Глава 2.Пленник в заброшке – тайна, о которой никто не догадывался (Новелла 18+)
Так вот каково это — когда тебе прокалывают живот раскалённым докрасна железом? Каждый раз, когда массивная плоть с грубой силой вонзалась в него, будто перемалывая внутренности, тело Хан Сынхо судорожно вздрагивало.
— Ха-а... нгх... так хорошо-о... горячо... всё плавится... моя палка плавится... хф-ф...
Громадный мужчина сжал бёдра Сынхо обеими руками, словно боясь, что тот исчезнет, и двигался с яростью взбешённого зверя. Из его рта без остановки вырывались хриплые, звериные звуки. Но тот, кто лежал под ним, лишь слабо дёргался в такт каждому толчку, не проявляя иных реакций.
Или, точнее... уже не мог реагировать.
В тот первый момент, когда чудовищных размеров плоть без предупреждения разорвала его, Сынхо взвыл, как рыба, пронзённая гарпуном, и закатил глаза. Но это длилось недолго. Дикий, беспорядочный ритм оставил его лежать в липком холодному поту, с беззвучно открывающимся ртом.
Боль была настолько чудовищной и всепоглощающей, что он даже кричать не мог. Его тело, растянутое и заполненное, могло только терпеть.
Крепкие бёдра мужчины методично вбивались в тело Хан Сынхо с неослабевающей силой. Каждый толчок сопровождался влажным шлепком, а его массивное тело равномерно раскачивалось вперёд-назад. Нижняя часть туловища непристойно болталась, а между ударами тянулись липкие нити жидкости, откровенно соединяющие их тела.
— Ха-а... Мам... так хорошо... тело невесты... такое тёплое и тесное...
Задыхаясь от наслаждения, мужчина неожиданно позвал мать. Старуха Кымсан, до этого сидевшая поодаль и перебирающая зелень, подняла на него равнодушный взгляд.
Цокнув языком, она покачала головой, наблюдая, как её потный сын двигается, словно животное под палящим солнцем в брачный период.
Затем её взгляд скользнул ниже и остановился на бледном, безжизненном теле под ним. Ещё недавно такое яростное и дерзкое, теперь — пугающе неподвижное. Она задержала на нём молчаливый взгляд.
Наконец раздался её хриплый голос:
— Да сколько можно, негодник?! Хватит на сегодня! Неужели не устал?
Огромный мужчина, погружённый в трансовый ритм, вздрогнул от её резкого окрика. Из-за того, что их тела были плотно прижаты, малейшее движение тут же передавалось Хан Сынхо.
Но колебания мужчины после окрика матери длились лишь мгновение. Не в силах сдержаться даже на этот краткий миг, он возобновил движения — на этот раз ещё яростнее прежнего.
Из горла Сынхо вырвался странный звук, когда боль усилилась, а его внутренности буквально начало выворачивать от грубых толчков. Но Сокдон, не замечая его мучений, лишь глубже вгонял свою плоть, полностью погружая её в содрогающееся отверстие.
— Н-но... если я н-не трогаю, где нельзя, и в-веду себя хорошо... М-мама сказала... когда у меня будет новая невеста, я смогу делать что захочу. О-она п-пообещала. Правда пообещала...
Боясь, что мать может остановить его, Сокдон начал двигаться быстрее и грубее, его толчки стали резче, словно он пытался успеть до того, как его лишат этой возможности.
— Ха-а... блять... б-больно... ублюдок... нгх... х-хватит...
Стон боли сорвался с губ Сынхо, пока его тело швыряло, как бумажку на ветру.
Лишь с клиентами особо грубых предпочтений Сынхо испытывал подобную боль при анальном контакте — и то крайне редко. Не то чтобы этим стоило гордиться, но это говорило лишь о том, сколько мужчин прошло через него и насколько он привык к этому.
Но сейчас — в этот самый момент — весь этот опыт не значил ровным счётом ничего. Размеры мужчины были чудовищными, выходящими за границы возможного.
Его растянутое отверстие, должно быть, давно порвалось: густая мутная жидкость, смешанная с кровавыми прожилками, стекала по его бёдрам.
«Ах... блять... Кажется, я правда сейчас умру...»
Лицо Хан Сынхо, прижатое к полу, исказилось от боли.
— Ха-а... С-Сокдону так хорошо... а н-невесте тоже хорошо?
Эти прерывистые слова прозвучали прямо у его уха, и даже сквозь боль в груди Сынхо вспыхнула ярость — настолько сильная, что почти затмила всё остальное.
Будь у него возможность, он бы развернулся и заткнул эту мерзкую пасть кирпичом, чтобы прекратить эти отвратительные стоны.
— ...Грязная свинья... нгх... какое там, блять, «хорошо»! Угх... вытащи свой вонючий хер, пока я не оторвал его!
Пригвожденный под тяжестью массивного тела, Хан Сынхо оскалил зубы, издавая хриплый рык сопротивления.
Будто наказывая за брань, толчки становились всё жёстче, с каждым движением бёдер насильно расширяя его.
— Гх-х... ух-х... блять... ублюдок... п-прекрати...
Сынхо уткнулся лицом в пропахший плесенью матрас, его голос дрожал от отчаянной, прерывистой мольбы.
— Н-невеста говорит плохие слова... плохих нужно н-наказывать... С-Сокдон накажет своей палкой...
— Ты... ебаный дебил... о-отвратительно... чушь собач… нгх! Ха-а... ах... п-прошу... хватит...
Даже не двигаясь, размер причинял боль, но теперь — когда он входил глубже и быстрее, словно мстя — это стало невыносимым. Глаза Сынхо закатились, тело билось в конвульсиях, пока его внутренности безжалостно растягивались.
Под отвратительно болтающейся мошонкой мужчины худые ноги Сынхо дёргались в неконтролируемых спазмах.
— Ха-ах... дырочка невесты такая тугая... сжимает мой хер... ах... уже выходит белое... хф-ф...
— Угх... нгх... чёртов ублюдок... мой живот... сейчас лопнет... я с-сдохну… хн-нгх...
Душный полуденный зной висел в воздухе, а внутри комнаты жара становилась невыносимой — два тела излучали тепло с каждым столкновением.
Простыня на полу промокла насквозь — пропиталась потом и телесными жидкостями — и Хан Сынхо вцепился в неё пальцами, отчаянно цепляясь за влажную ткань, липнущую к коже.
Член, вошедший глубже, чем что-либо прежде, словно разрывал его изнутри — будто мог прорвать желудок и вырваться наружу.
Прошли часы, и в сознании Сынхо закралась леденящая мысль — что его растянутое отверстие, возможно, уже никогда не закроется.
«Блять... как я... почему меня рвёт эта грязная свинья...?»
Даже когда его тело сотрясалось от безжалостных толчков, волна беспомощной ярости и унижения накатывала сильнее самой боли.
— Хф-ф... ха-ах... нгх, моя палка такая горячая... плавится... белое для ребёночка... я дам тебе, невеста... так что прими всё, ладно... нгх-х...
Горячее дыхание и пот мужчины стекали по спине Сынхо, вызывая тошнотворное ощущение — подкатывающую к горлу желчь.
Он стиснул зубы, из последних сил терпя боль — пока наконец мужчина не издал хриплый рёв и не вогнал свой член на максимальную глубину.
Хан Сынхо уткнулся лицом в промокшую грязную простыню и выдавил приглушённый вопль, вложив в этот подавленный крик всю свою боль и отвращение.
В момент, когда густая жидкость хлынула внутрь, заполняя его, Сынхо почувствовал каждую судорожную пульсацию мужских бёдер — мелкие подрагивания наслаждения, от которых по коже побежали мурашки отвращения.
Выплеснув последние капли своего удовольствия, мужчина рухнул как подкошенный, его тяжёлое тело придавило Сынхо.
Обжигающее тепло кожи на коже заставило его содрогнуться. Он всем существом жаждал сбросить эту тушу — но конечности не слушались, силы полностью иссякли. Даже палец не шевелился.
На мгновение мелькнуло облегчение — многочасовое зверское мучение наконец закончилось.
Но затем... зрение Сынхо помутилось — и всё погрузилось во тьму.
Едва открыв глаза и увидев окружающую обстановку, Хан Сынхо невольно выругался сквозь зубы.
Он отчаянно надеялся, что кошмарные воспоминания — всего лишь дурной сон, но тусклый свет комнаты и затхлый запах мгновенно вернули его к реальности.
Сынхо медленно моргнул и попытался приподняться.
Стон вырвался сам собой, когда мучительная боль пронзила его от промежности до самого низа живота.
— Блять... этот долбанный урод...
Стиснув зубы, Сынхо с трудом сел, снова застонал и, прикусив губу до крови, выплюнул очередное проклятие.
Ему не требовалось зеркало, чтобы понять — внутри всё было порвано в клочья.
После первого насильственного раза он никогда не испытывал такой боли. Но этот тупой скот продолжал долбить его без устали, превратив его тело в изуродованную тряпку.
И самое отвратительное — идиот даже не осознавал, что его собственный член может быть орудием пытки.
Хан Сынхо резко цокнул языком, будто сплёвывая яд.
Затем внезапно поднял руку и нащупал шею. Как и ожидалось, пальцы наткнулись на холодный металл ошейника, и его лицо вновь исказилось от ярости.
— Эти твари... Видать, смерти ищут...
Да, Сынхо позволял мужчинам брать его, но всегда на своих условиях. Только по его согласию. Запереть человека, как животное, и изнасиловать — это преступление.
Даже такие тупые создания должны понимать: стоит ему выбраться из этого дома и дойти до полиции — старуху и её сына тут же арестуют. Какого чёрта они пошли на такое?
Услышав хриплый старушечий голос за спиной, Хан Сынхо резко обернулся.
Перед ним стояла, спрятав руки за спину, сгорбленная бабка Кымсан и смотрела на него свысока.
Сынхо на мгновение встретился взглядом с её колючими, неприятными глазами, затем прошипел, переполненный яростью:
— Блять! Ты оглохла, что ли?! Я сказал — сними этот ошейник!
Он орал, уставившись на её плотно сжатые от недовольства губы.
Старуха Кымсан смотрела на него пустым, безразличным взглядом, и после долгой паузы наконец заговорила хриплым шёпотом:
— Забудь. Ты отсюда не выйдешь.
Услышав эти откровенные слова, лицо Сынхо исказилось от неверия.
—...Что? Ты совсем ёбнулась, старая карга?.. Что значит "не выйду"? Кто это решил?! Я что ли?!
Чем больше Сынхо выходил из себя, тем мрачнее и леденяще становилось выражение лица старухи.
— Именно так. Теперь ты невеста Сокдона. И проживёшь здесь до самой смерти.
Эти бредовые слова слетали с её губ, будто она полностью лишилась рассудка. Сынхо мог только смотреть на неё в полном ошеломлении.
— Совсем крыша поехала, да?! С какой стати я должен быть "невестой" этого отвратительного скота?! Ты слепая — я мужик, у меня есть член!
— Да весь район знает, что ты подставляешь задницу мужикам. Я сама видела, как ты принимаешь в свою дыру.
От этих спокойных, будничных слов старухи лицо Хан Сынхо побагровело, словно кто-то вытащил на свет его самый постыдный секрет.
— Ну и что?! Какое это вообще имеет значение?! Думаешь, раз я иногда подставляю задницу, то должен до конца жизни позволять этому жалкому ублюдку меня трахать?! Ты совсем ебанулась? Это же похищение и насильственное удержание! Как только я выберусь отсюда, вас обоих посадят за решётку! Ты реально этого не понимаешь?!
Задыхаясь от ярости, Сынхо орал что есть мочи.
Бабка Кымсан смотрела на него с нарастающей холодностью, затем заговорила низким, зловещим голосом:
— Не беспокойся. У тебя не будет возможности выбраться отсюда живым.
«Тук-тук…» — сердце Сынхо забилось с бешеной силой. Его боевой настрой мгновенно испарился, а глаза забегали в животном страхе, словно он услышал нечто поистине ужасающее.
— Старая пословица гласит: когда женщина выходит замуж, она должна стать призраком этого дома.
— Раз уж я выбрала тебя невестой для Сокдона, живым отсюда тебе не уйти.
Эти наглые слова, произнесённые с убийственной простотой, заставили ярость Сынхо вспыхнуть с новой силой.
— Ты... грязная старушенция, возомнившая себя бог знает кем! Уже забыла, как дрожала передо мной, как последняя тряпка?!
Несмотря на пронзающую всё тело боль, Хан Сынхо резко вскочил и бросился к бабке Кымсан.
Гнев ударил в голову. В нём пылало непреодолимое желание схватить её за шею и переломить хребет.
Но осуществить это намерение ему было не суждено. Прежде чем он успел приблизиться, леденящий душу голос тяжёлой гирей обрушился между ними:
Сынхо застыл на полпути, будто получив удар под дых. В горле застрял стон.
Одного звука этого неуклюжего баса хватило, чтобы по коже побежали мурашки.
Он инстинктивно отступил на шаг, не отрывая глаз от фигуры впереди, лицо исказилось ужасом.
Глухие шаги становились всё громче, отдаваясь в висках.
Из-за спины старухи Кымсан из тени медленно выплыла массивная фигура. Сынхо сглотнул, ощутив во рту вкус пыли и страха.
Наблюдая, как под спадающими на лоб волосами дрожит ухмылка, Сынхо почувствовал, как его собственное дыхание стало прерывистым.
— К-когда вижу н-невестино лицо... мой хер снова твёрдый. Х-хочу ещё.
Мужчина приближался, бормоча что-то себе под нос.
Взгляд Сынхо машинально скользнул вниз, и он увидел это: отвратительный отросток, уже извлечённый из брюк, пульсировал, словно живое существо. Лицо Сынхо побелело, как мел.
— Т-ты больной ублюдок! Не подходи! Блять… у-убери от меня свой вонючий хрен!
Его крик, полный животного ужаса, заставил Сокдона на мгновение замереть.
— Н-невеста опять з-злая. Б-будешь грубить — с-снова накажу. С-своей палкой.
Дыхание Сокдона становилось всё тяжелее, когда он одной рукой приподнял свой чудовищно разбухший член.
— Ёб-б-б... т-ты... Я не выдержу! Ещё раз — и я сдохну, дебил!
Хан Сынхо вчера на собственном опыте убедился: сколько ни кричи, сколько ни бейся — против этой грубой силы не устоять. Вот почему, даже зная, что отступать некуда, он продолжал пятиться, сопротивляясь из последних сил.
От боли малейшее движение заставляло холодный пот выступать на спине. Если этот тупой зверь снова полезет в его порванное, истерзанное отверстие — всё закончится плохо. На этот раз точно случится непоправимое.
Пан или пропал. Если уж смерть неизбежна, то поклялся себе — хотя бы откушу кусок плоти у этого урода, чего бы это ни стоило.
В тот момент, когда Сынхо уже приготовился к худшему:
Из уст бабки Кымсан раздался ледяной голос.
Сокдон вздрогнул от резкого звука, несмотря на свое возбуждённое состояние. Как ребёнок, у которого отняли игрушку, он издал обиженный вой:
— Н-невеста м-моя, а м-мама обманывает! Ч-чтобы был малыш, н-нужно каждый день впрыскивать белое в д-дырочку... Б-белое из моего х-хера...
Его член болезненно напрягся — очевидно, мужчина был в ярости из-за запрета.
Из-под спутанных волос трудно было разглядеть выражение лица, но по беспокойным подёргиваниям головы было ясно — его взгляд метался, сознание плыло.
Слово "нытьё" звучало абсурдно, учитывая его устрашающие габариты. Но для Сынхо слова старухи стали единственной соломинкой — он смотрел на неё с немой мольбой, словно только она могла его спасти.
Внезапно Сокдон замер. Затем без предупреждения начал с остервенением бить себя по бедру.
Звук ударов о плоть разнёсся по комнате, а следом — яростный рёв.
— Нет! Нет! О-обманщиков нужно наказывать! М-мама обещала! Я в-воткну свою палку в н-невестину дырку! С-сегодня, завтра и каждый день! Б-буду вставлять, пока не получится малыш!
Сокдон ревел, как разъярённый бык, заставляя Хан Сынхо отрывисто дышать.
Он впервые почувствовал страх, когда вчера увидел это чудовищное тело. Но теперь, наблюдая, как мужчина кричит и беснуется, как зверь, прямо перед ним, этот страх усилился в сотню раз. Тело содрогалось от ужаса.
Сынхо не мог сдержать дрожь в челюсти. Сокдон всё ещё был возбуждён, и казалось, что сейчас он готов проигнорировать даже свою мать — схватить его и снова наброситься, как пес во время гона.
Но даже когда её сын кричал и вёл себя как дикий зверь прямо перед ней, старуха Кымсан оставалась пугающе спокойной, её выражение лица было нечитаемым.
После долгого ледяного взгляда наконец раздался её голос — низкий и мрачный:
— Сокдон, паршивец... Похоже, пришло время переключиться.
Как только слово «переключиться» сорвалось с её губ, безумные движения Сокдона остановились, будто кто-то щёлкнул выключателем. Его массивные плечи дёрнулись резко и непроизвольно.
— А ублюдка, который не слушается матери, мне не нужно. Я могу просто выбросить тебя прямо сейчас и покончить с этим.
При упоминании о том, что его выбросят, плечи Сокдона снова сильно задрожали.
— ...Из-извини. Мама. Не выкидывай Сокдона...
В мгновение ока огромный мужчина, который до этого был таким безумным и агрессивным, теперь — покорный, как ягнёнок — дрожал, как наказанное дитё. Глаза Сынхо расширились от шока.
Он уставился на бабку Кымсан — на жуткую старуху, которая только что усмирила этого бешеного зверя парой тихих слов — будто видел что-то неестественное.
Несмотря на извинения мужчины, бабка Кымсан ещё долгое время смотрела холодным и острым взглядом. Только после долгой паузы её выражение наконец смягчилось.
— Мама не говорит, что тебе нельзя поступать по-своему, — произнесла она мягко, почти заискивающе. — Но, Сокдон, ты же не можешь просто засовывать эту свою огромную палку в маленькую невесту каждый день, верно?
При её словах Сокдон медленно повернул голову в угол, где лежал сжавшийся и дрожащий Сынхо.
Из-за растрёпанной чёлки, закрывавшей большую часть его лица, было невозможно понять, куда именно он смотрит. Но после долгой странной паузы он снова повернулся к матери.
— Н-невеста маленькая. Д-дырочка маленькая. Мама права... Мама всегда права.
Под мягкими, уговаривающими словами Сокдон яростно закивал, как сумасшедший.
— С-Сокдон х-хороший мальчик. Я п-подожду несколько ночей, как говорит мама. Когда невеста поправится... тогда я это сделаю.
Для Сынхо это звучало абсурдно — настолько тупо, что это было смешно, — но выражение лица бабки Кымсан смягчилось, в глазах была удовлетворённая улыбка.
— Вот именно... мой Сокдон всегда был хорошим мальчиком... Это грязные люди не понимают, какой он на самом деле добрый...
В её голосе была нежность, в глазах — скорбная привязанность. Выражение, настолько неуместное на её обычно высохшем лице, что Сынхо опешил.
Огромный мужчина медленно склонил массивную спину перед своей маленькой матерью, словно какое-то существо, кланяющееся в низком поклоне.
И тогда стало ясно — он наклонялся, чтобы его старая, хрупкая мать могла дотянуться и погладить его по щеке.
Хотя ярость всё ещё клокотала в нём при виде этого отвратительного зрелища, Сынхо... наблюдал.
Наблюдал за жутким, нежным моментом между матерью и сыном.
Сынхо продолжал молча ругаться в голове.
Даже после того, как бабка Кымсан закончила завтракать и вышла из дома, Сокдон держался данного матери обещания, как святыни.
На мгновение Сынхо почти почувствовал облегчение — хоть свою мать этот дебил слушается. Но облегчение длилось недолго. Мужчина оставался прямо рядом с ним, не отходя ни на секунду, и сверлил его взглядом, будто дыру хотел прожечь.
Просто встретиться с ним глазами казалось опасным — словно в тот момент, когда их взгляды пересекутся, этот идиот мог наброситься. Поэтому Сынхо изо всех сил старался игнорировать его, но находиться в закрытом пространстве под этим обжигающим, всепоглощающим взглядом было далеко не комфортно.
Впервые в жизни он пожелал увидеть лицо бабки Кымсан, и абсурдность этой мысли заставила его цокнуть языком от растущего раздражения.
Затем внезапно в его сознании всплыло то, о чём он совершенно забыл: «Где-то в доме этой старой карги припрятана куча денег».
Глаза Сынхо резко сузились в одно мгновение.
«...Точно. Как я мог об этом забыть?!»
Стоило подумать об этом — всё, что произошло, началось из-за этих денег — как он мог забыть что-то настолько важное?
Нахмурив брови, Сынхо неожиданно повернул голову к мужчине, которого до этого избегал.
Возможно, потому что их глаза никогда раньше не встречались, но Сокдон, несмотря на свои размеры, заметно вздрогнул от неожиданности.
Сынхо внутренне усмехнулся этой нелепой реакции.
— Эй, сколько тебе лет? — бросил он вопрос Сокдону.
Для того, кто только что будто был готов разорвать его на части, мужчина теперь колебался с настороженной скованностью, заставляя Сынхо сдерживать раздражение и говорить с вымученным терпением.
— Слушай, что сделано, то сделано. Давай хотя бы представимся. Я Сынхо, мне двадцать один. Я слышал, тебя зовут Сокдон, но сколько тебе лет?
Его не особо интересовали личные подробности свиньи, которая его изнасиловала, но казалось, что эту информацию стоит знать.
Сокдон наклонил голову, подумал мгновение, затем пролепетал в ответ.
— ...Я-я Чхве Сокдон, двадцать пять лет. Папа — Чхве Мангап, а мама — Юн Кымсан.
«Боже... Кого вообще ебёт, как зовут твоих родителей?» — Сынхо бросил на него взгляд, полный раздражения, затем быстро скрыл его за маской спокойствия и продолжил:
— Значит, ты старше меня? Мне двадцать один. Тогда ты — хён, да?
В тот момент, когда он произнёс слово «хён», поведение Сокдона странно изменилось. Это была странная реакция — неловкая, почти застенчивая, хотя это ему совсем не шло.
Сынхо проглотил свою гордость и назвал его хёном, выдавив эти слова ради своего плана, но идиот сразу же отверг их. Сынхо не смог сдержаться.
— Нет. Н-невеста тоже не хён. Мы м-муж и невеста.
Он пытался смягчить тон и осторожно заманить его, но такой уровень тупости делал любой нормальный разговор невозможным. Сынхо в отчаянии провёл пальцами по волосам.
— Эй, почему ты продолжаешь называть меня своей невестой? Разве ты не видел, что у меня есть член?
Раздражённый глупым вопросом, Сынхо резко рявкнул.
— Хер! Ты же видел мой хер вчера, да?! Так почему, чёрт возьми, ты всё ещё называешь меня невестой, идиот?!
— О-о... х-хер... Мама говорила, что у некоторых невест тоже бывают х-херы. Так что всё в порядке. У тебя всё равно есть д-дырочка, так что ты всё равно моя невеста.
Пока полудурок продолжал эту бредовую логику, Сынхо почувствовал, как его желудок сжимается от ярости. Как долго ему придётся терпеть этот идиотскую чушь?
Но у него была цель — ему нужно было кое-что из этого получить, — поэтому он подавил позыв и снова посмотрел на Сокдона.
— Ты... Ты всё ещё хочешь сделать это со мной, да?
Пустое выражение лица и тупой вопрос заставили Сынхо стиснуть зубы. Он перефразировал медленно и чётко, чтобы идиот мог понять.
— Ты хочешь засунуть свой хер — свой перчик — в мою дырочку и двигать его туда-сюда. Верно?
Кажется, до него наконец дошло. Сокдон восторженно закивал снова и снова.
— Д-да! Я хочу засунуть свой п-перчик в дырочку невесты и двигать его туда-сюда, туда-сюда! Т-тогда будет приятно, и б-белое выйдет!
Сынхо сдержал мощное желание закричать матами ему в лицо.
— Ты... когда-нибудь видел деньги в этом доме? Типа бумажки с цифрами?
Боясь, что идиот не поймёт, Сынхо жестами изобразил размер купюры.
— Н-не знаю. Сокдон не знает такого.
Был ли он действительно не в курсе или просто притворялся глупым по приказу бабки — сказать было невозможно. Сынхо тихо вздохнул.
— Если скажешь, где деньги... я позволю тебе сегодня засунуть свой хер в мою дырочку и кончить. Как насчёт этого?
Сынхо увидел, как кадык Сокдона дико дёрнулся, будто он только что заключил сделку с дьяволом.
Его взгляд, полный ожидания, тревожно скользнул к Сокдону.
Но после того, что казалось вечностью мучительного внутреннего конфликта, слова, вылетевшие из уст Сокдона, в одно мгновение разбили эту надежду.
— Н-нет. Сокдон хороший сын. Обещал маме. Не буду делать, пока д-дырочка невесты не заживёт. Т-так что не сегодня.
— ...Грёбаный идиот. Даже не можешь взять то, что предлагают...
Теперь, когда всё пошло наперекосяк, ругательства, которые он сдерживал, вырвались сами собой.
Сынхо шлёпнулся на пол с громким звуком.
Пытаться уговорить жуткую бабку Кымсан было явно безнадёжно. Оставался только этот тупой зверь — но то, что он так слепо слушался свою мать, было непредсказуемым препятствием.
Даже с разорванной и пульсирующей дырочкой Сынхо был готов стиснуть зубы и позволить ему сделать это — всего один раз — если это даст информацию о деньгах. Но тот же зверь, который вчера тяжело дышал и прижимался к нему, как пес в гоне, теперь внезапно вёл себя, как монах.
Ему больше ничего не оставалось.
Сынхо сдался и решил отдохнуть.
Если этот парень был настолько тупым, что отказывался даже при таком предложении только из-за маминых правил, то, по крайней мере, сейчас это казалось безопасным.
Поэтому Сынхо закрыл глаза и погрузился в глубокий сон.
Не было ощущения, что прошло много времени, хоть Сынхо и заснул глубже, чем ожидал. И только когда что-то странное зашевелилось рядом, он приоткрыл глаза.
Влажные, ритмичные звуки — животные и низкие — просочились в его уши, возвращая в сознание.
Был ли это сон? Или реальность? Паря где-то между ними, Сынхо дёрнулся, когда нечто липкое и резко пахнущее вдруг капнуло ему на лицо. Его глаза медленно открылись.
— Хаа... нгх... х-хорошо... н-невеста...
То, что встретило его взгляд, было толстым, тёмно-красным стволом Сокдона, двигавшимся в нескольких сантиметрах от его лица.
Вены выпирали на его поверхности, головка сочилась вязкой, едкой жидкостью, которая капала на кожу Сынхо. В оцепенении он инстинктивно поднял руку и вытер её.
Всё ещё находясь в прострации, он растёр молочное вещество между пальцами. Потребовалось мгновение, чтобы пришло осознание — и когда это произошло, его глаза широко раскрылись, уставившись на мужчину, нависшего над ним.
— Ты, чёртов свин... что, блядь, по-твоему, ты делаешь?! На лицо спящему?!
В ярости он попытался резко подняться, как испуганное животное, но Сокдон схватил его за горло.
Сухой кашель вырвался у него, но все было не так, как в прошлый раз: хватка не была столь же сильной — скорее предупреждением, нежели атакой.
— Ублюдок... уже нарушаешь обещание своей чёртовой матери?!
Сынхо закричал, но Сокдон не остановился. Одной рукой он держал Сынхо за горло, а другой продолжал дрочить — головка теперь была опасно близко к его коже.
— Отвали, это отвратительно! Делай это где-нибудь ещё — почему, чёрт возьми, ты трёшь эту вонючую штуку о моё лицо?!
Сынхо дёргался, пытаясь вырваться, но Сокдон даже не пошевелился.
Безнадёжно. После долгой борьбы Сынхо наконец сдался и плюхнулся обратно, грудь тяжело вздымаясь.
Только тогда Сокдон отпустил его горло.
Но даже освободившись, Сынхо не мог двигаться — конечности казались слишком тяжёлыми, тело истощённым. Он мог только лежать, усталые глаза наблюдали за гротескной сценой, разворачивающейся перед ним.
— Ха-а-а... х-хорошо... С-Сокдон хочет тереть свою палку... о лицо невесты... нгх...
— Ха-а... к-когда дырочка невесты заживёт через три ночи... нгх... я-я смогу засунуть и д-двигаться снова... сжимать крепко... хф-ф... я так хочу засунуть, невеста... ха-а...
Сынхо уставился на жалкое зрелище мужчины, возбуждённого и бормочущего чепуху, пока он дрочил — явно потерянного в своих иллюзиях.
Его взгляд, почти против его воли, скользнул вниз.
Раньше он избегал смотреть, слишком напуганный размером. Но теперь, увидев снова — это было таким же огромным и абсурдным, как он помнил.
«Бля... как он вообще ходит с такой штукой? Она должна весить хотя бы пару килограммов», — задумавшись об этом с праздным любопытством, Сынхо мельком увидел блестящий, опухший кончик, скользящий между быстро двигающимися руками мужчины.
Если подумать... тот ублюдок Мину, помешанный на собаках, сходил с ума по парням с такими большими.
Вспомнив одного знакомого, который всегда сходил с ума, когда думал, что Сынхо увёл одного из его «крупных», он задержал взгляд на члене перед ним.
Размер — это одно, но форма была впечатляющей — длинной, толстой и идеально прямой. И хотя даже самому себе было смешно это признавать, он выглядел слишком хорошо для такого бестолкового идиота.
Хотя, с такой штуковиной между ног, наверняка было множество людей, которые без лишних вопросов опустились бы на колени и раздвинули ноги при одном её виде.
Мысль естественно сместилась — насколько сильным было бы удовольствие, если бы её правильно приняли?
«Это жестоко, потому что он просто вставляет, но если бы кое-кто не спешил, а входил медленно...»
Глаза Сынхо сузились со странным блеском, а тихий, прерывистый голос прорезал тишину:
При этом жалком стоне, зовущем его, взгляд Сынхо медленно поднялся от ствола к лицу мужчины.
Почему-то то, как мужчина тяжело дышал, трогая себя и зовя его...
Как только Сынхо сглотнул, застряв в этой мысли — резкий толчок.
В одно мгновение выражение Сынхо едва заметно изменилось.
Прежде чем он даже полностью осознал странное изменение в своём теле — особенно внизу — низкий, грубый голос потеющего над ним Сокдона произнёс:
— ...Н-невеста, моя палка твёрдая. Н-невесте тоже хорошо... как мне?
При этих запинающихся словах лицо Сынхо побелело от шока.
Как человек, услышавший что-то невероятное, Сынхо резко поднялся.
В этом резком движении толстый, похожий на дубинку ствол Сокдона шлёпнул его по лицу — но сейчас это не имело значения.
Широко раскрыв глаза, Сынхо уставился вниз, рот открылся в шоке.
— Бля-я... почему, чёрт возьми...?
Пока он слушал, как отвратительный идиот бормочет, потирая свой опухший, покрасневший ствол о его лицо, выражение Сынхо мгновенно потемнело — став мрачным и потрясённым, когда он посмотрел на свой собственный, теперь твёрдый, член.
— Моя, моя невеста твёрдая. Невеста тоже стала твёрдой, потому что невесте нравится видеть Сокдона.
Сокдон говорил с глупой ухмылкой, всё ещё капая белой жидкостью, явно довольный неожиданной реакцией Сынхо.
— Ты, блядский идиот! Отстань от меня! Всё из-за того, что ты трёшь эту чёртову штуку о моё лицо!
Покрасневший от стыда, Сынхо сжал кулаки и в отчаянии ударил его в грудь.
Он вложил всю силу в удары, но сколько бы ни бил, грудь Сокдона не сдвинулась ни на сантиметр. В конце концов, энергия иссякла, и он остановился, сдувшись.
Затем, будто до него наконец дошла абсурдность ситуации, из губ вырвался горький, недоверчивый смешок.
Раздетый до пояса, мужчина с опухшим, твёрдым членом между ног, и он сам — лицо в полном беспорядке от капающей жидкости, всё ещё болезненно твёрдый внизу.
Сынхо продолжал тихо хихикать, и тут, из ниоткуда, в его голову пришла странная мысль.
Мысль была мрачной, но как бы отвратительно это ни было, ему нужно было разобраться с полностью твёрдым членом между ног — и мужчина перед ним не собирался снова угрожать ему в ближайшее время. Если он правильно сыграет с этим идиотом, может, сможет использовать его, чтобы снять часть этого грязного напряжения. Может, даже получить небольшую месть за вчерашнее.
С этой мыслью Сынхо медленно опустил руку с груди мужчины и уставился на его лицо.
— Ты сказал, что подождёшь, пока моя дырочка заживёт, да? — задавая вопрос, Сынхо хитро улыбнулся, и Сокдон кивнул с растерянным видом.
— Д-дырочка невесты должна быстрее зажить, чтобы я мог сделать это. Так что я жду, чтобы она быстрее поправилась.
Слушая, как идиот бормочет, Сынхо скривил губы в ухмылку.
— ...Тогда как насчёт того, чтобы попробовать сделать, как я скажу? Так она заживёт быстрее.
В этой улыбке было что-то странно пугающее, но Сокдон не мог отказаться — не тогда, когда всё, чего он хотел, было немедленно вновь засунуть свой член внутрь.
— М-муж сделает всё, что скажет невеста.
Когда Сокдон восторженно кивнул, выражение Сынхо мгновенно изменилось.
Словно демон с широкой ухмылкой, Сынхо заметил, как кадык Сокдона заметно дёрнулся в напряжённой тишине.