Глава 21. Эта маленькая альфа немного сладкая (Новелла 18+)
Темные шторы плотно занавесили спальню, не пропуская ни лучика света. В кромешной тьме слышался лишь звук трясущейся баночки, будто кто-то безуспешно пытался открыть крышку и вытряхнуть таблетки.
Руки Чу Ицяо дрожали так сильно, что он не мог даже высыпать десяток пилюль.
С глухим стуком флакон выскользнул из пальцев, рассыпав лекарства по полу. Подобно этим таблеткам, все пространство было заполнено феромонами омеги, достигшими критической точки, — отчаянным, беспомощным, раздавленным ароматом вишнёвого бренди.
Чу Ицяо сидел на ковре у кровати, тщетно пытаясь дрожащими пальцами подобрать упавшее лекарство. Боль, накатившая новой волной, была словно тысячи игл, впивающихся в плоть. Чем глубже — тем злее. Пронзительная мука не позволяла ему даже наклониться.
«Я не хотел смерти твоей матери. Она просто не выдержала моих феромонов. Что я могу поделать? Всегда такая гордая, а теперь истекает кровью из семи отверстий*. Какое зрелище! Перепачкала мои туфли. Как я теперь выйду в свет?
*п.п.: «Истекать кровью из семи отверстий» — китайский идиоматический образ мучительной смерти.
Вызовешь полицию? Глупый мальчишка. Думаешь, твой дедушка просто так власть держит? Даже если я убью кого-то на глазах у всех — мне ничего не будет. А уж здесь, кроме тебя, свидетелей нет. Кто поверит ребёнку, который даже запахов не чувствует? Да ещё и омеге! Решат, что сама виновата — не смогла вынести моих феромонов альфы. Так оно и есть.
Омеги должны быть послушными. Не упрямься, как твоя мать, сынок. Слушайся альф — и жизнь будет сладкой. Иначе тебе несдобровать».
Его мать лежала на холодном полу, вся в крови. Глаза, смотревшие на него в последний миг, были полны отчаяния — того, что не смогла смыть даже смерть.
Чу Ицяо весь дрожал. Волосы на лбу промокли от пота, пальцы впились в ковёр, дыхание участилось. Он балансировал на грани срыва.
Его хриплый рёв прозвучал в темноте. Даже самое крепкое терпение можно разрушить в одно мгновение. Та боль была незаживающей раной, которую не компенсировать годами «исправлений» этого подонка.
Отвращение к нему было теперь настолько сильным, что Чу Ицяо не мог слышать даже его голос. Тошнота скрутила желудок, всё тело напряглось, пытаясь не развалиться.
Все эти годы он посвятил себя созданию вакцины не просто так. Не ради альф — только ради омег. Он не хотел, чтобы омеги оставались хрупкими существами, зависимыми от альф. Не хотел, чтобы их уязвимость стала смертельным приговором.
Так он пытался предотвратить повторение судьбы матери, замученной несовместимым альфой, умершей в муках, истекающей кровью, без малейшего успокоения. Даже отомстить за неё он не мог — слишком могущественен был тот ублюдок.
Но почему, несмотря на все усилия, тот смог так легко разрушить его дело?
— Почему? — Чу Ицяо прислонился к кровати и засмеялся сквозь слёзы. Маска «президента Чу» рассыпалась в прах. — Что я делаю не так? Мало стараюсь? Мало терплю? Почему он вездесущ?
Зная о его синдроме, тот подсылал альф, явно желая смерти. А теперь использовал забракованные вакцины, угрожая жизням омег.
Почему такие, как он, свободно ходят по земле? Почему ещё не сдохли?
Чу Ицяо попытался подняться, но ноги подкосились. На этот раз это была не боль, а жар. Неестественный, всепоглощающий. Он рухнул на кровать.
Коснувшись постели, он вздрогнул. Руки сами потянулись к одеялу, обвились вокруг него. Подавляющее чувство безопасности принесло крохотное облегчение.
Ведь это была кровать Ло Цинъе. Его одеяло.
Раскалённые железы на шее заставили его осознать, что если в прошлый раз была дифференциация, то сейчас…
В полубреду ему почудился запах.
С десяти лет, когда неожиданно потерял обоняние, он не ощущал ни одного аромата.
Сознание помутнело. Успокоение тут же сменилось новой волной боли. Мерзкое лицо Цзян Мянь Хуайя всплывало снова и снова, как заноза — невидимая, но вездесущая, бередящая старые раны, не дающая опомниться.
В этот момент телефон на тумбе завибрировал.
Зрение затуманилось, он с трудом разглядел имя звонящего. Пальцы дрожали, когда он пытался взять трубку. В момент соединения боль накрыла с новой силой — аппарат выскользнул и упал под кровать.
Ло Цинъе, спрятавшись в школьном туалете, услышав, что вызов принят, торопливо спросил: