Майор поскользнётся, майор упадёт

Рецензия на книгу Николая Герасимова «‎Убить в себе государство», автор — Кирилл Васильев.

Книгу с таким названием на полках российских книжных встретят неоднозначно. Читатели, ностальгирующие по социальной заботе мудрой компартии если не с бешенством, то с недоумением пройдут мимо; согласные с курсом последних лет воспримут книгу как пасквиль; и даже читающая молодёжь засомневается — не о борьбе ли с ветряными мельницами пойдёт речь? Книга предназначена для особой аудитории, у которой идеологическая горячка только началась или длится и не заканчивается уже долго, для нащупавших несправедливость победы пластмассового мира над вечными ценностями. Им для удовлетворения не хватает лишь одной концепции, и философ Николай Герасимов предлагает таким недостающий элемент — идеал свободы, воплотившийся в истории русских анархистов.

История русского анархизма предстаёт в книге деконструкцией властных отношений в обществе и попыткой излечиться от государства внутри себя. При этом у каждого из либертариев, столкнувших свободу и реальность, свой неповторимый стиль. Русские анархисты били по слабым местам Левиафана, удерживающего старый порядок: призывной армии, сонной бюрократии, патриархальной мифологии, искусственному неравенству и фарисейству Церкви. Многое из того, с чем они боролись, к сожалению, остаётся с нами до сих пор, но на уровне идей им уже нанесён серьёзный удар. Героями книги оказались как всем знакомые князь Пётр Кропоткин и граф Лев Толстой, так и философы Алексей Боровой и братья Гордины, малоизвестный неонигилист Андрей Андреев и анархо-феминистка Эмма Гольдман, и прочие фантазёры, эстеты, изобретатели, одним словом, анархисты и просто свободные по духу люди. В сумме же книга — убедительное свидетельство в пользу богатства русской политической либертарной философии, сочетающее в себе стройное повествование и, косвенно, личное переживание автора о свободе во всех её проявлениях.

Пути анархистов логично перетекают один в другой: вот Кропоткин обустроился в советской России и познакомился с Гольдман, вот уже его похоронами занимается Боровой, Максимов, та же Гольдман, тут же мистические анархисты и биокосмисты создают долгоиграющие концепции, постепенно двигаясь на запад; но и в СССР остаётся виток анархизма, который дотягивается до диссидентского движения — в лице Андрея Андреева. Так перед читателем разворачивается целая традиция: каждый из героев раскрывается друг в друге и при этом перечёркивает идеи своих коллег по «анархистскому цеху». Несогласие с Кропоткиным выражает Боровой, в полемику с которым вступает рыцарь «Ордена света» Алексей Солонович, продолжатель мистической традиции русского анархизма, которую перерос Николай Бердяев и которую не принимали толстовцы. У каждого в связи с этим возникает своё пёстрое определение свободы и анархии: свобода в любви, общество без угнетения и принуждения, свобода от смерти и тесноты Земли, свобода в Боге или свобода в его отрицании. Герасимов намеренно собрал анархистский калейдоскоп, который не позволяет читателю вынести однозначное суждение, например, анархисты — аморалы; — революционеры; — безбожники; — коммуняки; и другие штампы. Лишь один штамп допустим: единство свободы кроется в цветущей разности.

При этом, передавая друг другу эстафету, анархисты из книги запоминаются именно как персонажи. Герасимов умело выстраивает нарратив, где героя продолжают его идеи, и они же подталкивают к новым подвигам. Начинается книга с князя Кропоткина, который за жизнь успел побывать на службе у русского императора, попасть в Петропавловскую крепость, сбежать оттуда, познакомиться с Лениным и стать классиком анархизма. Заканчивается идеологом анархо-синдикализма Григорием Максимовым, выходцем из Смоленской деревни, воевавшим в красной армии, участвовавшим в Кронштадтском восстании, эмигрировавшим в США и ставшим продолжателем русской анархистской традиции за рубежом. Свобода предполагает динамику, поэтому и книга читается свободно, легко, как сказочное повествование без препятствий. По всей видимости, в этом кроется неприятная неожиданность для тех, кто ждёт критического и взвешенного обзора идеологии свободы на русской почве — нет, книга скорее нарративное повествование о свободолюбивых, страдающих и борющихся людях, где идеи лишь продолжают и сопровождают действия героев. Герасимов сам признаётся в интервью изданию «Горький», что отбирал персонажей в том числе по их мемности, чтобы читатель не уставал, успел познакомился со всей палитрой русского анархизма. Так что на страницах книги Бакунин появляется только мельком, Махно и Волин упоминаются лишь как косвенные фигуры, но внимание, к удивлению, уделяется, по сути, художникам, мистическим анархистам, похожим скорее на декадентский феномен серебряного века, чем на теоретиков. Точно так же можно сказать о группе имморталистов-биокосмистов-вулканистов, первостепенно значимых эстетически. Пожалуй, выбор в их пользу добавляет больше красок. Анархизм — это целая жизнь, говорит автор, он во всём, от Бога до революции, от поэтических собраний до лекций о женской эмансипации. Но читателю самому необходимо рассмотреть обратную сторону выдвигаемых героями тезисов, что в некоторых случаях непростая задача, требующая погружения в литературу.

Необходимо отметить и третью особенность — книга концентрируется на временном промежутке с 1880-х по 1930-е, с очевидным решением уделить больше внимания событиям чуть-чуть до и чуть-чуть после 1917 года. Временное погружение позволяет узнать разные стороны общественной и интеллектуальной жизни конца имперского периода, нагнетание обстановки в уже советской России, раскол между анархистами и большевиками. Общественные потрясения начала века в целом оказываются лакмусовой бумажкой идейного наполнения русского анархизма, в котором обнаруживается материал, достаточный и для современного осмысления. Вопросы либертарной педагогики и идентичности личности братьев Гординых, раскрепощение женщины и сексуальное просвещение в подаче Гольдман, переосмысление смысла жизни и смерти как постоянные темы А. Святогора, идея взаимопомощи и кооперации как двигатель социального развития и эволюции в принципе, развиваемые Кропоткиным — здесь и сейчас это заботит современных интеллектуалов, а родилось уже более столетия назад, в эпоху больших преобразований, общественных переломов именно в среде русских интеллектуалов. И раз актуальность поставленных тем не спадает, нетрудно сделать вывод, что вечный философский вопрос о свободе всегда будет требовать ответа, размышления, поиска. Опыты русского поля экспериментов представлены в книге Герасимова: истории многих, битых сапогом, замученных, но в конечном счёте идейно опрокинувших с себя майора государства. Несмотря на полную зачистку русской анархистской и в целом либертарной традиции, мы можем надеяться, что в нашем обществе вновь найдутся те, кто скажут новое слово в либертарной, то есть исконно русской политической мысли.

Отдельно хотел бы подчеркнуть, что для либертарианцев эта книга особенно важна. Она позволяет осмыслить, в чём же конкретно либертарианец не анархист и анархист не либертарианец, как мы понимаем свободу и как реализуем в своей жизни.

Если взаимопонимание между анархо-капиталистами, отстаивающие индивидуальную свободу как первостепенно значимую, и анархистами левого толка и достижимо, то минархисты, принимающие власть и властные отношения как необходимые и порой естественные, от них существенно дальше. Либертарианская и анархистская антропология порой также коренным образом отличается, особенно в вопросе субъектности человека и оснований для этого, из чего возникают и противоречия по организации общества.

Лёгкий туман неясности развеивается. Либертарианец, прочитав книгу, выдохнет и скажет: «Да, мы разные». Но за этим не следует отказ от русской либертарной традиции, но только критическое её осмысление, а также вдохновение от глубин познания свободы в себе и обществе, которые нам ещё предстоит открыть.