Глава 6. Пленник в заброшке – тайна, о которой никто не догадывался (Новелла 18+)
— Ха-а... н-невеста... м-мой член болит... нгх...
— Ах... чёрт... просто не дёргайся... нгхх... больно, чёрт возьми... это же ты трахаешь мою дырку... ха... почему это ты стонешь, будто умираешь... ах, ха-а...
«...Стоп, а ведь если это моя дырка принимает член, значит, это я сейчас трахаю его?» — погружённый в эти бессмысленные мысли, Сынхо в трансе двигал бёдрами, сидя верхом на животе Сокдона.
Едва увидев его лицо, Сынхо внезапно набросился на него, смазав пальцы слюной, начал растягивать свой вход, издавая развратные стоны. Слишком нетерпеливый, чтобы ждать, он раздвинул едва подготовленное отверстие и поспешно стащил штаны Сокдона. С громкими стонами он легко принял в себя уже набухший член и начал скакать, как одержимый.
Игнорируя растерянность Сокдона, раскрасневшийся и задыхающийся Сынхо дико двигал бёдрами, издавая непристойные звуки, словно охваченный лихорадочной страстью.
Хотя внезапная перемена настроения после того, как он показал лицо, смутила Сокдона, ощущения были невероятно интенсивными — настолько хорошими, что казалось, будто он умирает. Но то, как дыра Сынхо сжималась вокруг него, действительно причиняло боль. Он несколько раз просил остановиться, но Сынхо, казалось, совсем не собирался замедляться.
— Ха... ах... так хорошо... голова идёт кругом... ха-а-а... я, кажется, схожу с ума... нгх-х-х-х!
Слёзы навернулись на глаза Сокдона, но, услышав этот бесстыдный стон, он открыл их и посмотрел на того, кто сидел сверху: бледное обнажённое тело покраснело, как осенние листья, дрожа с каждым движением. Его взгляд задержался на слегка приоткрытых, дрожащих красных губах, затем скользнул к нежному румянцу, расцветшему на щеках Сынхо. Когда его глаза остановились на маленьком твёрдом соске, Сокдон сглотнул.
Когда Сокдон медленно открыл рот и нежно взял этот дрожащий сосок в губы — Сынхо, который до этого двигался почти без сознания, внезапно широко раскрыл глаза и застонал. Его подавленное интенсивным удовольствием тело потеряло все силы, и он рухнул на бёдра Сокдона, а лицо исказилось странным, неконтролируемым выражением.
— Ха-а... ах, н-нет... нгх... ха... так хорошо... сосёшь мой сосок... ха-а-а-ах!
Пока Сокдон лизал и сосал один сосок, Сынхо сам щипал и дёргал другой, его руки были беспокойны и нетерпеливы.
— Н-невеста... ха-а... т-тебе хорошо?
— Ха-а-ах... д-да... хорошо... и... этот тоже... пососи и его... п-побыстрее...
Каждый раз, когда Сокдон играл с маленьким соском, Сынхо откидывал голову со стоном, и один только этот вид заставлял Сокдона чувствовать себя хорошо. Он ненадолго остановился, чтобы заговорить, убрав язык. Но даже эта короткая пауза казалась невыносимой — Сынхо тут же поднёс другой сосок, с которым играл сам, ко рту Сокдона. Чувствуя тёплое дыхание, Сокдон снова взял сосок в рот и начал жадно сосать.
— М-м-м-м-м! Ах... так хорошо... мой сосок... нгх... ах, я, кажется, умру... нгх-х-х!
Сынхо извивался от удовольствия, затем внезапно потерял равновесие и откинулся назад. Он быстро упёрся руками позади себя, опираясь на толстые бёдра Сокдона, чтобы не упасть, но это движение заставило член внутри войти ещё глубже.
Их тела дёрнулись одновременно. Сынхо был ошеломлён внезапным проникновением в место, куда не должен был попадать член, а Сокдон был шокирован тем, как сильно сжались вокруг него внутренние стенки, словно выжимая его. Оба замерли, переводя дыхание в тяжёлой тишине.
Никто не двигался какое-то время. В конце концов, Сынхо поднял одну руку и нежно погладил свой живот.
— Ах... так хорошо... так хорошо, что я теряю голову... твой член... он так глубоко... ха-а... так наполняет меня... я чувствую себя странно... будто сейчас сойду с ума... ха-а-А-АХ-Х!
Сокдон зачарованно, с полуприкрытыми глазами смотрел на то, как Сынхо ласкает свой выпуклый живот. Затем он вдруг резко двинул бёдрами вверх.
— Ха-а... н-невеста... невеста...
— Ха-а... нгх... с-слишком быстро... ах-х... слишком глубоко... нгх, ах!
С каждым резким толчком стройное тело Сынхо тряслось, подпрыгивая. Его руки скользили, и он не знал, куда их деть, беспомощно цепляясь — пока наконец его бледное тело не опрокинулось назад.
«Шлёп-шлёп-шлёп…» Теперь, когда Сынхо лежал на полу, Сокдон закинул обе его ноги на свои руки и снова и снова вгонял в него член, словно пытаясь пригвоздить к полу.
— Ха-а-А-А! Ах, так хорошо... о-очень хорошо... д-давай сильнее... нгх! Ах, ха-а-ах!
— Н-невеста... ах, так хорошо... так хорошо... нгх!
Подавляющее удовольствие охватило всё тело Сынхо, как боль. Его тело дёргалось с каждым толчком, сотрясаемое стонами, похожими на крики, — и где-то в этом хаосе его взгляд упал на покрытые потом волосы Сокдона. Желая увидеть выражение лица, скрытое под ними, Сынхо медленно протянул руку и откинул чёлку Сокдона. В тот момент, когда знакомое лицо открылось — искажённое тем же ошеломляющим удовольствием, что и его собственное, — что-то горячее сжалось в груди Сынхо. Нет, не только в груди. Этот огонь распространился по всему телу подобно лесному пожару.
— П-поцелуй меня... быстрее...
Сынхо умолял, притягивая Сокдона за шею.
Пока Сокдон дико трахал его, он, казалось, мгновенно понял слова Сынхо. Он наклонился и глубоко втолкнул свой язык в его рот. Их влажное дыхание смешалось в хаотичном беспорядке. То, как они отчаянно сосали и лизали языки друг друга, больше походило на попытку сожрать друг друга, чем на поцелуй. Даже во время этого дикого поцелуя бёдра Сокдона не переставали двигаться. «Шлёп, хлюп» — его толстый, покрытый венами член входил и выходил, и с каждым толчком пенистая белая жидкость выплёскивалась наружу. Неумолимые, почти убийственные движения наконец остановились, когда по комнате раздался глухой звук, и их губы разомкнулись.
Словно крик зверя с пронзенными внутренностями, вопли вырвались из обоих ртов, когда обжигающая волна затопила живот Сынхо. И в тот момент их поглотила ослепительная, оглушительная кульминация — настолько сильная, что казалось, будто они умирают.
— Бабушка, а ты... сегодня не выходишь?
Старуха Кымсан только что поставила обед на стол и собиралась приступить к еде, когда услышала неуверенный голос напротив. Она подняла глаза, затем спокойно положила ложку с тихим стуком. Поняв, почему за ней весь день следили, она молча уставилась на Сынхо. Застигнутый врасплох, Сынхо инстинктивно отвёл взгляд.
— Я п-просто спросил... Ты всегда уходишь после завтрака, а сегодня уже полдень, и ты всё ещё здесь... я подумал, может, что-то случилось...
Он бормотал, бесцельно ковыряя палочками ростки сои. Бабушка Кымсан продолжала смотреть на него, прежде чем наконец заговорить:
— С сегодняшнего дня я остаюсь дома. Чтобы присматривать.
— Именно. Чтобы ты не сожрал моего сына.
При этих прямых словах лицо Сынхо мгновенно покраснело.
Смущённый и спотыкающийся на словах, он бросил на неё злой взгляд, но бабушка Кымсан просто спокойно взяла ложку. Она откусила подгоревший рис и прожевала, прежде чем продолжить тем же ровным тоном:
— Ты думаешь, я не знаю, чем вы двое занимаетесь, когда меня нет?
— Не вини этого идиота Сокдона. Чёрт возьми — взяла тебя как невесту, а ты ведёшь себя как соблазнительница, высасывающая из него все соки?
Её слова, звучавшие так, будто она ругает невестку, которая соблазнила её невинного сына и всю ночь раздевала его, заставили лицо Сынхо покраснеть от стыда и ярости.
Он швырнул палочки и резко встал.
— ...Н-невеста? Ч-что случилось?
Напряжение в комнате сгустилось, Сокдон нервно заёрзал, не зная, что делать, когда Сынхо внезапно поднялся. Он осторожно протянул руку, но Сынхо шлёпнул по ней, глядя на него, как на корень всех бед. Затем, не говоря ни слова, он громко зашагал к своему месту и плюхнулся.
Бабушка Кымсан строго крикнула на сына, который уже ёрзал, готовый пойти за Сынхо, лежавшим спиной к ним.
— Н-но... невеста злится... и он не доел...
Бабушка Кымсан вздохнула, видя, как Сокдон продолжает поглядывать на Сынхо, не в силах сосредоточиться на еде.
— Он вернётся, если проголодается. Так что хватит переживать и бери ложку.
Услышав своё имя, произнесённое низким, грозным тоном, которым она говорила, когда была по-настоящему зла, Сокдон вздрогнул. Он медленно взял ложку, явно почувствовав предупреждение. Только тогда бабушка Кымсан вернулась к своей еде. Тяжёлое молчание повисло над столом.
Сокдон, обычно сходивший с ума по еде, впервые почти не притронулся к ней и подбежал к Сынхо — только чтобы встретить холодное, непреклонное молчание. В последнее время между ними всё было так хорошо, что внезапная перемена настроения Сынхо оставила Сокдона растерянным и напуганным.
Пока он беспокойно топтался сзади, Сынхо лежал, отвернувшись, с кипящей внутри яростью. «Они сами заперли меня, назвали невестой, обращались как с девчонкой — а теперь у них проблемы?!» — он раздул ноздри и сжал губы от досады, но гнев не утихал. Конечно, бабка Кымсан не была неправа — в последнее время он действительно часто был с Сокдоном. Нет, если честно — слишком часто. Как только бабушка подавала завтрак и уходила, они, словно по сговору, проводили весь день в постели, скинув одежду. Как два подростка, только что открывшие для себя секс, они не могли и минуты продержаться, не трогая, не лижа, не делая всё, что только приходило в голову. После нескольких таких дней даже бабушка Кымсан, возвращавшаяся ночью, казалось, всё поняла.
Но неужели она должна смотреть на него, как на паразита, высасывающего жизнь из её сына? Он ведь не хотел здесь оказаться. Не пришёл добровольно. Это Сокдон прижал его, это он заставлял его, даже когда Сынхо говорил «нет». И теперь бабушка ведёт себя так, будто это его вина?
Он ненавидел её за это. Ненавидел за то, что она обвиняет его. И он ненавидел Сокдона тоже — за то, что превратил его в это.
И того парня — того, на кого он надеялся, кто так и не появился, — он хотел разорвать больше всех.
— ...Невеста... х-хочешь, чтобы Сокдон снова сделал тебе хорошо?
Сзади, как раз когда Сынхо был готов расплакаться — от ярости и горя, — раздался голос Сокдона.
— Я-я сделаю тебе хорошо... ладно?
Сынхо натянул одеяло на голову, пряча заплаканное лицо.
— В-в этот раз... что мне сделать? Я-я сделаю всё. Просто скажи.
Хотя он не видел его, Сынхо мог представить, как Сокдон беспомощно ёрзает, отчаянно пытаясь его утешить. Но вместо облегчения это только сжало что-то в его груди — так сильно, что стало больно.
Спина Сынхо слегка дрогнула. И, будто почувствовав это шестым чувством, Сокдон широко раскрыл глаза.
Сынхо прохрипел сорванным голосом, и Сокдон, запаниковав, придвинулся ближе. Приподняв край одеяла, он осторожно потряс свернувшуюся фигуру, его голос был полон беспокойства:
— Н-не плачь, невеста... п-пожалуйста, не плачь... когда ты плачешь... Сокдону больно здесь...
Он неуклюже пытался оттянуть руки, закрывавшие лицо Сынхо. Но это только ухудшило ситуацию. Всё горе, которое Сынхо сдерживал, внезапно хлынуло наружу.
— Чёрт возьми! Это вы заперли меня! Это ты прижал меня, когда я сказал «нет»! Это ты тыкал в меня своим отвратительным членом — так почему это ты ко мне лезешь?! Почему?!
Он орал во всю глотку, кулаки летели. Один из них попал Сокдону прямо в лицо. С резким стоном Сокдон схватился за лицо.
Услышав шум, бабушка Кымсан ворвалась в комнату и присела, осматривая его лицо.
— Боже правый — у него кровь из носа... Что тут происходит?!
Она в панике схватила салфетку, прижала к крови, сочащейся из носа Сокдона, затем повернулась к Сынхо со взглядом, готовым убить. Она, казалось, собиралась наброситься, лицо искажено яростью, — но Сокдон мягко остановил её.
— М-мама. Невеста не хотел бить меня... я-я получил, потому что ошибся...
— Невеста прав... Сокдон теперь понимает. С-секс... он не должен причинять боль... он должен быть приятен обоим... Но я сделал невесте больно.
С кровью, всё ещё текущей из носа, Сокдон пролепетал эти слова, а бабушка Кымсан смотрела на него, ошеломлённая.
— Так что... это моя вина... так что не ругай невесту. Когда невеста плачет... мне больно... здесь.
Он постучал по груди, и лицо бабушки Кымсан помрачнело от вины. Она какое-то время помолчала, затем медленно поднялась и ушла.
Вскоре в тихом доме раздался холодный лязг металлической двери.
— Я-я прошу прощения, невеста... Я-я извинюсь за маму... так что не плачь больше. Когда ты голодный и плачешь... становится ещё голоднее.
Даже когда Сынхо сквозь слёзы сыпал оскорбления, Сокдон только сидел и улыбался. Эта глупая улыбка — даже с кровью на лице — заставила Сынхо опустить голову. Его грудь сжалась. Он хотел ненавидеть их — тех, кто запер его. И он ненавидел. Но его сердце колебалось. Это не значит, что он мог простить. Он не мог относиться к Сокдону, как будто всё в порядке. Он всё ещё был в ошейнике, как животное. И даже если Сокдон не понимал, что это неправильно, он всё равно был тем, кто изнасиловал его.
И всё же... его сердце колебалось. Он продолжал хотеть простить его. Вот почему он хотел сбежать. Потому что если он простит Сокдона... если останется в этом разваливающемся доме... он боялся, что потеряет себя навсегда. Боялся, что променяет всю свою жизнь.
В ту ночь Хан Сынхо не мог уснуть. С момента, когда бабушка Кымсан ушла, и до её возвращения ни он, ни Сокдон не произнесли ни слова. Они ничего не делали. Просто сидели в тишине, позволяя времени идти.
С тех пор как его заперли в этом месте, за исключением случаев, когда он болел, не проходило и дня без их контакта. То, что они абсолютно ничего не делали, даже когда бабушка ушла, казалось странно чужим — пугающе тихим.
И особенно странным было то, что Сокдон, чьи инстинкты обычно опережали разум, даже не пытался ничего сделать, не говорил, не прикасался. Он просто сидел молча.
Неловкая тишина в комнате была удушающей. Пустота в груди сжимала его ещё сильнее, когда ночной воздух становился гуще. Внезапно почувствовав беспокойство, Сынхо натянул одеяло на грудь.
В этот момент, когда Хан Сынхо вглядывался в темноту, он услышал тихие, осторожные шаги. Он точно знал, чьи это шаги, и сжал одеяло.
Глубокая тишина — настолько, что, казалось, даже дыхание остановилось. Затем он почувствовал, как кто-то осторожно ложится позади.
Сынхо оставался совершенно неподвижным.
Спустя долгое время человек позади протянул руку и мягко притянул Сынхо к своей груди. Уткнувшись лицом в его шею, Сокдон тихо вздохнул. Это не было сексуальным, как часто бывало. Это был вздох человека, наконец выпускающего воздух, который он слишком долго держал. И этот тихий, болезненный звук заставил тело Сынхо слегка дрогнуть. В этот момент Сокдон, почувствовав движение, прошептал ему на ухо:
— Н-невеста... ты ещё не спишь...?
Судя по напряжённому голосу, он думал, что Сынхо уже спит.
Пропустив момент, чтобы оттолкнуть его, Сынхо замешкался — затем решил остаться неподвижным. Он был измотан. Ссора с бабушкой Кымсан выбила его из колеи. Весь день, проведённый в тяжёлом молчании с Сокдоном, истощил его ещё больше. Все нервы, напряжённые с утра до ночи, теперь казались измочаленными, как мокрая тряпка. И с бесконечной ночью тепло, прижимающееся к его спине, было трудно отвергнуть.
Сокдон, осторожно наблюдая за реакцией, похоже, понял, что Сынхо не собирается его отталкивать. Медленно, тихо, он снова обнял его.
— Я-я подожду... пока ты не уснёшь. Не волнуйся... просто отдыхай.
Чувствуя лёгкие похлопывания по плечу, Сынхо наконец открыл рот впервые за день.
Неожиданный вопрос повис в темноте. Рука, похлопывающая по плечу, замерла.
— ...Это только... потому что твоя мама назвала меня твоей невестой? Если бы она привела кого-то другого и назвала твоей невестой... его ты бы тоже полюбил? Так, что ли?
Не обвиняюще, не зло. Просто... спокойно. Как будто он действительно хотел знать. Но, несмотря на вопрос, человек позади долго молчал.
«...И чего я вообще жду от того, кто не может нормально выразить мысли...?» — Сынхо горько усмехнулся, готовый снова погрузиться в молчание, — когда Сокдон наконец ответил, медленно и неуверенно:
— ...В-в тот день, когда я впервые увидел невесту... м-моё сердце начало сильно стучать.
— Когда мама сказала, что спящий человек — м-моя невеста... я был так счастлив...
Сынхо медленно понял, что «тот день» — это когда его впервые привели в этот дом; день, когда его заперли.
—...Но если бы твоя мама... привела кого-то другого вместо меня... ты бы его тоже полюбил, да?
— Я-я не знаю... То, что ты сказал... с-слишком сложно для меня...
— А если... однажды я перестану быть твоей невестой? Если мне придётся жить далеко от твоей мамы? Что ты тогда будешь делать?
— Ч-что? Невеста не моя невеста...? Жить далеко от мамы и невесты...?
Сокдон явно был расстроен, словно ему сказали что-то кошмарное. Сынхо крепко схватил его за руку.
— Я сказал «если». Я спрашиваю, если это случится... что ты будешь делать?
— Н-нет... я не хочу этого. Сокдон хочет жить здесь всегда... с мамой и невестой...
Сокдон обнял его крепче, повторяя одно и то же, словно пытаясь отогнать невидимую силу. Сила в его руках усилилась — будто он боялся, что Сынхо у него заберут. Эта детская отчаянность давила на грудь Сынхо, как камень.
Этот момент не будет длиться вечно. Когда-нибудь кто-то сообщит о пропаже Хан Сынхо. И когда это случится, разговор, который он вёл перед исчезновением, всплывёт. Люди заподозрят старуху Кымсан первой. Они обыщут её дом. Мать и сын, совершившие это преступление, предстанут перед судом — это неизбежно.
Сначала Сынхо хотел этого. Он молился об этом. Он обещал себе, что плюнет им в лица и засмеётся, когда свершится правосудие. Но где-то по пути что-то изменилось. Теперь, думая о дне, когда Сокдон потеряет мать и того, кого считал невестой, — представляя его одного в этом мире, — его грудь сжималась. Как бы он их ни ненавидел, было трудно не заботиться. И он не мог не винить бабку Кымсан больше, чем когда-либо, — за то, что втянула их всех в то, что могло закончиться только крахом.
— ...Ты идиот. Нельзя жить вместе вечно...
— ...Невеста... — Сокдон заскулил, как ребёнок, просыпающийся от кошмара, цепляясь за тело Сынхо. И тогда Сынхо тоже крепко обнял его. Его грудь, уже тяжёлая, сжалась ещё сильнее.
Конец наступил слишком внезапно. Всего через несколько дней после жаркого спора с бабкой Кымсан ранним утром полиция пришла в ветхий дом.
Несколько офицеров ворвались внутрь, их ботинки оставляли грязные следы на полу, и, увидев Хан Сынхо с ошейником на шее, они немедленно достали дубинки и набросились на старуху Кымсан и Сокдона. Их крики стали ещё громче, когда они столкнулись с Сокдоном, который встал перед ними двумя, словно защищая. Офицеры приказали ему лечь, их тон был резким и угрожающим. Было ясно, что, если он окажет сопротивление, они не постесняются достать оружие.
Тот, кто наконец успокоил Сокдона, — была бабушка Кымсан. Даже в своём невежестве она, казалось, понимала, что сопротивление только ухудшит ситуацию. Она тихо сказала Сокдону слушаться офицеров — и, как отруганный пёс, он покорно замер.
Но спокойствие длилось недолго. Когда полиция перерезала цепь на шее Сынхо и попыталась вывести его из дома, Сокдон взорвался:
— Это невеста! Моя невеста! Н-невеста! — он завыл, дико дёргаясь, и офицеры, почувствовав реальную опасность, запаниковали и выстрелили электрошокером.
Даже когда его мышцы свело и тело забилось в конвульсиях, Сокдон продолжал попытки подойти к Сынхо.
Только тогда его массивное тело рухнуло на пол с тяжёлым стуком — и дубинки без промедления обрушились на него.
Этой было на восемнадцатый день с тех пор, как Хан Сынхо заперли в этом полуразрушенном доме.
С тех пор, как его освободили, его собственный дом казался странно чужим.
Его бабушка была среди толпы, ворвавшейся в заброшенный дом в тот день. Он отчётливо помнил, как она визжала и сыпала проклятиями, пока старуху Кымсан увозили в полицейской машине.
С тех пор, как он вернулся, между ними ощущалась... неловкость. Даже до всех этих событий бабушка всегда ходила вокруг него на цыпочках. Теперь она практически избегала его. И Сынхо это более чем устраивало.
Что было ещё невыносимее, так это реакция соседей. Люди, которые раньше хмурились при виде него, теперь поступали хуже: всякий раз, когда он выходил на улицу — даже просто подышать воздухом после дня взаперти, — он чувствовал эти взгляды, прилипающие к его спине, словно грязь, будто они наблюдали за отвратительным насекомым. Ему не нужно было слышать их шёпот, чтобы точно знать, о чём они говорили.
История о том, как Хан Сынхо похитили, и его изнасиловал сумасшедший сын бабушки Кымсан, распространилась, словно лесной пожар. Мысль о том, что мужчину насиловали почти три недели, была слишком соблазнительной сплетней для больного воображения соседей.
Он не пробыл на улице и десяти минут, а уже казалось, что мир высасывает из него жизнь. С тяжёлым вздохом Сынхо развернулся, решив прекратить прогулку.
Неуверенный голос заставил его замереть. Он долгое время стоял неподвижно, прежде чем медленно повернуть голову. Его лицо было напряжённым и настороженным.
— ...Я заходил к тебе. Сказали, что ты только что вышел...
Эта неловкая, виноватая улыбка. Человек, который начал всё это, — наконец стоял перед Хан Сынхо.
Первое, что он сказал, наконец показавшись, — это. И из всех мест для встречи он выбрал именно это. Тот самый заброшенный дом, где с Сынхо обращались, как с животным, — прижали и трахали. Ирония была настолько нелепой, что он чуть не рассмеялся.
Короткий, горький смешок вырвался у Сынхо, прежде чем его лицо снова стало жёстким. Он повернулся и уставился на мужчину, его взгляд был достаточно свирепым, чтобы убить.
— Ты, ёбаный ублюдок... Думаешь, ты можешь мне такое говорить?
Услышав ледяные, ядовитые слова Сынхо, мужчина почесал затылок, выглядя при этом неловко и загнанно.
— Н-ну... всё было сложно, ладно?
— Что могло быть настолько важным, что ты даже не заметил, что я пропал?!
— ...В ту ночь, когда ты исчез, я, э-э... встретил девушку в клубе. Мы поладили, сразу пошли в мотель... но оказалось, у неё есть парень. Причём не абы кто — местный бандит, который тут всем заправляет... Так что мне пришлось залечь на дно, прятаться...
Пока это неряшливое оправдание лилось, Сынхо не мог сдержаться — он издал сухой, пустой смешок. Не потому, что это было смешно. А потому, что он чувствовал себя идиотом. Потому что на мгновение он всерьез подумывал шпионить за домом бабки Кымсан ради этого типа. Потому что он был настолько глуп, что поверил: возможно, просто возможно, этот ублюдок действительно искал его.
Он рассмеялся — настолько это было жалко. Всё это. Парень стоял в неловком ожидании, готовый к потоку проклятий, а может, к удару в лицо — но вместо этого... Сынхо просто смотрел на него с кривой, безрадостной усмешкой. И почему-то это пугало еще больше.
— С-слушай, клянусь, я не думал, что с тобой такое случится! Правда! Я думал, ты пару раз проберешься туда, и всё... Кто бы мог знать, что там живет псих?!
— В смысле, чёрт... как только я вернулся и узнал, что ты пропал, сразу пошел к детективу Кваку. Сказал, что с домом той сумасшедшей старухи что-то не так... что его стоит проверить. Ты ведь знаешь детектива Квака, да?
Голос парня становился увереннее, будто он ждал похвалы за то, что наконец-то объявился. Сынхо молча стоял, не отводя взгляда.
— ...Люди говорят... что тот урод называл тебя своей «невестой» или типа того. Что пока ты был заперт, он... делал с тобой разные вещи. Это... правда?
Сынхо тихо усмехнулся — звук был слишком горьким, чтобы назвать его смехом. Парень вздрогнул, наблюдая за ним с настороженным недоумением. Наконец Сынхо заговорил:
— Вот что тебя интересует? Что со мной произошло в этой дыре, пока я был в заточении?
— Н-нет. То есть... не совсем... — он запнулся, явно смущенный, отводя взгляд.
Сынхо молча смотрел на него, и внезапно всё — этот разговор, человек перед ним, жалкие оправдания — казалось невыносимо бессмысленным.
«Что, чёрт возьми, я здесь вообще делаю?» — подумал он. «Разлитую воду не собрать» — холодная мысль пронеслась в голове Сынхо. Какой смысл стоять здесь и спорить о правде с таким мусором?
Он уставился на парня перед ним, лицо полностью окаменело.
— Чтобы я больше никогда не видел твоего лица.
Резко развернувшись, он сделал всего два шага, прежде чем тот внезапно схватил его сзади.
Сынхо дернулся, словно его обожгло, голос дрожал от ярости, но парень вцепился мертвой хваткой, не собираясь отпускать.
Он не заметил, когда это произошло, но мужчина уже прижимал свой твердый член к его заднице, тяжело дыша ему в шею.
— Хах, черт... Сынхо, ты хоть представляешь, как я по тебе скучал? Даже когда ты убегал... блядь, я не мог перестать думать об этой дырочке. Каждый раз, когда я вспоминал, мой член просто взрывался... Разве ты не скучал по мне?
— Ты... грязный ублюдок, убери свой мерзкий хер от меня!
Сынхо отчаянно вырывался, но это было бесполезно. На фоне массивного телосложения парня у его собственного хрупкого тела не оставалось шансов. Сбежать от этой силы было невозможно.
— Ха... сучка. Видеть, как ты ненавидишь это... ох, как же это знакомо. Твоя сладкая девственная дырка, Сынхо... я подсел на нее. Как ты рыдал, умоляя меня остановиться, стоя на коленях со слезами на лице... черт, даже мысль об этом заставляет мой член пульсировать.
— Говорят, у того сына старухи член был просто огромный, да? Он был без сознания, вялый, и понадобилось несколько копов, чтобы его утащить. Но, блядь... эта штука болталась между ног, как предплечье... все только об этом и говорили...
Его рука медленно скользнула между ягодиц Сынхо, пальцы нащупывали вход.
— Держу пари, наш Сынхо наслаждался, да? Засовывал в себя этот гигантский хер и стонал, как шлюха? Или, может, этот псих вгонял свое орудие в твою растянутую дырку, а ты просто плакал от боли? «Оппа, мне больно... так больно...» — как-то так было?
Парень, который и так получал удовольствие от принуждения, теперь был полностью возбужден, вспоминая грязные слова, которые Сынхо когда-то произносил. Он терся о его дырочку сквозь ткань, тяжело дыша, словно вот-вот потеряет контроль, язык скользил по шее Сынхо.
Пробормотав еще несколько мерзостей, он наконец не выдержал. С резким ругательством он стянул свои штаны и штаны Сынхо в лихорадочной спешке. Когда его твердый член коснулся голой кожи, тело Сынхо дернулось, дрожа.
— Не смей! Сука, попробуй только засунуть — я откушу твой грязный хер!
Но чем больше Сынхо вырывался и кричал, тем тяжелее становилось дыхание парня, учащаясь от животного желания.
— Блядь, жадная шлюха... не торопись. Я засуну его в верхнюю дырочку позже, а пока просто сожми меня покрепче, ладно?
Пока Сынхо сопротивлялся, парень вогнал в него свой полностью возбужденный член. От неожиданного вторжения лицо Сынхо исказилось от боли. Его рот открылся в беззвучном крике, глаза расширились от шока. Позади него парень издал хриплый стон.
— Ах-х... блять... грёбаная сучка... вот почему я не могу бросить тебя...
Горячая теснота от того, как внутренности сжимались вокруг его члена, заставила его вздрогнуть. Он едва сделал паузу, прежде чем начать двигать бедрами в бешеном ритме.
— А-ах… ублюдок... я... хы-ы…убью тебя... ах-х!..
Сухое трение разрывало его изнутри, Сынхо стиснул зубы, выдавливая слова сквозь боль.
— Хф-ф... нгх... что это? Чувствуется... свободнее? Ах-х... Тебя так часто насаживали на этот хер, что твоя дырка уже растянулась?.. Нгх!
— Ах-х... Даже если у того урода мозгов не было, главное, чтобы член был большой... ты раздвигал ноги и стонал для него, да, грязная шлюха?..
Осознав, что не вырвется, пока парень не кончит, Сынхо стиснул зубы и просто ждал... ждал, когда этот отвратительный кошмар закончится.
Даже когда его разум кричал, что это мерзко, тело Сынхо — так легко поддающееся удовольствию — бессильно реагировало на стимуляцию. Парень знал его тело слишком хорошо и с самодовольной уверенностью вгонял в него член еще сильнее.
— Хах... Вы трахались с тем уродом, называя друг друга «дорогой»? Ах-х... Нет, погоди... разве он не звал тебя «невестой», а?
На мгновение спина Сынхо оставалась неподвижной. Но при слове «невеста» он дрогнул — совсем чуть-чуть. Парень заметил эту микроскопическую реакцию, и его губы растянулись в мерзкую, торжествующую усмешку.
— «Невеста»... моя «невеста»...
Это единственное насмешливое слово заставило лицо Сынхо исказиться странной, мучительной гримасой. Вены на сжатых кулаках вздулись, готовые лопнуть, а окровавленная губа дрожала — он закусил ее до крови. Лицо, которое он так отчаянно пытался похоронить в глубине памяти, внезапно всплыло с жестокой четкостью. «Невеста... моя невеста...» Даже стиснув зубы, он не мог сдержать слез, катившихся по щекам.
А потом, словно что-то внутри него сломалось, из горла вырвался надломленный всхлип. Громкий, рыдающий крик — больше похожий на вопль, чем на плач — заставил парня, трахающего его сзади, ошеломлённо замереть на середине толчка. Даже когда тот, испуганный его внезапной переменой, поспешно кончил и вытащил член, Сынхо продолжал рыдать бесконтрольно, как безумный.
Он был всего лишь преступником, который запер и изнасиловал его... и все же Сынхо тосковал по нему с всепоглощающей болью. Тот медленный, неуклюжий голос, который всегда называл его «невестой» — когда-то раздражавший его — теперь заставлял грудь сжиматься от невыносимой тоски. Он отчаянно скучал по тому лицу, смотревшему на него широкими, искренними глазами, клявшемуся, что не сможет жить без него, умолявшему остаться вместе навсегда.
— Сокдон... ах... Чхве Сокдон... ик... Сокдон, Сокдон...
Сперма парня медленно стекала по его оголенным ягодицам. Но Сынхо, прижавшись лицом к полу, повторял это имя снова и снова, как безумец — кричал, разбитый и страдающий.
Зрелище было настолько жалким, настолько душераздирающим, что даже только что изнасиловавший его парень оцепенел, застыв на месте.
Это была свобода, которой Сынхо так отчаянно желал. Все еще на коленях, все еще открытый презрительному взгляду, в этой жестокой, грязной реальности... он наконец осознал, что та «свобода», которую он так жаждал вернуть в том ветхом доме, была лишь иллюзией.