Глава 1. Мой сладкий искуситель (Новелла 18+)
Эта вырвавшаяся сдавленная исповедь прозвучала абсолютно незапланированно. То была холодная зима на стыке моих шестнадцати и семнадцати лет. Воспоминание о том дне полностью затуманилось слезами.
Под непроглядно-черным ночным небом, где из-за густой пыли не было видно ни единой звезды, на промерзшей детской площадке были только мы с хёном. Несмотря на мороз, от которого канаты качелей покрылись льдом, на моей руке, сжимавшей металлические цепи, выступили жилы.
Хён не проронил ни слова. Был слышен лишь легкий скрежет металла о металл из-за его бессмысленного шарканья ногами. Висела зловеще тяжелая тишина.
Раскаяние нахлынуло на меня поздно, но пролитого не воротишь. Я отчаянно желал, чтобы хён не услышал моего признания, и в то же время, парадоксальным образом, я жаждал выразить свои чувства.
Я даже не смел взглянуть в сторону хёна. Леденящий зимний ветер бил в мою основательно укутанную фигуру и щипал нос, но я не чувствовал холода. Мои плечи сами собой начали мелко дрожать, и, смешавшись со слезами, эта дрожь приобрела еще более сильный ритм.
Сахён молчал очень долго. Чем дольше длилось молчание, тем труднее было сдерживать подступавшие к горлу рыдания. Я изо всех сил впивался зубами в мягкую внутреннюю часть щеки, чтобы заглушить звук, но, услышав тихий голос, произнесший мое имя, я громко всхлипнул, не в силах сдержаться.
Голос у Сахёна был таким же добрым, как всегда. Я вздрогнул и опустил голову. Как только плотина рухнула, слова, что я так долго хранил внутри, полились наружу, как из сломанного радиоприемника.
— Я люблю тебя… Хён, я так сильно тебя люблю…
Сахён произнес это так, словно ему было немного неловко, но мое сердце уже ушло в пятки. То, как он сказал, что любит меня, ощущалось сродни заявлению о любви к кошкам, суши или морю.
Было очевидно, что Сахён понял, что я правильно истолковал его слова. Температура его чувств была суровой и отличалась от моей.
— Все в порядке, такое бывает.
Хён был добр, но жестоко и своевольно осудил мои чувства. Так как мы росли вместе с самого детства, он решил, что это родственная привязанность. Он считал, что эмоции преходящи, что я сам пойму это, что появится тот, кто будет по-настоящему любить и лелеять меня…
В конце концов, я не смог больше сдерживаться и разрыдался. После этих зимних каникул я должен был стать старшеклассником, я был уже достаточно взрослым, но в этот момент я не мог не кричать и плакать, как ребенок. На мои волосы опустилась неуверенная рука.
Эта мягкая похлопывающая ладонь была поистине полна нежности и в то же время была безжалостной. Прикосновение его спокойной руки заставило меня проглотить слова, которые уже готовы были сорваться с губ.
Мои чувства не были ложью. Я любил хёна долгое время, очень долгое время. Единственным человеком, которого я когда-либо любил, был хён.
Но страх, что, раскрыв такие истинные чувства, я больше никогда не увижу лица Сахёна, сковал мои лодыжки ледяными оковами. Даже собравшись с духом, чтобы выплеснуть слова, что я так лелеял, я мог лишь прятаться, как трус.
— Не плачь. Я отведу тебя домой. Здесь холодно.
Сахён обращался со мной так, будто ничего не произошло, хотя и выглядел озадаченным. Он был поистине добр. Несмотря на пронизывающий холод, от которого, казалось, замерзала кожа, он тихо утешал меня, даже вытирая мои распухшие глаза.
Убедившись, что я убрал руки в карманы, он не проронил ни слова по пути домой.
Он не ругал меня за то, что я полюбил мужчину, не смотрел на меня с презрением за то, что я так долго смотрел на него с такими чувствами. Вместо этого он вел себя так, словно ничего не случилось, принимая во внимание лишь неловкую ситуацию, которую я создал.
Путь от детской площадки до дома был коротким. Он занимал меньше пятнадцати минут пешком, но сегодня казалось, будто стрелки часов насильно заставляли крутиться быстрее.
Так как было уже поздно, мы поднялись на лифте в полной тишине. Сахён снова заговорил, когда мы достигли пункта назначения — двенадцатого этажа. Я вышел из лифта, уставившись в пол, как преступник. Сзади послышался мягкий голос.
— Заходи внутрь. Напиши мне перед сном.
Вместо ответа я лишь едва заметно кивнул. Собравшись с духом, я бросил взгляд через плечо — на губах Сахёна играла легкая улыбка. Это зрелище было, без сомнения, очаровательным. Мне показалось, что я снова вот-вот расплачусь. Я поспешно зашел в квартиру, словно убегая.
Едва входная дверь закрылась, я сполз по ней и опустился на пол. Холод железной стены пополз вверх по спине. Оставшись наконец в одиночестве, я был вынужден давить вырывавшиеся рыдания, боясь, что хён за дверью услышит меня.
Звуки шагов Сахёна, казалось, на мгновение задержались снаружи, а затем постепенно затихли. Я прикрыл рот рукой, чтобы подавить прерывистые всхлипы, и крепко зажмурился. Вскоре я услышал, как щелкнул замок, и дверь открылась и закрылась.
Даже после того, как хён вошел в свою квартиру, мне пришлось сидеть под своей дверью еще долгое время, проливая слезы. Что-то похожее на горячий ком заполнило мое горло и сердце.
Часть моей груди будто разрывалась на части. Чем больше я плакал, тем сильнее становилась боль, и чем больше я пытался ее сдержать, тем невыносимее она колола. Я стискивал зубы, боясь, что родители услышат, снося эту острую боль, что изливалась наружу, пока не выплакался до изнеможения, почти потеряв сознание у входной двери.
Я вновь открыл глаза следующим утром. Мой отец, который вышел за газетой, был потрясен, увидев меня сидящим на корточках в прихожей, и разбудил меня.
— Эй, Ли Чхонмён! Почему ты спишь здесь?!
Мой удивленный отец кричал, но даже в шоковом состоянии я принялся шарить по полу в поисках телефона. Мой затуманенный разум не мог мыслить здраво, но мои руки, казалось, знали, что делать.
На телефоне, на котором оставалось мало заряда, было 6:30 утра. Увидев время сквозь расплывшееся зрение, я с отчаянием опустил голову. Казалось, будто все силы покинули мое тело.
Было уже слишком поздно. Из слезных протоков, которые я уже считал высохшими от отчаяния, вновь потекла горячая жидкость.
— Чхонмён, ты что, плачешь? — обеспокоенно спросил отец, но у меня не было даже сил ответить.
Сегодня хён улетал в Америку. Его рейс был в семь утра, и он сказал, что будет готовиться и уедет в аэропорт к четырем. Как полный дурак, я упустил возможность попрощаться, и с мыслью, что не увижу хёна следующие три года, поспешно выпалил свое признание.
Только тогда я смог в полной мере оплакать конец своей первой любви. Моя безответная любовь к сладкому мужчине подошла к концу. То был зимний день, когда падали снежинки.