Глава 11-15. Столкновение с птицей (Новелла 18+)
Не имея возможности использовать обе руки, Сухо пнул входную дверь. Когда изнутри не последовало никакого звука, он пнул её ещё раз, и тут же послышались торопливые шаги Ынджо.
Капитаном рейса 3591 в канун Рождества был Ги Сухо. Капитаном рейса 3592 в сам день Рождества тоже был бы Ги Сухо.
Расследование инцидента всё ещё затягивалось, авиакомпания и сервисная служба яростно спорили, но Сухо уже практически снял с себя все подозрения. Поскольку данные чёрного ящика и записи переговоров сохранились полностью, борьба изначально велась с безупречными доказательствами в его пользу.
Воспроизведение записей и пошаговые объяснения, почему он предпринимал те или иные действия, не составляли труда. Сложность была лишь в том, чтобы бесконечно повторять одно и то же, словно попугай, переходя из одного кабинета в другой.
Симуляции, воссоздающие аварию, давали схожие результаты. Участие Сухо в расследовании подходило к концу.
Ынджо улыбнулся в ответ и взял из рук Сухо торт.
На самом деле это не имело большого значения. Независимо от этапов расследования, сегодняшний вечер в этом доме прошёл бы точно так же.
Сухо грубо поставил в угол груду пакетов, которые нёс, и первым делом притянул к себе Ынджо, державшего коробку с тортом. Обнимая Сухо, от которого веяло холодом улицы, Ынджо осторожно следил, чтобы торт в его руках не упал.
— Не снег, а дождь. Морось, но уже закончилась.
— Взлётная полоса не скользкая?
Сухо указал на телевизор, закреплённый на стене.
В доме Ынджо, который не любил лишних вещей, появился незнакомый предмет. Рядом с искусственным растением на балконе стояла рождественская ёлка, лежал пушистый ковёр, маленький столик и два стула. Дом разительно отличался от того, что было неделю назад.
Раньше здесь царила пустота, а теперь стало уютно и обжито. Сухо оглядел перемены, произошедшие всего за семь дней.
— Было так пусто, что мне стало неудобно, когда ты приходил. Вот и купил телевизор, чтобы смотреть вместе фильмы.
— Купил пару DVD. Выберем что-нибудь.
Сухо пробежался глазами по названиям дисков, аккуратно расставленных на полке, по одному-два на каждый жанр. Ынджо подготовился основательно, словно решил устроить по-настоящему праздничное Рождество.
— Да, по бутылке белого и красного. И шампанское есть.
— Ну, типа праздничных костюмов.
По его неуверенному голосу было ясно: либо он купил что-то, но сомневался, понравится ли Сухо, либо просто стеснялся. Сухо начал допрос.
— Какие? Покажешь? Или это сюрприз?
В лучшем случае рождественский костюм — это Санта или оленёнок Рудольф. Сухо не ждал ничего оригинального, но готов был высоко оценить сам факт стараний и то, что это будет носить У Ынджо.
— Нет, не то… У меня ничего нет.
Его предположение не подтвердилось.
Не страшно, если и нет, но Сухо сделал разочарованное лицо.
— Почему? Я думал, ты подготовился.
— Не смог выбрать. Если нужно, купим потом. Тот магазин работает круглосуточно.
Значит, он всё же об этом думал.
Каждый раз, видя, как Ынджо старается, Сухо чувствовал лёгкий дискомфорт. Ему хотелось, чтобы Ынджорасслабился и был собой, но, возможно, из-за их непростого начала тот всегда был напряжён и стремился угодить.
Сухо было интересно, что творится в голове У Ынджо. Пока он пристально разглядывал его, Ынджо дотронулся до своего лица.
Всё же выглядел он спокойнее, чем раньше. Сухо пожал плечами:
— Тогда выбери, что хочешь, чтобы я надел. Я надену.
При этих словах выражение лица Ынджо стало странным. Его взгляд беспокойно забегал.
— Мне не очень нравится идея видеть тебя в таком.
Ответ был твёрдым. На лице Ынджо отразилось, как он воображает Сухо во всевозможных похабных нарядах.
Сухо мог догадаться, что себе представил Ынджо.Наверняка это были японские рождественские костюмы «для взрослых».
С отточенной улыбкой, словно манекенщик из рекламы, Сухо сказал:
— Если хочешь, можешь просто всё с меня снять.
Ынджо всё так же неловко улыбался, но его взгляд ясно говорил: если нарядить Сухо в праздничный костюм, ничего хорошего не выйдет.
Сухо повесил пальто в центре шкафа и вдохнул его запах. Если бы кто-то сделал освежитель воздуха с таким ароматом, он бы точно купил.
Поскольку Ынджо в основном пользовался средствами без отдушек, пахло здесь свежестью постиранного белья. Этот запах успокаивал.
— Ты говорил «никаких подарков»… Я правда ничего не покупал. — Сухо протянул Ынджо один из принесённых пакетов. Ынджо выглядел обиженным, вспоминая своё сообщение. — Это ерунда.
У Сухо уже был опыт, когда он небрежно вручил дорогие часы, будто это пустяк.
Ынджо насторожился, но, взяв бумажный пакет, немного расслабился. Внутри был парфюм.
— Это заменит праздничный костюм?
Сухо искренне рассмеялся. Ынджо, с подозрением смотрящий на него, явно зациклился на рождественских нарядах, словно одержимый каким-то похотливым демоном. Не Мэрилин Монро, а голое тело, обрызганное духами в качестве костюма — вот что рисовало его воображение.
Ынджо приписывал пошлый подтекст всем действиям Сухо. Тот задумался, кто кого здесь на самом деле воспринимает как секс-игрушку.
— Неплохая идея, но нет. Нанеси. Запах не сильный.
Ынджо внимательно изучил этикетку.
— По этикетке не поймёшь. Попробуй.
— Это твой парфюм, — произнёс Ынджо, едва брызнув его на запястье.
Ынджо поблагодарил и поставил флакон на полку. Было ясно, что пользоваться он им не станет. Ну и ладно.
— Можешь брызгать, когда вспоминаешь обо мне или ложишься спать.
— Ты ужинал? — Смущённый какими-то мыслями, с лёгкой краской на ушах, Ынджо сменил тему. Похоже, сегодня любая фраза вела его разум в одном направлении.
Сухо намеренно не ел во время полёта. Ынджо, выглядевший так, будто готов был устроить настоящий пир.
Сухо начал показалось, что он в школьной поездке. Всё было расписано по минутам: ужин, фильмы, а потом…
— Ужин, потом DVD, а дальше что?
— Можем пойти купить костюмы или просто… Лечь спать.
В его голосе не было уверенности.
Ынджо знал, что Сухо не любит, когда он слишком старается угодить. Они говорили об этом несколько раз, но привычка давала о себе знать.
Сухо понимал, что рождественский энтузиазм Ынджовозник из-за его слов о разочаровании, если бы они не встретились. Он просто не хотел, чтобы тот провёл праздник в одиночестве, но Ынджо, видимо, решил, что Сухо помешан на рождественской атрибутике.
— Так поздно? Ждал меня? А если бы я поел, ты бы голодал?
— …Нет, просто… — Застигнутый врасплох, Ынджопочесал затылок, смущённый, будто его отругали.
— Я так и думал, поэтому взял курицу.
Только тогда Ынджо расслабился и улыбнулся. Сухо собирался сказать, чтобы тот не заморачивался и вёл себя как обычно, но передумал.
Сопротивляться было бесполезно.
— Ладно. Накрывай новогодний стол, будем ужинать с вином. Я быстро приму душ.
В числе приготовлений в ванной лежали два халата и пижамы. Для Ынджо, обычно спавшего в старых футболках и штанах, это был огромный шаг.
Сухо потрогал сложенные на полке пижамы. Ткань была мягкой.
Больше всего ему нравилось, что всё было куплено в двойном экземпляре.
Когда Сухо вышел из душа в халате, Ынджо стоял на кухне и ножом срезал верхушки клубники. Выглядело это опасно. Он старался, но из-за неуклюжести или неумения обращаться с ножом постоянно сжимал ягоды слишком сильно, раздавливая их, и кончики его пальцев уже были в клубничном соку.
Сухо захотелось засунуть эти пальцы в рот, но Ынджо, казалось, собирался порезаться.
Он направился прямо к раковине. Если бы он помедлил, клубника уже была бы в крови.
— Если только ты не варишь клубничное варенье, отдай.
— Ты порезал только шесть. Ты вообще готовишь себе?
Маленькая кухня с раковиной и двумя конфорками была идеальна для одного, но с массивным Сухо, втиснувшимся в неё, Ынджо негде было развернуться.
Ынджо утверждал, что проблема в слишком мягкой клубнике, но Сухо видел лишь недозрелые и твёрдые ягоды. Оттеснённый, Ынджо кружил за спиной Сухо, проверяя, всё ли в порядке.
— Просто смотрю, как у тебя получается.
— Ты ходишь за мной, и что-то трётся о мою задницу.
Ынджо посмотрел вниз, на свою промежность. Никакого намёка на эрекцию в спортивных штанах не было. Сухо солгал.
Поддразнивая его, Сухо получил извинения. Вот почему он не мог остановиться.
— Выпендриваешься? Просишься быть сверху в честь Рождества?
— Я же тоже мужик, вот и занервничал, думал, ты решил посягнуть на Ги Сухо.
— Ну, я не против. Раз Рождество, могу сделать исключение.
— Нет, я сказал. Хватит! Я не хочу. Не буду.
Его яростный отказ пробудил в Сухо любопытство. Было досадно слышать, что Ынджо даже не воспользовался бы шансом. Осознание, что кто-то не хочет этого даже в теории, задело его самолюбие. Ему захотелось довести Ынджо до безумия.
— Ты вообще когда-нибудь был сверху?
— Ну да, тебе вроде нравится снизу, так что логично.
Ынджо протянул руку, чтобы заткнуть Сухо, но тот отвернулся, продолжая. Он отодвинул нож подальше.
— Нет? А я переживал, что тебе спереди уже не нравится.
— Ты вообще чувствуешь что-то спереди?
Отлично зная анатомию мужчины, Сухо намеренно задавал глупые вопросы, чтобы подразнить Ынджо. Тот пробормотал, избегая взгляда, делая вид, что рассматривает клубнику:
— Тогда потрись о мою задницу.
Ынджо замер, думая, что ослышался.
— Сделай это. Посмотрим, сможешь ли кончить только спереди. — Ынджо посмотрел на него, будто тот предложил нечто абсурдное, но Сухо сказал серьёзно: — Попробуй.
Халат, похожий на полотенце, обрисовывал очертания его задницы. Ынджо мельком глянул вниз, на то, что обычно не замечал, затем быстро поднял глаза. Их взгляды встретились.
С решительным видом Ынджо встал позади Сухо, ухватившись за раковину по обе стороны от него. Он прижался к Сухо нижней частью тела, но его центр оказался чуть ниже ягодиц, ближе к бёдрам.
Сухо не собирался подстраиваться под его рост. Ынджо, слишком гордый, чтобы попросить его присесть, встал на цыпочки. Он не был низким, но Сухо был слишком крупным во всех смыслах.
Ынджо слегка приподнялся, чтобы прижаться к Сухо. Почувствовав, как его член касается упругих ягодиц, он чуть не отстранился, но, боясь новых насмешек, сжал зубы и прижался сильнее. Твёрдая плоть ощущалась даже сквозь тонкую ткань штанов.
Сухо, срезая верхушки клубники, намеренно пошевелил задницей. Лёгкое трение заставило Ынджо отстраниться.
Когда Сухо продолжил двигаться, стимулируя его, раздался тихий стон. Пальцы Ынджо вцепились в раковину.
Ынджо обнял его сзади. Это выровняло их тела, но разница в росте стала ещё заметнее. Балансируя на цыпочках, он касался лишь нижней части ягодиц.
Сухо засмеялся, чувствуя лицо Ынджо у своей спины. Тот бы не выжил в роли актива.
Пока Сухо двигал бёдрами, стимулируя его, Ынджопопытался отстраниться. Сухо отложил нож и удержал его.
— Двигай бёдрами вперёд-назад.
Когда Сухо велел ему имитировать фрикции, Ынджопокачал головой. В ответ Сухо толкнулся назад, ударив его ягодицами.
Ынджо замешкался, но начал двигать бёдрами вперёд-назад. Раньше он никогда так не двигался во время секса, поэтому это было неловко. Даже несмотря на то, что никто не видел, эти движения казались унизительными.
Вцепившись в крепко стоящего Сухо, Ынджо терся о него, тряся бёдрами. Ощущение было странное, будто только он один разгорячён и отчаянно цепляется за второго.
Сухо потянулся назад, чтобы проверить. Почувствовав, что член не до конца твёрдый, он сказал:
— Что, моя задница не нравится? Ты не кончаешь.
Пытаясь рвануть в ванную, Ынджо был резко остановлен Сухо, схватившим его за талию. Ловким он становился только когда убегал, и, если его сразу не поймать, он бы заперся в ванной и устроил сцену.
— Это бьёт по моей гордости. Моя задница настолько плоха? Так что ты предпочитаешь дрочить?
— Нет… Правда, не в этом дело.
Ынджо не мог сказать, что стимуляции недостаточно. Он старался двигаться, но признать, что этого мало для оргазма, казалось грубым.
Сухо посмотрел на его лицо и изобразил разочарование.
— Моя задница не в твоём вкусе?
— А вот мой твёрдый член тебе нравился.
Не зная, за что именно извиняется, Ынджо всё равно сказал это. Ему было неловко разочаровывать того, кто предложил ему побыть сверху.
— Но из вежливости ты должен бы трахнуть меня хотя бы раз, верно? Как мужчина.
Сухо повёл Ынджо к кровати, притягивая его за бёдра. Лучше бы сделать это сзади, как раньше, лицом к лицу это казалось ещё невозможнее.
Тогда Сухо его не видел, но теперь, глядя прямо в глаза, Ынджо не мог вынести стыда от своих неуклюжих движений. Он выглядел подавленным, не хотел показывать эту неловкость.
— Моя задница может быть твёрдой, но бёдра в порядке.
Ынджо мельком глянул на каменные бёдра Сухо. Каждый раз, когда тот толкал его сзади, эти твёрдые мышцы бились о его тело, словно о ствол дерева.
Не понимая, чем это лучше твёрдой задницы, Ынджочувствовал, что, как мужчине, ему невежливо отказываться, когда Сухо почти умоляет его.
С решительным видом он посмотрел на Сухо.
Но даже с решимостью стоя между ног Сухо, Ынджо не знал, что делать дальше. Халат Сухо был расстёгнут, обнажая торс и бёдра.
Ынджо всё больше путался. Это шутка или нет? Должен ли он стараться? Выражение лица Сухо было настолько серьёзным, что Ынджо сглотнул.
Он вспомнил, как Сухо трогал его. Осторожно просунув руку в халат, он коснулся соска пальцами. Сухо улыбнулся, словно подбадривая продолжать.
Встретив этот заинтересованный взгляд, Ынджо отдернул руку и тихо сказал:
На смущённое признание Ынджо Сухо ответил так, будто никогда и не просил его об этом.
— Это особый рождественский сюрприз для тебя.
— Тогда почему мне от этого совсем не хорошо?
Игнорируя его, Сухо стянул с Ынджо спортивные штаны и трусы до бёдер. Полувозбуждённый член выпрямился, наливаясь плотнее.
Сидя на кровати с поднятыми коленями, Сухо зажал член Ынджо между бёдер, чуть выше колен, и сказал:
Раздражённый мешающей футболкой, Ынджо приподнял её и, как велели, начал двигать бёдрами. Вместо мощных толчков это выглядело как неумелое подражание тому, что он видел, и Сухо шлёпнул его по заднице. Ынджо потирал ладонью покрасневшее место и сердито смотрел на Сухо.
Под командирским приказом «трахать правильно» (хотя он не понимал, для кого эти «учения»), Ынджо попытался сосредоточиться, но сохранять ритм и попадать в одно место оказалось сложнее, чем он думал. Если бы он целился в дырку, то попал бы раз и промахнулся в следующий.
Он видел это бесчисленное количество раз и думал, что повторить движение легко, но тело не слушалось. Теория и практика различались.
Сухо всегда попадал точно, куда хотел, поэтому Ынджо не осознавал, насколько сложно целиться. Он промахивался снова и снова.
Будто теряя интерес, Сухо опустил ноги и, сделав кольцо из большого и среднего пальца, поднёс его к члену Ынджо:
Его накрыл волной стыд от того, что он трясёт членомперед Сухо, который учит его, как малыша ходить. Почему он никогда не пробовал быть активом раньше? Сожаление жгло. Быть геем не означало только принимать, но это были его предпочтения, и теперь он пожинал плоды.
А Сухо, с горящими глазами подбадривающий его «трахать» пальцы, выглядел так, будто разозлился бы, даже если бы у Ынджо получилось. Ынджо смущала его неуклюжесть, но Сухо, казалось, наслаждался именно этим.
Кольцо в воздухе затрудняло цель. Один толчок проходил внутрь, следующий — мимо. За это время кончик его члена стал влажным, оставляя следы на руке Сухо.
После трёх промахов подряд включилось упрямство. Решительно рванувшись вперёд, он попытался сильнее толкнуть в кольцо, но Сухо отдернул руку.
Ынджо пошатнулся, хватаясь за плечи Сухо, чтобы не упасть.
— Вот что я чувствую, когда ты пытаешься сбежать, — засмеялся Сухо.
Ынджо не понимал, как Сухо мог сравнивать его с пальцами, которые могли сжиматься или разжиматься по желанию. Его дырка не умела перестраиваться под что-то толстое.
— Не сравнивай меня со своими пальцами. Я убегал, потому что было больно.
— Нет, я бы с радостью предложил свою задницу, но с такими толчками ты пробьёшь новую дырку у меня. Выкопаешь колодец не там.
Ги Сухо нёс чушь, не собираясь подчиняться. У Ынджо не было планов быть сверху, но теперь он горел желанием покорить эти пальцы.
В приступе раздражения он даже перестал стесняться похабного зрелища. То, что он считал «просто пальцами», стало на удивление приятным.
Сначала он целился, но постепенно замедлился. Простое движение вперёд-назад, чувствуя давление при входе, заставило взгляд Сухо стать странным.
Наконец, когда он снова толкнулся, Сухо крепко сжал его член.
В тот момент, когда Ги Сухо, сказав это, схватил его, разъярённый Ынджо начал бить его, теперь уже со злостью. Но, будучи схваченным за нижнюю часть, он не мог бить сильно.
Он вложил силу в кулаки, ударяя по плечам Сухо. Думая, что даже камень расколется при сильных ударах, он целилсяв одну точку.
Сухо, принимая удары, снова сжал руку.
— Ай! Эй! Ах! Прекрати, прекрати!
— Вот что я чувствую, когда ты сжимаешься.
— Разве я сжимался так, будто хотел раздавить?
— Когда кончаешь, ты сжимаешься так, будто хочешь откусить. Как будто говоришь: «Оставайся внутри, не вынимай».
Сухо разжал руку и снова поднял колени с великодушным видом, будто говоря «попробуй ещё». Ынджо поклялся кончить между этих бёдер.
Сухо, безжалостно находивший чувствительные точки, должно быть, практиковался бесчисленное количество раз. Ынджо, учившийся на ходу, мог лишь не промахиваться мимо цели.
Затем его возбуждённый член попал не между бёдер, а на мышцу, и Ынджо поморщился от боли. Ещё один промах.
— Ты вообще можешь удовлетворить кого-то такими толчками?
Не зная, кого он должен удовлетворять, Ынджо начал чувствовать странный жар даже от трения между бёдер Сухо.
Когда он уже освоился, Сухо сдвинул ноги, зажав член и начав тереться, заставляя бёдра Ынджо дёргаться. Чувствуя, как давление между мышцами грозит разорвать его, Ынджопопытался раздвинуть колени Сухо.
— Силой раздвигать — это твой стиль? Жестоко.
Слова, вылетавшие из его рта, звучали как реплики злодея. Смущённый, Ынджо изо всех сил пытался разомкнуть ноги Сухо. Но тот не поддавался, и кровь перестала приливать к его члену.
— Больно… Раздвинь! Больно, ай!
Под болезненным давлением, когда Сухо медленно подвинул бёдра, из покрасневшего кончика вырваласьсперма. Ынджо смотрел, как она капает на только что вымытый живот Сухо, но не мог остановиться.
Его бёдра дрожали. После оргазма ноги подкосились, и он едва стоял.
Когда Сухо наконец раздвинул ноги, вытекли и остатки спермы.
Чувствуя вину за то, что испачкал Сухо сразу после душа, Ынджо молча наблюдал, как тот вытирается салфеткой. Вдруг Сухо сказал:
— Это мой первый раз. Ты лишил меня невинности, так что должен нести ответственность.
Переводя дыхание, Ынджо хотел возразить, что он даже близко не подошёл к дырке, не то что проник. Но говорить, что «не считается», потому что не было проникновения, казалось подло после псевдо-секса, поэтому он просто кивнул. После оргазма всё было в тягость.
— Правда возьмёшь на себя ответственность?
Ынджо натянул штаны и сердито посмотрел на Сухо.
Они ещё даже не поужинали. Он всего лишь резал клубнику для десерта, а Сухо заставил его делать что-то странное, потратив силы впустую.
Ынджо чувствовал себя обманутым. Даже начав с сытного ужина, с Сухо он часто выдыхался, а теперь его истощили сразу.
— Я разрешу тебе делать это иногда.
— Твой рот, наверное, лучше, чем рука, господин Ги Сухо.
— Дырка тоже неплоха. Когда-нибудь я разрешу тебе трахнуть меня.
— Когда? На следующее Рождество?
— Какие амбиции. Нет, когда господин У Ынджо не сможет кончить от того, что его трахают.
Он не мог сказать, что это никогда не случится, гордость не позволяла.
Конечно, он кончал от этого, но признаваться не хотелось.
После лёгкого ужина они отправились за покупками под предлогом прогулки, но ничего стоящего не нашли.
Раздел с костюмами и секс-игрушками находился рядом, и большинство нарядов были безвкусными. Ынджопожалел, что не купил просто костюм Санты, нервничая из-за обещания надеть всё, что выберет Сухо.
Сухо взял один костюм и протянул Ынджо. Это был наряд «девушки-кролика». Проблема в том, что это был не купальник, а наоборот — ткань только для рук и ног, не прикрывающая ничего важного. На упаковке гордо красовалось: «Включает хвостик».
Гадая, куда вставлять хвостик, если нет ткани, Ынджомолча положил костюм обратно и сделал вид, что не знает Сухо.
Не задерживаясь, Сухо потянулся к другому костюму с надписью «Включает кнут». Ынджо быстро остановил его. «Тихая ночь» куда-то исчезла, и в мире, казалось, остались только сатанинские извращенцы.
— Давай ничего не будем покупать.
— Почему? Мы специально пришли. Тут есть хорошие вещи.
— Нам не нужно это носить. Не обязательно.
Рождество — время для семьи или любимых, а не для похабных костюмов.
У Сухо тоже не было фетиша на наряды. Его заводило, когда привычные вещи становились сексуальными, а не случайные ролевые игры. Ему нравилось портить уже надетое, а не играть в переодевания.
Сухо показывал костюмы лишь чтобы насладитьсязабавными реакциями Ынджо.
Он надел бы, если бы попросили, но добровольно — нет. Эти костюмы не казались ему важными атрибутамиРождества.
— Тогда вместо этого хочешь надеть мою одежду?
— Она тебе завтра понадобится.
Форма Сухо была бы самым горячим вариантом. Мысль о том, как Ынджо будет стараться не испачкать её, уже заставляла кровь приливать к члену.
Воспоминание о том, как Ынджо в фуражке, прикрывающей половину лица, сосал его член, не выходило из головы.
— …Если испачкается, ты будешь виноват, — неохотно согласившись, Ынджо наблюдал, как Сухо перешёл от костюмов к секс-игрушкам. Оставив скучные наряды, тот погрузился в более интересный выбор.
Едва раздвинув занавес, Ынджо вздрогнул от товаров, стоящих по центру.
— Твой бывший жив-здоров, вот же он.
— Долго ещё будешь это мусолить?
Бывший Ынджо, которого «уничтожили», был воспроизведён в виде тридцати идентичных дилдо. Он был самым стандартным и популярным вариантом, который сразу бросался в глаза.
— Я закрою глаза, если тебе будет одиноко.
— Всё же лучше, чем засовывать в себя что попало, когда пусто.
— Ну, что-то длинное и толстое, что у тебя под рукой?
— Хватит нести чушь и положи это.
— Я куплю. Просто звони мне каждый раз, когда будешь им пользоваться.
Раскрыв свои мотивы, Сухо получил пинок по голени.
Тот самый Сухо, который обожал наблюдать за телом Ынджо во время игривых видеозвонков, теперь настойчиво рекомендовал дилдо, из-за которого когда-то грозился его убить. Ынджо отчётливо представлял, как Сухо будет командовать по телефону: «Вставляй… Вынимай…», сопровождая это самыми развратными комментариями.
После пинка Сухо перешёл к полке с презервативами и лубрикантами. Ынджо следовал за ним в тревоге. Сухо небрежно швырнул несколько упаковок презервативов в корзину.
Задумавшись, зачем так много, если дома их полно, Ынджо заглянул в корзину и пожалел, что вообще привёл Сухо сюда. Разноцветные контрацептивы, в отличие от безликих дома, вызывали головную боль.
— Моё тело — мои правила. Ребристые — нет.
Сухо поднял упаковку с агрессивно текстурированными презервативами и с сожалением протянул Ынджо:
— Ты пробовал? — голос Сухо изменился, немного кольнув Ынджо. Тот покачал головой. Ослеплённый ревностью, Сухо упустил очевидное.
— Нет. Разве нужно попробовать, как это — трахаться с морским огурцом, чтобы понять, приятно это или нет?
Презерватив с выпуклостями размером с фасолину превращал член Сухо в чудовищного морского обитателя. Это было отвратительно даже в воображении. Ынджо не хотел думать о том, как такая штука окажется внутри него.
От одного взгляда у него свело живот, и он потёр нижнюю часть живота.
Это была «пальцевая» версия ребристого презерватива. Популярная серия с множеством вариаций и кричащими цветами.
Когда тон Ынджо стал серьёзным, посетители отдела для взрослых обернулись.
Ынджо сделал вид, что не замечает, и отвернулся, но Сухо уже надел пробник текстурированного презерватива на палец и демонстративно проверял его, вводя в «пещерку», сделанную из другой руки.
С сожалением он вернул ребристые презервативы на полку и взял другие.
— И эту анемону с щупальцами тоже положи, пока я в настроении.
Останавливать Сухо, хватающего всё подряд, было утомительно. Увидев, как тот берёт DVD с гей-порно, Ынджо попытался вмешаться, но Сухо уверенно заявил:
— Раз купил телевизор, будем смотреть вот это.
Телевизор был куплен для фильмов, но теперь, похоже, его ждало другое применение. Смотреть порно на большом экране было неловко, а DVD, выбранные Сухо, судя по обложкам, были откровенно похабные.
— Мы правда просто будем это смотреть, или ты собираешься повторять это со мной?
Ынджо взглянул на диск, который Сухо тщательно выбирал. Встретившись взглядом с мужчиной в ошейнике на обложке, он перевёл взгляд на Сухо. Ги Сухо явно не был бы тем, кого свяжут.
В такие моменты Ынджо знал, как отговорить Сухо от покупки.
— Ладно, выглядит неплохо. Он горячий. Давай посмотрим.
Выражение лица Сухо стало свирепым.
Сухо швырнул DVD обратно и холодно бросил:
Будучи только что самым оживлённым покупателем в магазине, теперь он говорил с каменным лицом.
Ынджо снова заглянул в корзину, беспокоясь, не подсунул ли Сухо что-то странное.
— Я сказал — никаких ребристых штук.
Лишняя проверка никогда не помешает.
Дома Ынджо снова перебрал пакеты. Не доверяя Сухо и опасаясь, что тот мог тайком купить что-то, он копался в покупках, пока Сухо снимал пальто.
Они почти ничего не успели, а уже наступило раннее утро. Завтра Сухо снова предстояло лететь.
Единственная ночь в неделю, которую они проводили вместе, начала казаться слишком короткой. Развешивая пальто, Сухо переводил взгляд между висящей в шкафу формой капитана и Ынджо. Тот согласился её надеть.
— Нет, просто… Давай поговорим и спать.
Ынджо скривился. На его лице смешались радость, неловкость и лёгкое разочарование — сложно было точно определить. Похоже, это была их первая ночь без секса.
— …Немного. — смущённо улыбнулся Ынджо.
Хотя он сказал, что разочарован, по его выражению лица было ясно, что он не против, и Сухо понял, что сделал правильный выбор.
Боюн упоминала, что ему прописали лекарства от тревоги, но в этом доме не было даже таблетки от простуды. И сам Ынджо ни словом не обмолвился об этом. Им нужно было поговорить.
— Если правда расстроился, можешь заснуть с моим членом внутри.
Сухо собирался на работу. Для Ынджо, работавшего в ночную смену, это было ещё время сна, но Сухо, не считаясь со спящим, включил громкую танцевальную музыку, напевая, пока застёгивал рубашку. Выбор мелодии ясно давал понять: он хочет разбудить Ынджо, чтобы попрощаться перед уходом.
Ынджо спал крепче, чем обычно. Выспавшись больше обычного, ему было тяжелее стряхнуть сонливость.
Лёжа и моргая, он наблюдал за спиной Сухо. Форма капитана не подходила Ги Сухо. В этой строгой, аскетичной униформе, требующей безупречности, он выглядел дисгармонично — как знаменитость, играющая пилота. Более того, с его абсолютно неучёным выражением лица Ынджо удивлялся, как он вообще справился с обучением.
Погрузившись в бессмысленные размышления и уставившись в пустоту, он заметил, как Сухо обернулся. Затем, под ритм музыки, он начал покачивать бёдрами.
Ынджо не хотел смотреть, но его взгляд сам упёрся в неприлично обтянутую переднюю часть брюк Сухо. То ли это было утреннее возбуждение, то ли результат столь похабного танца — он не знал. Видя гримасу Ынджо, Сухопродолжил свой «вульгарный» танец без тени стыда.
Ынджо натянул одеяло на голову, повернулся к стене и попытался заснуть под смех Сухо. Он радовался, что пассажиры его рейса никогда не узнают эту его сторону.
Через мгновение он почувствовал, как чья-то рука провела по его затылку. Перевернувшись, он увидел промежность Сухо прямо перед лицом.
— Сколько времени до выхода? — спросил Ынджо.
Смирившись, он потянулся к выпуклости, зубами расстегнул ширинку и потянул вниз.
Стоя у раковины и смывая с лица следы спермы, чтобы проводить Сухо, Ынджо был задвинут им в душ. До его смены оставалось четыре часа, но спешка была из-за Сухо.
Сняв пиджак и носки, закатав рукава, Сухо настаивал на помощи в душе. Ынджо находил забавным, что Сухо, несмотря на их близость, так жаждал видеть его голым и трогать с таким энтузиазмом.
Раздеваясь для душа, он почувствовал лёгкое напряжение под тёплым взглядом сверху. Сухо пристально смотрел с нечитаемым, строгим выражением. Думая, что тот уже воображает, как будет трахать его, Ынджо почувствовал странное возбуждение.
Сняв лёгкую пижаму и оставшись голым, он ощутил ещё большую неловкость. Быть единственным обнажённым перед полностью одетым человеком смущало.
Решив, что прикрываться будет ещё страннее, он взял душ, но Сухо выхватил его, поднял над головой Ынджо и включил воду.
Волосы намокли, закрыв глаза. Не в силах открыть их под потоком воды, он услышал, как кран закрыли, а на голову вылился густой шампунь.
Как и ожидалось, Сухо пристально наблюдал, как Ынджо, покрытый пеной, прислонился к стене, кончил и перевёл дыхание. Затем Сухо снова протянул руку, и его пальцы скользнули между ягодиц, намыливая и разминая их, затем подошли к входу.
Когда пальцы коснулись цели, Ынджо инстинктивно напрягся и посмотрел на Сухо. Их взгляды встретились, пока тот кружил вокруг отверстия, затем резко отстранился.
Ынджо почувствовал облегчение, потому что мыло не должно было попадать туда, но в то же время ему хотелось, чтобы Сухо вошёл, не заботясь о последствиях для тела или одежды.
Выйдя в халате, он увидел Сухо, уже полностью одетого и готового к выходу. Ынджо пожалел, что не предложил поехать на работу вместе.
Когда Сухо открыл дверь, за окном коридора мелькнул лёгкий снег. Ынджо напрягся.
— Несильный. Я пойду первым. Увидимся в аэропорту.
После короткого, но властного поцелуя Ынджо закрыл дверь и проверил погоду. Снег не собирался прекращаться.
Выехав позже на такси из-за отмены монорельса, он увидел, что аэропорт погрузился в хаос. Половина рейсов уже отменена, остальные задержаны.
Проверив систему, он увидел, что регистрация на рейс 3592 почти завершена, отмены пока нет. Но если пассажиров уже начали возвращать от выхода на посадку, Боюн сегодня будет перегружена.
— Где ты? — спросил он по рации.
Ынджо вскочил, схватил телефон и побежал к выходу.
Две трети рейсов уже отменены. Ынджо не понимал, зачем Сухо лететь в такой ситуации.
У выхода столпился персонал. Заметив Сухо в центре, Ынджо остановился на расстоянии. Подойти было рискованно. Он боялся, что все границы рухнут.
Он представлял этот момент много раз. Разоблачение перед всеми. Даже видел во сне.
— Давайте попробуем, — услышал он голос Сухо.
Никто не оспаривал его решение лететь. Если рейс подготовлен, аэропорт дал добро, а капитан хочет лететь — значит, летят.
Как и все, Ынджо никогда не оспаривал это абсолютное право.
— Ты правда полетишь в такой снег?
Он говорил неформально, не думая о том, кто понимает корейский. Несмотря на множество глаз и ушей вокруг, он не мог остановиться.
— Если не полечу, будет больше проблем.
— Но если полетишь, может стать ещё хуже.
Он не мог сказать, что рейс будет сложным или что-то может пойти не так. Боялся, что слова станут реальностью.
— Никто не осудит, если отменишь.
Его пугало всё. Даже лёгкий ветерок, птицы в небе, снег — всё казалось угрозой для Сухо.
Его пальцы дрожали от холода. Он чувствовал, как кровь отливает от лица.
Проследовав за Сухо в самолёт, Ынджо оцепенел. Он должен был остановить его. В кабине Сухо повернулся к нему. Ынджо выглядел бледным и мрачным.
Сухо понимал его тревогу, но не мог подчиниться.
Наклонившись, чтобы встретиться взглядом с опущенными глазами Ынджо, он сказал:
Компания всегда ставила безопасность на первое место. Но если условия не запрещены законом, ответственность за отмену частично ложилась на Сухо.
Капитаны могли отменить рейс по причинам вроде «Сегодня не хочу лететь». Компания давала им такие полномочия, но в большинстве случаев требовала отчёта.
Ни аварийная посадка, ни метель не были виной Сухо, но оба они понимали: он не свободен от ответственности. С последствиями прошлого инцидента ещё не разобрались, и новые проблемы сейчас ни к чему.
Ынджо открыл рот, чтобы попросить его остаться, даже если это повлечёт штрафы, но снова закрыл его. Слова не шли.
Зная, что хотел сказать Ынджо, Сухо горько усмехнулся. Лучше притвориться, будто не понимает, ведь он не мог дать тот ответ, которого ждал Ынджо.
Дисциплинарные взыскания или вычеты из зарплаты не имели значения, но отстранение от международных рейсов или смена маршрута могли означать потерю Ханэды для Сухо.
Положение и так было шатким. Компания уже упоминала о психологической травме и усталости Сухо. Один день в неделю — и так слишком мало; внутренние рейсы могли сократить их встречи до раза в месяц.
Об этом Ынджо не знал и не должен был знать. Чтобы сохранить даже этот один день, Сухо приходилось быть жадным.
Пока полёты не запрещены, летать на своё усмотрение было его правом. Но Ынджо, подавленный ситуацией, не мог принять то, что считал безрассудным решением.
— …Плохая погода — не твоя вина.
— Знаю, что ты переживаешь, но всё в порядке.
— Другие авиакомпании массово отменяют рейсы.
Иней по краям стекла кабины создавал иллюзию трещин. Казалось, ещё немного — и стекло разлетится на осколки.
— В будущем будет снег, дождь, ветер или шторм. Неужели так будет каждый раз?
Чувствуя себя избалованным ребёнком, который капризничает и мешает работе, Ынджо замолчал. Сухо серьёзно относился к своей работе, а он бездумно рушил всё.
Но он не мог не попытаться остановить его, глядя на это стекло.
— Я люблю тебя. — Он всегда думал, что скажет это Сухо однажды, но не представлял, что это произойдёт сегодня. И уж тем более — что это прозвучит как просьба в торге. — Я хочу, чтобы ты не летел.
Эти слова не стоило трусливо выпаливать в такой день.
Если бы был снег, он представлял их первую совместную поездку. Горячая вода кедровой купели под открытым небом, тихие снежинки, тающие на ладонях, — идеальный момент.
Если бы шёл дождь, он воображал, как они сплетаются в комнате с запотевшими окнами, и в миг, когда их губы разомкнутся, он признаётся. А Сухо ответит улыбкой.
Но сейчас перед ним стоял озадаченный Сухо, который, скорее всего, дал бы неидеальный ответ на признание, вырвавшееся в неидеальный момент.
Раздражённо ослабив галстук, Сухо потянулся к нему, остановился, провёл рукой по шее, вздохнул и, словно страдая от тревоги, обнял Ынджо. Тот заёрзал, чувствуя себя нытиком, которого успокаивают конфетой.
Взяв рацию Ынджо, Сухо нажал кнопку и сказал:
— Все терминалы, говорит капитан. Вылет после обработки от обледенения. Изменение времени вылета — 16:30.
Ынджо почувствовал, как силы покидают его. Всё кончено.
Гейт, рампа, стойка регистрации и офис по очереди подтвердили изменение времени. Унизительно близкий к слезам от этих неуклюжих успокаивающих похлопываний, Ынджо крепко зажмурился.
Любовь не могла изменить всё. Даже такие слова, как «я люблю тебя», оказались бессильны.
Слёз не было, но Сухо, видя убитое выражение лица Ынджо, велел ему не плакать.
Если бы Ги Сухо исчез, но Ынджо знал, что он жив и здоров где-то там, этого было бы достаточно. Даже если они не смогут встречаться, он просто хотел, чтобы тот жил. Те дни, когда он не знал расписания Сухо и радовался неожиданным визитам, были проще.
Сухо умел смеяться, злиться, был своеволен и любил секс. Таким он и был.
Но капитан Ги Сухо — другой. Непоколебим, как гора. Если этот надёжный, опытный пилот говорит, что справится с погодой, Ынджо не мог спорить дальше.
Не в силах злиться на него, Ынджо с обидой уставился на снег, хлопьями падающий за стеклом кабины.
Оранжевые огни снегоуборочных машин и антиобледенителей расплывались на стекле. Всё, что он мог, — моргать, чтобы сдержать слёзы.
Сухо, нежно державший его лицо, не был нежен. Он был человеком, который всегда поступал по-своему. Капитаны часто такие.
Бессильный остановить его, Ынджо знал: Ги Сухо улетит. Это было неизбежно.
Тёплые губы Сухо не принесли утешения.
Ги Сухо не нуждался ни в чьей помощи. Ему не требовался кто-то, чтобы защищать его или ограждать от опасности. Понимая это, Ынджо еженедельно сходил с ума от тревоги, что Сухо не вернётся.
Толкнув Сухо в грудь, Ынджо вышел из кабины и направился к выходу на посадку.
Пассажир на месте 32C, диабетик, вероятно, рассчитал инсулин впритык. Из-за трёхчасовой задержки у него может возникнуть нехватка. Нужно вызвать его к гейту и, если лекарств не хватит, попросить сотрудника найти его багаж.
Пассажир с пересадкой из-за задержки опоздает на следующий рейс. Нужно перебронировать билет.
Через два часа на этом гейте запланирован рейс в Индонезию. Скорее всего, его отменят, но нужно уточнить, смогут ли они остаться на этом месте или придётся менять.
Бизнес-зал закрывается на рассвете, нужно запросить продление работы.
Грудь пылала от ярости, но мысли должны были сосредоточиться на другом. Ни одна из этих задач не была его обязанностью — всё лежало на команде fmPort.
Ынджо сомневался, что они справятся как следует.
Он вызвал сотрудника по рации, чтобы найти багаж 32C. До вылета оставалось три часа — нужно работать.
Многие следили за Ынджо у выхода, но у него не было сил замечать их взгляды.
— Он вылетает, да? — Боюн снова переспросила у Ынджо. Хотя все слышали голос Сухо по рации, она обратилась именно к нему. Он кивнул. — Тогда проводим его как следует. Поможешь?
Он наблюдал, как самолёт медленно выруливает. В окне кабины едва виднелся силуэт Сухо.
Самолёт остановился в начале полосы, ожидая сигнала.
Вся влага в крови Ынджо, казалось, превратилась в корку, рассыпающуюся в пыль. Вены забились сухим порошком запекшейся крови.
Вскоре рейс 3592 взлетел сквозь снег.
Он молился за безопасность Сухо в этой метели.
Услышав по рации: «Все взлётные полосы Ханэдызакрыты из-за сильного снегопада», уже после того, как Сухо улетел, Ынджо закрыл глаза.
Это был последний рейс, покинувший Ханэду в тот день.
Несмотря на всю эту мелодраматичную суету, словно они провожали солдата на верную смерть, рейс в Белое Рождество оказался на удивление стабильным.
Однако из-за постоянного напряжения и обновления радара во время полёта Сухо, на следующий день Ынджосвалился с сильной ломотой в теле. Три дня он болел, а потом разгребал накопившуюся работу. Так и прошла целая неделя, прежде чем он пришёл в себя.
Среди наземного персонала fmPort отношения Ынджо и Сухо, вероятно, всю неделю были темой для пересудов и пьяных разговоров.
Ынджо не ожидал, что их связь раскроется так, но, как ни странно, его это не беспокоило.
Боюн позвала его сердитым голосом после встречи с менеджером филиала. Несмотря на неоднократные просьбы Ынджо сохранить всё в тайне до решения, болтливый менеджер отправил SOS Боюн.
Как будто ожидая этого, Ынджо поднялся с места.
Этот разговор не для офиса. Всё равно все узнают, но он не хотел, чтобы Джевон или Юми услышали раньше времени.
Ынджо быстро выключил компьютер, привёл стол в порядок, взял пальто и вещи, готовый уйти после разговора с Боюн.
— Говори. Запрос на перевод — это правда?
— Почему? С каких пор ты об этом думаешь?
— Уже давно. Ты же знаешь, мне никогда не нравилось жить в Японии.
— После всего, через что мы прошли, чтобы оказаться здесь с момента открытия рейсов Ханэда — Гавайи, неужели это единственная причина, по которой ты сбегаешь?
Назначение в Ханэду было рассчитано на два года. После этого срока запросы на перевод принимались в любое время.
Компания давала понять, что это не понижение, а необходимость. Поэтому негласно ожидалось, что сотрудники продержатся как можно дольше перед возвращением.
Пробыть дольше обещанных двух лет, неоднократно продлевая контракт, было личным выбором Ынджо. Теперь, когда ситуация стабилизировалась, не было причин оставаться в Ханэде бесконечно.
— Чёрт возьми. Я знала, что так будет, с тех пор как ты начал встречаться с этим ублюдком Ги Сухо.
Они оба знали, что дело не только в этом.
Немного смягчившись после извинений, Боюн замерла, держа чашку с кофе. Ынджо не мог понять, подбирает ли она слова или ей просто нечего сказать, но ждал.
— Я говорила тебе выбрать Джина.
Ынджо усмехнулся её глупой шутке. Никому не было до смеха, но это разрядило обстановку.
— Работа есть работа, он поймёт.
Ханэда больше не приносила пользы карьере Ынджо. Он уже доказал всё, что мог, и уход был логичным шагом. Даже без Сухо он должен был подать запрос давно, но задержался, пытаясь улучшить это место.
Ынджо не мог представить реакцию Сухо.
После отлёта Сухо, когда жар спал и голова прояснилась, Ынджо испытывал стыд за свою истерику с абсурдной, детской позицией. Слова Сухо не выходили у него из головы. Вопрос «Ты и дальше будешь так делать?» отрезвил его.
Он испугался. Неконтролируемая тревога и неспособность здраво оценивать рабочие моменты пугали, но страшнее всего была мысль, что Ги Сухо может устать и уйти. Ему нужно было расстояние, прежде чем это случится.
— Это просто перевод. Мы не расстаёмся.
— Ты же знаешь, что у него сейчас нет рейсов в Корею?
— Будем навещать друг друга. Я тоже иногда буду приезжать в Ханэду. Чтобы повидаться с тобой.
— …Сначала поговори с Ги Сухо. Менеджер филиала сказал, что запрос пока на рассмотрении.
Открыв дверь, Ынджо увидел радостное лицо. Несмотря на переживания Сухо, Ынджо выглядел не так плохо, как ожидалось.
Тот снежный день с рискованным взлётом, должно быть, пробудил тяжёлые воспоминания, но сейчас Ынджоспокойно улыбался. В такой ясный день полёты, казалось, его не беспокоили.
— Значит, отелям конец? — Ынджо спросил Сухо, который открыл дверь, будто так и должно быть, ведя себя так естественно, словно они всегда жили вместе.
— Всё отлично. Это было давно.
Грипп, казалось, прошёл полностью, и Ынджо выглядел даже лучше, чем прежде.
Сухо испытал дежавю от этой обыденной беседы. Всё было настолько привычно, будто у них уже были такие встречи.
Это не сочеталось с эмоциями, которые Ынджо проявлял в прошлый раз, будто между ними пролегла пропасть. Это не было продолжением драмы после кульминации. Прошла неделя с того момента, и эмоциональный осадок того дня исчез.
После шести дней размышлений Ынджо встретил Сухо спокойной улыбкой.
Ынджо неловко улыбнулся, вешая пальто в шкаф.
Если он считал это ошибкой, значит, так и было. С тех пор как Сухо стал капитаном, никто не указывал ему, как летать. Он нёс ответственность, и даже менеджеры операционного отдела обычно следовали его решениям. Ынджо не имел права его останавливать.
Всё же Сухо думал, что лучше бы Ынджо злился или обижался. Видя, как тот улыбается, будто ничего не произошло, словно заново выстроив стены, которые Сухоедва разрушил, он чувствовал упадок сил.
— Значит, в итоге ты ничего не скажешь.
Сухо схватил Ынджо за запястье, когда тот направился на кухню. Слишком многое уже было отложено «на потом» и забыто.
При твёрдом тоне Сухо Ынджо прикусил губу. Спокойный ужин был испорчен.
— Скорее всего, в Инчхон. В Кимпхо, кажется, нет мест.
Сухо не мог понять, где это копилось, чтобы вырваться сейчас.
Он почувствовал себя тем отчаявшимся У Ынджо, который неделю назад стоял в кабине, готовый заплакать. Он понимал это желание вмешаться в то, где его мнение не требовалось.
Но если Ынджо отчаянно пытался остановить его ради безопасности, то эгоистичное желание Сухо удержать его здесь было сложно выразить. Возвращение в Корею было лучше для У Ынджо.
— Когда ты начал это планировать?
— Нет. Я собирался уехать, как только в Ханэде всё наладится.
Достав маленькую коробочку с кольцом из кармана, Сухопокрутил её в руках, затем открыл и сказал:
— Я хотел дать тебе это на прошлой неделе, но не нашёл подходящего момента. Если бы я сделал это тогда, сейчас всё было бы иначе?
Ынджо посмотрел на кольцо в руке Сухо.
Тот искал идеальный момент, чтобы вручить его. Не найдя, позволил Рождеству пройти мимо.
Надо было просто отдать. Как с часами, которые он надел на спящего Ынджо, следовало насильно надеть и кольцо.
Но в отличие от часов, вес кольца заставлял его хотеть сделать это правильно, а упущенные моменты мелькали перед глазами. Он выбрал худший из возможных. Кольцо, ярко сверкавшее в витрине, теперь выглядело жалко в его руке.
— Всё равно ничего бы не изменилось. Прости.
Ынджо отразил разочарование, которое Сухо чувствовал неделю назад. Он взял его лицо в ладони, ощущая ту же беспомощность от невозможности что-либо изменить.
— Ты же понимаешь, что мы не расстаёмся, да?
Сухо сжал кольцо. Ынджо вёл себя так, будто не видел его, словно предлагая оставаться в неопределённости, где не было причин принимать подарок сейчас.
— Ты всегда умалчиваешь о важном. Вёл себя идеально с самого начала, а теперь говоришь, что не можешь продолжать, и уходишь без обсуждения? И это не расставание? Не трусливо ли это? Боишься сказать, что всё кончено, поэтому будешь уступать, пока не отдалишься окончательно?
— …Я просто хочу, чтобы было проще.
Сухо взорвался, будто их связь вот-вот разорвётся.
— Это всё, что ты можешь сказать? — продолжил Сухо, едва сдерживая резкие слова.
— Я просто хочу этого. Чтобы было комфортно, как раньше.
— Ты же знаешь, какими были эти «комфортные» отношения? Наверное, нам обоим было легко, потому что я мог трахать тебя, когда хотел, не заботясь о твоих чувствах.
Обычный секс Сухо был жёстким. Ынджо знал, что сейчас он сдерживал эти инстинкты. Чем ближе они становились, тем больше секс Сухо походил на обычный.
Вернулись воспоминания о тех первых, жестоких разах, которые едва не убили Ынджо.
— Наверное, я и правда сволочь.
Он разозлил Сухо, подав запрос на перевод без обсуждения, в то время как тот хотел откровенности. Теперь он волновался, что Сухо может натворить в гневе. Он ненавидел себя за это.
— Не переживай. Ты не единственный сволочь здесь.
Пользоваться общим душем для персонала Ынджоизбегал.
Душевая комната располагалась за общим раздевалками и представляла собой банную зону с индивидуальными кабинками, выстроенными в два ряда. Каждая кабинка имела полупрозрачную стеклянную дверь, которая, будучи закрытой, не пропускала наружу ни единой капли воды. Вентиляция работала слабо, поэтому при использовании тёплой воды стекло запотевало, делая происходящее внутри практически невидимым снаружи.
Хотя он редко пользовался этим местом, в случае необходимости условия были вполне приемлемыми. Однако из-за своей природы Ынджо чувствовал себя неловко, раздеваясь среди других мужчин. Если обстоятельства вынуждали его принять душ, он делал это только ранним утром, когда никого не было.
Он привычно убедился, что душевая пуста. Несколько кабинок были затянуты паром — признак недавнего использования, но звука текущей воды не было.
Посреди банной зоны, между рядами кабинок, стояла большая полка. Внизу хранились полотенца, а сверху можно было оставить одежду или личные вещи.
Ынджо разделся здесь, предпочитая не делать это в раздевалке, и положил одежду на полку.
Решив, что он один, он почувствовал лёгкий озноб. Зайдя в сухую кабинку, он включил воду и выдавил шампунь. Когда вода нагрелась, он намочил волосы и начал намыливать их.
В душевой, спроектированной для полного уединения, было неожиданно, что кто-то откроет дверь.
С шампунем в волосах и закрытыми глазами Ынджопочувствовал, как дверь открывается. Холодный воздух снаружи ударил ему в спину. Пока он пытался смыть пену с лица, кто-то вошёл.
Незнакомец прижался к его спине, прикрыл рот Ынджо, чтобы заглушить его испуганные попытки сопротивления, и начал тереться об него голым телом.
Ынджо отчаянно сопротивлялся, и когда нападающему стало сложно удерживать его, тот прижал его к стене, используя свой вес.
Внезапность нападения лишила его возможности ясно мыслить. Мыльная пена щипала глаза, но боль казалась незначительной на фоне хаоса.
Он должен был выбраться. Укусив руку, закрывавшую ему рот, Ынджо заставил нападающего отпустить его. В ответ тот ударил его этой же рукой и несколько раз с силой ударил его головой о стену.
От ударов голова закружилась, а левый висок загорелся. Что-то горячее смешалось с водой и потекло по щеке.
Когда Ынджо попытался повернуть голову, нападающий прижал её к стене и закрыл ему глаза ладонью, не давая увидеть своё лицо.
Инстинктивно Ынджо понял, что знает этого человека.
От ударов по голове силы покидали его, и в этот момент палец вторгся между его ягодиц, заставив Ынджо снова отчаянно дёрнуться. Нападающий с силой ввёл палец внутрь, словно пытаясь вскрыть запечатанное пространство.
Когда палец не поддался, он добавил второй, и Ынджопочувствовал острую боль от царапины ногтями. Тяжёлое дыхание и укус в лопатку последовали сразу же.
С трудом разлепив глаза, Ынджо нащупал в затуманенном зрении бутылку шампуня, схватил её и изо всех сил ударил в сторону, где должен был находиться нападающий. Но почти пустая бутылка была слишком лёгкой, чтобы нанести урон, и нападающий не отступил, лишь усилил давление пальцев.
Обхватив шею Ынджо рукой, он начал душить его. Шея, зажатая в сгибе локтя, сжималась, перекрывая дыхание.
Видение помутнело, тело ослабло, и в этот момент он почувствовал, как пальцы проникают глубже. Собрав последние силы, Ынджо вырвал душевую лейку и ударил ею за спину, попав во что-то твёрдое. Раздался крик боли, и он вырвался, рухнув на пол.
Распахнув дверь кабинки, он вдохнул менее влажный воздух. Пытаясь выползти, он почувствовал, как нападающий садится ему на бёдра, хватает за таз и тянет обратно. Дверь, которую он едва открыл, снова захлопнулась.
Почувствовав, как эрегированный член нападающего прижимается к его ягодицам, Ынджо затрясся. Тело напряглось от отвращения.
Нападающий терся о него, пытаясь войти, но, не сумев, начал стимулировать чувствительные зоны, чтобы возбудить Ынджо.
Он хотел закричать, но голос не слушался, пытался позвать на помощь, но из горла вырвался лишь хрип.
Мысль о скандале, полиции и славе жертвы изнасилования парализовала его, но он должен был позвать на помощь.
Собравшись с силами, он увидел вдали чьи-то ноги.
Подумав, что спасён, Ынджо увидел, как ноги развернулись и ушли, словно ничего не заметив.
Он прошептал «помогите», но никто не вернулся.
Тогда нападающий схватил его за грудь. Собрав последние силы, Ынджо прижался к полу, перевернулся и ударил ногой в пах. Почувствовав под стопой что-то мягкое, он вскочил на колени, схватил одежду с полки и выбежал в раздевалку.
Ноги дрожали. Он ясно видел уходящего человека, но раздевалка была пуста. Боясь, что нападающий может появиться снова, Ынджо натянул штаны, даже не вытеревшись, и выбежал.
За душевой находилась общая раздевалка для формы. Даже на рассвете здесь бывали люди, и Ынджопочувствовал облегчение, начав застёгивать рубашку. Дрожащие пальцы не слушались, соскальзывая с маленьких пуговиц.
Правильным было бы найти этого мерзавца и сдать полиции, но Ынджо не хватило смелости вернуться в душевую, и он направился в офис, одежда на нём была в беспорядке.
Ходили разные слухи. В комнате отдыха иногда раздавались странные звуки. Среди тысяч молодых сотрудников романы и страсти были обычным делом. Пары, выбирающие неподходящие места для ласк, вызывали недовольство.
В аэропорту работало необычно много геев, и их проявления чувств бросались в глаза. Мужская душевая не была исключением. Какое-то время даже висела табличка с просьбой воздержаться от подобного поведения.
Среди похабных слухов иногда проскальзывали истории о людях, которые не походили на пары.
Ынджо считал это выдумками любителей сплетен.
А потом слухи превратились в рассказы о насильнике, орудующем в душевой, или эротические байки о мускулистом красавце, неожиданно врывающемся в кабинку.
Теперь Ынджо знал правду. История о насильнике была реальной.
Войдя в офис и увидев шокированное лицо Джевона.
— Что случилось? Ты в порядке? Упал?
— Ты видел в душевой подозрительных типов?
Ынджо не мог представить, что такой маньяк существует. Взяв офисный телефон, он замер, набирая номер аэропортовой полиции. Он не хотел прослыть жертвой, но и оставлять преступника безнаказанным было нельзя.
Джевон подошёл, прижав к его лбу салфетки:
— Сначала в больницу, а потом…
Джевон замолчал. Ынджо понял, о чём он.
Он оставил его на полке в душевой. В спешке, хватая одежду, он забыл его.
— Давай проверим. Наверное, там.
Мысль о возвращении заставила его зубы стучать.
После тайфуна, циклона и третьей встречи с Ги Сухо казалось, что теперь только удар молнии с ясного неба мог удивить. Но Ги Сухо вернулся в Ханэду в ясный весенний день, почти банально.
Увидев лицо Ынджо, Сухо сразу нахмурился. И не без причины.
Через два дня после происшествия синяки начали расползаться по его лицу. Тёмные пятна выделялись вокруг глаз. Царапины покрылись коростами. Его лицо было в ужасном состоянии.
Небольшой пластырь всё ещё скрывал рану на лбу. Ынджо нерешительно дотронулся до него.
Как нечто само собой разумеющееся, Сухо приказал прийти в отель. Впервые Ынджо покорно кивнул. Даже без полуугрозы об отмене рейса. Ему было всё равно.
Он без особого напряжения нажал на звонок номера. Сухо открыл дверь, ещё раз внимательно осмотрел его лицо и вздохнул, но не спросил ни о чём.
Войдя внутрь, Ынджо обнял Сухо за шею и притянул к себе. Целоваться было лучше, чем показывать избитое лицо.
Сухо, после секундного колебания, ответил на поцелуй, но затем мягко отстранил его руки. Он выглядел злым.
Сухо отодвинул чёлку, скрывавшую пластырь. Тёмные синяки расползлись вокруг, покрывая глаза и скулы.
Его взгляд, полный подозрений, будто такие травмы не могли быть результатом согласованных игр, заставил Ынджо улыбнуться:
— Я споткнулся о конвейер и ударился о защитную решётку.
Это было правдоподобное объяснение. Многие получали подобные травмы таким образом.
Люди часто переходят движущиеся ленты для багажа, и неожиданный удар о чемодан мог оставить такие следы.
Сухо коснулся красного следа на шее Ынджо, помимо синяков на лбу, и снова посмотрел ему в глаза. Ынджо на мгновение пожалел, что пришёл. Расспросы о каждом синяке и царапине могли затянуться навечно. Он пришёл не для этого.
Красный след на шее, оставленный рукой душителя, уже почти исчез. Было удивительно, что Сухо вообще его заметил.
Не зная, как объяснить этот неясный след, Ынджо сделал вид, что не понимает, о чём речь, и потрогал шею.
Сухо прищурился и оттянул воротник рубашки, обнажив следы укусов на задней стороне шеи. Он нашёл их удивительно быстро. От этих меток было не отвертеться.
Ынджо снова наклонился к нему. Не зная, что сказать, он попытался замолчать Сухо, проведя языком по его губам.
— Я говорил тебе развлекаться так, чтобы я не узнал, а ты вот так попадаешься. Неряха.
Ожидая, что Сухо поддастся на соблазн, Ынджо удивился, когда тот, несмотря на язык у своих губ, резко высказался, как только их рты разомкнулись.
Упрямо Ынджо снова прикусил нижнюю губу Сухо и отпустил, заметив странный сдвиг в его взгляде. Там читалось и желание, и потребность докопаться до правды.
Ынджо думал, что следы укусов разозлят Сухо. Но вместо этого тот вёл себя как детектив, изучая их без особого гнева.
— Если бы я знал, когда ты приедешь, меня бы не поймали.
— Я буду писать перед приездом. Дай телефон.
Ынджо рассмеялся, думая, что никогда не отвергал парня, пытающегося узнать его номер, столь абсурднойотговоркой. Но это была правда. В тот день в душевой он так и не нашёл свой телефон.
Не веря ему, Сухо ощупал его карманы, даже проверил задние, но телефона нигде не было.
Ынджо лишь рассмеялся. Сегодня он смеялся много. Было приятно. Или, может, дело было в другом.
Сухо с подозрением посмотрел на него. Когда Ынджоснова попытался поцеловать его, Сухо отстранился, изучая его.
— Я не мыл голову два дня, — немного смущаясь под пристальным взглядом Сухо, сказал Ынджо.
— Мне всё равно. Хочешь, я её вылижу?
Ынджо поморщился от отвратительного предложения.
Чувствуя что-то неладное, но не понимая что, Сухо решил пока подчиниться. Первым зайдя в ванную, он обернулся и увидел, что Ынджо следует за ним.
Ынджо собирался войти в ванную в той же одежде, в которой пришёл в отель. Помещение было влажным после недавнего душа Сухо, и, хотя было тепло, а одежда Ынджолёгкая, она не подходила для мытья головы.
Посмотрев на себя, Ынджо снял только носки.
— Ты пожалеешь, когда вся одежда промокнет. Выйдешь завтра голым?
— Сними хотя бы верх, раз я такой добрый.
— Ладно, не надо. Я помылся, просто голову не успел.
Пока Сухо регулировал температуру воды, Ынджовыскочил, заявив, что не будет мыть голову. Оставшись один в ванной, Сухо крикнул:
Выключив воду, Сухо, словно дрессируя упрямую собаку, вышел и нашёл Ынджо, сидящего на кровати:
Ему нравилось видеть, как лицо Ынджо меняется во время секса. Как его губы сами собой приоткрываются, как частое моргание заставляет ресницы трепетать, как он зажмуривается, принимая его глубже.
— Просто не хочу, чтобы меня видели.
Неохотно Сухо выключил свет. Свет из окна отеля был достаточен, чтобы различать силуэты. Яркие, бледные вещи были видны, тёмные — нет.
Сухо начал расстёгивать рубашку Ынджо на ощупь. В тусклом свете, где он даже не мог разглядеть соски, находить каждую часть тела руками доставляло особое удовольствие.
Расстегнув молнию на брюках и стянув их вместе с нижним бельём одним движением, он мгновенно обнажил Ынджо. Глубоко целуя его, Сухо почувствовал, как дрогнуло его горло.
Его рука скользнула вдоль позвоночника Ынджо, проникнув между ягодиц.
Ынджо вздрогнул от лёгкого прикосновения к входу. Но это был лишь тихий стон, и когда Сухо снова провёл пальцем по складке, реакции не последовало. Однако что-то странное зацепило его кончики пальцев.
Длинная диагональная линия тянулась от самого входа. Сухо провёл по ней рукой. Шрам был довольно длинным, неровным, слегка выпуклым — его можно было не заметить, если не приглядываться.
Пока он изучал след, Ынджо попытался отодвинуть его руку.
Ощущалось, как заживающая царапина.
Ынджо замер, будто Сухо нащупал самое больное место.
— Твой трахаль даже ногти не подстриг перед тем, как лезть сюда?
— Мне не больно. Просто забей.
— Если снаружи так плохо, внутри наверняка тоже царапины.
— Извини, но даже если тебе нравятся такие игры, мне — нет.
— Если не собираешься — не трогай.
Он думал, что темнота скроет следы. Но демон Сухонащупал царапину даже в кромешной тьме.
Большинство его ран были синяками — болезненными при нажатии, но незаметными, если не всматриваться. Царапина от ногтей была почти единственной, но Сухообнаружил её с пугающей точностью.
Как только Ынджо наклонился, чтобы поднять рубашку, упавшую под кровать, комната озарилась ярким светом.
Чувствуя на спине холодный взгляд, Ынджопроигнорировал его, накинул рубашку и стал застёгиваться. Следы укусов на лопатках и отпечаток пальцев на шее, вероятно, были отчётливо видны.
— Думаю, это требует объяснений. Или я один так считаю?
Притворяясь спокойным, Ынджо мысленно готовился к допросу. Он жалел, что пришёл сюда с лёгкой мыслью просто забыться. Ги Сухо не был так прост.
Он не хотел, чтобы его обнаружили, но надеялся, что,если Сухо заметит следы, то просто разозлится и будет грубым, как в прошлый раз.
Это его устраивало. Даже если Сухо повёл бы себя плохо, секс с ним никогда не был неприятным. В конце концов, это был мужчина, которого Ынджо выбрал сам и пришёл сюда добровольно.
Но Сухо стоял неподвижно, задавая сложные вопросы, будто допрашивал преступника. Без намёка на желание, с холодным деловым выражением лица. Ынджо опустил голову, делая вид, что сосредоточен на одежде.
Это была цена за его легкомыслие — прийти к Ги Сухо, заняться сексом, забыть всё и спокойно уснуть. Сегодня он относился к Сухо как к секс-игрушке, а не как к человеку с чувствами.
Анонимный донос встретили скептически. Расследование началось вяло, полиция не проявляла реального интереса. Они мельком осмотрели душевую и ушли. Было ясно, что дело замяли.
Камеры не помогали. В душевой и раздевалке их не было. Лишь на входе в коридор висела одна камера. Проследить, кто заходил в душевую, было невозможно. Вопрос, проверяла ли полиция записи вообще, оставался открытым.
Тысячи людей проходили через раздевалку ежедневно. Слухи о «романтической связи» в мужской душевой поползли быстро. Шёпотом передавали, что всё было по согласию, пока один не предал другого и не написал заявление.
Слушая эти сплетни, Ынджо с трудом сдерживал гнев. Он не мог заявить, что это его история, и исправить ситуацию. Всё зависло в неопределённости.
Он не был изнасилован, его история не стала публичным достоянием, а преступник не был пойман. Лишь Ынджооставался натянутой струной, а время тянулось мучительно.Он больше не хотел думать об этом. Хотел забыть и игнорировать.
— Не похоже на «ничего страшного». Ты же выглядишь как избитая тряпка, думаешь, это может меня возбудить?
— Не неси чушь. Просто назови меня шлюхой и затрахай, пока я не буду молить о пощаде.
Ынджо надеялся, что разозлённый Ги Сухо просто возьмёт своё, но тот действовал неожиданно.
— Посмотри на своё лицо. Разве это возбуждает?
Серьёзный Сухо стянул с Ынджо рубашку. На верхней части тела, кроме синяков от захватов, следов почти не было. Основные повреждения от падений в душевой сосредоточились ниже пояса.
Колени были стёрты до мяса. Ынджо согнул ноги. Хотя Сухо уже всё видел, выставлять напоказ это было неприятно.
Осмотрев синяки, доходящие до бёдер, Сухо прикрыл их ладонью. Давление не могло увеличить их, но его осторожное прикосновение быстро исчезло.
Сухо обхватил руками колени Ынджо. Шершавые, покрытые коркой раны касались его ладоней.
— Если не собираешься трахать меня — не раздвигай мне ноги.
Сухо не слушал. Слова Ынджо были брошены впустую.
Он слегка сжал колени, но Сухо применил больше силы, раздвигая их. Пронзительный взгляд, скользящий вниз, обжигал.
Из-за позы тени мешали разглядеть всё, что, видимо, раздражало Сухо. Он подложил подушку под спину Ынджои уложил его. Тот сразу сомкнул ноги, прикрывая бёдрами промежность.
Когда Сухо развёл их, пространство между бёдер полностью открылось. Не привыкший к такому вне секса, Ынджо извивался, но ни взгляд, ни положение не изменились.
Сухо и не думал слушать. Ынджо попытался прикрыться руками, но его запястья были схвачены. От этого пристального взгляда лицо горело.
Сухо никогда не спрашивал разрешения. Эти слова были неожиданными.
Когда Сухо раздвинул кожу вокруг входа, внутренняя часть оказалась покрыта царапинами. Крупных следов, кроме уже найденного, не было, но мелкие царапины от ногтей с запёкшейся кровью усеяли область.
— Какого чёрта… — Дыхание Сухо участилось, гнев нарастал. — Ты пришёл сюда, готовый снова заняться сексом в таком состоянии?
Его голос был холоден. Не выдержав презрительного взгляда, Ынджо сел, пытаясь оттолкнуть его.
Секс был исключён, и спорить дальше не имело смысла. Ынджо попытался встать, но Сухо крепко сжал его подбородок, ухмыляясь:
— Но разве парень, который раздвигает задницу, не заботясь о своём теле, не идеал для любого мужчины?
Ынджо попытался вырваться, но Сухо перевернул его на живот лицом в подушку. Он дёрнулся, но Сухо прижал его сильнее:
— Можно подхватить заразу. Надену презерватив.
С головой, уткнувшейся в подушку, Ынджо услышал, как рвётся упаковка. Он прикусил губу, будучи воспринятым как разносчик болезней для Ги Сухо, который всегда входил без защиты и кончал внутрь.
— Смазка испачкает простыни, да и не нужна. Можно войти просто так?
Ынджо дёрнулся. Без смазки войти было бы сложно. Приятно не будет никому.
Говоря так, будто важнее было мучить, чем получать удовольствие, Сухо ввёл палец в презервативе. Абсурд — надеть презерватив на палец, будто Ынджо был грязным.
Казалось, он и правда не собирался использовать смазку, полагаясь лишь на лубрикант презерватива. Когда он попытался добавить второй палец, Ынджо зажмурился — и вдруг снова оказался в душевой.
Он резко открыл глаза, задыхаясь.
Думая, что это всхлип от давления пальцев, Сухо не среагировал. Ынджо схватил его руку. Твёрдая, знакомая рука.
Даже сейчас, когда пальцы Сухо методично исследовали его внутри, тело Ынджо нагревалось. Когда Сухо повернул запястье и нажал на чувствительную точку, тело содрогнулось.
Медленно массируя её, Сухо вызвал глубокий стон.
Как всегда при растяжении, Ынджо ждал боли от резких толчков, которые разорвут царапины. Но рука двигалась медленно, без намёка на спешку.
— Хочешь, чтобы я засунул туда кулак?
Прежде чем он осознал, что говорит Сухо, тот раздвинул его бёдра. Ынджо начал бороться, но сила Сухообездвижила его.
Когда третий палец коснулся входа, нахлынул страх.
— Почему? Думал, тебе нравится жёстко.
— Если ещё раз так используешь своё тело — я разорву его.
В панике Ынджо дёргался, и пальцы выскользнули. Пока он ловил дыхание, Сухо встал, и давящий вес исчез.
Он швырнул что-то на тумбочку и ушёл в ванную, оставив Ынджо лежать на кровати.
Тот потянулся к предмету. Это был тюбик мази, вероятно,привезённый с Гавайев, с английским текстом. Половина уже была израсходована, тюбик смят, мазь вылезала наружу — казалось, его пора выбросить.
Держа его, Ынджо почувствовал пустоту и непонятный гнев. Не к Ги Сухо. Закрыв глаза, он ощутил волну ненависти к себе.
Проведя рукой по бёдрам, он обнаружил, что они покрыты мазью. Ги Сухо нанёс её, говоря ужасные вещи о «кулаке». У него был талант к жестоким словам.
Подойдя к ванной, он встал за спиной Сухо, который мыл руки, и посмотрел на него. Сухо сделал что-то доброе, но сказать «спасибо» было неловко. Ынджо почесал ранку под повязкой.
Сухо раздражённо посмотрел на него:
— Что? Ты правда хочешь это сделать?
— Ты сказал, что помоешь мне голову.
Сухо вздохнул. Это было не то, что он хотел сказать, но сейчас это было необходимо.
Сухо явно не хотел, но Ынджо проигнорировал это и встал под душ.
В тот день, пытаясь помыть голову дома, он выбежал из ванной голым, как только закрыл глаза под водой. Два дня он ходил с немытыми волосами. Теперь терпение лопнуло.Если бы не Сухо, он планировал завтра пойти в салон.
Сухо привычно запрокинул его голову, прикрыв лоб рукой, чтобы вода не текла в глаза. Ынджо стоял неподвижно, моргая, пока Сухо работал. Это было как в их первую ночь. С Ги Сухо, моющим его волосы, ему не нужно было закрывать глаза.
Вода смыла пену, оставшуюся с прошлого раза — шампунь, который Ынджо не смыл, убегая из душевой.
Ынджо упрямо не закрывал глаза, и Сухо уменьшил напор, направляя струю так, чтобы минимизировать брызги. Это заняло вдвое больше времени, но он терпеливо смывал пену.
Пока пальцы Сухо скользили по волосам, пена увеличивалась. Он молча массировал кожу головы, и Ынджо думал оправдаться, но промолчал. Сухо не спрашивал.
Неожиданно Сухо направил душ прямо на голову Ынджо, не прикрывая его лицо. Тот зажмурился, вода хлынула в глаза.
Он замахал руками, пытаясь вырваться, но Сухо схватил его за талию сзади. Ынджо дёргался, но хватка не ослабла.
Вырвавшись, он упал на пол, ударившись бедром. Не в силах встать, он пополз к двери на четвереньках. Под ладонью он ощутил текстуру коврика. Мыльная вода капала с его волос.
Он снова не смыл шампунь. Глаза жгло, а во рту был вкус крови — он прикусил губу.
Придя в себя, он понял, где находится и кто рядом, но напряжение не отпускало. Оборачиваясь, он боялся увидеть кого-то другого.
Ынджо не мог подняться. Кровь с колен растеклась по полу.
Увидев наполовину заполненную ванну, Ынджоколебался.
— Я нанесу снова. И на колени тоже.
Проблема была не в этом — Ынджо не хотел пачкать воду, но Сухо не убирал руку.
Взяв её, он поднялся. Сухо сел в ванну первым, и Ынджо, не желая сидеть лицом к нему, развернулся спиной. Их тела соприкасались в тесной ванне — выбора не было.
Сухо запрокинул голову и медленно полил водой волосы. Мыльная вода смешалась с водой в ванне.
— За то, что доставляю неудобства.
Для обычного секс-партнёра он получил чрезмерную заботу. Этого было достаточно, чтобы чувствовать благодарность и вину.
Короткие слова Сухо обычно звучали холодно. Но, несмотря на отстранённый тон, его действия были внимательными.
Ынджо задумался, сколько месяцев осталось до конца года, о котором говорил Сухо. Но если Ынджо не сможет даже выполнять свою роль секс-партнёра, как сегодня, это время теряло смысл. Их отношения могли закончиться в любой момент, как только Сухо устанет.
Не осознавая, Ынджо подумал: «Это конец?»
— Ты больше не хочешь меня видеть?
Даже ему самому это показалось жалким. Вопрос, пропитанный неуверенностью, не был удостоен ответом.
Сзади рука Сухо обхватила талию Ынджо, притягивая его ближе. Губы Сухо коснулись шеи, покрытой следами укусов, затем плеч, одного за другим.
Ощущение, как его кожу втягивают в рот, напомнило, кто сидит сзади.
— Не пытайся выкрутиться. Пока я не запер тебя в поясцеломудрия.
Ынджо развернулся в тесной ванне. Его колени, поднятые из воды, обнажали следы расчёсов. Сухо нахмурился.
— Если я надену это, то не смогу спать ни с кем?
Ынджо знал термин «пояс целомудрия», но никогда не видел его. Для него это было средневековое устройство, похожее на железные трусы. Для Сухо — секс-игрушка.
Сухо представлял, какое выражение появится у Ынджо, если он притворится, что выбросил ключ из окна, пока тот будет мучиться, не в силах сходить в туалет. Но сегодня он не хотел дразнить или мучить. Достаточно.
На полке за Сухо лежал цветок гибискуса, привезённый экипажем с Гавайев. Ынджо потянулся, касаясь мягких лепестков, убеждаясь, что он настоящий. Вместо длинного стебля у него была короткая ножка с булавкой — вероятно, его носили за ухом во время полётов.
Цветок выбрасывали после рейса. Его полезность иссякла, так что это не кража, он просто забрал то, что никому уже не нужно. Его прежний владелец, скорее всего, давно забыл о нём.
Сухо откинул мокрые волосы Ынджо, прикрепил цветок за его ухом и сказал:
— Да. Думал, будет красиво смотреться за ухом, во рту или расцветающим между ягодиц.
Лицо Ынджо исказилось при последних словах.
В ванне его разгорячённые, покрасневшие щёки и нахмуренное выражение хорошо гармонировали с ярко-красным цветком.
Сухо почесал затылок. Он думал, что цветок подчеркнёт бледность лица Ынджо, но вышло слишком чувственно, а не свежо и беззаботно, как он хотел.
Видя смущение Ынджо, Сухо хотел пояснить, что дело не в отсутствии красоты. Но это не было комплиментом, так что он промолчал.
— Больше никаких травм? — неожиданно спросил Сухо.
Ынджо кивнул. Сухо не стал допытываться.
Вспоминая прежние слова Сухо, сердце Ынджо забилось так сильно, что стало трудно контролировать выражение лица. Он обхватил крепкую шею Сухо. Рука, поддерживающая его поясницу, казалась надёжной.
Почувствовав, как член Сухо твердеет под ним, давно забытое спокойствие рухнуло, и Ынджо рассмеялся.
— Ты же сказал, что не будешь.
— Это физиологическая реакция.
— Ты боялся подхватить болезнь.
Твёрдая рука на его талии медленно поползла вниз. Губы Сухо коснулись уха, слова прозвучали сквозь мокрые пряди:
— Может, просто пошевелишь бёдрами?
— Нет. Ты говорил про болезнь, так что надень презерватив.
— Я собирался нанести мазь, не злись. Совсем чуть-чуть. Я не войду.
— Я боюсь, что ты засунешь в меня кулак. Извини.
Язвительная насмешка заставила Сухо торжественно поднять руку, будто давая клятву:
— Клянусь, ничего толще моего члена не войдёт.
— Почему твой член вообще должен входить?
— Жёстко. Не жадничай, просто придвинься ближе.
Когда возбуждённый член Сухо слишком явно надавил, Ынджо отстранился, но тот, словно пружина, выпрямился в воде, ударив его в живот. Сухо притянул отдаляющееся тело обратно на свои бёдра.
Глядя вниз на их соприкасающиеся члены, Ынджо, словно говоря «не смотри», снова обнял Сухо за шею.
— Боишься, что я окажусь больше? Твой и так немаленький…
Не в силах ждать, Сухо схватил оба члена. Чувствуя, как его прижимают, Ынджо резко вдохнул.
Наконец его волосы стали чистыми и мягкими. Измождённый, Ынджо растянулся на кровати в халате, когда Сухо вышел из ванной и сразу начал искать мазь.
— Нет, я выжат. Сделаю завтра.
— Я не утомлю тебя, так что отдавай.
Казалось, нанесение мази было обязательным. Взгляд Сухо стал зловещим. Ынджо покорно встал, достал тюбик, завёрнутый в салфетку, и протянул его.
Наносить мазь самому перед глазами Ги Сухо было сложно. Каждое неловкое движение вызвало бы насмешки. Он уже слышал голос Сухо, говорящий, чтобы мазал только снаружи, даже если хочется глубже. Лучше доверить это Ги Сухо.
— Тебе не нужно наносить её внутрь.
— Встань, наклонись и раздвинь бёдра.
Наносить мазь самому перед Сухо было в тысячу раз лучше, чем раздвигать бёдра перед его глазами. Он недооценил Сухо, который не стал бы просто послушно мазать.
Ынджо потянулся, чтобы выхватить тюбик.
— Почему? Раздвинь. Попроси меня нанести, пока раздвигаешь.
— Мог бы заодно и имя того парня назвать.
Сухо, притворяясь безразличным, скалил зубы.
Любопытствуя, Сухо пристально смотрел на Ынджо, но тому нечего было скрывать, и он оставался спокоен.
Ынджо улыбнулся и переспросил:
— Приложить все фото как доказательства и заявить?
— Ты тоже не хочешь, чтобы все пялились.
Горькая улыбка тронула губы Ынджо. Невинная жертва должна была бы чувствовать уверенность, но он не мог.
Мысль о том, что полицейские будут передавать эти унизительные снимки, была ужасна. Он знал, что его участие ускорит расследование, но не мог заставить себя подать заявление.
— Не хочу. Не хочу, чтобы кто-то видел даже твоё лицо.
Взгляд Ынджо заострился на словах Сухо. Тот говорил слишком легко. В отличие от Ынджо, который мучился, Сухо вёл себя так, будто это чужая проблема.
— А если я пожалею, что скрыл?
— Тогда вини меня. Скажи, я остановил тебя и всё испортил.
Ынджо почувствовал облегчение.
Он смотрел на человека, который легко принял решение. Сухо словно говорил, что можно избежать того, что слишком тяжело. Даже если он пожалеет позже, сейчас ему нужна стабильность. Сухо прочитал его желание не ворошить прошлое.
Следуя указаниям, Ынджо растянулся на теле Сухо. Несмотря на вес взрослого мужчины, Сухо, казалось, не испытывал трудностей с дыханием.
Наблюдая, как Сухо выдавливает длинную полоску мази на палец, Ынджо сглотнул. Это снова войдёт в него.
Сухо раздвинул его бёдра и начал наносить мазь. Следуясловам Ынджо о ненужности внутреннего нанесения, он мазал только поверхность.
К счастью, ни Сухо, ни Ынджо не видели широко раздвинутых бёдер и входа. Ощущение прикосновения без взглядов было менее стыдным.
Когда Ынджо немного расслабился, Сухо сказал:
— Думаешь, я не вижу сейчас, да?
Испуганный, будто его мысли прочитали, Ынджоуслышал:
Он приподнялся и оглянулся. Действительно, в зеркале чётко отражались его раздвинутые бёдра в руках Сухо и белая мазь, наносимая на чувствительную зону.
Видя его злое выражение, Сухо добавил, оправдываясь:
— Мне нужно видеть, чтобы нанести правильно, — слова звучали неправдоподобно от того, кто мог нанести мазь идеально, не смотря.
Ынджо и не верил в обещание Сухо не смотреть, так что быстро сдался. Это было далеко не в первый раз. Одержимость Сухо почти удивляла.
— Неудивительно, что снова твердеет.
— Это потому что ты давишь на меня.
— Ладно, если закончил, убирай руки.
— Уберу, если немного потрёшься.
Он был настойчив. Когда Ынджо попытался подняться, Сухо дёрнул его за руку, заставив рухнуть обратно.
Ударившись подбородком о ключицу Сухо, Ынджовскрикнул. Сухо извинился, но его тон был лишён сожалений.
— Извини. Я в отчаянии. Совсем чуть-чуть. Подними бёдра и подвинь их, и всё станет лучше.
— Если ты собираешься это делать, просто трахни меня и покончим.
Контраст между напряжённым телом Сухо и его твёрдым отказом был забавен.
Ынджо приподнялся и неохотно раздвинул колени, садясь на бёдра Сухо. Поза напоминала ту, что была в ванне, но на этот раз их члены не соприкасались.
Прошло не так много времени после последнего раза, но Сухо уже снова был готов — способность, которой Ынджоне обладал. Его собственный член оставался мягким.
Держа нагло торчащий член и дроча его, Сухо сказал:
— Поднимись выше и развернись. Покажи спину.
Сухо, казалось, сожалел, что тело Ынджо закрывало вид в зеркале.
— Мне нужно увидеть мазь, чтобы сдержаться.
— Не смеши. Ты просто хочешь смотреть.
Сухо ухмыльнулся, пощипывая мочку уха Ынджо.
Наблюдая, как Ынджо жадно засовывает в рот сэндвич с утра, Боюн скривилась. Неужели он правда не мог нормально есть всё это время? Сегодня он казался одержимым едой.
— Ты правда не подашь заявление?
Если оставить всё как есть, может появиться новая жертва. Анонимные заявления не приводили к тщательным расследованиям, так что он должен был действовать.
Ынджо чувствовал себя трусом за промедление, отягощённый странной виной.
— Разве мы не должны поймать этого психа?
— Сейчас я едва справляюсь сам.
Боюн знала, что Ынджо не заявит, но она беспокоилась, что он будет страдать от вины.
— Ладно, если его не поймают, это вина полиции. Тебе не нужно выставлять себя напоказ. Просто молчи и делай вид, что ничего не знаешь.
Тут в зале прилёта появился тот, кого здесь быть не должно. Чтобы улететь, нужно было идти на третий этаж, но Сухо озирался, будто искал кого-то. Ынджопочувствовал, что ищут именно его, и поднял руку.
Заметив его, Сухо уверенно направился к нему. Ынджомельком взглянул на Боюн, но, поскольку она в целом знала о его ориентации, он не слишком нервничал. Всё же он хотел сохранить факт отношений с Ги Сухо в тайне.
Сухо кивнул Боюн в знак приветствия. Та ответила неловким кивком, глядя то на Ынджо, то на Сухо.
Сухо протянул Ынджо бумажный пакет.
Содержимое пакета сразу вызвало подозрения, и Ынджоне решался взять. Дорогие часы за 32 миллиона вон, подаренные Сухо, до сих пор лежали в глубине шкафа, как обуза.
Пакет выглядел большим, так что это вряд ли были украшения, но он всё равно не был уверен.
Ынджо взял неожиданно тяжёлый пакет. Внутри были три бутылки шампуня.
— Детский, так что не будет щипать глаза.
Выражение Сухо было сложным, и Ынджо не находил слов. Нужно было сказать «спасибо», но губы не слушались.
Даже если Ги Сухо, мывший его волосы, чтобы шампунь не попал в глаза, исчезнет, теперь Ынджо сможет мыть голову сам. Ему не нужно будет закрывать глаза.
Боюн удивленно посмотрела на Сухо из-за такого странного подарка.
— Одной бутылки хватит на три месяца. Так что этого хватит на девять.
«Год» Ги Сухо. Оставалось девять месяцев. Казалось, он обещал заботиться о нём ровно столько.
Трудно было назвать это ответственностью или вмешательством. Секс-партнёр с ограниченным сроком мог получить немало бонусов.
Ынджо улыбнулся, слегка расслабившись. Он больше не чувствовал тревоги из-за этого срока. Даже если через девять месяцев они станут чужими, он получил больше, чем достаточно, чтобы не сожалеть.
Боюн, отвечая на звонок, сказала Ынджо:
— Джевон говорит, у него твой телефон. Он застрял между полками в душевой.
— Нашёл кого-то ещё, чтобы мыл тебе голову?
Игнорируя ревность, Ынджо достал одну бутылку шампуня и вернул пакет. Если их время ограничено, стоило встретиться с Ги Сухо хотя бы ещё раз и насладиться этим по полной.
— Возвращайся, пока я не израсходовал всё это.
Сухо взял пакет. Впервые Ынджо сказал что-то, подразумевающее, что будет ждать его.
Сухо пристально смотрел на него. Думая, что тот хочет объяснений про Джевона, Ынджо прошептал, когда Боюнотошла:
— Если считаешь нужным, привези и пояс целомудрия.
Слова о том, что он будет спать только с Сухо, заставили сердца обоих ёкнуть. Наблюдая, как Ынджо уходит, Сухорассмеялся.
Ынджо думал, что даже если его тело разорвут на части из-за ярости Сухо, он не найдёт слов для оправдания. Но воображение и реальность различались. Если бы Сухо повёл себя грубо, даже физическая боль могла бы принести душевное облегчение. Однако, вопреки угрожающим словам, Сухо просто вышел из дома. На этом всё и закончилось.
На следующей неделе Ынджо ожидал полного молчания со стороны Сухо. Но тот стоял у его двери.
Три недели подряд Сухо больше не ждал внутри, он оставался снаружи или звонил в дверь. Ни одна их встреча не обошлась без секса. Однако тепло между ними постепенно угасало.
Когда их тела сливались, Сухо больше не устраивал шоу и не мучил Ынджо жестокими словами. Без лишних разговоров он умеренно согревал их тела, умеренно удовлетворял желания, а затем входил и выходил ровно настолько, насколько хотел.
Это не было особенно страстным наслаждением, но даже так Ынджо едва выдерживал. Измождённый, он проваливался в сон, похожий на обморок. А просыпался один в постели.
Их отношения свелись к простому удовлетворению плотских желаний — без тепла, без эмоций. И всё же секс оставался хорошим. То, что он мог быть хорошим даже без чувств, делало ситуацию ещё более удручающей. Лучше бы всё замёрзло окончательно.
Три недели они исправно встречались и занимались сексом, будто выполняли договорённость быть просто любовниками. Но сегодня был последний раз. Со следующей недели Ынджо должен был переехать в Кимпхо. Инчхон был бы предпочтительнее, но и это считалось удачей. Вот только радостью этой новости было не с кем поделиться.
Впрочем, их секс не проходил в полном молчании. Короткие разговоры, начинавшиеся с приветствий, всегда заканчивались сухо.
Ынджо осторожно упомянул о переезде в Кимпхо, и Сухокоротко ответил:
Затем их губы снова встретились.
Вместо продолжения неуклюжего разговора они сосредоточились на другом. Сухо, словно не желая слушать, заставил Ынджо замолчать поцелуем.
После изматывающего акта Ынджо задремал. Когда они засыпали в объятиях друг друга, он по привычке обвивал Сухо. Того охватывало желание разбудить его и спросить: «Ты понимаешь, кого обнимаешь?»
Сухо почувствовал, как тело Ынджо напряглось в его объятиях. Его собственный сон стал чутким, и он ощутил, как осторожное тепло покидает его руки.
Притвориться спящим и притянуть его обратно? Он подумал об этом, но не стал. Если Ынджо вернётся, он снова обнимет его.
Сухо тихо открыл глаза и провёл рукой по простыне, где только что был Ынджо. Пока он спал, тот успел покрыться холодным потом.
Было ещё темно, слишком темно, чтобы что-то разглядеть, поэтому открытые глаза мало чем отличались от закрытых. Ынджо встал и вышел, не споткнувшись. Должно быть, он пролежал с открытыми глазами довольно долго.
Он шёл осторожно, стараясь не шуметь, и открыл шкаф. Раздался лёгкий скрип — он тянул дверцу медленно, чтобы не разбудить Сухо.
Тот на мгновение задумался: зачем Ынджо понадобился шкаф среди ночи? Но затем увидел, как тот достаёт что-то, кладёт в рот и запрокидывает голову. Раздался шелест,Ынджо скомкал упаковку и сунул её в карман пальто.
Сухо снова закрыл глаза. Ынджо вернулся, лёг на своё место и тихо вздохнул.
Даже засыпая в одной постели, они оказывались в разных местах. Не всем можно было поделиться.
Сухо хотел хотя бы раз увидеть тот же сон. Ему было интересно, что именно мучает Ынджо. Но даже не видя, он знал причину. И этой причиной был он сам.
Оба лежали с закрытыми глазами, но дыхание их было неровным. Зная, что другой не спит, они молчали.
— Ты не спишь? Может, ещё раз?
Услышав тихий голос Ынджо, Сухо открыл глаза.
Ынджо поднялся, снял штаны, взял полувозбуждённыйчлен Сухо и опустился на него. Прошло не так много времени после предыдущего раза, поэтому проникновение далось легко.
Он улыбнулся, наблюдая, как его тело медленно принимает Сухо.
Ынджо начал двигать бёдрами. Неглубоко, но достаточно, чтобы чувствовать удовольствие. Боли не было.
В отличие от прежнего Сухо, который любил выбивать у него опору или резко дёргать вниз, сейчас он не реагировал, лишь поддерживая возбуждение.
Проникновение без боли казалось… пресным. Как секс на бревне или на искусственном члене.
Сухо не отказался, но и не проявлял интереса. Его отношение было таким: «Делай что хочешь со своим желанием».
Чувствуя, будто принуждает нежелающего, Ынджо вдруг решил проверить, как долго Сухо сможет сохранять эту отстранённость.
Он двигал бёдрами вперёд-назад, затем выпрямил колени и опустился ниже. Когда он случайно задел чувствительное место, вырвался первый стон.
Он осторожно стимулировал эту точку, будто мастурбировал. Если Сухо не собирался участвовать — пусть. Он сделает так, чтобы тот не смог устоять.
Ынджо перестал двигаться, перевёл дух и посмотрел на Сухо. Увидев его блестящие в темноте глаза, он развернулся спиной. Его тело провернулось вокруг члена, и смена угла едва не довела его до оргазма.
Он наклонился вперёд, схватив себя за член, чтобы сдержаться. Казалось, он устроил целое шоу, но мысль, что Сухо наблюдает за ним сзади, лишь подогревала возбуждение.
Когда желание кончить ослабло, он снова начал двигаться, наклоняясь вперёд.
Поза, которую Сухо так жаждал, но никогда не получал, возникла сама собой. Член, глубоко входящий и выходящий, был виден отлично.
Ынджо почувствовал, как дрожат его бёдра, и поднялся ещё выше.
Пальцы Сухо коснулись входа, обхватывающего член. Когда он пощекотал Ынджо ногтем, тот дёрнулся, и бёдра его затряслись.
Сухо, до этого лежавший на подушке, сел. Член вошёл глубже. Твёрдое тело прижалось к спине Ынджо, покрытой мурашками.
Сухо положил подбородок ему на плечо и прошептал:
— Приятно? Даже когда ты ведёшь себя как сволочь, я всё равно возбуждаюсь от тебя. Думаешь, победил?
Это было не так, но и неприятно не было.
Его утешало, что Сухо по-прежнему хочет его тело. Даже если тому надоест его характер, пока он остаётся желанным, есть шанс, что Сухо будет возвращаться. Как тот и сказал — трусливо использовать своё тело как оружие, убегая от трудностей.
Когда Сухо резко двинул бёдрами, вгоняя член глубже, Ынджо рухнул вперёд. Его тело, привыкшее к лёгким движениям, не выдержало внезапной глубины.
Знакомая боль и нарастающий жар заставили его прижаться лицом к прохладной простыне.
Сухо яростно трахал его, не обращая внимания на его удовольствие. Звук ударов плоти — шлёп, шлёп — сопровождался тихими стонами.
Когда Сухо отпустил его руки, голова Ынджо упала на кровать.
С высоко поднятыми бёдрами он долго лежал, тяжело дыша. Когда Сухо вышел, сперма потекла по его ногам.
Тот раздражённо схватил салфетки, прижал их к дырке Ынджо и ушёл в ванную, будто завершив дело.
Салфетки прилипли к его коже. Ынджо почувствовал себя использованной тряпкой, которую выбросят в мусор.
Он моргнул, думая: «Неужели я стану как эти салфетки?» Его тело было тяжёлым, словно промокший ватный тампон.
Он был избалован заботой Сухо после секса. В глубине души он ждал, что тот вернётся с мокрым полотенцем, но больше ждать этого не стоило.
Ынджо встал. Он не был настолько беспомощным. Он вытер бёдра и пошёл в ванную. Сухо стоял под душем.
— Мало? — спросил тот, обернувшись.
Теперь между ними был только секс. Вопрос звучал естественно.
Вежливо, но холодно. Ни то, ни другое не было настоящим Ги Сухо.
И всё же он помыл бы ему голову, хоть из жалости. Сухо помнил тот день, когда Ынджо запаниковал в душе.
Теперь тот мог мыть голову с закрытыми глазами без проблем. Он практиковался, пока не избавился от травмы.
Душ в аэропорту тоже больше не пугал. Время стёрло остроту переживаний.
Он хитро использовал эту притупившуюся травму, чтобы вызвать жалость Сухо. Тот, не подозревая, уменьшал напор воды, чтобы она не попала в глаза. Глупо добрый.
Когда вода намочила его волосы, а Сухо нанёс шампунь, Ынджо обнял его за талию.
Ги Сухо вздохнул. Без прежней нежности это раздражало.
Ынджо посмотрел на его усталое лицо. Среди всех его травм самая яркая стояла перед ним. Человек, который поглощал все его мысли, из-за которого он не мог жить спокойно.
«В автокатастрофах гибнет больше людей, чем в авиа, а от болезней — ещё больше…» — все эти утешения были бесполезны.
Когда Сухо летал на другом конце света, Ынджо не мог спать. Поверхностный сон сводил его с ума. Но даже это было терпимо. Рядом с Сухо он мог вынести вечный страх. Он думал, что справится, даже начал принимать таблетки.
Если бы не тот день, когда он сорвался, пытаясь остановить самолёт, возможно, он продержался бы дольше. Но после этого их отношения нельзя было продолжать.
Ынджо знал, каким его полюбил Ги Сухо. Он не мог не знать. Он видел тот блеск в его глазах. Ынджо был невозмутим перед бурями, холоден и собран. Именно тогда он ловил на себе взгляд Сухо. Но после того, как отдал ему сердце, сохранять этот образ можно было только притворством.
Лёгкий дождь заставлял его сердце сжиматься, но он делал вид, что всё в порядке. Он ненавидел себя за эту слабость.
— Ответь на один вопрос. Чего ты боишься больше всего?
— Но… Отвечай на мои звонки. Заходи, когда будешь в Сеуле.
— Ты не просишь, просто берёшь то, что удобно тебе.
— Можешь считать меня тем, с кем можно переспать, когда ты в Корее.
Говоря это, он не плакал. Было даже легче. Это была правда.
Он хотел сказать это, глядя в лицо Сухо.
Но выражение его лица было слишком пугающим, а голос — слишком тихим, теряясь в звуке воды.
На эту жалкую исповедь Сухо так и не ответил.
На следующее утро Ынджо проснулся с дикой головной болью. Таблетки дали ему шестнадцать часов сна. Голова раскалывалась, но тело чувствовало облегчение.
Сухо выключил его будильник, и Ынджо впервые в жизни опоздал на работу.
В понедельник он начинал работу в Кимпхо. Комната была полна новых вещей. Он возьмёт только одежду, остальное выбросит.
Круглый стол, едва использованный, уже скрипел. Сухо как-то посадил на него Ынджо, хотя лимит был 20 кг.
Искусственное растение исчезло. Должно быть, Сухозабрал его.
На запястье Ынджо были часы, которые не подходили к его стилю. Сухо нашёл их в глубине шкафа и надел на него.
Впервые Ынджо пошёл на работу в этих часах. Даже под рукавом их вес напоминал о себе.
— Значит, с Ги Сухо не сложилось.
Сынджин сиял от облегчения. Ынджо улыбнулся:
— Да. Но даже если мы расстались, к тебе он не придёт.
— Ги Сухо ненавидит таких, как ты.
Ынджо посмотрел на него. Когда-то он завидовал честности Сынджина. Но в итоге они были одинаковы.
— Ты? Да ну. Ты холодный, У Ынджо.
— Если ты так думаешь, значит, я преуспел.
Сынджин никогда не врал. Но его упорство было направлено не туда.
— У тебя татуировка на лодыжке, Им Сынджин. Такую же я видел у человека, который бросил меня.
Его глаза сверкнули яростью. Ынджо встал, не объясняя. Пусть Сынджин продолжает винить других.
Кимпхо был спокойным. Ынджо больше не нужно было бегать по аэропорту.
Сначала было непривычно, но это была его основная работа. В Ханэде из-за нехватки кадров он выполнял множество задач.
Времена, когда приходилось отправлять факсы для заказа лимузин-автобусов, остались в прошлом. Долгое путешествие во времени закончилось.
Боюн всё ещё жила в щелях времени, вручную записывая время вылета на документах, когда самолёты взлетали. Ынджо первым вернулся в реальность из этого временного путешествия, но всё ещё помнил, когда рейс 3591 взлетал и приземлялся. Неосознанно он проверял радар полётов на телефоне в эти моменты. Не мог не задаться вопросом: всё ли в порядке с тем рейсом?
Он привык следить за Сухо в реальном времени из места, о котором тот не подозревал.
Смотреть, как жёлтый самолётик медленно движется по экрану, стало его странным хобби. Когда значок самолёта внезапно исчезал из-за ошибки системы, его сердце сжималось.
Тем не менее симптомы тревоги постепенно ослабевали. Осознавая, как мала вероятность аварий даже в плохих условиях, кошмары почти прекратились.
Даже если представить, что Ги Сухо в кабине пилота, контролировать страх было трудно. Но раз Сухо не должен был появиться в Кимпхо, отсутствие встреч снижало навязчивые мысли. Теперь он мог сохранять спокойствие и рациональность даже при внезапных изменениях.
Возвращение в Корею принесло душевное равновесие. Жизнь здесь состояла не только из работы и Ги Сухо, в отличие от той чужой страны.
Сухо не связался с ним ни разу. В ту последнюю ночь Ынджо упустил последний шанс, который дал ему Сухо, так что это было ожидаемо.
Вместо того чтобы открыть душу, Ынджо выбрал обмен телесным теплом. Он знал, что для Сухо это выглядело так, будто между ними остался только секс.
Когда становилось невыносимо, он звонил Сухо. Сухо всегда отвечал.
Порой ему хотелось спросить: «Неужели у тебя нет гордости?» Но именно потому, что у Сухо её не было, Ынджо мог слышать его скупые слова. Разговоры не затягивались — Сухо отвечал коротко.
В прошлом месяце Сухо прилетал в Кимпхо, но они не встретились. Ынджо больше не ходил к выходу на посадку, проводя дни в офисе. Он хотел увидеть Сухо, но из-за неудачного времени разминулся.
Услышав, что Сухо уже прилетел, он почувствовал отчаяние, но не смог сдаться и осмотрел зал прилёта. С такой внешностью Сухо было невозможно не заметить, но тот исчез из аэропорта сразу после посадки.
Зная, что Ынджо здесь, Сухо ушёл без малейшего сожаления, и это немного расстроило его.
Ынджо думал, что раз Ги Сухо любит секс, то, возможно, захочет его. Без тени стыда он ждал звонка, но телефон молчал. Это было лишь его раздутое самомнение.
Если подумать, у великого Ги Сухо точно не было недостатка в партнёрах. Возможно, секс был хорош только для самого Ынджо. За исключением тех моментов, когда Сухо намеренно вёл себя грубо, он почти всегда двигался в унисон с ним. Но, возможно, это не приносило такого уж удовольствия самому Сухо.
Эта мысль лишала Ынджо сил. Он ходил подавленным несколько дней.
Авария Сухо была воспринята людьми положительно. Он принял безупречные решения, и исход был наилучшим из возможных.
Самолёт больше не мог летать, финансовые потери оказались огромными, что не было хорошо для компании. Однако для публики это не имело значения. Авиакатастрофа без жертв — редкость, и Сухо стал героем.
В любом случае была страховка, и, пока юридические баталии тянулись вяло, компания быстро решила использовать образ Сухо. Благодаря этому Ынджо увидел его свежее фото во внутреннем журнале — статья о продлении контракта на моделинг. Его лицо стало чуть более зрелым. Фотография была не самой удачной, но это было самое актуальное изображение.
Ынджо принёс журнал домой. Обычно он не привязывался к вещам, но к этому изданию почувствовал собственнический интерес.
Он не стал вешать фото Сухо на стену, просто положил на полку. Видеть его в компании он мог всегда, но иметь дома, чтобы листать когда угодно, — приносило удовлетворение. Он начал понимать чувства людей, коллекционирующих фото своих кумиров.
Ынджо знал уже неделю, что Сухо приедет в аэропорт Кимпхо для новых рекламных съёмок. Пропустив его визит два месяца назад, он не видел его уже три месяца.
Он считал дни и ночи, вычисляя, сколько осталось до прилёта Сухо. Он надеялся, что на этот раз Сухо сам свяжется, но ближе к концу рабочего дня звонка так и не последовало.
Если ждать бесполезно, Ынджо придётся появиться перед ним самому. Он сидел у окна кафе на первом этаже аэропорта с раскрытой книгой, которую не читал.
Чтобы поймать такси, Сухо должен был пройти здесь. Съёмки ещё не закончились, так что ожидание хотя бы позволит увидеть его лицо. Его навыки сталкера улучшались. Охраняя это место, как страж, уверенный, что увидит Сухо, он чувствовал волнение.
Когда Ынджо нервно взглянул на часы, был уже поздний вечер. Съёмки затянулись необычно долго. Перемещение по разным зонам аэропорта для съёмки — это нормально, но странно, что это заняло столько времени.
Ынджо неловко поднял едва тронутую книгу, и Чонминигриво воскликнул:
— О-о-о! Но почему бы не пойти в кафе ближе к дому? Хочешь остаться в аэропорту даже после работы?
— Просто лень. Чонмин, ты видел сегодняшние съёмки?— забеспокоившись, Ынджо резко спросил о Сухо без контекста. Раз Чонмин работал у стойки, он должен был хотя бы раз увидеть съёмки.
— А, это? Они закончились раньше. Пилот, который пришёл для моделинга, вдруг попросил забронировать рейс на сегодня, но всё было занято, пришлось повозиться.
— Да, сказал, что летит в Ханэду. Наверное, сразу оттуда в Кону.
Ещё одна неудача. У Ги Сухо был график, как у айдола — сразу после съёмок улететь за границу.
Ынджо закрыл книгу и допил кофе. Он остро ощутил, что Сухо двинулся дальше.
Ынджо встал без колебаний. На импульсе он направился на третий этаж, в зал вылета. Если бы знал, что так выйдет, пошёл бы прямо к месту съёмок, даже если это выглядело бы слишком навязчиво.
Желание случайно встретить Сухо и поздороваться лишило его ещё одного шанса увидеть его спустя три месяца. Он думал, что встреча по пути к такси после работы облегчит дальнейшие действия. Он репетировал, как предложит поужинать, если Сухо ещё не ел.
Увидев, что Ынджо идёт наверх, а не к метро, Чонминнаклонил голову. Ынджо, не желая покидать аэропорт, где они находились в одном пространстве, чувствовал, будто гонится за призраком того, кого уже нет в зале вылета.
Поднимаясь на эскалаторе, Ынджо позвонил Боюн.
— Что случилось, так внезапно?
— Можешь проверить посадку одного пассажира?
— Я же сегодня не работаю, знаешь?
— Тебе стоит самому уже приехать. Обещал приехать ко мне, но уже прошло три месяца? Разве Ханэда так далеко? А?
— Забудь, не надо. Даже если приедешь, будешь занят Ги Сухо и даже не посмотришь в мою сторону, да?
Боюн знала всё об их расставании. Но не верила, что всё кончено.
— Что, это же была любовь на тысячу лет. Хватит ссориться, помиритесь уже для сладкой любви, — язвительно поддразнила Боюн.
Она всё ещё считала, что Ынджо уехал из Ханэды только из-за Сухо. Будучи яростно преданной, Боюн, обожавшая Ги Сухо, была в ужасе от того, как Ынджо из-за него изменился. Видя, как он сидит на таблетках и стремительно худеет, она затаила обиду на Сухо, хотя тот не сделал ничего плохого.
Раз Боюн всё равно не могла проверить посадку, Ынджосолгал, что живёт хорошо без Сухо.
— Мы расстались три месяца назад. С тех пор я встретил дюжину парней. Даже не помню их.
— Назови всех двенадцать по порядку.
Это был не голос Боюн. Услышав низкий хриплый голос, Ынджо резко обернулся и уронил телефон. Тот ударился о мраморный пол углом, и экран снова разбился.
Сухо пнул телефон к ногам Ынджо. Когда тот наклонился поднять его, перед ним оказались чёрные лаковые туфли. Медленно подняв взгляд, Ынджо увидел разгневанное лицо Сухо — человека, которого так жаждал увидеть.
Обрадовавшись, что Сухо ещё не улетел, он почти забыл, что ляпнул, но быстро вернулся в реальность. Не хотелось усугублять странные недоразумения, когда они так редко виделись.
Ынджо подумал, что Сухо злится, но, возможно, это былонедоразумение, ведь тот ответил с холодным безразличием. Ынджо попытался объясниться.
Будь то правда или нет, Сухо вёл себя так, будто это действительно не имело значения, и не желал продолжать спор.
Ынджо убрал разбитый телефон в сумку и подошёл к Сухо. Впервые за три месяца он видел его лицо. Сухо смотрел с каменным выражением, будто бросая вызов: «Если есть что сказать — давай».
Это напомнило те звонки, когда Ынджо заранее придумывал вопросы, истории, но получал лишь сухие ответы от Сухо.
Говорить с тем, кто не хочет общаться, оказалось сложнее, чем ожидалось.
К безразличному голосу Сухо по телефону Ынджо уже немного привык, но, видя то же самое выражение лицом к лицу, он забывал, о чём говорить дальше. Разум пустел, и даже стыд не приходил.
Когда Ынджо замолчал, Сухо, словно решив, что он не стоит внимания, направился к выходу на посадку. Наблюдая за его спиной, Ынджо с опозданием рванулся за ним в зону вылета.
Сняв пальто и пройдя контроль, Сухо, будто ожидая, что Ынджо последует, сказал ему:
— Зачем преследуешь? Не хочешь отпускать своего секс-партнёра?
— Нет. Я просто хочу проводить тебя.
— Забудь. Зачем мне проводы от парня, который глотает таблетки при каждом взлёте, боясь катастрофы? Иди.
Как будто получив удар по голове, Ынджо застыл, не в силах идти дальше.
Он приобрёл уверенность. Вернувшись в Кимпхо и обретя стабильность, он хотел снова встретить Сухо.Чувствуя себя лучше, он думал, что сможет уверенно стоять перед ним. Что он стал таким же, каким тот полюбил его, будто он никогда не страдал.
Слова Сухо заставили понять, что это эгоистично. Пока Ынджо менялся, Сухо не мог оставаться прежним.
Сухо прожил те же месяцы разлуки, но Ынджо вёл себя, будто тот застыл во времени. Будто он мог вернуться в любой момент, когда станет лучше.
— Если тебе нечего сказать, уходи.
Добрый человек, который мыл ему голову, когда тому было страшно, исчез. Голос Сухо, раздражённый тем, что нежеланный человек цепляется за него, резал слух.
Все усилия встретиться и время, потраченное на репетицию разговоров, оказались напрасны. Лучше бы исчезнуть, будто его здесь не было. Лицо горело.
Боясь, что выдаст своё смятение, Ынджо быстро повернулся, но голос Сухо раздался снова:
— Рейс задерживается. — Глядя на уведомление о задержке, Сухо сказал: — Тащиться в отель, мыться и растягивать тебя — слишком муторно. Можем пропустить это?
Обернувшись, Ынджо увидел, как Сухо кивнул в сторону туалета. Предложение просто перепихнуться в общественном месте, потому что есть время и нужна дырка, оставило его в оцепенении.
— Не в настроении? Ты же любишь секс.
Ынджо уставился на Сухо, который говорил бесстрастно, глядя в телефон. После паузы Сухо потерял интерес.
Сказав это так, будто ему всё равно, Сухо холодно направился к паспортному контролю. Не в силах вымолвить слово, Ынджо смотрел ему вслед, затем развернулся.
Ынджо замедлил шаг, выходя из зоны контроля. Ноги не хотели идти. Мысль бежать за Сухо, чтобы быть униженным, казалась позорной. Но, подавляя желание, он оглядывался снова и снова.
Медленно спускаясь на первый этаж к станции, он в последний раз обернулся. Вдалеке увидел Сухо, шагающего вниз по эскалатору.
Бесстыдным был он сам. Несмотря на эти слова, он был рад, что Сухо вернулся.
Ынджо заговорил первым, когда Сухо поспешно подошёл. Нужно было прояснить недоразумение.
— …Я правда ни с кем не встречался.
Сухо снова взглянул на туалет. Он был неумолим, будто объяснения его не интересовали.
— …У меня нет настроения заниматься с тобой сексом в туалете. Ты просто вымещаешь на мне злость.
— А что, проблема? Мы же «ни к чему не обязываем», да?
Услышав свои старые слова, Ынджо осознал, что для человека, который просил его сердца, это было насилием. Теперь он понимал, что чувствовал Сухо. И что натворил.
В ту последнюю ночь Ынджо взобрался на Сухо, хотя тот не был в настроении. Даже если Сухо не хотел, давление было: «Ты мой секс-партнёр, терпи».
Ынджо соблазнял его изо всех сил, и Сухо поддался, но это не было взаимно. Для Ынджо это была нежная ночь, возможно, последняя. Для Сухо — жестокое уведомление о разрыве: «Оставайся секс-партнёром до конца».
С чувством смирения Ынджо сказал:
Сухо не ответил и направился в туалет. Если бы Ынджоуважал себя, то не пошёл бы за ним. Но он пошёл.
Когда Ынджо вошёл в туалет, Сухо открыл дверь самой дальней кабинки и кивнул, чтобы тот зашёл первым.
Туалет был пуст, и шаги Ынджо были спокойны. Проходя мимо кабинок, он вспомнил коридор к номеру Сухо. Разница лишь в отсутствии номеров — больше ничего не изменилось.
Тот первый день, когда он шёл по коридору отеля, и сегодня — оба были его выбором. Если это Ги Сухо, Ынджобыло всё равно, будут ли использовать его, как унитаз в общественном туалете, спустив штаны.
Оказавшись лицом к лицу, Сухо схватил Ынджо за запястье и толкнул в кабинку. Мурашки побежали по шее, волосы на руках встали дыбом. Когда Ынджо резко обернулся, Сухо вошёл и закрыл дверь.
Ынджо думал, что в замкнутом пространстве вспомнятся ужасы душевой, но нет.
Присутствие человека по имени Ги Сухо перед ним было настолько всеобъемлющим, что плохие воспоминания не всплыли даже в похожей ситуации. Ынджо знал: с такой разницей в размерах и силе бежать бесполезно.
Тот насильник не стал преследовать, когда Ынджовыбрался. Но Ги Сухо, даже если бы Ынджо удалось вырваться, продолжал бы неустанно вдалбливаться, держа его за бёдра, пока не кончил бы.
— Не думал, что ты добровольно зайдёшь так далеко.
Когда Сухо сказал это с презрительным взглядом, снаружи послышались шаги. Ынджо широко раскрыл глаза от напряжения, а Сухо поднял бровь.
Шаги остановились у писсуара, раздался звук мочеиспускания. Глядя на застывшего Ынджо, Сухо без колебаний расстегнул ремень и достал свой член. Прижав его плечо, чтобы тот сел на унитаз, он беззвучно приказал: «Соси».
Переживая за человека снаружи, Ынджо не мог двинуться от напряжения. Сухо постучал головкой члена по его щеке, будто говоря: «Соберись». Неохотно Ынджо дрожащей рукой взял его.
Когда он приблизил лицо, Сухо запустил пальцы в его волосы. Во время минета он всегда игрался с ними.
Ынджо закрыл глаза и разжал дрожащие челюсти, как вдруг волосы дёрнули вверх. Стиснув зубы, чтобы не вскрикнуть, он приготовился.
— Не-а. Хоть твой рот и хорош, задница лучше. — Всё ещё держа его за волосы, Сухо развернул его и сказал снова:— Я ей хорошо попользуюсь.
И привычно начал расстёгивать ремень Ынджо.
Тело Сухо, прижатое к его спине, ощущалось так же, как три месяца назад. Руки, стаскивающие с него одежду, были грубы.
Когда Сухо потянулся, чтобы стянуть трусы, Ынджо, дрожа, чётко сказал:
— Не сзади. Если уж так, покажи мне своё лицо.
Всё равно это был Ги Сухо. Даже если будет больно, глядя на его лицо сколько захочется, Ынджо что-то получит.
Спустив штаны до бёдер, он заставил себя подняться и развернулся.
Сухо слегка отступил, и Ынджо полностью повернулся к нему. Их взгляды встретились.
Впервые за сегодня он мог прямо смотреть в глаза Сухо. Обняв его за шею, он прижался губами, но Сухо не ответил.
Холодные губы, изрыгавшие лишь холодные слова, не нагревались, и Ынджо охватило отчаяние. Даже прижимаясь так, что видел себя в его глазах, он не чувствовал близости.
Он сосал неподатливые губы, пока не раздались влажные звуки, но поцелуй не продлился. Пришлось оторваться — губы Сухо оставались камнем, не отталкивая, но и не отвечая.
Хотя теперь они были тёплыми и мокрыми, тёплые слова так и не пришли.
Не в силах выдержать этот холодный взгляд после поцелуя, Ынджо опустил глаза и тихо вздохнул.
Он не мог заниматься сексом, глядя в эти глаза — желание видеть лицо Сухо во время близости испарилось. Видеть это выражение, пока их тела сливались, было бы настоящим адом.
С покорным видом Ынджо развернулся обратно. Сам стянул брюки и нижнее бельё, встал на колени перед унитазом. Холодный воздух коснулся его бёдер, заставив вздрогнуть.
Но Сухо оставался недвижим. Почувствовав его взгляд, Ынджо спросил:
— И руками тоже надо раздвигать?
Он неуклюже надавливал на бёдра, пытаясь развести их в стороны.
Сухо смотрел на подставленные ему ягодицы и думал: «Вот он, момент сломать У Ынджо». Того, кто заявил, что уходит, выбросил его как надоевший дилдо и сбежал.
Он представлял, как насильно раскрывает эту тугую дырочку, чтобы та не смогла сомкнуться, заливает её спермой, суёт голову Ынджо в унитаз и выходит, будто ничего не произошло.
Вместо этого Сухо отстранил руки Ынджо, подтянул спущенные трусы и поднял его с унитаза, чтобы одеть. Застегнул ремень, обхватив его талию.
Идеальный момент для мести, а он не смог даже прикоснуться, увидев это лицо.
Если уж не мог разрушить его, то хотя бы заставил бы высокомерного Ынджо рыдать. Но, к своему раздражению, не сумел даже пальца вставить.
«Потому что не помыл руки. Это же чувствительная зона».
Сухо злился на себя за такие мысли в подобной ситуации.
Мягкие, как персик, бёдра дразнили его, оставаясь нетронутыми. Даже после того, как он одел Ынджо, образ не исчезал. На мгновение он пожалел, что не отшлёпал их до красноты.
Одев его, Сухо толкнул Ынджо вперёд, и тот, потеряв равновесие, ухватился за стену. Когда Ынджо попытался обернуться, Сухо грубо остановил его:
— То есть будем говорить, пока я стою к тебе спиной?
На голову Ынджо водрузили жёсткую пилотскую фуражку, скрыв половину лица. Сухо не стал мешать, когда тот осторожно развернулся.
— Или ты вообще не хочешь со мной говорить?
— Мне нечего тебе сказать и не о чем спросить.
— Поехать со мной на Гавайи, — искренне ответил Сухо.
Для Ынджо это было неожиданно.
Три месяца без него Сухо мечтал, как У Ынджо просто живёт в его доме: плавает в бассейне, дремлет на шезлонге, ждёт его возвращения.
Он представлял, как Ынджо, проснувшись, улыбнётся и спросит: «Как день прошёл?» Утопия, сотканная из его эгоизма.
— Меня возьмут в аэропорту Кона?
Для Ынджо переезд на Гавайи означал сначала поиск работы — несбыточную мечту.
— Если не найдёшь — брось всё и приезжай.
Ынджо представил себя на Гавайях: без дела, лишь следит за рейсами Сухо на радаре 24/7. Жалкое зрелище. Он знал, что Сухо быстро остынет и выбросит его, как надоевшую игрушку.
Эти слова звучали как приговор: «Живи в страхе, с подрезанными крыльями, и жди, когда от тебя избавятся».
— Тебе не нравятся такие люди.
Сухо снял с него фуражку. Когда лицо Ынджо открылось, его гнев вспыхнул с новой силой.
Не ошибка. Тот же взгляд, что три месяца назад: ясный, без тени депрессии. Видеть его таким — здоровым, беззаботным — было невыносимо.
— Лучше бы ты дрожал в комнате, глотая таблетки, как трус.
Видеть его в порядке было жестоко.
— …Тебе нравился тот идиот, что не мог отделить работу от личного и сходил с ума?
Сердце Сухо сжималось в тот день, когда Ынджо потерял контроль. Сильный, независимый человек — это восхищает, но не трогает. А когда такой человек рушится из-за тебя — это другое.
Вид слабого Ынджо странно щекотал ему грудь. Он обнимал его, шептал «всё будет хорошо», делал вид, что станет его спасением. Знал, что чем больше так делает, тем сильнее Ынджо боится его потерять.
Причина его травмы — сам Сухо. Он создавал иллюзию утопии в своих объятиях, а затем улетал, даже в шторм. И каждый раз, когда он отпускал Ынджо, тот смотрел на него, как на единственное спасение.
Лицо Ынджо окаменело. Теперь он понимал тёмные намерения Сухо.
Просыпаться ночью в кошмарах, ползти за таблетками, верить, что объятия Сухо — его спасение… И Сухо хотел, чтобы он так жил.
Теперь Ынджо оставалось только уйти, не оглядываясь.
Их желания стали слишком разными. Они больше не могли оставаться такими, как в начале. Жадность росла,каждый отчаянно пытался завладеть сердцем другого.
Лучше бы не встречаться снова. Видеть Ынджо счастливым было невыносимо. Но Сухо сдержал гнев. Он не мог злиться вечно.
Не хотел признавать, но чувствовал — больше не сможет.
В этот момент Ынджо обнял его.
Что он хочет, чтобы Ынджо оставался тревожным, сидел в его доме и ждал. Вот его истинное желание. Но в этом объятии не было ответа на него.
Сухо усмехнулся. Если бы они соревновались в глупости, то оказались бы наравне.
Тот, кто годами культивировал тревогу Ынджо, теперь откровенно признавался в своих намерениях, а Ынджо всерьёз рассматривал переезд.
— Я только перевёлся. Мой английский недостаточно хорош…
— Я попробую в будущем. Так что прости меня за ошибки. — Ынджо посмотрел на него снизу вверх. — Я пришёл, потому что не хотел разочаровывать тебя ещё больше. — Не дождавшись ответа, он добавил тревожно: — Я сказал, что люблю тебя.
У Ынджо, обычно скупого на слова, фраза «Я люблю тебя» звучала искренне.
Сухо отстранил его, сел и грубо взъерошил свои волосы. Голова шумела.
Ынджо, обескураженный, пробормотал:
— И дюжины парней не было. Ни одного…
Сухо вскочил, сжал его щёки и пристально посмотрел. Губы Ынджо сложились в бутончик.
— Ты сказал — «останемся просто секс-партнёрами».
— Сказал — «хочу только секса».
Ынджо не помнил таких слов. Он лишь просил дистанции, но Сухо воспринял это иначе.
Недовольство мелькнуло на его лице, но он сдержался,Сухо наконец успокаивался.
Они потратили слишком много времени. Ынджо взглянул на часы.
Увидев свои часы на его запястье, Сухо сдержался. Запах духов, когда Ынджо обнял его, тоже был его.
Хитрец. Ынджо явился во всеоружии, чтобы Сухо не смог злиться.
— Давай начистоту. Если снова будем вместе — никаких «встречаться иногда». Либо переезжай, либо я буду прилетать в Кимпхо.
Ынджо не мог гарантировать, что его тревога не вернётся.
— Я не могу работать, видя, как твой самолёт взлетает…
— Нет… Тебе нравилось, что я хорош в работе.
— Эй! Даже если мне нравятся профессионалы, я с тобой не поэтому! — Ынджо нажал на спусковой крючок. Сухо кричал, а тот избегал его взгляда. — Если не можешь справиться — пей таблетки. Даже если будешь цепляться за мои штаны, умоляя не лететь, — я буду тебя утешать.
— Ты всё равно будешь взлетать.
— А как иначе? Отменять все рейсы?
Сухо орал, выпуская пар. Ынджо беспокойно озирался — вдруг кто-то услышит.
— Ответь чётко. Мы вместе или нет?
Они сидели у выхода на посадку. Тёмный аэропорт мерцал огнями.
Сухо украдкой посмотрел на Ынджо, не волнуется ли он из-за ночного рейса.
— Ты полгода кормил бездомного кота, но у тебя нашли аллергию. Ты выбросишь его или будешь пить таблетки и оставишь?
Огромный Ги Сухо, с серьёзным лицом, сравнивал себя… с котом?
— Если выбросишь — ты мусор, да?
Ынджо кивнул. Сухо удовлетворённо усмехнулся.
— Не ной после моего отлёта. Выпей при мне.
Ынджо достал таблетки, проверил разбитый телефон. Экран не читался.
— Лучше телефон, чем твоя голова.
— Не так сильно. Полуживого оставил бы.
Он положил таблетку в рот, открыл воду, но Суховыхватил бутылку:
— Позволь себе почувствовать горечь.
Сухо должен был улететь на Гавайи через несколько часов после прилёта в Ханэду. Ожидание у выхода изматывало.
Ханэда больше не была для него особенной. Просто очередной аэропорт.
Сынджин, сидевший рядом, раздражал. Его сладкий ванильный аромат сегодня особенно бесил. Он всегда садился рядом, даже без повода для разговора. Сухо отвечал только на рабочие вопросы.
Сынджин ловил его отражение в стекле, украдкой касался руки.
Раньше Сухо игнорировал это, но теперь, после примирения с Ынджо и под пристальным взглядом Боюн, он насторожился.
— Летнее расписание для 3592 задержали на два часа, верно?
Сынджин радостно ухватился за рабочий вопрос.
— Ты что-то слышал от У Ынджо? — Он считал это маловероятным. Они же расстались. — Вряд ли он сказал что-то плохое обо мне.
— Я же говорил — у У Ынджо куча мужиков.
Сухо скрипнул зубами. Ынджо врал про «дюжинупарней», и он намеренно не дал тому объясниться, чтобы потом припомнить.
— Даже если бы их была дюжина, я был бы среди них. Отстань.
Накопившаяся злость искала выход.
— Твоё лицо отвратительно. Этот макияж… Коротышка-недомерок. Худое тело. Твой взгляд на мой член — мерзок. Хочешь продолжения?
— Чёрт, раз У Ынджо нет, я должен быть вежливым? Я говорил — исчезни, ты раздражаешь.
Не сумев даже поцеловать Ынджо после трёх месяцев разлуки, Сухо рвал и метал.
Хотя они и помирились, их жизнь на расстоянии, разделённая Тихим океаном, продолжалась почти так же, как до примирения. Не в силах больше терпеть, Сухонеожиданно прислал авиабилет, и, поддавшись его настойчивости и сладким речам, Ынджо использовал оставшиеся отпускные дни и улетел на Гавайи.
С момента возвращения с Гавайев прошло уже три недели.
Ынджо отсчитывал дни до следующей встречи в календаре. Сколько бы он ни старался выкроить время, встречаться так часто, как раньше, не получалось. Практически все его отпускные дни были уже израсходованы.
Он дотронулся до маленькой сувенирной фигурки на столе — напоминания о поездке на Гавайи — и вздохнул. Похоже, ему снова предстоит пережить тот хаос.
Тот вечер, когда они наконец оказались вместе после трёх месяцев разлуки, стал настоящим кошмаром. Ынджовспомнил тот унизительный вечер, о котором даже думать не хотелось.
Вместо романтической атмосферы они столкнулись с совершенно неожиданной проблемой. Ничего не получалось. После часа прелюдии Ынджо был готов провалиться сквозь землю.
Сухо, который почему-то выглядел довольным, притворно нахмурился и отчитал его:
— Что, у всех твоих дюжины парней были члены размером с палец?
Эта «дюжина» всплывала в памяти каждый раз, когда Ынджо думал, что уже забыл о ней, и снова терзала его.
Он знал, что Сухо не верил в «дюжину», но в тот вечер тот вёл себя так, будто Ынджо и правда был шлюхой. И Ынджо осознал, что быть шлюхой унизительнее, чем тряпкой.
Он уже привык к похабным речам Ги Сухо во время секса и даже находил их возбуждающими, но, когда тот перегибал палку, это выходило боком. В тот вечер Ынджо по-настоящему хотелось плакать от стыда.
Он утешал себя мыслью, что тело снова адаптируется, и нужно просто пережить эту ночь. Но на следующий день, с дрожащими, как у новорождённого жирафа, ногами, он мог только горько усмехаться. Даже шлюха не устроила бы такой цирк.
Боясь, что Сухо заметит судороги в его дрожащих бёдрах, Ынджо старался идти как ни в чём не бывало, но когда тот шутливо шлёпнул его по заднице, он тут же рухнул вперёд.
Увидев Ынджо на четвереньках после лёгкого шлепка, Сухо удивился и помог ему подняться. Падение на мягкий ковёр не причинило боли, но Ынджо притворился, что ушибся. Если бы Сухо узнал, что всё в порядке, издевательствам не было бы конца.
После того адского первого дня, когда Сухо понял, что тело Ынджо снова привыкло к нему, он использовал каждую свободную минуту и каждый доступный уголок, чтобы удовлетворить свою похоть. Когда Ынджо умолял просто заниматься сексом в кровати, Сухо заявил о своём амбициозном плане — оставить похабные воспоминания в каждом месте, куда мог дотянуться.
Так поездка У Ынджо на Гавайи превратилась в пробную версию «секса везде, где только можно».
Ынджо рассеянно смотрел на заставку компьютера — прекрасный пляж с синим океаном, чёрными вулканическими скалами и белым песком. Это было самое красивое место, но и то, где он больше всего страдал.
За время поездки Сухо так часто целовал и ласкал его, что к последнему дню прелюдия почти не требовалась.
В тот день Ги Сухо, сияя от восторга, сыпал похабными фразами. Хотя вина была очевидна, он спрашивал, кто из «дюжины» довёл дырку Ынджо до такого состояния.
Было абсурдно вспоминать об этом как о части поездки, но теперь, спустя три недели, тревога снова подкрадывалась. Он начал терять уверенность.
Последние дни он думал: а что, если снова ничего не получится? Если придётся повторять тот кошмарный первый день, он лучше умрёт.
Перед встречей с Сухо стоило купить что-то похожее на того самого «бывшего», которого Сухо сжёг на костре, и подготовить тело заранее. Но если бы он попался с этим дилдо, это стало бы новой проблемой.
Погружённый в тяжёлые раздумья перед уходом с работы, Ынджо решил зайти в магазин. Может, там найдётся что-то подходящее.
Входить туда было стыдно, но в интернете геи часто покупали игрушки, которые по размеру и жестокости напоминали орудия пыток, так что нужно было увидеть всё своими глазами.
Только он собрался как следует изучить ассортимент, как в магазин вошла пара. Ынджо схватил первый попавшийся дилдо и поспешил к кассе.
Как говорится, старое — лучше нового: это был тот самый «бывший». Популярная модель, известная во всём мире. Засунув дилдо в сумку и зайдя в метро, он почувствовал, как напряжение немного спало.
Теперь у него было, чем подготовиться. Даже если они не увидятся ещё три месяца, катастрофа того дня больше не повторится.
Увидев свободное место в вагоне, Ынджо огляделся. В полупустом метро он сделал шаг вперёд, но замер.
С дилдо в сумке в голове звучал голос Сухо: «Едешь на работу в метро с бывшим в заднице, садишься…» Ынджовернулся на место, ухватился за поручень у двери и остался стоять. Сесть он не мог.
Каждый толчок вагона напоминал о дилдо в сумке. Он представлял, как сидит с ним внутри, подпрыгивая на сиденье.
С трудом сохраняя невозмутимое выражение лица, он опустил голову и пробормотал:
Теперь он понимал, почему Сухо стремился переспать везде, где только можно.
Даже просто разговоры во время секса застревали в памяти, а Сухо действительно делал это. Каждый раз, попадая в те места, воспоминания будут всплывать с пугающей яркостью.
Разница была в том, что один смущался от этих воспоминаний, а другой черпал из них энергию.
Ынджо вдруг отправил Сухо сообщение:
Ответ пришёл странный, но такое случалось часто, так что Ынджо ответил, не задумываясь:
Ги Сухо был тем человеком, с которым сложно было чувствовать себя в безопасности, даже если между вами Тихий океан. Никогда не угадаешь, где он окажется. Он мог проснуться утром и сказать: «Давай сегодня махнём в Абу-Даби».
По спине пробежал холодок, но скрывать адрес не было причин. Просто невезение, что в день покупки дилдо у него возникло предчувствие: Сухо появится у него дома. Было тревожно, но найти дилдо в сумке он бы не смог. Куда больше Ынджо волновало, справится ли он без подготовки после трёх недель.
Он отправил адрес и позвонил Сухо. Как и ожидалось, звонок был местным.
— Нужно было сказать, вместе бы поехали.
Тогда бы ему не пришлось нервно встречаться с Ги Сухо с дилдо в сумке.
— Я в Инчхоне. Буду через два часа.
Двух часов хватило бы, чтобы прибраться и помыться.
Он подумал выбросить дилдо в туалете на станции, но решил забрать домой. Успев подготовиться, он мог использовать его, а потом спрятать там, где Сухо не найдёт.
Увидев пустой холодильник, Ынджо заказал доставку. Сухо, возможно, ел в самолёте, но на всякий случай. Готовое блюдо можно было разогреть позже или завтра.
Прибравшись, сменив постельное бельё, помывшись и приготовив еду, он остался доволен результатом.
Сидя на диване и размышляя, не забыл ли чего, он взглянул на часы. Прошло чуть больше часа. Оставалось ещё около пятидесяти минут — достаточно, чтобы подготовиться и избежать неприятностей.
«Воскрешённый» бывший, вызывающий столько воспоминаний, даже казался немного ностальгичным после долгой разлуки. Но если Сухо застанет его за этим, казнь будет двойной, так что нужно быстрее закончить.
Как и ожидалось, трёхнедельный перерыв сделал своё дело — войти было трудно. Без этого дилдо встреча с Сухообернулась бы новой катастрофой. Он с гордостью думал о себе как о человеке, который не повторяет ошибок дважды. Раздвинув ноги на диване, он попытался вставить дилдо.
Если подумать, раньше, когда они занимались сексом с перерывами, такого не было. Тогда они справлялись и после шести месяцев, а три и вовсе было нормой. Что изменилось? Ответа не было.
Он надавил сильнее, ощущая непривычную плотность. Войти полностью не получалось, но этого было достаточно,Ги Сухо разберётся с остальным. Теперь нужно было просто вынуть его и сделать вид, что ничего не было.
В этот момент раздался звонок в дверь. Ынджо вздрогнул и замер, но потом вспомнил про доставку.
Нужно успокоиться. Сухо сказал «через два часа», так что это мог быть только курьер. На всякий случай он взглянул на домофон — там был человек в шлеме.
С облегчением вздохнув, Ынджо натянул штаны и заковылял к двери. Идти с дилдо внутри было неестественно.
Ынджо стоял у двери, пока курьер не зашёл в лифт, и только тогда открыл её.
Наклонившись, чтобы подцепить пальцами пакет с едой, он вдруг увидел перед собой цветочное поле.
Ынджо попытался захлопнуть дверь, но Сухо ловко подставил ногу, распахнул её и ворвался внутрь. Он смотрел на Ынджо с недовольным поднятием бровей.
— Нет, не в этом дело, просто подожди. Минуточку.
Поведение Ынджо было подозрительным. В типичной дораме или фильме за такой сценой последовал бы любовник в спальне, в панике натягивающий штаны.
Сухо прошёл мимо Ынджо в квартиру. В спешке один его ботинок оказался в углу обувницы, а второй — на коврике у входа.
Ынджо прислонился к стене у двери, наклонился, чтобы поправить ботинки, но при наклоне дилдо внутри сместился, посылая волну покалывания по пояснице. Он выпрямился, снова прислонился к стене и успокоил дыхание. Если не двигаться, ощущение быстро пройдёт.
Убедившись, что никого нет, Сухо вернулся в прихожую и уставился на Ынджо.
Когда тот приблизился, Ынджо напрягся, инстинктивно сжался, и инородное тело внутри напомнило о себе с новой силой. С тех пор как он встретил Ги Сухо, у него появилась сверхспособность — попадаться на всём, что хотел скрыть.
Когда Ынджо попытался рвануть в ванную, Сухо снова протянул букет. Застыв в неловкой позе на полпути, Ынджовзял его.
Он ожидал, что сегодняшние новости будут вроде «меня перевели» или «теперь я летаю по маршруту Кимпо». Именно такие хорошие новости могли заставить Сухомчаться сломя голову.
Но когда Сухо достал коробку с кольцом, атмосфера стала странной.
Кольцо, которое он предлагал, было незнакомым. То, что было до расставания, исчезло, и теперь появилось новое. И вместе с ним — «Давай жить вместе».
Только сейчас Ынджо осознал, что кольцо, которое он с самого начала принял за символ серьёзных отношений, было обручальным.
Он молча смотрел на него, а Сухо заговорил снова, серьёзно:
Это было самое безумное, что он когда-либо слышал от Сухо. Настолько шокирующее, что он даже забыл про дилдо в заднице. Оно не было огромным и не двигалось, так что не заставляло его извиваться и потеть, теперь даже инородное тело казалось едва ощутимым.
Вопрос был закономерным. Зарплата пилота — немаленькая, и бросать такую работу без причины было немыслимо.
Ынджо подумал, что не он один скрывал свои истинные чувства. Он не мог понять, как Сухо пришёл к такому решению.
— Всё в порядке. Я смогу зарабатывать.
Большинство пилотов происходили из обеспеченных семей. Это была профессия, требующая серьёзных финансовых вложений.
Но даже при наличии денег бросать мечту неправильно.
— Не неси ерунды. Ты живёшь самолётами.
— B Korea сделали предложение. Ну, я сам намекнул старому знакомому, в общем, есть вакансия.
Как фанат Boeing 747, Сухо упомянул B Korea. Хотя он летал на самолётах компании A, его одержимость Boeing была так сильна, что теперь он переходил туда.
Ынджо предпочитал самолёты компании A, но по масштабам ни одна фирма не могла сравниться с Boeing.
Неважно, насколько крупной была компания и какие бонусы предлагала — переход туда означал почти полное отсутствие полётов. Разве что в симуляторах.
Ынджо не мог принять, что Сухо будет заперт в симуляторе, как на аттракционе, без возможности летать по-настоящему.
— Я люблю самолёты, но не обязательно быть пилотом. Ты для меня важнее.
Это была полуправда. Глаза Сухо горели в кабине пилота.
Раздражённый молчанием Ынджо, Сухо схватил его за плечи:
— Я готов на такое, так что бери кольцо.
— Какое отношение имеет твоя работа к тому, чтобы жить вместе?
Фраза вышла неловкой. Он не мог просто принять, что Сухо бросает карьеру пилота.
— Ты мастер подбирать слова. С какой стати я бы согласился на понижение зарплаты и перешёл в B Korea? Это ради тебя.
Он едва сдержался, чтобы не спросить: «Насколько?» — это звучало бы меркантильно.
— Немного, — защищаясь, ответил Сухо. Думая, что Ынджо колеблется, он добавил: — Несильно. Завтра встретимся и обсудим.
Чем больше он это подчёркивал, тем больше Ынджохотелось узнать цифры.
Если даже зарплата не была преимуществом, сердце Ынджо сжалось от мысли, что эта перемена только ради него.
Сухо говорил, что можно вечно сидеть на таблетках. Утверждал, что карьера пилота не такая уж длинная, преуменьшая её значение. Что время пролетит быстро, так что нужно просто терпеть. Ынджо думал, что теперь, когда они снова вместе, ему придётся смириться с этим.
— Мне не нравится, что ты делаешь это из-за меня.
Он не мог твёрдо сказать «не надо». Чувствовал себя виноватым, но часть его радовалась: если Сухо сменит работу, переедет в Корею и они будут жить вместе, для него это только плюс.
— Это именно из-за тебя. — Сухо, решивший переложить ответственность, возложил её на Ынджо. Обнимая всё более мрачного партнёра, он сказал: — Так что принимай ответственность на себя.
Его руки, обнявшие Ынджо, естественным образом опустились на задницу, и он обнаружил то, чего там быть не должно.
Почувствовав выпирающий дилдо, Ынджо побледнел. В момент романтического предложения он забыл про незваного гостя из-за шокирующих новостей.
— Что это? — Не найдя оправданий, бледный Ынджоуслышал, как Сухо произносит: — Вот же сволочь…
— Ты слушал предложение, пока в тебя входил другой?
Сухо схватил торчащий дилдо и дёрнул его.
В ужасе, что тот начнёт им двигать, Ынджо замотал головой. Но Сухо, не обращая внимания, тряс им, как вибратором, и сознание Ынджо поплыло.
— Что, у этой штуки дюжина цветов?
— Нет! Подожди, я объясню. Ах!
Оправдания не работали. Не дав сказать ни слова, Сухостащил с Ынджо штаны, схватил дилдо между его ягодиц и вытащил. От резкого движения мышцы сжались, и Ынджопочувствовал, как немеют бёдра и копчик.
На мгновение замерший, Ынджо ухватился за руку Сухо, напряг ноги и едва выпрямился. Он натянул штаны и нервно посмотрел на Сухо.
Смазки было минимум, чтобы не оставлять следов, так что дилдо в руке Сухо почти не блестел. Тот постучал силиконовой игрушкой по лбу Ынджо:
— Ынджо. У Ынджо. Ты специально, да?
Проблема была в том, что Ги Сухо, сказавший «через два часа», появился через один. Действия Ынджо были идеальны. Его бы не поймали. Он уже придумал, куда спрятать дилдо, но внезапное появление Сухо привело к худшему из возможных мест.
Узнав дилдо, Сухо рассмеялся в недоумении.
— Ты посмотри на это! Не смог забыть этого парня и купил такого же?
— Почему не взял другого? Так кажется, будто ты правда не можешь его отпустить.
— …Я купил его для видеозвонков с тобой.
Идеально. Лучшего оправдания не придумать. Да, его поймали с дилдо внутри, но он доказал, что покупка оправдана.
Ынджо немного повеселел, и Сухо улыбнулся в ответ.
— Я знаю, что это ложь, но раз она мне на руку, то пусть будет.
По хитрому выражению Сухо Ынджо понял, что сам вырыл себе яму на будущее.
Но если не выкрутиться сейчас, будущего может и не быть. Облегчённый тем, что Сухо, кажется, удовлетворился, он немного расслабился.
— Так что, сегодня ты избежал участи шлюхи? — Нависая над Ынджо, Сухо усмехнулся.
Выпустив накопившееся за три недели желание, его чистое, только что вымытое и высушенное тело ощущало приятную истому. Сухо дотронулся до маленького шрама над левым виском Ынджо, а тот, лёжа на боку, разминал мышцы его груди, создавая ложбинку.
Сухо, наблюдая, как Ынджо играет с его грудью, сказал:
Осознав, что это может выглядеть пошло, Ынджо быстро убрал руку.
Разочарованный, Сухо перевернулся на другой бок, будто собираясь спать.
— Зачем трогаешь мою грудь, если не собираешься продолжать? Только надежду разжигаешь.
Ынджо прижался к спине Сухо и прильнул губами к его мышцам. Он принялся сосать кожу, оставляя красный след. Надеясь, что он продержится подольше, он слегка провёл по нему зубами и сжал губы сильнее. Вытерев блестящую слюну, он остался доволен тёмным, похожим на синяк пятном.
Мысль о том, что его след останется на спине Ги Сухо на несколько дней, наполнила его гордостью, и он продолжил водить по нему пальцами.
Сухо, бросивший взгляд через плечо, выглядел раздражённым. Ему не нравилось, что Ынджо разжигал огонь, отказываясь от секса.
Ынджо приподнялся, чтобы дотянуться до лица Сухо, и коротко поцеловал его в губы.
Он обнял Сухо сзади, прижимаясь лицом к его спине, одновременно ладонью исследуя рельефный пресс. Когда Сухо попытался снова перевернуться, Ынджо крепко удержал его.
Сухо не стал вырываться из сильных объятий и остался лежать неподвижно. Пользуясь моментом, Ынджо снова свободно исследовал его тело.
Пока его пальцы скользили по сегментированному прессу возле пупка Сухо, тот пробурчал:
— То, что тебе нравится, находится чуть ниже.
— А, кажется, ты его обожаешь.
Сухо поймал блуждающую руку Ынджо и засунул её себе в спортивные штаны.
— Собираешься спать, держа его?
— А может мне заснуть с ним внутри?
Ынджо выдернул руку из штанов Сухо и крепко обхватил его талию.
— Сегодня тот самый день? День, когда я стану активом?
Ынджо рассмеялся и прижался ещё сильнее. Прикосновение к ягодицам Сухо напомнило ему о Рождестве. Будучи полностью опустошённым тогда, даже трение о его задницу не могло возбудить его сейчас.
Сухо усмехнулся, наблюдая, как Ынджо трётся о него, словно взволнованный щенок.
— Я не собираюсь отдаваться тому, у кого эректильная дисфункция.
Сухо потянулся назад, стянул штаны Ынджо и вытащил его член. Тот растерялся — это была просто шутка, а не приглашение к действию. Держа в руке мягкий, не возбуждённый член, Сухо зажал его между бёдер и сказал:
— Я великодушен, разрешаю заснуть с ним внутри. Если во сне передавится и начнётся некроз — твои проблемы.
— Ай! Погоди, прости! Вытащи. Не сжимай.
Когда Сухо слегка сжал бёдра, стимулируя зажатый член, Ынджо почувствовал прилив крови внизу. Как только тот немного напрягся, Сухо перестал двигаться, но не отпустил, начав нежно играть пальцами с головкой.
Ынджо, уткнувшись лбом в спину Сухо, сквозь стиснутые зубы издавал болезненные стоны.
— Не надо… Ах… Остановись, прости!
Рука, обнимавшая талию Сухо, сжалась в кулак. Тот схватил её и снова засунул себе в штаны.
— Свободные руки должны держать это.
Их желания слишком различались. Каждый двигался в своём ритме, но больше всего страдал Ынджо.
Сухо ускорил движения, растирая головку. Прозрачная жидкость облегчила трение, но постоянная стимуляция только этой зоны была мучительной.
Тело Ынджо извивалось, но каждое движение отдавалось болью в зафиксированном члене.
— Ах… Хватит… Он сейчас сломается… Больно!
— Потерпи. Я доведу тебя до оргазма, как на Гавайях.
— Что? Какие Гавайи? Стой, мне надо в туалет…
— В этот раз могу заставить тебя кончить без спермы.
— Нет! Эй… Ах… Нет, ты! Это же не водонепроницаемая простыня, псих, остановись!
Ынджо начал колотить Сухо по спине.
За неделю на Гавайях Сухо испробовал всё. Решив сделать так, чтобы Ынджо не выдержал и трёх дней без него, он играл с его чувствами как хотел.
То, что он делал сейчас, было частью того самого «курса», его кульминацией.
Там Сухо странно зациклился на головке члена. Обычно куда приятнее стимуляция от основания, но он упорно фокусировался только на кончике.
Ынджо, преодолевая смущение, просил опуститься ниже, но получал отказ. Когда он пытался сам себя стимулировать, Сухо останавливал его с одержимостью маньяка.
Не понимая, что происходит, Ынджо узнал правду на третий день.
Рыдая от удовольствия, страха и невозможности остановить оргазмы, он увидел, как Ги Сухо смотрит на него с триумфом, будто выиграл золотую олимпийскую медаль, а затем дико целует. Безумец.
Вспоминая тот момент, когда его тело вышло из-под контроля, Ынджо бил Сухо по спине сильнее. Надо было остановить это.
— Тогда простынь была водонепроницаемой.
— Запасной нет… Ах… Хватит. Серьёзно… Ах!
Услышав про отсутствие запасной простыни, Сухо на секунду заколебался. Ынджо рванул, оттолкнув его руками и ногами, и наконец вырвался, дрожа.
Выскользнув из сжатых бёдер, он почувствовал болезненное трение. Гиперчувствительная головка зацепилась за ткань, когда он натягивал штаны, вырывая непроизвольный стон.
Когда Сухо повернулся к нему, Ынджо уже был одет, свернувшись калачиком и готовый дать отпор.
— Почему? Тебе же нравилось. Ты вообще не соображал.
Это было первое в его жизни трансцендентное удовольствие. Но такое запредельное ощущение было не просто приятным — оно пугало.
Зная «100», а затем открыв «10 000», он ощутил ужас. Осознание, что может сойти с ума, заставило Ынджорыдать.
Он долго приходил в себя. В отключке его тело дёргалось, будто под током.
— Думаю, не стоит делать это часто.
Он разрушил накалённую атмосферу. Голос Ынджо стал тише. После всего, что они уже делали, отказ сегодня казался нелепым, и он чувствовал себя неловко.
Но как ни старайся, некоторые вещи просто не работали. Угнаться за Сухо, который наслаждался разнообразием и интенсивностью, было невозможно.
— Тогда просто кончи. Не обязательно «по-гавайски».
Предложение Сухо смягчило сердце Ынджо. Чувствуя вину за то, что остудил его пыл, он уже ощущал, как неприятно остывает его возбуждение.
— У Ынджо такой горячий, когда кончает.
Видя его навязчивость, Ынджо рассмеялся. Сухо посмотрел на него и снова почесал родинку на его щеке.
— Если правда не хочешь — не буду.
Если Ынджо действительно скажет «нет», Ги Сухо найдёт другие способы получать запредельное удовольствие, но не станет давить.
Дело было не в том, что ему не нравилось. Проблема в том, что это было слишком хорошо. Хотя пугала потеря контроля, если бы это произошло естественно во время секса, он бы поддался искушению.
Всё же «кончать по-гавайски» было унизительно, поэтому Ынджо потупил взгляд:
Ынджо, только что опустивший глаза, взглянул на него с ненавистью:
— Ладно, я великодушен — в моей машине.
— Я не сказал «в салоне». Капот у неё широкий.
— …Кажется, на следующей неделе я буду занят. Сорян. С днём рождения заранее.
Ынджо отвернулся. Даже лёжа спиной, он инстинктивно подался ягодицами к Сухо, что казалось нелепым.
Как и ожидалось, Сухо прижался к нему сзади, обнял за талию и укусил за шею:
— Именно. Надо начинать день с утреннего секса.
Он должен был отчитать Сухо за странный комментарий, но более важная проблема омрачила его голос. Неразрешённый вопрос оставался.
— Ещё нет. Надо успеть до утверждения графика на Гавайи.
— Тогда дай мне немного времени.
Ынджо не был уверен, нужно ли его мнение насчёт смены работы Сухо. Ги Сухо был из тех, кто, приняв решение, не оставлял места для возражений.
Но на просьбу подождать Сухо кивнул:
Этого было достаточно. Осознание, что его мнение учитывают, согревало.
Ынджо, обычно не заморачивающийся с внешним видом, сидел с дорогими часами и блестящим кольцом, положив телефон с экраном радара на стол и украдкой поглядывая на него во время разговора.
Боюн уставилась на кольцо и вздохнула. Это был покорный вздох, будто говоривший: «Ну вот, дожили».
Они встретились в кафе в зале прилёта Ханэды, ожидая посадки Сухо.
— Кто бы мог подумать, что Ги Сухо собьёт птица? Какая-то птаха умудрилась свалить этого железного капитана. Молодец, У Ынджо.
Ссылаясь на травму Ынджо, Ги Сухо заявил, что вешает форму капитана на гвоздь. Тот едва остановил этот поезд, попросив время на раздумья, но Сухо был готов подать заявление хоть сейчас.
Сухо, гордый тем, что на переговорах о зарплате в новой компании ему почти не снизили ставку, заставил Ынджоулыбнуться и сказать «классно», хотя внутри было сложно. Дело не в деньгах. Вина за то, что человек больше не летает из-за него, не исчезала.
— «Птица Джо» — это не про меня, — мрачно пробормотал Ынджо.
Заметив его настроение, Боюн небрежно сказала:
— Всё нормально. Неплохо иногда жить на земле.
Это был кризис, способный разрушить мечту Сухо. Но Ынджо принял его решение, надев кольцо, несмотря на всю наглость этого жеста. Боюн, понимая это, даже встала на его сторону.
— Ги Сухо что, ребёнок? Он всё обдумал и выбрал тебя, потому что ты важнее. Он что, идиот? Это не из-за того, что ты его заколдовал, так к чему такая рожа?
— Ты же говорила, что жалко Ги Сухо, что я эгоист.
— Это когда ты сбежал в Кимпхо без объяснений.
До побега Ынджо она ругала его за глаза. Она предсказывала, что в Кимпхо он устроит такой бардак, что хоть дневник аэропорта выпускай.
— В Корее однополые браки не разрешены.
— Просто говорю. Ханэда всегда открыта.
В итоге Боюн пыталась соблазнить его вернуться. На её лице читалась усталость.
— В последнее время в fmPort бардак. Замена Им Сынджина до сих пор не справляется.
Она вздохнула, явно измотанная.
— О, ты не знал. Кое-что случилось. В Ханэде такая встряска была.
— Почему? Из-за его увольнения?
Им Сынджин не был настолько влиятельным, поэтому Ынджо недоумевал.
Аэропорт с тысячами сотрудников — не место, где уход одного человека что-то меняет, если это не руководительаэропорта.
Боюн колебалась, стоит ли рассказывать.
— Неловко говорить, раз ты уходишь, но его изнасиловали в душевой. В отличие от тебя, он не смог вырваться и…
— Его нашли без сознания, вызвали скорую. Был полный хаос. — Осознав, что сказала лишнее, Боюн поспешила добавить: — Эй, не чувствуй вину. Ты же сообщал, но полиция замяла.
— Да. В его теле нашли кучу спермы насильника. Проверили ДНК всех сотрудников.
— Так говорят. Он думал, что Сынджин не заявит, поэтому не стеснялся. Не ожидал, что того найдут без сознания.
Мысль, что насильник мог быть среди коллег, сводила с ума. Каждый раз, заходя в операционный зал с сотнями людей, Ынджо инстинктивно озирался. Доброжелательные улыбки коллег теперь вызывали подозрение: а что за ними скрывается?
— …Тогда ладно. Ги Сухо знает?
— Ги Сухо? С чего вдруг? Хотя, наверное, да — все шептались.
Боюн изучала его хмурое лицо. Ынджо горько улыбнулся:
— Я не чувствую вины. Правда. Всё в порядке.
Даже если жертвой был Им Сынджин, его сердце бешено колотилось, а желудок сжимался.
Но это была не вина. Это был страх, что подобное повторилось. Кем бы ни был пострадавший, облегчения это не приносило.
— Забей. Просто живи счастливо с Ги Сухо.
— Ты же знаешь, что даже при столкновении с птицей падение маловероятно?
Даже если птица попадает в двигатель, современные самолёты могут лететь с одним отказавшим. У гигантского Airbus 380 Сухо было четыре двигателя.
Боюн продолжала называть Ынджо «птицей», шутя, что он «сбил» отличного парня.
— Но самолёт может и рухнуть. Смирись с этим, как и с тем, что не можешь устоять перед ним.
— Рейс 3591 приземлился. Ты идёшь с Ги Сухо?
Это место теперь было чужим без дома, куда можно вернуться. Ынджо, впервые за долгое время здесь, смотрел на неизменную Ханэду. Знакомые виды вызывали ностальгию, но и давили своим застоем.
Неся коробку с тортом, он с Боюн направился к выходу, где появился Сухо с экипажем.
Тот, не стесняясь, обнял Ынджо при всех. После Гавайев скрывать было бессмысленно, и Ынджо ответил на объятия. Боюн рядом только покачала головой.
Держа Сухо за руку, Ынджо шёл по длинному коридору отеля. Номер, в котором они остановились, показался знакомым.
— Это та самая комната, где мы впервые переспали.
— О? Это здесь? В тот день, когда ты гордо заявил, что помылся, как проститутка, но внутрь не вошёл даже один палец?
— Я был в шоке. Боялся, что будет слишком свободно и неинтересно.
Ынджо вспомнил то утро. Пытаясь вести себя так, будто уход из отеля — ерунда, он говорил холодно. Не хватило смелости остаться на завтрак.
— О, не был голоден. Живот был полон моей спермы? Но я же всё вычистил.
— Почему? Это наши воспоминания. Ты уже мылся сегодня?
Он не хотел отвечать, но это было так. Конечно, он помылся перед встречей с Сухо, но признаваться не желал. Чтобы заткнуть его, Ынджо сам потянулся к нему для поцелуя.
Но едва их губы разомкнулись, Сухо сказал с хитрой ухмылкой:
— Не трогай моё тело просто так, если не хочешь, чтобы тебя трахнули прямо сейчас.
Дразняще повторяя те же слова, что и тогда, он позволил Ынджо расстегнуть ширинку и достать полувозбуждённыйчлен. Когда тот медленно опустился на колени, взяв головку в рот, Сухо упёрся пальцами в его лоб, не давая продвинуться дальше:
— Стоп, это мой подарок на день рождения? Если да, то разденься полностью, — требовал он уверенно.
Возвращаться с работы и открывать дверь, чтобы обнаружить голого любовника, который сразу же принимается его обслуживать, — это была предельная фантазия из всех фантазий Сухо. Нечто, что он твёрдо решил испытать хотя бы раз, прежде чем повесить капитанский мундир на гвоздь.
Конечно, обратный вариант нравился ему ещё больше. Если поменять местами человека и время. Не после работы, а перед выходом. Если у Ынджо подкосятся ноги, и он не сможет поехать на метро — Сухо довезёт его до офиса.
Он считал себя мужчиной, достойным такого подарка.
— До твоего дня рождения ещё два часа.
— Значит, подарок на день рождения — что-то другое?
— Похоже, ты хочешь чего-то большего?
Ынджо вздохнул, вспоминая незавершённое дело на прошлой неделе.
Строго говоря, это даже не доставляло удовольствия самому Сухо. Любопытствуя, почему тот так одержим тем, что сводит Ынджо с ума, он спросил:
— Ты же сам от этого не получаешь удовольствия, так почему ты так зациклен?
— Видеть, как ты кончаешь фонтаном, возбуждает меня больше, чем собственный оргазм. Это чертовски горячо.
Лицо Ынджо исказилось от такой откровенности, смешанной с пошлостью. Ему нравилось, но он этого не любил.
Каждый раз, видя это выражение, Сухо чувствовал себя невероятно могущественным. Лишь недавно он осознал, что истинное удовольствие от секса — наблюдать, как любимый человек теряет рассудок от наслаждения.
Наверное, всё началось с того, что он инстинктивно хотел видеть лицо Ынджо во время секса. Даже не понимая почему, в какой-то момент его выражение стало возбуждать Сухо сильнее, чем всё остальное.
Ынджо, с неохотной миной, больше не нашёл что сказать.
Каждый раз, когда Сухо выходил, влажная слизистая оболочка цеплялась за него. Каждый раз он входил снова, и это казалось бесконечным. Сухо продолжал двигаться, как просил Ынджо, и стоны становились громче.
Жидкость, уже наполнившая его, хлюпала, вытекая почлену. Когда Сухо выходил до кончика, смазка и сперма тянулись липкими нитями.
Чувствуя, как Ынджо дёргается и сжимается, Сухо входил снова.
— Ах, серьёзно, хватит, я вымотался.
Ынджо крикнул, тело его напряглось, и Сухопочувствовал непроизвольное сжатие. Осознав, что закричал от боли, Ынджо замер, переводя дыхание.
Сухо усмехнулся, словно говоря «ну вот», а Ынджо, зная, что сжался, скривился.
— Ты сказал, что мне понравится, что это приятно. Разве это лицо человека, которому нравится?
Красное от возбуждения лицо Ынджо выражало недовольство. Он старался говорить чётко, боясь, что невнятная речь прозвучит как нытьё.
— Что именно тебе не нравится?
Дырочка была растянутой так долго и снова принималатолстый член, что вызывало жжение и покалывание. Ощущения притупились настолько, что он не понимал, раскрыт он или сжат. Его пугало, что даже если Сухоостановится, он может остаться растянутым навсегда.
— Это всё, что тебя беспокоит?
— …Ты опять задумал что-то странное. Почему сегодня не даёшь мне прикоснуться?
Взгляд Ынджо опустился ниже. Иногда Сухо дразнил его, стимулируя только сзади, но сегодня движения были медленными и липкими, без касаний там, где он хотел.
Наклонившись над Ынджо, лежащим на спине с согнутыми коленями, Сухо принялся сосать его соски. Сегодня он был особенно настойчив, заставляя ареолы набухать.
В отличие от обычного грубого темпа, сегодняшние медленные движения вызывали странное покалывание. Вместо стонов пробивался носовой звук.
— Завтра снова поиграем в «охоту на соски».
Ынджо посмотрел на свою грудь, затем на Сухо.
Никто не мог быть настолько бесстыдным и несправедливым. Сухо играл в эту игру, только когда его соски были чувствительными. В свой день рождения он использовал любой шанс, чтобы добиться своего.
Сухо продолжал заполнять его и сосать грудь, но без смены позы член Ынджо, оставшийся без внимания, пульсировал в воздухе.
Ги Сухо, должно быть, где-то выучил странную технику. В конце будет приятно, но у Ынджо не осталось сил терпеть. Он просто хотел кончить.
Когда он потянулся к себе, Сухо отшлёпал его по руке.
— Это моё, дай мне прикоснуться!
— Что теперь? Тот чёртов фонтан! Мы же договорились, сегодня нет. Нельзя пачкать постель в отеле. Одного полотенца не хватит.
— Я и сказал — не обязательно.
— Давай попробуем насухую. Ещё чуть-чуть, и получится.
— Нет. Если не хочешь взять в рот, я заканчиваю.
Ынджо заявил это смело, будто отступать некуда.
Сухо посмотрел на него со странным выражением, вынул член и отступил. Резкий выход заставил Ынджо болезненно застонать.
Сухо начал вытирать салфетками жидкость, вытекающую из дырочки, затем пристально уставился между его ног.
Ынджо смутился под этим взглядом. Он думал, Сухождёт, что вытечет ещё, но ничего не чувствовал.
— Зажми нос и рот, не дыши секунду.
Сухо уставился на слегка приоткрытую дырочку, через которую проходил воздух.
— Нет. Просто, похоже, ты дышишь через неё, так что, если зажать нос, всё будет в порядке.
Ынджо сомкнул ноги и потянулся к своему члену, но руку снова перехватили. В тот же момент Сухо опустился между его бёдер.
— Раньше ты не просил, а теперь требуешь минет.
Когда Сухо лизнул его снизу вверх, Ынджо напрягся, чувствуя, что вот-вот кончит. Если это случится сейчас, его ещё долго будут дразнить за преждевременность.
Из-за того, что ему не давали кончить весь процесс, он был на пределе. Одно прикосновение — и всё, и он ненавидел Сухо за то, что тот мешал. Ынджо схватил его за волосы.
— Если кончишь сейчас, это правда будет преждевременно.
Так и знал. Ынджо откинул голову, пытаясь дышать.
Его раздражённый тон исчез, как только Сухо взял его в рот.
Хотя их рейсы были разными — Ынджо летел в Сеул, Сухо на Гавайи — они прошли паспортный контроль вместе.
Поскольку их выходы находились на разных концах аэропорта, Сухо предложил подождать у выхода Ынджо, чей рейс вылетал раньше. Ынджо предложил вместо этого выпить кофе на фуд-корте.
Обычно это не имело бы значения, но Сухо был в форме капитана. Появление у чужого выхода в таком виде могло смутить других пилотов.
— Если только ты не хочешь сменить рейс, давай в кафе.
Сухо выглядел сожалеющим. Если бы не аэропорт, это было бы идеальное время для поцелуев и минета перед вылетом. Но в открытом пространстве, да ещё в форме, ничего не поделаешь.
Ничто не удовлетворяло его, и выражение Сухо стало кислым. Идти рядом с Ынджо, одетым как обычный пассажир, казалось нелепым.
Не имея возможности целоваться, Сухо пытался насладиться им взглядом, разглядывая его с ног до головы. Ынджо скривился под этим пристальным вниманием.
Для постороннего это могло выглядеть, будто Сухозадирает его, но Ынджо знал — тот просто пытался «запомнить» его. Сухо смотрел на него так с самой первой встречи, и Ынджо не раз принимал этот взгляд за вызов.
Ынджо достал из сумки коробку.
— Держи, подарок на день рождения.
Внутри была багажная бирка. Увидев её, Сухо поднял глаза.
— Переведись на авиабазу в Кимпхо.
— Не знаю. Может, всё будет хорошо. Сколько ни думаю, ответа нет.
— Тогда буду жить на таблетках. Бери, пока не передумал.
Сухо молча покрутил бирку в руках, затем взглянул на бренд и усмехнулся:
Он бы не потратил столько на бирку для себя, но по сравнению с дорогими часами это было скромно. Ынджопожал плечами.
Он даже не спросил, сколько стоит кольцо.
Сухо вздохнул, как капризный ребёнок. Перед Рождеством он вёл себя так же, спрашивая, сколько ночей осталось до праздника. Жаль, что нельзя было пообещать точную дату.
— Если переведёшься в Кимпхо на летний сезон, то будем видеться каждый день.
— Дальние рейсы означают дни в разлуке. Какой «каждый день»? Может, мне просто перейти в компанию B?
— Если будем встречаться ежедневно, ты будешь прыгать на меня для секса ежедневно. Мне нужен отдых.
— Вот почему ты сказал мне оставаться пилотом.
Ынджо пожал плечами. Он не представлял будущего, где Сухо бросает карьеру ради него. Поэтому он принял решение, но Сухо смотрел на него с подозрением.
*п.п.: скорее всего Ынджо координально перевел тему разговора и говорит о каком-то световом приборе. Дословно 빛일(Бичиль) переводится как «световой, сияющий».
Ынджо отмахнулся. Сухо, озадаченный непонятными словами, остановился и взглянул на часы.
Они стояли перед транзитным отелем. Там, где Ынджокогда-то открыл не ту дверь, и Сухо втянул его внутрь.
Ынджо посмотрел на эскалатор, ведущий в отель.
До посадки оставалось 30 минут.
Наконец настал день, когда Ги Сухо перебрался из далёкой Америки обратно в Корею. Он был ясным и солнечным.
Ынджо был в аэропорту Инчхон. Сухо перевели сюда, и с обилием международных рейсов они не так часто быливместе. Начинали с одного дальнего рейса в неделю и жизни в одном доме — это был огромный шаг, но Ынджо хотел большего.
Он вспомнил, как Сухо говорил, что хотел бы, чтобы Ынджо ждал его в их доме на Гавайях. Сухо выразил это тёмное желание красноречиво.
Припарковавшись и войдя в аэропорт, он поразился его масштабу по сравнению с Кимпхо. Каждый раз он осматривался, как в первый раз. Взволнованный, Ынджошёл, разглядывая всё вокруг.
Он направился на смотровую площадку с видом на взлётную полосу. С полосы 34 было отлично видно взлёты и посадки.
Посадки Сухо всегда были произведением искусства. Ещё до того, как он стал для Ынджо так важен, тот обожал за ними наблюдать. С ростом чувств это стало сложнее.
Приняв лекарства и чувствуя прогресс в лечении, Ынджорешил сегодня посмотреть. День возвращения Сухо был идеальным моментом, чтобы проверить эффект терапии.
Рейс HL2223 снижался вдалеке, приближаясь к полосе. Лёгкий боковой ветер слегка раскачивал самолёт.
Сердце Ынджо бешено забилось, когда он прищурился, хватаясь за грудь. Ему хотелось отвернуться или закрыть глаза.
Самолёт не трясло сильнее обычного, но выглядело это ненадёжно. Ветер был недостаточно силён для ухода на второй круг. Ги Сухо справился бы с этим легко.
Ынджо наблюдал с мокрыми от пота ладонями и спиной. Через мгновение самолёт коснулся полосы, быстро замедляясь, с искрами и дымом от шасси.
Немного дыма — это нормально. Колёса самолёта рассчитаны на огромный вес, силу посадки и трение. Бояться нечего.
Но необычное количество дыма заставило Ынджонахмуриться. Когда самолёт почти остановился, он наконец выдохнул с облегчением.
Затем лопнула шина, и дым снова повалил от шасси. Аэропорт мгновенно взорвался разговорами. Люди на смотровой площадке зашептались, доставая телефоны.
На полосу помчались аварийные машины. Без пропуска в Инчхоне Ынджо мог только наблюдать издалека.
К счастью, разрыв произошёл после значительного замедления, так что серьёзной аварии не случилось. Ынджорухнул на стул, растирая лицо. Ему нужно было идти в зал прилёта встречать Сухо, но какое-то время он не мог встать.И даже когда наконец спустился, Сухо не появлялся ещё час из-за инцидента. Наконец он вышел через турникеты с лёгким румянцем на лице.
Ынджо смотрел на него издалека. Сухо заметил его первым и подбежал.
Сухо проверил его выражение лица, делая вид, что ничего не случилось. Но Ынджо смотрел на него пустым взглядом, не в силах ответить.
Ынджо пошёл вперёд. Его разум был пуст, он не знал, какое выражение или слова подобрать, и не мог смотреть на Сухо.
У машины он оттолкнул Сухо, пытавшегося сесть за руль, и занял место водителя. Его руки на руле слегка дрожали.
— Я пережил две аварийные ситуации в самолете, если не хочешь моей смерти в автокатастрофе, давай поменяемся.
— Тебе обязательно так говорить? — Ынджо взглянул на него с укором.
— Прости. — Признав свою ошибку, Сухо поднял руки, показывая, что замолчит.
Ынджо не мог ехать и обхватил руль. Сухо погладил его по шее. Его тело было холодным.
Ынджо отшлёпал его по руке и сказал:
Услышать о таком инциденте, не видя его, было бы хуже. Он бы вообразил что-то ещё ужаснее. Видеть это было кошмаром, но хотя бы реальным, без преувеличений.
— Не самый страшный случай, да? Всего одна лопнула.
В этот раз это была не вина Сухо. Он даже был не капитаном, а вторым пилотом.
Ынджо знал, что Сухо не виноват. Он знал, что тот, вероятно, был потрясён ещё больше. Но он злился на Сухоза то, что тот шутил о «выживании» в инциденте.
Пока Ынджо пытался успокоиться, Сухо почесал шею, затем попробовал другую тактику.
— Ты даже не обнимешь меня? — Ынджо повернулся к Сухо. Тот похлопал себя по коленям: — Иди сюда и обними меня.
Ынджо уставился, будто Сухо просил чего-то невозможного на парковке. Сухо швырнул фуражку и китель на заднее сиденье, отодвинул кресло для места и снова похлопал по коленям.
Ынджо сдался и забрался к нему. Перемещение на пассажирское сиденье в тесной машине, наверное, выглядело смешно со стороны.
Когда они обнялись, Ынджо почувствовал быстрое сердцебиение Сухо. Им нужно было согреться, чтобы унять тревогу, но Ынджо всё ещё молчал.
— Всё равно лучше, чем посадка на брюхо.
Сухо тихо рассмеялся. Можно сказать, он исчерпал все возможные неприятности в карьере пилота.
— Прости, что снова заставил волноваться.
— Уже второй раз, так что немного легче.
Ынджо слабо улыбнулся, и Сухо похлопал его по спине.
— Для человека, который утешает, твой член довольно агрессивен.
В отличие от успокаивающих рук, младший Сухо, упиравшийся в него, фыркал, как разъярённый бык.
Сухо легко поцеловал любимого в губы.
Ынджо нахмурился. Гнев ещё не утих, и ему нужно было твёрдо сказать, что переходить к физической близости до решения проблем словами — это то, что он искренне ненавидит.
Ынджо с неодобрением посмотрел на Сухо, затем схватил его за лицо и притянул к себе. Открыв рот, он впустил язык Сухо, вспоминая лицо Боюн, которая говорила, что ненавидит, когда парни сначала ссорятся, а потом заминают всё сексом.
Но это не относилось к отношениям между двумя парнями.
Будто ждал этого, Сухо начал играть языком, а Ынджокасался его лица. Лёгкая щетина после долгого перелёта заставила сердце, катавшееся у ног, вернуться на место.
«Если они хороши в этом, я бы даже не жаловалась. Чёрт, ещё обиднее, когда они и в этом плохи».
Когда язык Сухо, исследующий каждый уголок его рта, встретился с его собственным, Ынджо подумал, что если всё сделано хорошо, то можно.
После того как их губы разомкнулись, Сухо пару раз коротко поцеловал его и сказал:
— Я поведу. Давай быстрее домой.
Он выглядел немного торопливым, с оттенком раздражения на лице.
Нельзя было доверять руль Ги Сухо, который, вероятно, попытался бы разогнаться до скорости самолёта, если бы это понадобилось прямо сейчас.
Ынджо взглянул вниз на Сухо и вернулся на место водителя. Затем шутливо сказал:
— Если бы ты не был в форме, я бы забыл о приличиях и взял в рот прямо здесь, но увы.
— Погоди. У меня есть гражданская одежда.
Ынджо сжал руль. Крепко держа его всё ещё дрожащими руками, он начал приходить в себя.
Соблазнённый предложением минета, Сухо недовольно пробурчал:
— Может, я подрочу, глядя на твой профиль? Или возьмёшь в рот на красном свете.
— Попробуй сделать что-то настолько опасное, и я вышвырну тебя на дорогу с голым членом.
— Знаю, ты любишь острые ощущения, но сегодня давай просто будем нормальными в доме, где начинаем жить вместе. Понял?
Услышав это, Сухо откинулся на сиденье, заложив руки за голову.
— Вот это поведение пассажира!
Ынджо покачал головой, не отвечая.
Сухо закрыл глаза, будто собираясь спать, и Ынджоукрадкой посмотрел на него в зеркало заднего вида. Сухо был в безопасности.
Как только они припарковались и зашли в лифт, Сухоприжался к нему прямо под камерами. Когда Ынджоуклонился от поцелуя, Сухо переключился на шею, оставляя следы.
Ынджо, с Сухо на своей шее, наблюдал, как меняются цифры этажей.
Когда рука Сухо скользнула вниз, раздался звонок, и двери лифта открылись.
Ынджо толкнул его в бок, схватил чемодан и вышелпервым. Если кто-то посмотрит камеры, слухи о гей-паре в доме расползутся мгновенно.
— Если нас выселят, ты несешь ответственность. Я еле заключил этот договор аренды.
— Твой дом слишком большой. Ты там редко бываешь. Лучше сдай его.
Сухо рассмеялся, будто ему нравилось, несмотря на жалобы.
Как только дверь открылась, Сухо продолжил то, что начал в лифте, скользя языком по шее Ынджо и игриво произнося:
— Подожди, у меня есть подарок.
— Если он не важнее этого, я правда разозлюсь.
Сухо отпустил его с раздражением, и Ынджо взял его за руку, ведя в ванную.
Огромная ванна, занимающая всё пространство, была уже наполнена тёплой водой, подготовленной перед выходом.
Прибыв в аэропорт Кона, Ынджо огляделся. Трудно было представить, что на таком маленьком аэродроме могут садиться гиганты вроде A380, на которых Сухо еженедельно летал в Ханэду.
Уютный аэропорт, больше похожий на просторный автовокзал, был открытым и светлым, напоминая вестибюль роскошного курорта с бассейном.
Идя рядом, Келли заметила, как Ынджо осматривается, и с лёгкой улыбкой поприветствовала его в Коне.
Несмотря на бизнес-класс, Ынджо покинул самолёт последним вместе с экипажем из-за пометки в манифесте пассажиров.
Обычно такие пометки ставят для несовершеннолетних без сопровождения. В записке значилось, что пассажира У Ынджо необходимо передать встречающему в аэропорту. Это была проделка Сухо.
Келли переводила взгляд с манифеста на Ынджо, недоумённо склонив голову. Заподозрив неладное, Ынджоспросил, что там написано, и Келли со смехом зачитала пометку. Взрослый мужчина У Ынджо, внезапно ставший «несовершеннолетним без сопровождения», почувствовал всю «пламенную любовь» Ги Сухо и, покраснев, заверил Келли, что сопровождение не нужно.
Сгорая от стыда, Ынджо отказался, но в итоге они договорились просто пройти вместе в зал прилёта. Встречающий, в конце концов, ещё не прибыл на Гавайи из-за своего рейса.
Ынджо проверил местоположение Сухо в трекере рейсов. Успокоившись, он кивнул на предложение Келли перекусить.
— Сухо сказал, что он его жених.
— Он сказал, что они уже женаты.
— Пока нет. Его фамилия У, а не Ги.
К сожалению, шёпот экипажа, идущего впереди, был слышен, но Ынджо не стал их поправлять.
Они были дружелюбны, но стоило вступить в разговор, и остановить их было невозможно. Ынджо сделал вид, что не слышит. Всё равно разубеждать их было бессмысленно.
Он гадал, что Сухо наговорил коллегам, ведь каждый член экипажа знал его как «кого-то особенного» для Ги Сухо. Хотя сам Сухо задерживался из-за сбоя в расписании, его присутствие ощущалось повсюду. Ынджо старался не обращать внимания, сосредоточившись на аэропорте.
Их совместный перелёт на Гавайи уже дважды срывался. Но, зная, что Сухо приедет домой, где его будет ждать Ынджо, он был в предвкушении и чувствовал волнение.
После лёгкого перекуса в аэропорту Ынджо поблагодарил Келли, которая, несмотря на его отнекивания, настояла на сопровождении до машины. На прощание она достала цветок из своих волос и протянула ему.
Ынджо, собравшись поинтересоваться, не хочет ли она его выбросить, вдруг осознал свою удачу и радостно улыбнулся. Сухо обожал этот цветок.
Даже дорога к дому Сухо открывала потрясающий вид на океан. Шоссе тянулось почти без машин.
Заворожённый закатом, Ынджо уставился в окно. Водитель, спросив, впервые ли он на Большом острове, заговорил о гибискусе в его руках.
Покрутив стебель между пальцами, Ынджо вложил цветок в карман рубашки, словно бутоньерку. Он стеснялся ярких гавайских рубашек и выбрал простую белую, но теперь, с цветком, выглядел настоящим отпускником.
Дом Сухо напоминал виллу у самого пляжа. Выйдя из машины, Ынджо забеспокоился о безопасности — входная дверь казалась ненадёжной. Подняв чемодан по двум ступенькам, он оказался у порога.
Кроме фасада, дом окружали деревья вместо забора, скрывая боковые стороны и двор от посторонних глаз. Уединённость была обеспечена, но безопасность всё равно вызывала сомнения.
Даже открывая дверь, Ынджо размышлял об этом. Привыкший к тяжёлым дверям с множеством замков, он постучал по ней, проверяя прочность.
Следуя инструкциям Сухо, Ынджо открыл дверь и вошёл. Двойные двери немного успокоили его. Внутри было просторно и светло.
Солнце уже село, но было ясно, что при свете дня комнаты обычно залиты солнцем.
Во дворе виднелся бассейн. Панорамные окна от пола до потолка, открывающие вид на воду и шезлонги, создавали ощущение настоящего заграничного отдыха.
Ынджо поставил чемодан, переобулся в тапочки и прошёл по мраморному полу мимо бассейна к аккуратно подстриженному газону.
Возле живой изгороди росли несколько цветущих деревьев. Растений было немного, но они выглядели здоровыми. В таком климате они, вероятно, росли бы и без ухода.
Заметив бутоны на одном из деревьев, Ынджо подошёл к растению под маленьким зонтиком, защищённому от солнца.
Решив, что это тенелюбивый цветок, он присмотрелся и ахнул — это была пластиковая сансевиерия из его собственного дома. Ынджо рассмеялся.
Горшка не было — пластиковое растение воткнули прямо в землю, и от палящего гавайского солнца оно выцвело. Видимо, поэтому над ним и поставили зонтик.
Ынджо потрогал поблёкшие пластиковые листья и вернулся внутрь.
Не зная, чем заняться, он принял душ и включил телевизор, но сплошной английский быстро утомил, и он выключил его. Мысли о скорой встрече с Сухо не давали сосредоточиться.
Неосознанно он подошёл к зеркалу и вложил гибискус Келли себе за ухо. Выглядело глуповато, но Сухо такое нравилось.
Глядя на своё отражение, Ынджо смущённо улыбнулся. Мужчина с цветком в волосах выглядел немного безумно, но Сухо, кажется, любил его именно таким.
Время шло, и, когда Ынджо задремал на диване, раздался звонок в дверь.
— Ты здесь? — Приветствие вышло неловким.
Проведя день в безделье, Ынджо бросился открывать, и на его лице отразилось смущение.
Они не виделись со времён примирения в Кимпхо. Может, было бы проще, если бы они страстно воссоединились тогда, но сейчас всё казалось неловко.
Увидев гибискус за ухом Ынджо, Сухо молча переложил его на другую сторону. Смущённый, Ынджо неуверенно улыбнулся.
— Слева — значит занят. Справа носят свободные.
Сухо внезапно схватил Ынджо и впился в него поцелуем так глубоко, что тому пришлось запрокинуть голову и закрыть глаза. Резко отстранившись, Сухо прошёл внутрь. Оставшись у двери, Ынджо закашлялся — горло першило от внезапного вторжения.
Дом Сухо был у пляжа. В отличие от Кореи, где побережье усеяно кафе, в тихой Коне было мало мест, где можно поесть. Келли предупредила об этом и посоветовала перекусить заранее.
— Думал, ты голоден, купил свежего тунца для сашими.— Сухо поставил еду на стол с недовольным видом.
— Буду смотреть, как ты ешь. Иди в душ.
Даже если он не умел готовить, накрыть на стол готовое было несложно. Пока Сухо мылся, Ынджо разложил еду. Мило, будто они молодожёны, играющие в семью.
Пока Сухо ел, Ынджо сидел напротив, потягивая пиво и пробуя закуски. Сухо ворчал о том, что их совместный перелёт опять сорвался.
Он злился, но для Ынджо сидеть за одним столом было настолько сказочно, что такие мелочи не имели значения. Когда он улыбнулся, отмахиваясь, Сухо нахмурился:
— Тебе разве не хочется полететь со мной?
— Можем лететь вместе обратно.
Закончив есть, Сухо не выдержал и, схватив Ынджо за запястье, повёл в гараж.
Сухо стоял у багажника, кивая на него.
Плохое предчувствие сковало Ынджо. Он догадывался, почему Сухо так злился из-за того, что они не вместе уехалииз аэропорта.
— Там же не выскочат воздушные шары?
Пытаясь скрыть тревогу, Ынджо открыл багажник внедорожника и увидел там постеленное одеяло, подушки и даже одинокий цветок.
Была лишь одна причина, по которой Ги Сухо обустроил машину так и злился, что они не поехали домой вместе.
Ынджо неохотно забрался в багажник, надавил на мягкую подстилку и сказал:
— Мило, но давай сегодня дома. А это оставим на завтра.
— Не хочешь куда-нибудь съездить сейчас? Устал?
Он был рад, что они добрались до дома по отдельности. Иначе его бы ждал жёсткий секс в машине после долгого перелёта.
Ынджо взял цветок и твёрдо захлопнул багажник.
— После трёх месяцев разлуки машина — это перебор.
— Тебе нужно официальное обещание?
— У меня уже есть место на примете.
Лицо Сухо моментально просияло. Этот взгляд, полный уверенности, что он нашёл идеальное место, вызвал у Ынджо смутную тревогу о будущем. Но хотя бы не сегодня.
Сухо снова потянулся к нему для поцелуя, но Ынджоприкрыл его рот ладонью. Сухо поцеловал её и скривился.
— А от твоего члена не пахнет водой.
— Серьёзно, пожалуйста. Почисти зубы, и давай на кровати.
Ынджо шлёпнул Сухо по спине за похабность и потащил его внутрь.
Уже помывшись, Сухо набросился на него сразу после чистки зубов, начав прямо у раковины. Ынджо, едва не взлетев от напора, отшатнулся и упал на кровать.
Сухо целовал его тело, прижимая смазанный палец к отверстию, но оно было плотно сжато, не подавая признаков открытия. Подняв колени Ынджо, Сухо попытался ввести хотя бы один палец, но безуспешно.
— После стольких тренировок...
Сойдя с кровати, он достал из ящика дополнительную смазку, и на его лице мелькнуло удовольствие.
Но Ынджо, чувствуя себя виноватым, раздвинул ноги шире и попытался сам размяться. После такого перерыва тело будто забыло, как поддаваться.
Вернувшись со смазкой, Сухо увидел, как Ынджонасилует себя пальцем, отстранил его руку и цокнул языком, глядя на покрасневшую кожу.
— Что, гвоздь и молоток принести?
Через двадцать минут внутрь входило два пальца. Сухо смотрел с недоверием.
— Ты забыл, как заниматься сексом?
— Нет, просто сегодня что-то странно…
— Конечно, отличается от еженедельных встреч, но сегодня вообще жесть.
Ынджо всё больше стеснялся его взгляда. Раньше такого не было. Их секс никогда не начинался с провала.
— …Прости, — сказал он подавленно.
Ему было стыдно. Надо было подготовиться до приезда Сухо.
Ынджо опустил голову ещё ниже. Он не мог встретиться с ним глазами. Без причин и оправданий в груди горело.
— Ну знаешь, как в первый раз, просто перетерпим боль один раз.
Услышав слова Сухо, Ынджо стиснул зубы, сжал губы и храбро кивнул, стараясь скрыть тревогу.
Видя это выражение, Сухо усмехнулся:
Когда лицо Ынджо выразило решимость, а тело напряглось, Сухо приложил ладонь ко лбу и сказал:
— Если будешь так напрягаться, даже то, что уже внутри, отрежет.
Расстроенный, Ынджо покраснел, сдерживая слёзы. Он злился на своё тело, которое не слушалось.
Надо было хотя бы иногда мастурбировать с пальцами. После ссоры с Сухо он был слишком занят переживаниями, и желание вообще не возникало. Но игнорировать его было ошибкой.
Он представлял романтичную, страстную ночь, а не эти мучения для Сухо, и чувствовал себя виноватым перед ним — его терпение, должно быть, на исходе.
Когда Сухо неожиданно ввёл палец в его ухо, лаская мочку, Ынджо вздрогнул и отклонил голову.
— Дай мне просто отсосать. Убери руку.
— Хватит предлагать отсосать, когда я даже не просил.
— Я не собираюсь удовлетворять желание твоим ртом только потому, что дырка не открывается.
— Не делай, если я говорю нет. Скоро она будет широко зиять.
Он понимал, но формулировка смущала. Хотя он не сомневался, что Ги Сухо сможет это устроить.
Увидев, как член Ынджо опадает после ласк, Сухо обнял его сзади и прошептал на ухо:
— Шлюхи мне не нравятся, но ты — в моём вкусе. Я великодушен.
Обнимая неподатливое тело, Сухо продолжал давить на вход, отвлекая Ынджо болтовнёй, чтобы тот не извинялся. Он целовал его губы, спускался к шее и медленно двигался ниже.
Сначала Ынджо скривился от его глупостей, но потом задумался и спросил:
Ему стало интересно, насколько серьёзны эти шутливые слова.
— Ты, который носился как угорелый, устраняя последствия тайфуна.
— Потом так важно схватил микрофон. Я думал, ты сейчас читать рэп будешь.
— А оказался ещё и сексуальным.
Сухо провёл языком по уху Ынджо, издавая влажные звуки, и спросил:
Два пальца входили с хлюпающими звуками. Не идеально, но уже без насилия.
— Не комментируй, просто вставляй.
— Смело для шлюхи. Это тоже мой тип.
Сухо рассмеялся, покачав головой на недопонимание Ынджо.
— Нет. Безрассудство, когда наступаешь на мины.
— А когда дразнят — плачешь и брызгаешь, это так горячо.
— С виду зажатый и умничка, но это мило.
— Но когда узнал, что боишься моих рейсов, потому что любишь меня… Попал прямо в сердце.
Ынджо обернулся. Ему хотелось увидеть выражение лица Сухо. Но лучше бы он не смотрел. От такой сентиментальности на глаза навернулись слёзы.
Сухо уложил Ынджо на спину и забрался сверху:
— Никакой пощады, даже если заплачешь.
Не было времени объяснять, что дело не в этом.
Лодыжки Ынджо лежали на плечах Сухо. Его тело было неудобно сложено пополам, и при проникновении Ынджозажмурился.
— Слишком хорошо, чтобы любоваться одному.
Сухо, наблюдая за каждым моментом раскрытия, входил глубже. Когда член вошёл почти до основания, Ынджошироко раскрыл глаза и начал бить Сухо по руке.
Сухо наклонил голову. Оставалось ещё немного, но лицо Ынджо побелело от шока. Сухо тоже почувствовал, как кончик упёрся в преграду.
— Тропинка закончилась. А я так старался для своего члена.
Ынджо вдруг вспомнил их второй раз. Ужас от того, как член заполнял неподходящее место, отразился на его лице.
Однако Сухо вытащил член и натянул на него резинку.
Ынджо закрыл рот. С жёлтой резинкой на члене Сухоснова начал вводить его, останавливаясь у отметки и медленно двигая бёдрами.
Когда член вошёл на комфортную глубину, тело Ынджорасслабилось. Сухо, чувствуя мягкость внутри, осторожно сдвинул резинку и спросил:
Каждый раз, пытаясь войти глубже, он спрашивал разрешения. Ынджо лишь кивал, не желая смотреть.
Когда член продвинулся дальше, возникло давление.
— Для шлюхи ты слишком много чувствуешь сзади.
Раздражённый, Ынджо дёрнул резинку у основания члена.
Удовлетворённо наблюдая за гримасой боли Сухо, он улыбнулся.
— Говорил же. Безрассудство и мины — обожаю это.
Сухо сдвинул резинку до самого основания.
В тот момент, когда улыбка исчезла с лица Ынджо, тело Сухо рванулось вперёд. Без предупреждения толстое основание члена растянуло отверстие и заполнило его полностью.
Ынджо хотел выругаться, но не мог дышать. Встретившись взглядом с Сухо, он увидел его усмешку, прежде чем тот начал быстро двигаться.
Когда голова Ынджо запрокинулась в оргазме, Сухобыстро стал тереть только головку. Стимуляция в кульминации свела Ынджо с ума, он слабо пытался оттолкнуть руку, но был слишком обессилен.
Ынджо проснулся от насыщенного аромата кофе. Сухо, зная о знаменитом местном кофе, сварил его утром. Как герой фильма, он поднёс чашку Ынджо в постель.
Ароматный пар поднимался из кружки, солнечный свет из окна был таким ярким, что резал глаза — всё было прекрасно. Но терпеть горячий кофе с утра он не мог.
Без слов Сухо подал стакан со льдом и налил охлаждённый кофе. Менее ароматный, но прохладный, он легко тёк по горлу.
После кофе и душа они позавтракали, но атмосфера за столом стала странной, и вышли они только к обеду. Ынджозакончил трапезу, сидя у Сухо на коленях.
Ги Сухо, сохранивший немного совести, не стал терзать его нижнюю часть тела с утра, но так сосал язык, что Ынджо почувствовал, как тот растаял.
Ынджо был не в лучшей форме после вчерашнего жёсткого секса, но сидеть дома на Гавайях он не хотел. Раз плавать он не мог, он согласился на предложение Сухо прокатиться и сел на пассажирское место.
Проезжая через типичный для вулканического острова базальтовый ландшафт, он опустил окно до конца. Солёный морской воздух постепенно исчезал.
Дорога стала хуже, машину трясло. Это был не внедорожник, но держался относительно устойчиво, хотя каждый толчок отзывался дискомфортом в заднице.
Стало неловко. Обычно грубые шутки Сухо разряжали обстановку, но сейчас их не было. Было не странно получить извинения от виновника, но Ынджо не знал, как реагировать.
Ынджо занервничал. Чем дальше они ехали, тем безлюднее и хуже становилась дорога. Он с подозрением посмотрел на Сухо.
Высокий первобытный лес был красивым, но они ехали не за любованием деревьями.
— Раз ты так сказал, значит, так и есть?
Сухо остановил машину там, где заканчивался лес и сразу начиналось море. Это были не те Гавайи, которые представлял Ынджо. Тёмно-синие воды яростно бились о зазубренные чёрные скалы.
— Я хотел привезти тебя сюда прямо из аэропорта. На закате тут потрясающе, но сейчас слишком светло, и не так впечатляет, — бормоча, Сухо пнул кусок выброшенного на берег дерева. Он страстно хотел показать это место Ынджо, но при дневном свете оно теряло романтичность, и он жалел, что не дал ему отдохнуть дома.
Ынджо, ожидавший секса в машине, смутился, увидев сентиментальное место. Глядя на дикое, необузданное море, непохожее на курортное, он открыл багажник, сел на подстилку, свесил ноги и сказал:
— Давай побудем здесь до заката.
Сухо сел рядом, их губы встретились.
Спустя время Ынджо был покрыт красными следами от москитов. Тропический лес кишел ими.
Увлёкшись поцелуями, на теле Ынджо красовались иследы от губ Сухо и от укусов насекомых. Ги Сухо, один из виновников, долго смеялся.
— Если останемся, истечёшь кровью. В следующий раз.
Ынджо с сожалением взглянул на море. Но до заката было далеко, и он сдался, открыв дверь.
Обеспокоенный москитами, которые уже могли быть в машине, он почесал несколько мест. В свободных шортах москиты прокусили даже бельё, и теперь чесался пах.
Чесать молча было бы неловко, поэтому Ынджопредупредил:
— Кажется, меня укусили под бельём.
Глаза самого большого «москита» в машине загорелись, увидев добычу.