Глава 16. Конец. Столкновение с птицей (Новелла 18+)
Даже после возвращения в Корею график Сухо, пересекающего Тихий океан каждую неделю, не изменился. Половину месяца он был свободен, а Ынджо теперь мог сам регулировать свои выходные, но как только они начали жить вместе, наступил летний курортный сезон. Несмотря на совместное проживание, оба были так заняты работой, что их выходные редко совпадали.
Проливные дожди сезона муссонов шли с перерывами, и каждый день был расписан под завязку. Основной маршрут Сухо, Гавайи, пользовался таким спросом, что билеты было невозможно достать, а рейсы в Джакарту после перевода на базу в Инчхоне тоже не отличались доступностью. Сухо почему-то назначали исключительно на курортные направления.
В летний сезон, когда туристы со всего мира устремлялись на отдых, таких рейсов по возможности старались избегать. Независимо от количества пассажиров, продолжительность полёта в расписании указывалась одинаковой, но на деле это было не так.
Бали в Индонезии был бюджетным направлением, массово продаваемым турагентствами, но спрос не ослабевал. При этом прямых рейсов в аэропорт Денпасара на Бали было не так много.
Аэропорт Денпасара и так с трудом справлялся с существующими рейсами, поэтому добавить новые было сложно. Да и аэропорт Сукарно-Хатта в Джакарте не отличался большими размерами, так что в сезон отпусков они были перегружены. Когда аэропорты достигали предела, всё замедлялось.
Сегодня Сухо вылетел из Сукарно-Хатта с задержкой в тридцать минут из-за медленной погрузки багажа. Он наконец взлетел, но из-за очереди из двадцати с лишним самолётов на взлётной полосе ему пришлось ждать на рулёжке.
Продвигаясь по рулёжной дорожке к взлётной полосе, Сухо гадал, не израсходует ли он всё топливо, предназначенное для Инчхона, просто стоя на земле. После двух унизительных часов ожидания он наконец получил разрешение на взлёт.
Вспоминая, как при посадке в Джакарте ему пришлось дважды уходить на второй круг из-за загруженности аэропорта, Сухо решил, что маршрут в Джакарту ещё долго будет для него проклятым.
Единственным плюсом бесконечного ожидания стало то, что посадка в Инчхоне прошла без проблем. Это было глотком свежего воздуха.
Еда не пришлась по вкусу, спал он мало, а круги над аэропортом окончательно вымотали. Измождённый, Сухоеле доплёлся до дома, взглянув на часы в лифте. Было уже три часа ночи.
Он вздохнул. Ему так хотелось увидеть спящее лицо Ынджо, у которого с утра была смена. Если бы он прилетел по расписанию, то провёл бы с ним хотя бы час.
После долгих рейсов дом иногда оказывался пустым, или он лишь мельком видел Ынджо, уходящего на работу, словно передавая эстафету. Но по сравнению с прошлым даже такие жалобы казались излишними. Теперь, когда они были вместе, они могли проводить целые дни бок о бок.
Войдя в квартиру, Сухо, наполовину опасаясь разбудить Ынджо, наполовину надеясь, что тот проснётся и встретит его, тихо приоткрыл дверь спальни. В комнате было тихо. Он мягко закрыл дверь и разобрал вещи в гостиной.
В душе он тайно надеялся, что шум воды разбудит Ынджо, но из спальни не доносилось ни звука. Даже когда Сухо грубо вытер волосы и надел такие же пижамные штаны, как у Ынджо, прежде чем зайти в спальню, тот не шелохнулся.
У Ынджо, который поливал свою пластиковую сансевиерию по утрам после бессонных смен, оказался не такой чуткий сон, как можно было ожидать. Заснув, он погружался в сон настолько глубокий, что его можно было унести, и он бы ничего не заметил.
Сухо лёг рядом со спящим Ынджо, повернувшись к нему лицом. Он специально подвинулся, чтобы кровать прогнулась, и приподнял одеяло, но Ынджо не отреагировал.
На этом этапе это было вполне разумное предположение.
Сухо поднёс палец к носу Ынджо. Чувствовалось ровное дыхание.
Тот У Ынджо, который раньше нервничал, терял сон и суетился, когда Сухо летал, исчез. Было одновременно и радостно, и досадно, что он спал так крепко, не замечая, как кто-то входит в дом.
Раньше, когда они жили на расстоянии, чувствительность Ынджо сводила Сухо с ума, но с тех пор он явно стал спокойнее.
Переместив руку от носа, Сухо ущипнул его за щёку возле родинки. В отличие от прошлого, когда гладкая щека почти не имела жира, теперь под пальцами чувствовалась мягкая полнота.
Он вспомнил, как раньше бёдра Ынджо казались пустыми, если не скрещивать их для давления. Положив руку на внутреннюю часть бедра ближе к паху, Сухо размял тёплую мягкую плоть, которая теперь была плотнее и нежнее, чем раньше.
Разминая податливую плоть сквозь тонкую ткань пижамы, Сухо задумался и сел. Осторожно выскользнув из-под одеяла, он перебрался на другую сторону кровати и прижался к спине Ынджо.
Пристроившись, он уткнулся носом в его шею, вдыхая лёгкий аромат шампуня, и принюхался сильнее. Не получив реакции, Сухо осмелел.
Он слегка провёл языком по линии шеи и прижался губами. Раздался тихий влажный звук.
Сухо замедлился, задумавшись, не слишком ли неправильно трогать спящего, почувствовав проблеск угрызений совести. Но будить того, кому через несколько часов на работу, казалось хуже, чем тихо разобраться самому, пока тот спит.
Достав член из пижамных штанов, Сухо осторожно прижался нижней частью тела к Ынджо, стараясь не разбудить его. Он просунул член между его бёдер и слегка двинул бёдрами. Боясь, что активные движения разбудят Ынджо, Сухо напрягал ягодицы, двигаясь под небольшим углом.
Трение о не самую мягкую ткань было возбуждающим. Сухо не стал снимать с Ынджо пижаму, обнажая его задницу, а терся о ткань. Возбуждение нарастало.
Если бы это была голая кожа, он бы потерял контроль и разбудил его, но трение о ткань пижамы оказалось на удивление приятным.
Летние пижамы Ынджо, дышащие и лёгкие, были не мягкими, а слегка шероховатыми. Сухо, купивший их не задумываясь, теперь понимал, что выбор Ынджо был мудрым.
Когда Ынджо пошевелился, возможно, почувствовав дискомфорт от трения, Сухо затаил дыхание и замер. Терпеливо дождавшись, пока его дыхание снова станет ровным, Сухо постепенно возобновил удовлетворение своих желаний.
По мере нарастания возбуждения его движения рисковали стать резче, поэтому Сухо обернул головку члена свободным краем пижамной рубашки Ынджо. Грубая ткань на нежной коже вызвала жгучее ощущение, и Сухо взглянул вниз. Слегка потёртый участок покраснел.
Сухо смочил шершавую ткань предэякулятом и продолжил тереть головку. Уткнувшись носом в волосы Ынджо, он мгновенно достиг оргазма. Всё прошло идеально.
Мастурбация прошла безупречно. Он удовлетворил желание, не утомив У Ынджо. Но пояс пижамы, испачканный спермой, был проблемой.
Сухо взял ножницы и аккуратно разрезал пижаму Ынджопо спине. Раздевание его могло разбудить, а оставлять как есть — означало, что к утру спина будет липкой, что шокировало бы его при пробуждении.
Разрезание пижамы во сне тоже шокировало бы, но, по крайней мере, спина оставалась чистой.
Ынджо не проснулся, даже когда обнажили его поясницу.
Сухо посмотрел на Ынджо, спящего с обнажённым позвоночником. Обойдя кровать, он вернулся на другую сторону, где было видно его лицо.
Пижама была испорчена в любом случае. С этой мыслью в нём вспыхнуло вдохновение художника.
Сухо осторожно оттянул и разрезал ткань на груди пижамы. Закончив с довольным видом, он полюбовался своей работой, едва сдерживая желание прикоснуться.
На импульсе он пошёл в гостиную, взял купленную в Индонезии вещь, которую изначально планировал оставить на столе для Ынджо, и принёс в спальню.
Вложив оставшуюся творческую энергию в завершение, Сухо с чувством удовлетворения и гордости обнял Ынджо. Два часа пролетели незаметно. До пробуждения Ынджооставался час.
Во сне Ынджо пробормотал: «Ты здесь?» в ответ на крепкие объятия Сухо, потянулся, чтобы обнять в ответ, и снова уснул. Сухо планировал лежать так, пока тот не проснётся, но сам заснул.
Когда Сухо проснулся, Ынджо уже был на работе. Он почувствовал досаду, что тот, увидев состояние своей пижамы, ушёл на работу, не разбудив его для выговора. Если бы он продержался чуть дольше, то увидел бы раскрасневшееся от злости лицо Ынджо.
Сухо ругал себя за то, что уснул после мастурбации. Он схватился за голову.
Он должен был увидеть, как Ынджо просыпается в пижаме с вырезанными кругами вокруг сосков. Он пропустил момент, когда тот краснеет от унижения.
Разозлённый, Сухо ударил кулаками по одеялу. Пуховое одеяло жалобно хлопнуло.
Он так старательно вырезал круги, чтобы были видны ареолы.
Отоспавшись, но почему-то в подавленном настроении, Сухо раздражённо сбросил одеяло и почувствовал холодок в нижней части тела. Он взглянул вниз.
У Ынджо перед уходом на работу вырезал такой же круг в промежности его пижамы. Губы Сухо растянулись в улыбке.
Его член торчал из выреза. Сухо причмокнул. Член стоял по стойке «смирно», здороваясь, но некому было ответить. Жаль.
Но спешить было некуда — Ынджо вернётся домой, а у Сухо начинались два выходных. Он потянулся.
В отличие от Ынджо, который в выходные мог весь день просидеть в пижаме, Сухо предпочитал активные дни с тренировками и плаванием.
Закончив неторопливый, энергичный день, Сухо снова надел рваную пижаму.
Ынджо скоро должен был вернуться. Он должен был ему показать.
В пижаме с дырами Сухо встал перед зеркалом. Предпочитая утреннюю эрекцию вялому состоянию, он подрочил, подгадав к возвращению Ынджо.
Ынджо открыл дверь, уставший, и замер. Казалось, он забыл о пижаме и был явно шокирован.
— Думал, тебе захочется увидеть.
— Разве не ты сделал так, чтобы было что показать?
Ынджо выглядел так, будто увидел нечто ужасное.
Мстить за превращение спящего человека в выставленного напоказ извращенца с обнажёнными сосками было бесполезно. Сухо был бесстыжим. Более того, он, казалось, наслаждался этим, его лицо пылало.
— Новые не куплю. Носи те, что я переделал.
Ынджо пробормотал: «Переделал…» и сказал Сухо:
Ынджо скривился от настойчивости Сухо.
— И ты хочешь, чтобы я снова её надел? Ладно, грудь, но зачем спину?
— Буди меня или говори, если хочешь…
— Ладно, просто переоденься. Это ужасно.
— Это удобно для дела. Отныне, если я в этой пижаме — значит, секс. Парам нужны такие сигналы. Если захочешьты, то надевай свою, и я всё пойму.
Они никогда не нуждались в таких намёках. Более того, Сухо был из тех, кто действовал физически без предупреждений или разрешения.
— …Тогда сделай пижаму для случаев, когда я не хочу.
Надувшись, Ынджо сказал это, и Сухо покачал головой, будто это неприемлемо.
— Необоснованный отказ вредит самооценке супруга.
Ынджо выглядел скептически. Сухо нарочито вздохнул, изображая усталость.
— Нет, иногда я чувствую давление… Волнуюсь. Кажется, тебе не хочется, и я боюсь, что мы станем парой без секса, если не буду проявлять инициативу.
Ынджо сохранял невозмутимое выражение лица.
С тех пор как они жили вместе, он не велся на актёрство Сухо. Слишком много уроков усвоено. Но, зная, что это не сработает, Сухо продолжал изображать уныние.
Ынджо не оставалось выбора, кроме как ответить:
— Ты делаешь это, прежде чем у меня появляется шанс захотеть, так что мне не удаётся проявить инициативу.
Ынджо больше не поддавался. Не обращая внимания на нытьё Сухо, он разделся и направился в душ без тени вины.
На крик Ынджо Сухо радостно бросился в ванную.
Ынджо, кричавший в панике под душем, обнаружил на своей заднице надпись «Ги Сухо» жирным шрифтом тёмно-коричневого цвета. Кожа вокруг была красной от трения.
— Что это?! Перманентный маркер? Это не смоется.
— Хна. Говорят, держится две недели.
— Ты совсем рехнулся! Почему такое огромное?!
— Хотел написать «Сухо» огромными буквами на обеих щеках, но ты спал на боку, так что поместилось только вот так.
— Не смейся, это серьёзно. Вали отсюда.
Вскоре Ынджо вышел из ванной злой, но с подрагивающими губами, сдерживая смех. Сухо, ожидавший на диване, открыл пиво.
Когда Ынджо сел рядом, Сухо придвинулся ближе и сказал:
— Хочешь глоток? — Сухо протянул пиво, надеясь, что алкоголь расслабит Ынджо.
— Думаешь, я покажу задницу за пиво?
Видя его настойчивость, Ынджо сдался. Сухо не отстанет, пока не увидит. Спустив штаны ровно настолько, чтобы открыть надпись, он пробормотал:
Сухо провёл пальцем по красным, слегка поблёкшим буквам. Надпись должна была держаться две недели, но, похоже, исчезнет уже через неделю, и ему не хотелось отрываться от неё.
Спустившись на пол, Сухо прижался губами к своему имени. Ынджо покраснел от стыда, его задница теперь была подписана.
— Проблема будет, если кто-то найдёт её здесь. — Выражение Сухо внезапно стало жёстким. Ынджовздрогнул, хотя никогда не изменял.
— Даже если этого не случится, что, если я пойду в общий душ?
— Не ходи в общие души. Поэтому дом и рядом с аэропортом.
Ынджо кивнул, признавая его контроль над «душевой безопасностью». Сухо снова прикоснулся губами к укушенному месту.
— Какой послушный. Но почему мне кажется, что ты послушаешься, а потом снова сбежишь?
— Ничто не помогает. Видимо, у меня травма.
Шокированный Ынджо посмотрел на Сухо, впившегося в его талию и кусающего его задницу. На его лице появилось чувство вины, он оставил Сухо с травмой.
Заметив этот взгляд, Сухо сдержал торжествующую ухмылку. Даже притворяясь хитрым, Ынджо всё равно наивно верил.
Ынджо взял Сухо за лицо, заглянул в глаза и спросил:
— Что я могу сделать, чтобы ты успокоился?
— Сделай такое тату, чтобы оно осталось навсегда.
Ынджо оттолкнул его, но Сухо, смеясь, лишь крепче обхватил его за талию. Бороться было бесполезно.
Прижав Ынджо к дивану, Сухо забрался сверху.
— Если не хочешь, могу написать твоё имя на своём члене оставшейся хной.
— Кто-нибудь увидит в туалете.
— Было бы здорово. — Расстёгивая пижаму Ынджо, Сухопродолжил: — Тогда все бы поняли, что трогать тебя нельзя — на моём члене твоё имя.
— Не мог забыть бывшего и снова встретился.
Ынджо взглянул на аквариум в гостиной. Там были кораллы, купленные Сухо в гавайском магазине. Хотя в Ко́не, вулканическом острове, кораллов мало, Сухо украсил ими дом.
Несколько тропических рыб лениво плавали вокруг центрального украшения — дилдо, бывшего «любовника» Ынджо, стоявшего в центре, как башня.
Ынджо умолял убрать его, но Сухо настаивал, что это напоминание, из-за которого в доме теперь было стыдно принимать гостей.
— Нет. Просто жалко его, даже если это силикон.
— Не жалей. Бесполезно. Я приклеил его ко дну, чтобы ты не вытащил и не изменял, пока меня нет.
Ынджо не знал, что дилдо приклеен — аквариум уже был установлен, когда он приехал.
— Ты же не пытался вытащить его для развлечения, пока меня не было?
— Ты такой распутный, что, кажется, позовёшь бывшего, когда меня нет.
— А ты — извращенец, который режет пижамы, пока кто-то спит.
— Я устал после полёта, а ты спал как убитый, вот и пошутил.
Сухо провёл рукой по лбу Ынджо. Тот, видимо чувствуя вину за то, что не дождался его, прекратил шутки и серьёзно сказал:
— Я слишком устал, пытаясь не уснуть, пока ты не приземлился. Прости.
Сухо, застигнутый врасплох, спросил:
— Вылетел через два часа после блокировки рейса. Наверное, долго кружил на рулёжке.
Ынджо всё ещё переживал за полёты Сухо. Тот вспомнил дни, когда Ынджо тайком принимал таблетки или молча подавлял тревогу. Он на мгновение забыл, что У Ынджо мог скрывать свои переживания и страдать в одиночку.
— Ты почти не спал перед работой.
— Завтра выходной, так что неважно.
— Значит, сегодня просто поспишь?
— Ты всё это время трёшься об меня. Похоже, спать ты не хочешь.
— Ничего. Я могу развлечь себя сам.
— Планируешь испортить ещё одну пижаму?
Пререкаясь, Сухо ловко стаскивал с Ынджо одежду. Несмотря на нежные чувства, его тело разгоралось. Слова о сне были лишь формальностью.
Когда он начал массировать дырочку, Ынджо рассмеялся:
— Спать, говоришь? Разве это не слишком прямолинейно?
— Я возбудился ещё до приезда, представляя, как ты выставляешь себя напоказ. Прости.
Несмотря на извинения, Сухо жаждал ускорить процесс, и Ынджо протянул ему смазку. Тот приподнял его бёдра, поливая смазкой, чтобы она стекала вниз.
Ынджо шлёпнул его по руке за то, что тот намеренно промахивался, чтобы наблюдать.
Ынджо, не найдя слов, сжал губы.
Сухо нанёс густой слой смазки вокруг отверстия, прежде чем ввести палец. Благодаря обилию смазки палец скользнул внутрь, создавая просвет. Он добавил ещё, позволяя ей проникнуть глубже.
Медленное проникновение вызвало щекотку, и, когда Ынджо рефлекторно сжался, смазка потекла вниз.
Когда палец Сухо коснулся чувствительной точки, Ынджобеспомощно схватил его за руку, дрожа.
Не нужно было насильно раскрывать его — стимуляция этой зоны расслабляла мышцы, заставляя их сжиматься и разжиматься. Когда Ынджо уже только дёргался, Суховынул палец и прижал свой член к входу.
Наблюдая, как красное, тугое отверстие растягивается, он вытер вытекающую смазку о рваную пижаму, обернул ею член Ынджо и, усмехнувшись, сказал:
— Покажу, как я играл в одиночку вчера.
Как только он провёл большим пальцем по головке, обёрнутой грубой тканью, Ынджо вскрикнул.
Сухо, прильнув к спине Ынджо, умолял о ещё одном раунде. Тот, стоя на коленях и опираясь на диван, пытался стряхнуть его, но Сухо не вынимал и продолжал упрашивать.
Увидев, как сперма замазала имя на заднице, он вытер её салфеткой, любуясь чёткой надписью, прежде чем снова двинуться вперёд.
Жаль, что он не видел лица Ынджо, но мог представить его: полуприкрытые глаза, раскрасневшиеся щёки, нахмуренный лоб.
Схватив ярко-алую головку, Ынджо начал хныкать:
— Ах, хватит, больно. Оно воспалилось.
— Я же говорил, дрочил так вчера.
Ынджо отстранил его руку. Видя дрожь в его бёдрах, Сухонеохотно отступил. Когда он вынул член, смесь смазки и спермы потекла наружу.
Ынджо, зная, что протекает, но слишком измотанный, чтобы вытереться, уткнулся лицом в диван, дрожа. Теперь он привык к стыду от вытекающих соков из дырочки.
Сухо находил забавным, что, несмотря на привычную картину, имя на заднице делало её странно новой.
— Видеть своё имя на твоей заднице — это гордость.
— Я не буду писать своё имя на твоём члене.
— Если сделаю, ты скажешь, что он теперь мой, и засунешь его в меня.
— …Слишком хорошо меня знаешь, да?
Продержав его на коленях слишком долго, Сухо поднял Ынджо и посадил к себе на бёдра.
Заметив, как тот оглядывается, беспокоясь о подтёках, Сухо прижал рваную пижаму к его заднице и обнял разгорячённое тело.
Ынджо обвил руками его шею, положив голову на плечо. Их липкие, потные тела слились воедино, сохраняя тепло. Этот момент казался вечным и мимолётным одновременно.
Сухо, заметив, как Ынджо клюёт носом, пробормотал:
— Хочешь как-нибудь поужинать с моими родителями?
Ынджо мгновенно проснулся от неожиданного предложения.
Ынджо ещё не рассказал своей семье, поэтому официальная встреча казалась сложной. Но, живя вместе, с кольцами на пальцах, ужин казался уместным.
Видя его тревогу, Сухо сказал серьёзно:
— Если они будут против, у меня есть способы.
Его родители не возражали, но он намеренно говорил мрачно. Ынджо, восприняв это всерьёз, напрягся.
— Напиши своё имя на моём члене хной. Если будут против, я его покажу и скажу, что не могу жить без тебя. Скажу, что это тату.
— …Ты все проблемы пытаешься решить, показывая свой член. Даже если ты идиот — чем я провинился?
— Или покажем твою задницу. Сработает лучше. Они не захотят видеть, как кто-то ломает жизнь их сыну.
Настоящая цель Сухо, несмотря на упоминание родителей, была в том, чтобы заполучить имя на члене.
Ынджо оттолкнул его за то, что тот втянул родителей в глупую шутку, и встал. Чувствуя, как сперма стекает по бедру, но делая вид, что это его не беспокоит, он надавил на плечо Сухо, давая понять, что пойдёт один, и направился в ванную.
Там он прислонился к двери и вздохнул. Шутливые слова снова замусорили его голову.
Прежде чем Ынджо успел запереться, дверь распахнулась. Вошёл Сухо, всё ещё в пижаме с вырезом для члена.
— Я напишу имя потом, вали отсюда.
Игнорируя его, Сухо вошёл, и Ынджо, смирившись, протянул ему душ. Когда пальцы Сухо коснулись его лба, он автоматически откинул голову назад, и тёплая вода хлынула на него.
— Ты сказал, напишешь имя потом.
Их перепалки теперь были на равных, и иногда Сухопроигрывал. Оставшись без аргументов, он торжественно заявил:
— Ладно. После душа надень пижаму, и решим всё игрой в «охоту на соски».
— Как можно быть таким бесстыжим… Это поразительно.
Ынджо покачал головой. Вода с душа стекала по лицу, мешая открыть глаза. Он зажмурился.
Пока он стоял с закрытыми глазами, Сухо на мгновение улыбнулся, отложил душ, приподнял подбородок Ынджо и поцеловал его мокрые губы.
Сухо был нагло уверен в себе, и Ынджо, понимая, что так и будет, рассмеялся. Всё пойдёт, как задумал Сухо.
Ынджо подумал обмануть его, написав три других иероглифа вместо имени. Но единственные, что пришли на ум, были «Я люблю тебя», что его разозлило.