домам, за которые им отныне нечем было платить и которые было запрещено покидать. Днем по улицам маршировали полицейские патрули, а ночью над Брянском кружили вертолеты, высвечивая нарушителей режима мощными прожекторами. В городе закрыли буквально все: магазины, парикмахерские, ритуальные агентства и даже кладбища. Промышленность встала – работали только СМИ и полиция. Каждый день по телевизору показывали сюжеты про то, как какие-то люди в противочумных костюмах героически борются с вирусом, как морги не справляются в работой, как сотни трупов сжигают на стадионах вместе с грузовиками-рефриджераторами. Больницы при этом стояли почти пустые и работали, скорее, хорошо оборудованной витриной для проверок из центра. Кто были те люди, которые каждый день умножали статистику заразившихся и умерших, никто не знал. Среди моих знакомых заболевших тоже не было.
Уходить из города я решил, когда стало ясно, что к прежней жизни мы уже не вернемся. Местное правительство верстало указ за указом и каждый был бессмысленнее и жестче предыдущего. За два месяца нас не просто посадили под домашний арест, но и одели в форму – теперь на улице нельзя было появляться без маски на лице и перчаток, якобы защищающих кисти рук от заразы. Это была какая-то новая разновидность концлагеря, где питание и робу мы должны были добыть себе себе самостоятельно. Тех, кто не добыл, штрафовали. Но большей частью полиции уже не было нужды следить за соблюдением всех правил. Вокруг эпидемии образовалась целая армия поклонников из обычных горожан: за отсутствие маски на улице могли набить нагую морду, а те, кто обозревал мир исключительно с балкона своей конуры, с упоением строчили доносы на тех, кто вышел под этот балкон на прогулку. В тюрьме про таких писак говорят – «красной масти». Впрочем, изучать тюремную социологию, не имея денег, чтобы заплатить за свою камеру, мне показалось слишком изощренным удовольствием, и я навострил лыжи туда, где попроще. В 70 километрах от Брянска, в лесной деревне от троюродной бабки остался еще крепкий дом. Я давно туда собирался доехать – просушить хату после зимы, подлатать крышу, привести в порядок сад. Транспорт в области остановили, но я рассудил, что за пару суток туда можно спокойно добраться пешком – не такое уж это и расстояние. Тем более, что за окном стояло лето и погода для марш-броска стояла самая подходящая.
Загрузив рюкзак всем необходимым, я вышел в путь. На улице было пустынно, лишь где-то вдалеке выла полицейская сирена. Мой груз – запас продуктов на несколько дней, инструменты, легкая одежда и обувь – легко поместился в 60-литровый туристический рюкзак, но весил немало. От движения с утяжелением я с непривычки быстро вспотел – два месяца практически неподвижного существования, не выходя из квартиры, давали о себе знать. Маска тут же намокла и облепила лицо, дышать стало тяжело. Оглядевшись вокруг, я спустил ее на подбородок и с наслаждением вдохнул теплый летний воздух. После длительной изоляции все запахи чувствовались острее, я передвигался, как в тумане, жадно внюхиваясь в ароматы тяжелой мокрой земли, сочной травы, чубушника и акации. Все-таки что-то хорошее было и в этом карантине - такое лето в последний раз я проживал, когда мне было от силы лет девять. Опьяненный навалившимися впечатлениями, я и не заметил, как ко мне подкрались неприятности.
- День добрый, младший лейтенант полиции Сергей Лученко, - прозвучало над ухом. Я обернулся. – Предъявите документы.
Лейтенант в черной форменной маске смотрел поверх меня и тяжело дышал. Пока я копался в рюкзаке, выискивая паспорт, он прочитал мне заученную лекцию про то, что покидать свою квартиру в условиях эпидемии незаконно и опасно для жизни. Сунул под нос какой-то журнал, чтоб я в нем расписался, и предупредил об административной ответственности, если я не буду носить перчатки и маску.
- Что заставило вас выйти из дома? В магазин идете? В этом направлении магазинов нет…
- К бабушке иду, - почти не соврав, ответил я, мысленно уже приготовившись заплатить штраф.
- Старенькая она у вас? – неожиданно смягчившись, спросил лейтенант. Лоб его покрылся испариной, глаза покраснели, из-под фуражки по вискам струились капли пота.
- Старенькая, девяносто лет, - кивнул я. Бабуле и впрямь исполнилось бы девяносто, если б она не умерла три года тому назад. Я не был на похоронах, даже не знал, где она похоронена – так что мертвой ее точно не видел, и мне легко было врать.
Полицейский посмотрел поверх защитной повязки, оценивая, можно ли мне верить. Потом, козырнув, отдал паспорт обратно.
- Значит так, пока обойдемся предупреждением. По центральным улицам прошу не ходить – сегодня у нас усиленное патрулирование. Особенно прошу воздержаться от посещения погостов, сейчас там проводятся санитарные мероприятия, - кивнул он на другую сторону дороги, где вход на кладбище был перегорожен КамАЗом. - Избегайте скопления людей и берегите бабушку. Здоровья вам и вашим близким!
Я сердечно поблагодарил лейтенанта и с облегчением двинулся дальше, размышляя, как быстро я научился бояться просто передвигаться по улицам и что за «санитарные мероприятия» могут проводить на заброшенных погостах. И главное – зачем?..
Когда эпидемия только началась, наш губернатор оказался в явной растерянности и пребывал в ней, пока не просек, что можно просто повторять те же противовирусные метания, что и в Москве, и наверху все будут довольны. Так мы сначала услышали, что уж что-что, а отдать дань памяти предков он запретить народу не может – на Пасху и Радоницу кладбища будут открыты. А потом отец-командир наш смекнул, что в центре-то делают ровно наоборот, и резко дал заднего, постановив закрыть погосты, как вероятные места массового скопления народа. За одну ночь дороги к ним перегородили автобусами и большегрузами, по периметру пустили патрули с санитарными повязками. Так кладбища стали самыми опасными и вместе с этим самыми защищенными участками в нашем краю. Этим я и решил воспользоваться, мысленно перебирая, где бы мне заночевать по дороге в деревню. Мне предстояла всего одна ночь на кладбище, а следующая – уже дома.
Весь день я шел по опустевшей трассе, прячась от полицеских постов и патрулей в придорожной траве, которая местами вымахала выше человеческого роста. Чем дальше я уходил от города, тем лучше у меня становилось настроение. Машин и людей практически не встречалось. Над головой сияло июньское солнце, щебетали жаворонки. Поля были напоены покоем, и лишь в окрестностях деревень ровное течение жизни покрывалось вялыми волнами страха и опасения. Людей на улицах здесь было мало, передвигались они по улицам спокойно, но на пришельцев в дорожной пыли смотрели с подозрением. Стараясь не вступать ни с кем в контакт, я быстро проходил сквозь села и деревни, и шел дальше, лелея внутреннюю безмятежность.
Солнце стало клониться к закату, когда до села, в котором я планировал найти ночлег, оставалось километров семь. Силы мои были на исходе – за день я прошел больше сорока километров, поэтому к пункту назначения доплелся, когда жаркий день уже перешел в жаркий розовый вечер.
Это было большое село, центром которого служила железнодорожная станция. По нагретым солнцем улицам с остатками древнего советского асфальта носились мальчишки на велосипедах. Те, кто постарше, гордо рассекали на ярких китайских скутерах.
В тени колодца в пыли отдыхали не менее пяти дворняг. Одна из них подняла кудлатую голову, когда я подошел набрать воды, вяло вильнула хвостом и снова погрузилась в дремоту. Вместо ручки на колодце был мастерски прикручен автомобильный руль, обмотанный синей изолентой. Крутанув его от всей души, я подтянул к себе серое жестяное ведро, полное ледяной воды, и, расплескивая ее на ноги, начал умываться и пить. Ведро на колодце было, разумеется, общее. О карантине, социальной дистанции и медицинских масках – единственном лекарстве от вируса, которое успели изобрести к моему уходу, местные, похоже даже не слышали. Ну или тотально это все игнорировали. Здесь по-прежнему общались без ужаса в глазах и здоровались за руку. После двухмесячного заточения у себя в квартире в условиях постоянного нагнетания опасности смотреть на это было невыносимо… прекрасно.
- Девушки,не подскажете, как бы мне на кладбище пройти? – обратился я к живописной группке дам в цветастых халатах, которая, переговариваясь и лениво лузгая семечки, расположилась на автомобильных шинах, фигурно вкопанных у забора.
- Слыхали, «девушки» мы, ишь… - кивнула в мою сторону та, что по-дороднее, задорно выговаривая слова.
- На кладбище ему, ишь… - одновременно с нею проговорила другая. – На ночь глядя…
- Туда иди, - нехотя махнула рукой их подруга. – Километра два по асфальту, никуда не сворачивая.
- А может тебя проводииить, турист? – кокетливо протянула первая, когда я уже разворачивался к ним спиной.
- Люб, да хватит тебе! – урезонила ее подруга. – Что люди-то скажут?
- Люди?! Срать им на груди! Молодой человек, куда же вы?..
Под всеобщий хохот я закинул за спину рюкзак и направился по дороге к кладбищу. Солнце уже стояло над горизонтом совсем низко, нужно было спешить.
Погост, который меня интересовал, был старым, и, если бы не могила известного графа, его давно бы сравняли с землей. Граф, кстати, был заядлым охотником и в свое время исходил окрестные леса вдоль и поперек. Рассказывают, как-то его сиятельство с приятелем пошли на охоту и наткнулись в каком-то овраге на заброшенный скит, в котором жила одна-единственная монашка. Старушка уже не могла ходить от голода и истощения, лежала и еле слышно молилась. Охотники дотащили ее до дома. Но из усадьбы она пропала самым таинственным образом. С тех пор ее никто не видел. Рядом с историческим флигелем, где все это и произошло, и было расположено кладбище, на котором я задумал переночевать. Когда добрался до места, розовый склеп и часовенку над могилой графа ярко осветили последние лучи заходящего солнца. Посреди июньской мясистой зелени, которой зарос неухоженный сельский погост, они выглядели игрушкой, детской шкатулочкой.
Я прислонился спиной к старому мощному дубу и, то ли от усталости, то ли от странного тревожащего покоя, которым было исполнено это место, будто бы задремал с открытыми глазами. В состоянии полной умственной немоты я стоял и впитывал всем телом жизнь, которая на моих глазах рождалась из смерти, тонкий звон комаров, остатки дневного зноя и нечто мрачно-тягучее, что незримо скрепляло это все в единую мирную картинку. Раздвинув высокую крапиву, я шагнул по направлению к склепу. Меня окружали железные, проржавевшие памятники советстких времен, кое-где с крестами, кое-где с пятиконечными звездами на макушках. Некоторые из них просто валялись на безымянных могилах, другие, как ракеты, готовые к старту, возвышались над холмиками на своих курьих ножках, землю меж которыми уже давно вымыло дождевыми потоками. Кое-где с сохранившихся фотографий сквозь потрескавшееся стекло, как сквозь туман, проступали призрачные лица неземного терпения. Кроткие женщины в платках, добрые мужчины в кепочках. Имена погребенных струились сквозь меня нестройной поэзией, и, увлекшись этим потусторонним чтением , я едва не заблудился меж рядами, на некоторое время потеряв из виду свою цель - место, где планировал провести ночь. Идея переночевать в склепе может показаться странной. Но, во-первых, я не боюсь мертвецов. Во-вторых, мне нужна была крыша над головой и восемь часов полноценного сна. А здесь меня, можно было надеяться, не сыщет ни один патруль. В общем, я достал из рюкзака крепкий топорик и приготовился вскрыть замурованную дверцу склепа. Однако, здесь очевидно уже поработал кто-то до меня – дверца легко поддалась, и я не без опаски шагнул внутрь, спустившись на две-три ступеньки.
В склепе было сухо и холодно. Уложенный старинным кирпичом пол был чисто выметен, стены и потолок побелены. О том, что внутри кто-то похоронен, напоминали лишь темные таблички с именами на стене. В склепе ничем не пахло – помещение отлично вентилировалось с помощью специальных окошек под потолком. Я решил не обращать на таблички внимания, прикрыв их рюкзаком, и первым делом занялся приготовлением еды. Пока на газовой горелке булькала каша с тушенкой, я еще раз осмотрел окрестности и, убедившись, что вокруг никого нет, нарубил охапку зелени, чтобы устроить из нее лежанку на ночь.
Наевшись досыта, я растянулся на пружинящих ветках и прислушался. Вечернюю тишину нарушал лишь шум деревьев, приглушенный толстыми стенами. Где-то меж ветвей пробовал голос соловей. Утомленный долгой дорогой, я стал уже засыпать, как вдруг что-то резко вытолкнуло меня из сна и я обнаружил себя сидящим на импровизированной постели. Что меня разбудило, понять было трудно, – время было около полуночи, и ничто вокруг, казалось, не нарушало кладбищенского покоя. На всякий случай я выбрался из своего укрытия, чтобы еще раз осмотреться. Ночь была на удивление светлой, и я отчетливо увидел ментов.
У входа на кладбище стояли две полицейские машины с беззвучно работающими мигалками. Лучи света выхватывали из темноты лица, фуражки, блестящие знаки отличия. Спрятавшись в зарослях, я наблюдал, как наряды по двое расходились от машин в разные стороны и окружали кладбище. Действовали они сплоченно и ладно, будто участвовали в реальной войне и готовились к захвату противника. Мужик в рабочей одежде вытащил из багажника какой-то массивный предмет и потащил его ко входу. До меня донеслось характерное электрическое потрескивание, из-под рук рабочего посыпались крупные белые искры. Сварка! Они заваривают ворота на кладбище насмерть!
Убедившись, что место моего ночлега взяла под охрану полиция, я тихо вернулся в склеп и, завернувшись в тонкое одеяло, улегся на свой топчанчик. Несмотря на усталость, сон не шел. Мысли о непостижимых действиях ментов не давали покоя: зачем охранять ночью кладбище, на которое и днем-то никто не ходит? Да и уснуть в окружении десятка полицейских оказалось не так-то просто. Воздух, казалось, пронизывали струны напряжения, и этот фон усиливало однотонное пение комаров, которые накинулись на меня, как оголодавшие вампиры. Остро пахло подвявшей травой, на которой я расположился. Сквозь открытую дверь было слышно, как где-то вдалеке похохатывал филин.
«Когда уже кончится эта дикая ночь?» - подумалось мне, когда я потянулся к бутылке, чтобы сделать глоток воды. Отметив, что до рассвета оставалось часа четыре, я вдруг услышал под дверью странный звук. Как-то сразу стало понятно: он не имеет отношения ни к ночному зверью, ни к полиции. Что бы это могло быть?
Стараясь не шуметь, я привстал - звук повторился уже ближе. Больше всего это напоминало чмокающий поцелуй. «Или кто-то высасывает апельсин и ему очень вкусно», - почему-то подумал я и, подтянувшись на руках, выглянул в вентиляционное окошко. У входа в склеп стояла и смотрела прямо мне в глаза моя покойная бабушка. Та самая, в доме которой я планировал пересидеть эпидемию. От неожиданности я замер и еще крепче вцепился в каменный подоконник.
Надо сказать, за те три года, что прошли с ее похорон, бабуля совсем не изменилась. Цветастый платок, вязаная кофта на пуговках поверх тонкого платья, чуть сползшие чулочки, войлочные туфли с вышивкой. Все та же осанка, морщинистые губки кулачком, никаких тебе следов тления. Поначалу я даже не удивился, – настолько она выглядела живой в свете полной луны. Медленно опустился на землю и начал растирать одервеневшие от напряжения руки: «Почему я ее не боюсь?» - пришло мне в голову. – «Ведь она давно уже мертвая».
«Впусти меня, внучек?!» - донесся снаружи старушечий голос. И снова этот смачный чмок, будто кто-то всасывает воду через дырку от выпавшего зуба. Я подставил под окно свой набитый рюкзак и залез на него, чтобы снова выглянуть в окно:
- Привет, бабуль, - услышал я свой голос, который, как ни странно,не дрожал. – А я как раз к тебе иду.
«Господи, что я несу. Я ведь разговариваю с покойной бабушкой», - снова мелькнуло у меня в голове, пока я удивлялся, каким будничным тоном могу говорить.
- Впусти меня, - требовательно повторила старушка и опустила взгляд. Ее лицо облепили крупные кладбищенские комары, но она этого как будто не замечала. Меня она, кажется, тоже не слышала.
- Я проснулась, да не пойму, где я. Хорошо хоть тебя встретила. Отведешь меня домой. Впусти!
Собеседница моя по-соседски опиралась на ограду, которая окружала склеп, но заходить внутрь не спешила. А только бубнила-бубнила жалостливо, постоянно причмокивая.
Я сочувственно покивал, судорожно соображая, что теперь делать. Может, бабуля моя вовсе и не умерла? Может, это не ее похоронили, а она все это время где-то бродила? Бывает же – старики теряются, а через год их находят за сотни километров от дома. Скорее всего, так и было, произошла чудовищная ошибка.
- Мне говорят – у нас тут какой-то вирус. – «Чмок!» - Каждую ночь вертушки летают, гудят, чисто «мессеры». Из шлангов поливают. – «Чмок!» - Я в канаву брошусь, отлежусь, они меня и не заметят. Фашисты! – всхлипнула вдруг старушка и сердце мое защемило от жалости.
На «мессерах» решение созрело само собой. Я понял, что бабуля моя в самом деле жива, но чуток поехала головой от долгих скитаний и теперь порядочно заговаривается. Переночует эту ночь со мной, завтра утром я выйду к полиции, все им расскажу и попрошу помочь доставить бабушку домой. Не звери же они, не бросят старушку.
Между тем, над головой действительно послышался звук, который обычно издают летящие вертолеты. Гул нарастал, и бабуля моя заметалась вдоль ограды. Я увидел прожекторы, которыми несколько вертушек «шерстили» с воздуха кладбищенскую растительность, выискивая нарушителей режима. Вдруг мимо склепа по дорожке шмыгнул кто-то маленький, ростом не больше трехлетнего ребенка. Оглянувшись, я увидел лишь, как сверкают его бледные босые пяточки. За ним пробежала какая-то женщина в платье по моде 50-х годов. Ее ноги в туфлях на каблуках постоянно подворачивались под невероятными углами на корнях, на лаковых мысках мелькали лунные отблески. Женщина то припадала к земле, в страхе глядя на небо, то снова кидалась бежать. За нею деловито проковылял безногий инвалид с костылем. Одет он был, как в кино, – в клетчатый пиджак и галифе, на голове – замечательного вида картуз. Следом под руку с усатым мужчиной в старинном костюме быстро шла дородная женщина. Кладбище оказалось очень многолюдным местом, и все эти люди сейчас убегали от прожекторов вертолетов, как от огня. Кто-то прятался в кустах, кто-то, скорчившись, прижимался к могильным плитам, стараясь схорониться в их тени.
«Чмок!» - снова я услышал знакомый звук и вспомнил про бабушку. Согнувшись в три погибели, она прильнула к прутьям ограды, сжимая их в кулачках, и умоляюще смотрела на меня с иной стороны расширенными от ужаса глазами. Я быстро все понял, спрыгнул к двери и, выбежав наружу, открыл ей калитку: «Скорей, заходи, пересидим до утра вместе». Бабуля благодарно засеменила и скрылась в темноте склепа.
«Внимание!» - вдруг в той стороне, куда все бежали, послышался голос, усиленный громкоговорителем. – «В стране - эпидемия! Вы все заражены и будете подвергнуты санобработке! У вас – вирус! Не пытайтесь скрыться! Бежать бесполезно!»
Навстречу вертолетам и бегущим от них людям, растянувшись цепью меж могил, шли солдаты в костюмах химзащиты и противогазах. В руках у них было что-то похожее на брансдспойты, из которых они опрыскивали все перед собой, особо стараясь дотянуться до тех, кто неосторожно выбегал им навстречу. Когда распыляемая жидкость касалась кожи беглецов, они с криками боли кидались на землю и, катаясь по траве, кажется, пытались в нее зарыться. Буквально за пару минут все кладбище наполнилось истошным воем. Несчастных жгли «санобработкой» с земли и с воздуха, не оставляя им шансов. Увидев вертолеты прямо над собой, я бросился под крышу склепа и спешно запер тяжелую чугунную дверь изнутри на задвижку.
«Чмок!» - бабуля мирно сидела на кучке травы, перебирала узловатыми ручками какие-то свои узелки и удовлетворенно бормотала что-то себе под нос. Немного придя в себя, я зажег горелку, поставил на нее воду, чтобы унять дрожь и согреться. Толстые стены скрадывали звуки – до нас доносились лишь неясные шорохи и отдаленные крики. Несмотря на ад, который творился снаружи, внутри было почти спокойно. Бормотание бабушки, огонек горелки и шум закипающей воды делали этот покой даже уютным. Я насыпал заварку в кружки, залил ее кипятком, достал остатки печенья.
«Сейчас попьем с тобой чайку, а утром двинем в нашу деревню», - проговорил я с преувеличенной бодростью и поставил перед бабулей угощение. Ее глаза просияли, щечки налились румянцем, и старушка с удовольствием принялась за еду, макая печенье в чай и энергично прихлебывая.
Внезапно за нашими спинами раздался страшный грохот: мой рюкзак отвалился от стены и сверзился в сторону, посуда покатилась по полу. Обернувшись, я увидел, как табличка, обозначавшая место погребения графа, медленно отодвинулась. В стене явно кто-то шебуршал, натужно кряхтел и сочно причмокивал...
Автор: Елена Кузьменок
СПАСИБО!