Меня зовут Уил Уитон. Я живу с хронической депрессией и тревожностью. И мне не стыдно.
В прошлом месяце я выступал на общенациональной конференции NAMI в Огайо. Вот мои подготовленные ремарки.
Прежде чем я начну, я хочу предупредить вас, что этот текст затрагивает многие вызывающие темы, включая self-harm (причинение вреда самому себе) и самоубийство. Я также хочу, чтобы вы знали, что я говорю из своего личного опыта, и что если вы или кто-то, кого вы знаете, можете жить с психическими расстройствами, обратитесь к лицензированному и квалифицированному медицинскому специалисту, потому что я не врач.
Окей, поехали.
Привет, я Уил Уитон. Мне 45 лет, у меня замечательная жена, двое взрослых детей, которыми я безмерно горжусь, и невестка, которую я люблю как своего ребёнка. Я работаю над самыми популярными комедийными сериалами в мире, я был рассказчиком аудиокниги-бестселлера по версии New York Times, у меня закончилось место в моем офисе из-за наград, которые я получил за свою работу, и как белый, гетеросексуальный, цисгендерный человек в Америке, я живу на самых низких настройках сложности - используя чит Знаменитости.
Моя жизнь, по любой объективной оценке очень, очень хороша.
И, несмотря на все это, я изо всех сил борюсь каждый день с моей самооценкой, самоуважением и моей ценностью не только как актера и писателя, но и как человека.
Всё это потому-что я живу с депрессией и беспокойством — командой-чемпионом Всемирной Федерации Борьбы с Психическими Расстройствами.
И мне не стыдно стоять здесь, перед шестьюстами людьми в этой комнате, и миллионами онлайн, и с гордостью говорить, что я живу с психическими заболеваниями, и это нормально. Я говорю «с», потому что, хотя мои психические заболевания очень сильно стараются, они меня не контролируют и не определяют. Я отказываюсь быть заклеймённым.
Ну что ж. Меня зовут Уил Уитон, и у меня хроническая депрессия.
Мне потребовалось более тридцати лет, чтобы сказать эти девять слов, и в результате я пострадал от большинства из них. Я страдал, потому что, хотя мы в Америке много сделали для того, чтобы помогать людям, которые живут с психическими расстройствами, мы не сделали этого достаточно, чтобы тараканы в наших головах успокоились и протянули руку чтобы принять эту помощь.
Я сегодня здесь, чтобы поговорить с вами о работе по прекращению стигмы и предрассудков, которые окружают психические заболевания в Америке, и, как часть этого, я хочу поделиться с вами своей историей.
Когда я был маленьким ребенком, вероятно, семи или восьми лет, у меня начались приступы паники. Тогда мы не знали, что это они, потому что они обычно случались, когда я спал. Взрослые в моей жизни просто думали, что у меня кошмары. Ну, у меня были кошмары, но они были намного хуже, чем просто плохие сны. Ночь за ночь я просыпался в абсолютном ужасе, ночь за ночь я стаскивал одеяло с кровати, чтобы лечь спать на полу в комнате сестры, потому что боялся быть один.
Иногда случались периоды облегчения. Иногда в течение нескольких месяцев. В те месяцы я чувствовал себя так, словно я нормальный ребёнок. Но панические атаки всегда возвращались, и каждый раз, когда они возвращались, они казались хуже, чем до.
Когда мне было около двенадцати или тринадцати лет, моё беспокойство начало выражаться новыми, более изощрёнными способами.
Я беспокоился обо всем. Я всё время был уставшим и почти всё время был раздражительным. У меня не было уверенности и была ужасная самооценка. Я чувствовал, что не могу доверять никому, кто хотел бы быть рядом со мной, потому что я был уверен, что я был глуп и бесполезен, и единственная причина, по которой кто-то хотел быть моим другом, состояла в том, чтобы воспользоваться моей славой.
Это важный момент. Когда мне было тринадцать, я снимался во всеми излюбленном фильме под названием «Останься со мной», и я был знаменит. Реально знаменит. Типа не-могу-пойти-в-торговый-центр-с-моими-друзьями-не-получив-толпы-людей знаменит. И это означало, что вся моя жизнь была под микроскопом родителей, сверстников, поклонников и прессы. А как же все странные, тревожные чувства, которые я испытывал? Меня воспитывали с верой в то, что они были постыдными, что они плохо отразятся на моих родителях и моей семье, что они должны быть забиты глубоко внутри меня, что их нельзя никому показывать и нужно держать в строгом секрете.
Мои панические атаки случались ежедневно, и не только когда я спал. Когда я пытался обратиться к взрослым в моей жизни за помощью, они не воспринимали меня всерьез. Когда я был на телевидении или в рекламе мне было тяжело дышать, потому что я так беспокоился о том, что могу совершить ошибку, и меня уволят. Директора и продюсеры жаловались моим родителям, что со мной трудно работать. Когда мне было так не комфортно с моей стрижкой или моими кривыми зубами и я не хотел позировать при съемке фотографий для подростковых журналов, публицисты сказали мне, что я неблагодарен и пытаюсь сорвать свой успех. Когда я не мог вспомнить свои слова, потому что я так беспокоился о вещах, о которых я даже не помнил в тот момент, режиссеры обвиняли меня в непрофессиональности и неподготовленности. И вот тогда мое беспокойство превратилось в депрессию.
(Я сейчас здесь собираюсь уделить себе один момент. Я прорву дыру в ткани пространства-времени и я скажу всем этим взрослым из прошлого: дай этому ребёнку перерыв. Он сбит с толку. Он делает всё возможное. И если вы все перестанете, хоть на минуту, рассматривать его как способ заработать деньги, возможно, вы увидите, что он страдает и нуждается в помощи.)
Я был несчастен большую часть времени, и это в этом не было никакого смысла. У меня было детство мечты — я работал в сериале Звёздный путь: Следующее поколение, и получал деньги за то, что люблю. У меня были все видеоигры и настольные игры, которые я когда-либо хотел. И я упомянул, что я был знаменит?
Я изо всех сил пытался примирить факты моей жизни с реальностью моего существования. Я знал, что со мной что-то не так, но я не знал что. И поскольку я не знал что, я не знал как обратиться за помощью.
Я бы хотел, чтобы я тогда знал, что у меня были психические заболевания, которые можно лечить! Хотел бы знать, что то, что я чувствовал, было ненормальным, и это было необязательно. Мне жаль, что я не знал, что я всё время чувствую себя плохо.
И я не знал этих вещей, потому что психическое заболевание было чем-то, о чём моя семья почти не говорила. А когда они это делали, они говорили об этом, как будто это было что-то, что случилось с кем-то ещё, и что им было бы стыдно, если бы подобные истории касались их самих. Этот предрассудок существовал в моей семье, несмотря на обилие психических заболеваний, которые разрастались через мою ДНК. Среди них удачные и неудачные попытки самоубийства, более чем один случай биполярного расстройства, куча случаев клинической депрессии, самолечения, и алкоголизма. Это было действительно заметно, когда у кого-то из нашей семьи не было проблем с алкоголем.
Сейчас я не виню своих родителей за то, как они обращались — или, точнее, не обращались — с моей психической болезнью, потому что я искренне верю, что они были слепы к симптомам, которые я проявлял. Они вырастили и подняли меня на ноги в мире, в котором я провёл последнее десятилетие своей жизни, пытаясь измениться. Они жили в мире, где психическое заболевание приравнивалось к слабости. В результате чего я страдал, пока мне не исполнилось тридцать.
И не то чтобы я никогда не просил о помощи. Я просил! Я просто не знал, какие вопросы задавать, а близкие мне взрослые не знали ответы.
Мама, я знаю, ты это прочитаешь или услышишь, и я знаю, что это тебя расстроит. Я хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя, и я понимаю, что ты сделала всё, что могла. Я рассказываю свою историю так, чтобы чужая мама увидела то, чего ты не сделала, не по своей вине.
Я, словно это было вчера, помню, своих двадцать два года. Живя в собственном доме, просыпаюсь от панической атаки. Это было так ужасно, что даже когда я писал этот текст, у меня появилось настолько сильное беспокойство, что я почти вырезал эту часть из своей речи. Это была середина ночи, и я поехал в дом моих родителей, чтобы снова спать на полу в комнате своей сестры, потому что, по крайней мере там, я чувствовал себя в безопасности. На следующее утро я со слезами на глазах спросил у моей мамы, что со мной не так. Она знала, что у многих моих родственников есть психические заболевания, но она не смогла тогда соединить эти точки в одну линию. «Ты просто пойми, что мир - это страшное место», - сказала она.
Да, я не шучу. Мир пугает меня каждую ночь в моей жизни, и я не знаю, почему и как это остановить.
Опять же, я не обвиняю её, и вы не должны. Она действительно делала всё возможное для меня, но стигма и позор — часто являются мощным двигателем в нашей жизни.
Я хочу быть предельно ясным: Мама, я знаю, ты это прочитаешь или услышишь, и я знаю, что это тебя расстроит. Я хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя, и я понимаю, что ты сделала всё, что могла. Я рассказываю свою историю так, чтобы чужая мама увидела то, чего ты не сделала, не по своей вине.
В течение моих двадцатых я продолжал страдать. И я страдал не только от кошмаров и панических атак. У меня начали развиваться навязчивые поведения, о которых я никогда не говорил публично до сих пор. Вот очень неполный список: я начал беспокоиться, что мои действия влияют на окружающий меня мир совершенно иррациональными способами. Я задерживал дыхание под мостами, когда ехал, потому что, если бы я этого не сделал, возможно, я бы разбился. Перед тем, как сесть в самолёт, я касался его рукой, и просил, чтобы он заботился обо мне, потому что я был уверен, что если я этого не сделаю, самолёт потерпит крушение. Каждый раз, когда я прощался с кем-то, о ком я заботился, мой мозг рисовал яркими красками, представляя, что это последний раз, когда я видел этого человека. Говорить об этих воспоминаниях, даже не вникая в специфику, сложно. Мне больно вспоминать, но мне не стыдно, потому что все эти мысли, которых я, к счастью, больше не имею, благодаря медицинской науке и терапии, не были моей виной больше, чем аллергии, которая забивает мои пазухи во время весеннего цветения деревьев. Это просто часть того, кто я. Это часть того, как мой мозг работает. И я знаю, что с медицинской точки зрения — это болезнь, которую я могу лечить.
Одна из основных причин, по которым я говорю о своих психических заболеваниях, заключается в том, что я вижу возможность изменить чью-то жизнь. Сделать то, что бы я хотел случилось со мной, когда я был молод. Но поскольку никто этого не сделал, все двадцатые годы моей жизни я не имел ни малейшего понятия о том, что такое Депрессия, и о том, что она у меня есть. После того, как я осознал её наличие, я страдал ещё пятнадцать лет из-за того, что мне было стыдно, и я был смущен, и я боялся.
Поэтому я сегодня здесь. Чтобы рассказать всем, кто меня услышит: если вы подозреваете, что у вас есть психическое заболевание, нет причин стыдиться или смущаться, вам не нужно бояться, и, самое главное, вам не нужно страдать. Нет ничего благородного в страдании, и нет ничего позорного или слабого в просьбе о помощи. Это может казаться действительно очевидным для многих из вас, но раньше я этого не понимал, хотя я очень умный парень. Поэтому я все равно скажу это: нет причин смущаться, когда вы обращаетесь к профессионалу за помощью, потому что человек, к которому вы обращаетесь, - это тот, кто буквально посвятил свою жизнь тому, чтобы помочь людям, как мы, тому, чтобы мы могли жить, а не существовать.
Я пропустил много прекрасных моментов своей жизни в годы, которые по праву должны считаться лучшими, в моей жизни, потому что я был парализован постоянным “а-что-если” беспокойством.
Различие между “существовать” и “жить” — это то, о чём я хочу поговорить более детально: прежде чем я получил помощь, касательно беспокойства и депрессии, я действительно не жил свою жизнь. Я хотел встретиться с друзьями, но моё беспокойство всегда находило способ остановить меня: это было бы слишком напряженным... Потребуется очень много хлопот, чтобы добраться туда и найти паркинг. И если это не мешало мне покинуть мой дом, всегда было старое надёжное “А что, если ...?”. Эх. «Что, если ... произойдёт что-то совершенно маловероятное? Что, если на меня упадёт самолёт? Что, если я сяду рядом с кем-то, кто меня убьет? Что, если они будут смеяться надо мной? Что, если я заблужусь? А если меня ограбят? Что, если я поскользнусь на льду, который не увижу? А если начнется землетрясение? Что, если...? Что, если...?Что, если...? Что... если...»
Когда я оглядываюсь назад и смотрю на бо́льшую часть своей жизни, мне разбивает сердце то, что, когда мой мозг генерировал бесконечное количество “А что, если ...?”, среди них не было: «А что, если я всё равно это сделаю, и в итоге мне покажется это весёлым? А что, если мне понравится, и я буду очень рад, что пошёл?»
Что ж, я должен вам рассказать горькую правду: я пропустил много прекрасных моментов своей жизни в годы, которые по праву должны считаться лучшими, в моей жизни, потому что я был парализован постоянным “а-что-если” беспокойством.
Всё, что люди делают, когда они живут свою жизнь... Все те события, из которых состоит жизнь. Моё беспокойство проникало сквозь меня и разрушала их. Поэтому я не жил. Я просто существовал.
И во время всего этого, я никогда не переставал спрашивать себя, нормально ли это, здоро́во ли это. Более того, я никогда не прекращал спрашивать себя, есть ли в этом моя вина. Я просто знал, что я нервничаю из-за всего и много волнуюсь. Всё моё детство, мама говорила, что я воин армии беспокойства, а отец говорил, что я слишком драматично ко всему отношусь. Всё так и было.
А так быть не должно было. Потребовалась сокрушительная паническая атака и абсолютный крах в Международном аэропорту Лос-Анджелеса, чтобы моя жена предложила мне, что мне нужна помощь.
Как я уже сказал, я несколько лет подозревал, что у меня была клиническая депрессия, но я боялся признать это, пока самый важный человек в моей жизни не сказал мне без стыда или осуждения, что она видит, что я страдаю. Поэтому я и пошёл к доктору, и я никогда не забуду, что и как он сказал, после того, как я рассказал ему, что я испытываю головокружительный страх: «Пожалуйста, позволь мне помочь тебе».
Я думаю, что тогда, примерно в 34 года, я понял, что психическое заболевание — это не слабость. Это просто болезнь. Я имею в виду, что это прямо там в названии «Психическое ЗАБОЛЕВАНИЕ». Для меня это не должно было быть таким откровением. Но это было. То, что часть нашего тела, ответственная за то, как мы воспринимаем мир и себя, является той же частью нашего тела, которая отвечает за болевые ощущения, стало для меня откровением. Странно, что мне сложно было найти в этом объективность и увидеть перспективу.
Итак, я позволил своему доктору помочь мне. Я принял небольшую дозу антидепрессанта, и начал ждать, когда что-нибудь изменится.
И мальчик сделал это.
Мы с женой гуляли по соседству, и я понял, что это был действительно прекрасный день — было тепло с небольшим ветерком, птицы звучали очень красиво, цветы пахли очень здорово, и рука жены в моей руке — прекрасные ощущения.
И когда мы шли, я просто начал плакать, и она спросила меня: «Что случилось?»
Я сказал: «Я только-что понял, что мне не плохо, я понял, что я не существую, а живу.»
В тот момент я осознал, что прожил свою жизнь в комнате, которая была такой громкой, и всё, что я мог делать каждый день, было связано с тем, насколько она была громкой. Но с помощью моей жены, моего врача и медицины я нашёл выход из этой комнаты.
Я гулял с женой почти каждый день примерно десять лет, прежде чем я заметил пение птиц и красивые цветы. Прежде чем я начал замечать это прекрасное чувство, когда её рука держит мою. Десять лет — все мои двадцатые годы — которые я никогда не смогу вернуть. Десять лет страданий и чувства слабости и бесполезности и постоянного страха быть заклеймённым. И всё остальное, что включает в себя психические заболевания.
Я не религиозен, но я всё равно могу сказать спасибо Богу за Энн Уитон. Спасибо Господи за её любовь и поддержку. Спасибо Господи, что моя жена увидела, что я болею, и, спасибо Господи, что она не поверила в ложь, что Депрессия — это слабость или что это стыдно. Спасибо Господи за Энн, потому что, если бы у неё не хватило сил и смелости заставить меня обратиться за профессиональной помощью, я не знаю, как долго я бы ещё существовал, не говоря уже о настоящей жизни.
Я начал публично говорить о своей психической болезни в 2012 году, и с тех пор люди каждый день обращаются ко мне в сети, и они спрашивают меня о том, как жить с депрессией и беспокойством. Они делятся своими историями и спрашивают меня, как я переживаю плохой день или плохую неделю.
Прямо сейчас где-то в мире есть ребёнок, у которого точно такие же панические атаки, как были у меня, и его родители не оказывают ему помощь, потому что они верят в то, что это плохо отразиться на их родительском статусе — иметь ребёнка с психическим заболеванием.
Вот одна из вещей, которые я им говорю:
Одна из многих невероятных вещей в том, чтобы иметь Депрессию и Тревогу — это время от времени и абсолютно неожиданно испытывать чувство, словно весь проклятый мир — это тяжелое свинцовое одеяло, подобное тому, что доктора накладывают на вашу грудь, когда вам делают рентгеновские снимки. Чувство, словно кто-то укрыл им всё ваше существование без вашего согласия.
Физически, оно весит тяжелее на некоторых участках меня, чем на других. Я чувствую, как оно дёргает по углам моих глаз и прижимается к центру моей груди. Когда всё совсем плохо, я чувствую себя словно в одном из тех снов, где вы пытаетесь двигаться, но каждый шаг и каждое движение чувствуется, словно вы изо всех сил пытаетесь переступить что-то тяжелое и вязкое. Эмоционально это полностью охватывает меня, отделяя меня от моей мотивации, моего внимания и всего, что приносит мне радость в моей жизни.
Когда нас накрывает с головой, мы должны напомнить себе, что одна из вещей, которые Депрессия делает, чтобы держать нас под контролем — говорит нам ложь. Например: я хуже всех во всём, я никому не нравлюсь, я не заслуживаю счастья, это никогда не закончится. И так далее, и так далее. В трезвом сознании мы можем понять, что это гигантская кучка дерьма (и мы можем смотреть на все ситуации в нашей жизни, когда мы БЫЛИ хороши в чём-то, когда мы искренне чувствовали себя счастливыми, когда мы чувствовали себя ужасно, но переживали это и так далее), но в настоящий момент может оказаться серьезной проблемой дождаться, пока Депрессия снимет блокпост, который удерживает нас от перемещения этих фактов из нашего рационального ума в наше эмоциональное «Я».
И вот в чём фишка Депрессии: мы не можем заставить её уйти. Как я уже сказал, если бы я мог просто «перестать чувствовать грусть», я бы сделал это. (И, кроме всего, Депрессия — это ведь не просто грустно, не так ли? Это много чего вместе, что может оказаться чем-то, что легче всего упростить в «Мне грустно».)
Итак, ещё один шаг в нашем самообслуживании — быть нежным с самим собой. Депрессия нас уже и так избивает, и нам не нужно ей помогать. Разрешите себе признать, что вы чувствуете себя ужасно (или плохо, или как угодно ещё вы себя чувствуете), а затем сделайте что-то незначительное. Только одну вещь, которую вам, вероятно, не хочется делать, и я ОБЕЩАЮ вам это поможет.
Некоторые из таких вещей:
- Примите душ.
- Покушайте питательной еды.
- Прогуляйтесь снаружи (даже если это буквально за угол и обратно).
- Сделайте что-нибудь — побросайте мяч, поиграйте в перетягивание каната, поиграйте с собакой. Практически любая деятельность с моими собаками, даже если это просто свернуться калачиком на диване в течение нескольких минут, помогает мне.
- Позанимайтесь йогой пару минут.
- Послушайте аудиомедитацию с руководством и следуйте ему столько, сколько сможете.
Наконец, пожалуйста, поверьте мне и знайте, что это дерьмовое, ужасное, подавляющее, отвратительное, состояние, в котором вы находитесь, НЕ НАВСЕГДА. Всё наладится. Всегда становится лучше. Вы не одиноки в этой битве, и вы В ПОРЯДКЕ.
Ни один человек на свете, особенно здесь, в самой богатой стране мира, не должен жить в тени или страдать один, потому что не может позволить себе лечение. У нас есть все деньги мира на оружие и снижение корпоративных налогов, поэтому я знаю, что мы можем позволить себе уделять приоритетное внимание не только здравоохранению в целом, но и психиатрической помощи, в частности.
Прямо сейчас где-то в мире есть ребёнок, у которого точно такие же панические атаки, как были у меня, и его родители не оказывают ему помощь, потому что они верят в то, что это плохо отразиться на их родительском статусе — иметь ребёнка с психическим заболеванием. Прямо сейчас где-то в мире есть подросток, который наносит себе вред, потому что он не знает, где и как попросить о помощи. Прямо сейчас, слишком много людей изо всех сил пытаются досуществовать до конца дня, потому что они не могут позволить себе помощь, без которой многие из нас не могут жить. Но есть и люди, которые отвечают на телефонные звонки и назначают встречу. Есть родители, которые узнали, что психическое заболевание ничем не отличается от физического заболевания, и они помогают своим детям поправляться. Есть взрослые, которые, как и я, были в шоке от того, что антидепрессанты сделали их другим человеком. Человеком, который впервые слышит, как поют птицы, потому что наконец-то нашёл выход из тёмной комнаты.
Я провёл первые тридцать лет своей жизни, заключённым в этой тёмной, громкой комнате, и я знаю это безнадёжное, удушающее чувство — находится там, поэтому я делаю всё, что в моих силах, чтобы помочь другим найти выход. Я делаю это, рассказывая свою историю, так что мои привилегии и мой успех делают нечто большее, чем обогащают мою собственную жизнь. Я пытаюсь быть примером для кого-то другого, как Дженни Лоусон является примером для меня.
Но я хочу оставить вас сегодня с некоторыми предложениями о вещах, которые вы можете делать, даже если вы не такая интернет-звезда как я, чтобы помочь положить конец предрассудкам, связанных с психическими заболеваниями, так чтобы никто не существовал в тот момент, когда может жить.
Мы можем начать с того, чтобы выбранные нами должностные лица полностью финансировали программы психического здоровья. Ни один человек на свете, особенно здесь, в самой богатой стране мира, не должен жить в тени или страдать один, потому что не может позволить себе лечение. У нас есть все деньги мира на оружие и снижение корпоративных налогов, поэтому я знаю, что мы можем позволить себе уделять приоритетное внимание не только здравоохранению в целом, но и психиатрической помощи, в частности.
Пока нами избранные должностные лица не примут совместные действия, мы можем поддерживать такие организации, как NAMI, которые предлагают дешёвую и бесплатную помощь всем, кто её просит. Мы можем поддержертвать такие организации, как Project UROK, которые неустанно работают, чтобы положить конец предрассудкам, и напоминают нам, что мы больны, а не слабы.
Мы можем помнить, и мы можем напоминать друг другу, что нет финиша, когда дело доходит до психического заболевания. Это путешествие, и иногда мы видим путь, который ясно сияет по всей дороге к горизонту. В других случаях мы не можем увидеть даже пять метров перед нами, из-за невероятно густого тумана. Но путь всегда есть, и если мы не можем найти его самостоятельно, у нас есть близкие, врачи и лекарства, чтобы помочь нам найти его снова, пока мы не отказываемся от попыток его увидеть.
Наконец, мы, живущие с психическими заболеваниями, должны говорить об этом, потому что наши друзья и соседи знают нас и доверяют нам. Для меня одно дело стоять здесь и говорить вам, что вы не одиноки в этом поединке, но это что-то совершенно иное для вас — доказать это. Нам нужно поделиться своим опытом, чтобы кто-то, кто страдает так, как страдал я, не чувствовал себя странным, сломанным или пристыженным. Чтобы этот кто-то не боялся искать помощи и лечения. Чтобы эти родители не чувствовали, что они потерпели неудачу или каким-то образом напортачили, когда видят симптомы у своих детей.
Люди говорят мне, что я храбрый, поскольку так открыто говорю об этих вещах, и, хотя я ценю это, я не всегда согласен. Пожарные — храбрые. Одинокие родители, которые работают на нескольких работах, чтобы заботиться о своих детях, храбрые. Студенты Парклэнда храбрые. Люди с психическими заболеваниями, которые стремятся получить помощь, храбрые. Я не храбрый. Я просто писатель и случайный актер, который хочет поделиться своей привилегией и удачей с миром, который надеется так много говорить о психическом здоровье, чтобы в один прекрасный день было совершенно нормально встать и сказать шестнадцать слов:
Меня зовут Уил Уитон, я живу с хронической депрессией и постоянной тревожностью, и я не стыжусь.
Спасибо, что выслушали меня, и, пожалуйста, будьте добры друг другу.
