Глава 4. Пленник в заброшке – тайна, о которой никто не догадывался (Новелла 18+)
Пронзительный взгляд впился в его лицо, словно пробивая насквозь. Даже такой толстокожий, как Хан Сынхо, почувствовал себя неловко под пристальным взором бабки Кымсан, вспоминая вчерашние события.
— Чёрт… что в меня вчера вселилось?
Как бы он ни сожалел об этом сейчас, ущерб уже был нанесён.
Пока Сынхо молча костерил себя прошлого, произошло следующее.
«Тук» — кусок мяса внезапно приземлился прямо в его рисовую чашу.
— Н-невеста. Ешь это тоже. Оно… оно вкусное.
Сынхо нахмурился, глядя в свою миску, которая без его ведома теперь была доверху завалена гарнирами. Он думал, что на этом все закончится, но Сокдон продолжал перекладывать ему еду, словно птица, кормящая птенца.
В этот момент взгляд Хан Сынхо скользнул на старуху Кымсан, сидящую напротив. Заметив, как её плотно сжатые губы дёрнулись, он поспешно опустил голову и пробормотал сквозь зубы:
Не расслышав шёпота, Сокдон наклонил голову в замешательстве и повторил его слова.
Вид этого громилы, тупо мотающего головой, заставил висок Сынхо пульсировать от ярости.
— Я сказал, завязывай и ешь свою чёртову еду сам, тупой ублюдок!
От резкого окрика Сокдон сразу съёжился и начал ковырять ложкой в своей тарелке.
Сынхо мысленно выругался, разъярённый тем, насколько этот идиот не осознаёт происходящего.
«У этого дебила нет ни капли такта!»
Его похитили, заперли, а теперь он был вынужден находиться рядом со своим насильником, будто это было его желанием. Даже имея десять ртов, Хан Сынхо не нашёл бы оправдания.
Лицо горело так сильно, что он едва мог поднять голову, а этот бестолковый болван, прилипший к нему, даже не замечал напряжения, что лишь усиливало раздражение Сынхо.
К счастью, предыдущая взбучка, кажется, возымела эффект — Сокдон на время притих и продолжил есть.
— Н-невеста… Ты… закончил есть?
В тарелке ещё оставалась половина, но после вчерашнего — когда этот зверюга закачивал в него свою сперму — аппетита не было вовсе.
Сынхо отложил ложку, а Сокдон заёрзал на месте.
Заметив подозрительное движение, Сынхо бросил на него косой взгляд. Сокдон осторожно заговорил:
— Е-если ты закончил… тогда давай… н-ну, ты знаешь, это.
Сынхо уставился на него, будто спрашивая: «Что я вообще могу делать с таким, как ты?» Но Сокдон гордо объявил:
— Д-давай сделаем эт… это. Потрахаемся, невеста.
Как только эти бесстыдные слова сорвались с его губ, за столом воцарилась тишина.
Где-то вдалеке, казалось, каркнула ворона — «кар-кар».
Да, вчера он сам в полубезумном состоянии научил его этому грубому слову, но это не означало, что у Сынхо сейчас не чесались руки вмазать по этой грязной пасти за подобную бестактность.
Вскоре, когда старуха Кымсан вышла из-за стола, Хан Сынхо резко повернулся, будто только этого и ждал. Он швырнул ложку со стола прямо в голову Сокдона с громким «бум».
— Ай! — Сокдон вскрикнул, хватаясь за голову, — Н-невеста, за что…?
Его голос дрожал от недоумения и обиды, но Сынхо тут же рявкнул — губы дёргались от ярости:
— Ты, кретин, какого чёрта несёшь эту хрень за едой?!
От злости он зарычал, будто ругая собаку, так что Сокдон, досадуя, замолчал.
— Ты что, не видел, как твоя мамаша смотрела на меня, будто нож в спину воткнуть готова?
Хан Сынхо сложил пальцы буквой V и ткнул себе в глаза.
Как будто у этого переростка есть право обижаться — он даже близко не страдал так, как Хан Сынхо.
Один раз он дал слабину, и вот — заперт, как преступник, вынужденный ходить на цыпочках вокруг того, кто его здесь заточил. Горечь разъедала его изнутри, как кислота.
И вся эта ярость вылилась прямо на Сокдона.
— Это всё твоя чёртова вина! Бесполезный мудак!
«Бам, бам!» — он бил кулаками в широкую грудь Сокдона снова и снова.
Застигнутый врасплох, Сокдон издавал удивлённые звуки — «Ух… ух…» — но даже не попытался остановить его.
Сынхо лупил, пока гнев не иссяк, и наконец остановился, запыхавшийся и красный.
Этот осторожный, детский голос лишь сильнее свел брови Сынхо. Он бил его изо всех сил, но этот тип даже не моргнул, его тупое лицо не выражало ни боли, ни вины. Это бесило Сынхо ещё больше.
А потом он вдруг почувствовал себя глупо — орать на такого идиота.
«Бля, какой в этом смысл? Всё равно с этим дебилом не поговоришь».
Проклиная всё на свете, Хан Сынхо резко встал. Его тяжёлые шаги гулко стучали по полу, цепь на шее волочилась с резким скрежетом. Он лёг лицом к стене, а через мгновение массивная фигура зашаркала следом.
— Если ложиться сразу после еды… превратишься в корову…
Сынхо, отвернувшись, молчал, пока болван бормотал за его спиной, как ребёнок, выпрашивающий у матери молоко.
«Дебил. Корчит из себя несчастного — будто я не вижу, что он опять хочет залезть ко мне в штаны. Что, думаешь, я настолько доступный? Что правда снова пересплю с таким тупым уродом?»
Сынхо фыркнул про себя, затем закрыл глаза и замер, притворяясь спящим. Вскоре за его спиной раздался стук убираемой со стола посуды.
Он не планировал засыпать, но, возможно, из-за вчерашнего недосыпа, сон накрыл его прежде, чем он осознал это.
Даже чувствуя, как Сокдон мечется за его спиной в нерешительности, Сынхо постепенно провалился в глубокий сон.
Он проснулся от лёгкого толчка.
Движения становились всё сильнее, будто его толкали или трясли, и Хан Сынхо медленно открыл глаза.
— Ха-а… ха-а… н-невеста… ха-а…
Внезапно прерывистое дыхание за спиной заставило его глаза распахнуться. Резко дёрнувшись, будто обожжённый, Сынхо отпрянул и сел. Отползая назад, он обернулся и увидел Сокдона, лежащего на боку. Совершенно голого, с чудовищно эрегированным членом, который дёргался без остановки.
— Сукин ты сын… опять за своё…
Лицо Сынхо побагровело от ярости. Он потянулся рукой за спину. Его пальцы нащупали спущенные штаны, затем скользнули выше — к ягодицам. В тот же миг его лицо исказилось ещё сильнее: его зад был влажным и липким, будто натёртым маслом — свидетельство того, как этот ублюдок терся о него, пока он спал.
Бледный от гнева, Хан Сынхо закричал на Сокдона, всё ещё лежащего ничком:
— Ты, мразь, опять дрочишь на меня, пока я сплю?!
Он сжал кулаки и начал лупить Сокдона по рукам и туловищу, обрушивая на него град ударов.
Сокдон, который только что с удовольствием тёрся своим членом о мягкую плоть Сынхо, вздрогнул и поднял толстые руки, защищаясь.
— Ах ты тварь! Притворяешься, будто тебе больно, ноешь, как сопляк!
— Н-нет, правда… П-правда больно…
Увидев, как этот идиот удивительно точно блокирует каждый удар, Сынхо наконец остановился.
Когда град ударов прекратился, Сокдон осторожно выглянул из-за своих рук. Избегая ледяного взгляда Сынхо, он тихо сел и пробормотал, будто пытаясь оправдаться:
— Я просто смотрел, как невеста спит… и вдруг м-мой член встал.
— Клянусь, я только смотрел. Но он сам стал большим. У невесты дырочка ещё болит, так что я не вставлял. Просто терся… вот так… о твою попу.
Повторяя «вот так» и поднимая свой всё ещё возбуждённый член, он выглядел настолько жалко, что лицо Хан Сынхо исказилось от недоверия.
— Ты, мерзкий кусок дерьма! Я тебе не секс-игрушка — какого чёрта ты используешь моё тело?! Ты хоть представляешь, насколько это омерзительно?! Грязный ублюдок!
— С-секс-игрушка…? С-Сокдон не знает этого слова. Но невеста моя… а у жениха член может входить в дырочку невесты когда угодно.
Услышав, как этот идиот выдаёт такую чушь полным предложением, у Сынхо задергался висок.
— Твою мать! Сколько раз я должен повторить — я не твоя невеста! Я ненавижу трахаться с тобой! Один вид твоего чудовищного члена вызывает отвращение, тупой ублюдок, понял?!
Когда Сынхо, красный от ярости, орал во всю глотку, голос Сокдона внезапно понизился:
— …Невеста глупая. Я столько раз говорил, что ты моя невеста… а ты всё равно не понимаешь…
— Дебил, кто тут глупый?! Ты даже говорить нормально не можешь, урод!
Это что, разговор со стеной? Сколько бы он ни твердил, этот тип упорно считал его своей «невестой», и это слепое упрямство вывело Сынхо из себя, заставив сказать лишнее.
Как только слова сорвались с его губ, атмосфера вокруг Сокдона мгновенно изменилась — его настроение стало жестким и опасным.
Толстая рука резко вытянулась вперёд, и прежде чем Сынхо успел среагировать, ладонь плотно зажала ему рот.
Сынхо забился, пытаясь вырваться из внезапной хватки, но в следующий миг Сокдон другой рукой перевернул его и придавил к полу.
Прижатый щекой к земле, Хан Сынхо яростно извивался.
Наконец рука соскользнула, и через освободившийся рот он закричал во всю глотку:
Но чем сильнее он сопротивлялся, тем мощнее становился нажим, пригвождая его к полу.
— …С-Сокдон не дебил… Мама говорила… кто так говорит — плохой… надо отвечать тем же…
Незнакомый холод в голосе Сокдона заставил Сынхо на секунду дрогнуть.
Но лишь на мгновение — разозлившись на свою реакцию, он выплюнул ещё более ядовитые слова:
— Псих! Что плохого в правде?! Живёшь, как крыса, в этой гнилой дыре с психичкой-мамашей — хуже отбросов!
Не успев осознать сказанное, он почувствовал, как что-то грубо засовывают ему в рот.
— М-м-мф! М-м-м, м-м-м-м-м-мф!
Он отчаянно дёргался, но предмет только глубже проникал в горло.
— Н-нельзя убивать… даже если ненавидишь… нельзя…
Этот шёпот звучал не как угроза, а как заклинание, которое Сокдон повторял, чтобы сдержаться.
Как жуткая мантра, слова эхом звучали в ушах, а Сынхо лежал, едва дыша.
Лишь спустя время Сокдон прекратил повторять. Он схватил Сынхо за шею.
— …Надо наказать невесту… чтобы не говорил гадости.
— Иначе… я разозлюсь… и м-могу… убить невесту.
— Н-неважно, как я злюсь… С-Сокдон больше не убьёт… Обещал маме…
Дрожащий голос, всё ещё полный сдерживаемой ярости, прозвучал над ним, и Хан Сынхо вдруг понял: этот человек не хочет причинить ему боль. Он изо всех сил старается не убить его.
Его сознание прояснилось, когда что-то снова грубо вошло в него.
Новый приступ ужаса накрыл волной, и стон, похожий на крик, вырвался сквозь тряпку во рту.
Хан Сынхо уже сбился со счёта.
После первых трёх раз, когда Сокдон кончил в него, он терял сознание ещё минимум дважды… а между ними, скорее всего, было больше.
Со времён того дня, когда соседский хён изнасиловал его, оставив рыдать от унижения, он не чувствовал такой боли.
Даже их первый раз с этим скотом не был так ужасен, как сейчас.
Глядя, как его ноги беспомощно болтаются, будто ему не принадлежат, Сынхо ощущал странное отчуждение.
«Прекрати… пожалуйста… больно… Я умру…»
Слова не выходили, и он повторял их в голове. Его взгляд поднялся к лицу над ним.
Чёлка, мокрая от пота, прилипла к лицу, скрывая его — но в его выражении было что-то ледяное, бесчувственное.
Мужчина тяжело дышал, снова и снова вгоняя в его тугое отверстие свой возбуждённый член.
Даже когда тело Сынхо перестало сопротивляться, этот ублюдок, казалось, был доволен — его голос дрожал от возбуждения.
Хан Сынхо тупо смотрел на это лицо, залитое блаженством.
Возможно, Сокдон заметил, что Сынхо пришёл в себя — потому что внутри почувствовался лёгкий толчок.
Странно, но даже сквозь боль он ощущал эту дрожь.
После яростных толчков Сокдон вдруг замедлился, его движения стали нежными, протяжными.
Этот голос — отчаянный, почти умоляющий — прозвучал прямо в ухе.
Капля пота упала с мокрых волос Сокдона, и Сынхо поднял руку. Его дрожащие пальцы медленно потянулись к чёлке — но крупная ладонь перехватила их.
Чёлка по-прежнему скрывала лицо, но Сынхо знал — их взгляды встретились. И тогда из уст Сокдона вырвался низкий, сдавленный шёпот:
— …Н-нет… не смотри… у С-Сокдона плохое лицо… тебе будет плохо…
Сокдон разжал пальцы и после паузы вытащил тряпку изо рта Сынхо.
Воздух хлынул в лёгкие, как прорванная плотина.
— П-прости… н-невеста… прости…
Ещё минуту назад он излучал ярость, а теперь звучал, как раненый пёс.
— …Ты, тварь… «прости»? Думаешь, это что-то меняет?.. Долбанный кусок дерьма…
Его хриплый шёпот заставил Сокдона дёрнуться.
Это движение напомнило — член внутри него всё ещё не кончил.
— Мерзкий ублюдок… сколько раз ты собираешься…? Блять… Чтоб твой член сгнил…
Когда Сокдон заёрзал, собираясь выйти, Хан Сынхо — едва живой — поднял ногу и обхватил его бедро.
Вид растерянного Сокдона вызвал у Хан Сынхо горькую усмешку.
— Да… делай, что делал. Кончай уже.
Он едва не сорвался на «тупицу», но сдержался. Именно это слово всё и испортило.
Серьёзно? Этот тип, почти убивший его, теперь переживает о «дырочке»?
Он сжал ногами Сокдона, подгоняя.
— Давай уже… пока я не передумал… Всё равно всё порвано…
— Н-нет… дырочка невесты тёплая… Хорошо сжимает…
«Идиот… как он такое говорит?» — Сынхо отвернулся, ругаясь про себя.
Смущение заставило его крикнуть громче, чем хотел, и Сокдон начал двигаться в ускоренном, неровном ритме.
Нежный стон вырвался из губ Сынхо, когда Сокдон начал медленно и поддразнивающе двигать бедрами.
Это не имело смысла — ещё минуту назад была только агония. Но даже сейчас его тело реагировало. Мелькнула мысль — а вдруг правда, что он создан для этого?
Грубиян, раньше знавший только бездумные толчки, теперь двигался неторопливо, словно научился мучить.
— Хнк… а… чёрт… какого хрена— а-а-а-ах-х-х!
— Ха-а!.. Н-невеста, нравится? Дырочка дрожит… ха-а… мой член тает…
— Н-нгх… ах…! Да хуй там… а-а-ах…! Хорошо… быстрее, сильнее… ха-а-а-ах!
Охмелев от удовольствия, Сынхо неосознанно прижался щекой к руке Сокдона. Тот замер, не понимая, но слово «быстрее» заставило его облизнуться. Вцепившись в бёдра Сынхо, он начал двигаться резче.
С каждым толчком он все глубже вгонял член в податливые стенки, и то, как они его сжимали, заставляло Сокдона стонать грубее.
— Ха-а-а… н-невеста… дырочка плавит мой член…
— Ха-а-а! Ах… так хорошо… нгх! Глубже… а-а-ах!
Их непрекращающиеся крики сливались воедино, когда толстый, длинный ствол достигал самых чувствительных мест.
С каждым быстрым толчком между их телами образовывались пенистые пузыри — постоянные движения превращали всё в скользкий беспорядок.
Смесь спермы и пены покрывала внутренние стенки, действуя как смазка и позволяя массивному члену легко скользить внутрь и наружу без сопротивления.
Влажные, непристойные звуки эхом разносились от места, где их обнажённые тела сливались в неумолимом ритме.
Невыносимое наслаждение затуманивало зрение Сынхо. Все, что он мог — бесконечно стонать, и его крики лились из пересохших губ.
Рука, до этого беспомощно блуждавшая, внезапно впилась в массивное плечо Сокдона — затем резко провела вниз по спине, оставляя красные царапины.
— Хн-н-н-нгх... там так горячо... ха-а… сделай что-нибудь... пожалуйста... а-а-ах...
Как будто отвечая на эту отчаянную мольбу, Сокдон прерывисто вздохнул — и затем резко двинул бедрами, погружаясь до самой глубины. Этот раскаленный массивный член проник туда, куда никогда не должен был попасть, и в момент прорыва…
Они закричали одновременно, их голоса слились в едином дрожащем стоне.
С конвульсивной дрожью Сокдон наконец излил внутрь горячий поток спермы, заполняя самые сокровенные глубины Хан Сынхо.
После, казалось бы, бесконечного оргазма его тело обмякло — полностью опустошенное — и рухнуло на Сынхо.
Потная тяжесть придавила его, и по мере того как тепло растекалось по телу, Хан Сынхо тихо погрузился в глубокий сон.
После этого его сразила сильнейшая лихорадка.
Частично — из-за внутренних повреждений от жёсткого секса, но больше потому, что его психика достигла предела после всего, что произошло.
Время текло странно, расплывчато, когда жар то накатывал, то отступал — но рядом всегда было одно и то же лицо.
Неуклюжими руками Сокдон прикладывал холодное полотенце к его лбу, сжимал ладонь и бормотал: «Не болей… прошу, не болей…»
Он не отходил ни на шаг — бодрствовал Сынхо или нет.
Даже в горячечном бреду, когда сознание то угасало, то возвращалось, Хан Сынхо находил это странным.
Возможно, потому что за всю жизнь никто не проявлял к нему такой безоговорочной заботы.
И, наверное, именно поэтому... погружаясь в тяжёлый, болезненный сон, он начал видеть сны о днях своей юности.
— Так что, я один должен отвечать за это?
— Твой ребёнок — тебе и разбираться!
— Ты раздвигала ноги, когда было приятно, а теперь сбрасываешь ребёнка на меня? Я говорил не рожать — теперь расхлёбывай сама!
— Какого хрена я должна растить твоего урода, от одного взгляда на которого у меня мурашки по коже? Ты в своём уме?
«Эй, разве твои родители не бросили тебя в трущобах? Мама говорила не водиться с нищенскими отродьями, как ты».
«В этом ребёнке нет ничего милого. Он жуткий — к нему и подступиться страшно».
«Слушай, шлюха. Раздвигай ноги, пока я вежливо прошу. Такие, как ты, замолкают только после хорошей взбучки. Сегодня ты будешь красиво плакать, пока я тебя трахаю».
«Ах! Сука… Я так возбудился, когда назвал тебя невинным? Ха-а… С первой встречи я хотел тебя съесть. Представлял, как ты плачешь, пока я тебя насилую… Я давно об этом мечтал… Ха…»
«Даже с хорошей внешностью ты всё равно кончил бы в дерьме. Какая жалость… Что ты сказал? Хочешь, чтобы я тебя представил? Хах! Ты можешь жить в комфорте, просто раздвигая ноги».
«Говорят, ты был так хорош, ха? Когда Чансу впервые разорвал твою задницу… блядь, он сказал, твои крики были восхитительны. Повторишь для меня?»
«Ах ты шлюха, строишь из себя королеву, когда живешь на продажной жопе? С этой растянутой б/у дыркой, кто ты вообще такой, чтобы запрашивать больше?»
«Ха-а… нгх… ах… х-хорошо… н-невеста…»
«Ха-а-а… невеста… так хорошо…»
«П-прости… н-невеста… прости…»
По лицу спящего Хан Сынхо текли горячие слёзы.
Большая рука осторожно вытерла их, стараясь не разбудить.
— Н-невеста… не плачь… когда проснёшься, я… я больше не буду причинять боль…
Грубые пальцы с неожиданной нежностью гладили его волосы. Но слёзы не прекращались.
Он думал, всё забудет после пробуждения…
Но почему-то плакал ещё очень-очень долго.
— Как себя чувствуешь? Очнулся?
Хан Сынхо медленно моргнул, всё тело было слабым и тяжёлым. Увидев бабку Кымсан, машущую перед ним рукой, он слабо кивнул. Только тогда она выдохнула с облегчением.
— Уже думала, готовиться к похоронам.
Хан Сынхо молча слушал её хриплый голос, затем наконец заговорил:
— Сколько… я был без сознания?
Его собственный голос звучал чужим — хриплым и разбитым.
— Около трёх дней. Боже — каждый раз, заходя сюда, я думала, сердце выпрыгнет.
Старуха Кымсан замотала головой и схватилась за грудь, а Хан Сынхо замолчал.
Если она видела его в том состоянии, её страх был понятен. Вряд ли Сокдон смог прибраться — скорее всего, комната была в ужасе.
— Я хорошо отругала Сокдона. Сказала — даже если ему понравилось, есть предел. Если сломает невесту, останется с трупом. Напугала его, так что теперь будет вести себя прилично.
Странно — всё это время Сокдон не отходил от него, а теперь исчез.
Бабушка Кымсан кивнула в угол:
— Он не ушёл. Сидел рядом, пока ты не открыл глаза. Испугался и сбежал туда. Видно, всё же чувствует вину.
— Подожди. Принесу каши. Тебе нужно поесть после таких дней.
Она разгладила юбку, встала и вышла из комнаты, а Сынхо уставился в указанный угол.
Даже пока был без сознания, он чувствовал это тепло рядом. И почему-то ожидал увидеть его, проснувшись.
Но теперь, когда Сокдон прятался, в нём зародилось странное чувство.
«Как это назвать?» — он тряхнул головой, отгоняя мысли.
«О чём я вообще думаю? Это же насильник…»
Пытаясь избавиться от этих абсурдных мыслей, он снова резко тряхнул головой.
«Как будто его хватит надолго. Этот прилипала, скулящий «невеста»… скоро опять придёт с жалобами на больной член».
Надув губы, Сынхо кивнул сам себе. Если тот явится снова, выпрашивая секс… возможно, он уступит пару раз.
«Расплата за уход… пара раз меня не убьёт. Да и расслабиться не помешает…»
Он вновь вернул взгляд в угол, где прятался Сокдон, и задумчиво уставился туда.
С самого утра Хан Сынхо был на взводе. Нет — если подумать, его скверное настроение началось не сегодня.
Оставшись один в тишине, он резко повернулся и уставился на дальнюю комнату, где Сокдон засел уже несколько дней, не показываясь.
Он больше не мог терпеть. До сих пор гордость не позволяла ему заговорить первым, но теперь злость перевешивала.
С момента пробуждения Сынхо Сокдон не выходил из комнаты — ни разу. Даже после материнских упрёков.
Ел он там же. Даже в туалет прокрадывался так быстро, что Сынхо едва видел его спину.
Не то чтобы он хотел видеть это мрачное лицо, скрытое чёлкой… но такое избегание лишь бесило его сильнее.
Когда его просили отстать — он прилипал, как пиявка. А теперь, после всего, избегает, как чумы? Наглец.
— Сукин сын… Ладно. Сегодня мы это закончим.
Его яростные шаги эхом разнеслись по тихому дому. Но как только он дошёл до угла комнаты — «Лязг».
Хан Сынхо дёрнулся, резко остановившись. Он посмотрел вниз. Цепь. Она натянулась.
Исказившись от ярости, он схватил её и дёрнул, сквозь зубы ругаясь.
Он долго смотрел на цепь, затем внезапно развернулся и ударил кулаком в стену.
«Бум, бум!» — он колотил и пинал стену, чтобы Сокдон точно мог его услышать.
— Ты, грёбаный кусок дерьма! Насиловал меня снова и снова, чтобы ублажить свой член, а теперь прячешься?! Немедленно вылезай, ублюдок!
Бабка Кымсан явно говорила с ним через дверь перед уходом — сомнений не оставалось: этот массивный увалень точно был внутри, но не издавал ни звука. Это лишь распаляло Хан Сынхо ещё сильнее.
«Сукин сын. Ничтожество», — из его рта лился непрерывный поток ядовитых проклятий, но комната в углу оставалась мёртвенно тихой.
Наконец вспышка ярости внезапно угасла.
— ...Серьёзно, тварь... до самого конца...
Даже после всего — ни единой реакции. Эта тишина сдавила его грудь одновременно яростью и горьким чувством несправедливости.
Тут в сознании Хан Сынхо мелькнула мысль.
Разве не этот человек ночи напролёт сидел у его постели, умоляя выздороветь, говоря, что не хочет причинять боль?
«...Ладно. Посмотрим, как долго ты сможешь прятаться», — губы Хан Сынхо искривились в странной, кривой усмешке.